***
— Один травяной чай с мелиссой, пожалуйста, — говорит Чанёль вежливо улыбающемуся официанту. Когда спустя пять минут молодой парень ставит перед ними на стол заварник и две чашки, Пак наливает в одну из них ароматный чай и придвигает её Бэкхёну, — выпей, это должно немного помочь. Мелисса успокаивает нервы. — Спасибо, — еле слышно произносит Бэкхён, делая глоток горячего напитка. Чанёль видит по поведению Бёна, что тот хочет что-то сказать, но не торопит его, давая парню возможность самому собраться с силами. Бэкхён медленно допивает чай и отодвигает чашку в сторону, переплетая пальцы рук в замок на столе, и наконец говорит: — Прости за то, что сказал тебе тогда, это было очень грубо и неправильно с моей стороны. В своё оправдание могу сказать только то, что я в тот момент чувствовал себя ужасно, действовал на эмоциях, и поэтому все сказанные мною слова — неправда, — под конец Бэкхён вздыхает, опускает взгляд на свои руки и замечает как чужая рука ложится поверх его запястья, мягко сжимая. Бён вскидывает голову и смотрит на Чанёля, глаза которого наполнены теплом и сочувствием. — Всё в порядке, Бэкхённи, — успокаивающе произносит Пак, — я тебя понимаю. Я не был в обиде на тебя, я лишь хотел дать тебе время, да и мне самому нужно было многое обдумать. Но теперь я больше тебя не оставлю, как бы ты меня ни прогонял, понял? — под конец на паковском лице появляется озорная улыбка, но несмотря на это никто из них не сомневается в серьёзности его слов. Бэкхён не может понять, то ли это травяной чай подействовал успокаивающе, то ли слова и согревающая улыбка Чанёля.***
На следующий день Чанёль врывается в аудиторию к Бэкхёну с увесистой папкой нот в руках и с ошалело-выпученными глазами предлагает Бёну сыграть вместе с ним концерт* для скрипки и фортепиано с оркестром. — Какой концерт, Пак? Ты… — Мендельсона*, — перебивая его, отвечает Чанёль и с громким стуком плюхает папку на стол, — ре минор. Чанёль смотрит на Бэкхёна такими радостными глазами, будто он только что изобрёл лекарство от спида, а Бэкхён думает, как бы так мягко послать Пака куда подальше, чтобы тот не обиделся — только помирились ведь. Видимо, это послание написано у Бёна на лице, потому что пианист тут же меняет радостное выражение лица на грустную моську и начинает причитать: — Бэкхённи, ну давай, ну пожалуйста! — ноет Чанёль, хватая юношу за плечи. — Почему ты не хочешь? Тебе не нравится Мендельсон? Странно, а я подумал, что ранний романтизм тебе по душе. И я уже распечатал пятьдесят страниц нот… но ничего, можем сыграть другой! Что ты хочешь? — Чанёль, дай мне хоть слово вставить, — устало говорит Бён. — Ни в Мендельсоне дело, он мне нравится… — А в чём тогда? — снова принимается ныть Пак. — Ты не хочешь играть со мной потому, что я не твоего уровня?.. Я конечно не Мацуев и не Рихтер*, но я не так плох, как ты думаешь… — Да заткнись ты уже! — прикрикивает на него Бэкхён. Чанёль замолкает и жалобно смотрит на скрипача. Бэкхён со вздохом прикрывает глаза на несколько секунд, затем в упор смотрит на Пака и говорит: — Чанёль, я не думаю, что ты плохой пианист, или что ты себе там надумал, дурила. Я думаю, что я плохой скрипач и могу не справиться, поэтому тебе лучше подыскать для этого концерта кого-нибудь другого, — с этими словами Бён разворачивается и собирается выйти из аудитории. Чанёля на секунду охватывает ступор, настолько шокирующими были слова Бэкхёна. Пак подозревал, что у него проблемы с самооценкой, но чтобы настолько… — Бэкхён! — Чанёль наконец-то отходит от шока и останавливает Бёна за плечо. — Ты самый лучший скрипач из всех, кого я знаю. Да-да, это правда, и не спорь! — восклицает Пак, заметив недовольное лицо Бёна. — Ещё никто своей игрой не поражал и не вызывал у меня таких чувств, как ты. Я уверен, что лучше тебя в этом универе и даже во всей стране никто не справится. И так считаю не только я. А ещё я уже договорился с университетским оркестром. Поэтому если это была твоя единственная причина для отказа, возражения не принимаются. Бэкхён, вздёрнув бровь, смотрит на пианиста долгих тридцать секунд, за которые Чанёлю хочется провалиться сквозь пол на первый этаж, а потом и вовсе под землю, потому что если Бэкхён сейчас наплюёт на все его распинания и всё равно откажет, Паку больше нечего будет противопоставить ему. Напряжение нарастает и достигает своего пика, когда Бён наконец отводит взгляд и ухмыляется. — Какой же ты настырный, Пак Чанёль, — беззлобно говорит Бэкхён, и у Чанёля падает камень с сердца. — Я просто не привык сдаваться, — улыбается Пак, выходя в коридор вслед за Бэкхёном, не забыв прихватить пяти килограммовую папку.***
Шурша пакетами в руках, Чанёль входит в аудиторию и улыбается при виде как обычно не заметившего его Бэкхёна. Пак поражается тому, насколько сильно он всегда погружён в музыку, что совсем не замечает ничего вокруг. Чанёль обходит музицирующего скрипача спереди, и кладёт пакеты на парту, начиная доставать из них коробки с упакованной и ещё горячей едой. Сегодня Пак взял еду на вынос в ресторане неподалёку от университета, так как столовая в это время уже не работает. Бэкхён наконец замечает его, Чанёль понимает это, когда скрипка неожиданно замолкает. — Ты сегодня хорошо потрудился, — с улыбкой говорит Пак, поворачиваясь лицом к Бэкхёну, — я принёс еду. Покушай и отдохни немного. Пианист подмечает, что Бён действительно выглядит уставшим. Он даже не начинает недовольно спорить и упираться, что совсем на него не похоже, просто подходит к импровизированному столу, берёт палочки и начинает есть. Это настораживает Пака, и он внимательно наблюдает за медленно поглощающим еду юношей, одновременно начиная погружаться в свои мысли, как вдруг Бэкхён откладывает палочки в сторону и поворачивает голову в сторону Пака. — Спасибо за еду, но больше я принимать её от тебя не буду, — произносит Бён ничего не выражающим голосом. — И прежде чем ты начнёшь спорить и пытаться меня заставить, я скажу, что не хочу быть перед тобой в долгу ещё больше. Поэтому, пожалуйста, больше не делай этого. — Ну уж нет, — и без того нахмуренные брови Чанёля ещё сильнее сходятся к переносице, а Бэкхён раздражённо цокает, но Пак не даёт ему возразить, уверенно продолжая. — Если не я буду кормить тебя, то кто? Сам ты этого точно не сделаешь, даже не пытайся меня обмануть. И, в конце концов, ты не становишься моим должником — я делаю это потому что сам хочу. Можешь упираться сколько хочешь, но я не отстану, ты же знаешь. Чанёль абсолютно серьёзен, и, как бы это ни бесило Бэкхёна, он не может найти, чем возразить Паку. — Хотя бы не делай это так часто, — отчаявшись, говорит Бён, потирая лицо руками. Он очень устал, а этот большой упрямый ребёнок совершенно не хочет его слушать. — Постараюсь, но ничего не обещаю, — хитро улыбается Чанёль, а Бэкхён вздыхает и картинно закатывает глаза. — Кстати, я зачем пришёл-то… — спохватывается Пак и снимает с плеча рюкзак, принимаясь сосредоточенно в нём рыться. — Разве не затем, чтобы меня увидеть? — наигранно возмущается Бэкхён, скрещивая руки на груди. — В первую очередь, конечно же, ради тебя, — кивает Чанёль, наконец доставая из рюкзака толстую папку и поднимая довольный взгляд на Бэкхёна. — Разберём концерт? — Давай в другой раз, я, по-правде говоря, ещё даже не начинал учить свою партию, — с сомнением говорит Бён. — Ничего страшного, я тоже, — смеётся Чанёль, — давай попробуем сыграть вместе, думаю, у нас получится сделать это, — уверенно говорит Пак и садится за стоящее у стены пианино, быстро пробегая пальцами по клавишам. Бэкхён совсем не разделяет его уверенности, но всё же достаёт ноты и кивает Чанёлю, давая знать, что он готов и можно начинать. Чанёль с лёгкостью играет первый пассаж*, Бэкхён вторит ему на скрипке, затем голоса двух инструментов переплетаются, и Бён завороженно вслушивается в звучание фортепиано, осознавая, что он впервые слышит, как играет Чанёль, и поражается той виртуозной легкости, с которой Пак извлекает кристально чистые звуки из инструмента. Бэкхён спохватывается, что отвлёкся от нот, и заставляет себя снова сосредоточиться на своей партии. Бёну трудно исполнять совершенно незнакомое произведение, но он старается изо всех сил и поначалу всё идёт неплохо, но на очередном особо сложном пассаже Бэкхён не выдерживает и сбивается. — Чёрт, — шипит скрипач, — Чанёль, прости. — Ничего страшного, для первого раза это более чем нормально, — успокаивающе говорит Пак. — Давай возьмём более медленный темп. Они начинают сначала, и в медленном темпе становится намного легче, но всё равно где-то на середине Бэкхён выдыхается и снова ошибается. Он начинает раздражённо материться, ощущая желание пнуть или швырнуть что-нибудь, да посильнее. — Не нервничай, — говорит Чанёль, — это всего лишь первый раз. Давай повторим эту часть ещё раз. Они играют ещё полчаса, с короткими паузами для обсуждения каких-то моментов. Они почти доходят до конца произведения, когда Бэкхён снова начинает сбиваться, и тогда Пак останавливается, и поворачивается к нему. — Всё, ты устал. Хватит на сегодня. — Я не… — возражает было Бэкхён, но Чанёль встаёт и мягко забирает у него из рук скрипку, закрывает ноты и складывает инструмент в футляр. Бён смотрит на всё это ошарашенными глазами, но его выражение лица вмиг сменяется на раздражённое и он недовольно говорит: — Я вообще-то ещё не закончил учить свою программу. — Хватит. Закончишь завтра, — тоном, не принимающим возражений, говорит Пак, однако видя растущее возмущение на лице Бэкхёна, добавляет более мягко, — тебе не нужно так себя перегружать, поверь, от этого лучше не станет. Да и к тому же, ты время видел? — Всего лишь девять вечера, — всё ещё недовольно отвечает Бён, вздёргивая бровь. — Аж девять вечера, — делает акцент Чанёль. — Тебе пора домой, чтобы закончить все свои дела и лечь спать не позже одиннадцати. — Я не ложусь спать так рано, — фыркает скрипач. — А следовало бы. — Не твоё дело, когда я ложусь спать, Чанёль, — Бэкхён подходит к нему, забирает футляр со скрипкой и выходит из аудитории. Пак хмурится, но больше ничего не говорит, собирает остатки еды, запихивает ноты в рюкзак и выходит следом за Бёном. Дожидаясь Пака на улице, Бэкхён подставляет горящее от усталости лицо холодному ветру и глубоко вдыхает, чтобы расслабиться. Если бы не поддержка Чанёля, Бён бы сейчас чувствовал себя ничтожеством, как всегда. Но слова пианиста во время их не очень удачной репетиции дейсвительно помогали ему сдержаться и не начать психовать, и Бэкхён чувствует благодарность, которую не знает, как выразить. Когда Чанёль наконец выходит на улицу, Бэкхён замечает его хмурый вид и чтобы разрядить обстановку, говорит: — Ты потрясающе играешь, я впечатлён. — Правда? — Бэкхён видит, как глаза Пака загораются, а нахмуренные брови выгибаются в обратную сторону, и чувствует от этого какое-то приятное тепло внутри. «Он радуется, как ребёнок, которого похвалили. Хотя, почему как?» — улыбается про себя Бён. — Сыграешь потом что-нибудь из своего репертуара? Я бы с удовольствием тебя послушал. — Ну… — Чанёль вмиг тушуется, — не знаю… я как-то стесняюсь. — Ты же слушал меня. Причём без разрешения, — сощурившись, напоминает Бэкхён. — Ты шантажируешь меня! — восклицает Пак. — Так нечестно! — А я думаю, так максимально честно, — умехается Бён, пропуская мимо ушей дальнейшие возмущения пианиста, который под конец всё же смиренно соглашается с