Путём разума.

      Следующим утром, когда все ещё спали, я повторил попытку подняться — и в этот раз мне это, пусть и с трудом, но удалось. Предательская слабость, конечно, никуда не пропала — скорее, наоборот, дополнилась изысканным оттенком непрерывного головокружения и подкашивающихся ног, но, что называется, «с этим уже можно было работать». Конечно, к выходу пришлось едва ли не ползти, старательно держась за стеночку и периодически останавливаясь передохнуть и переждать слишком уж сильный приступ головокружения — но лежать на одном и том же месте, до одури повторяя раз за разом комплексы разминки для восстанавливающихся раненых, записи с описанием которых мне принесли ближе к вечеру, мне уже окончательно надоело: хотелось подышать свежим воздухом.       Дверь, к счастью, оказалась не запертой (эпопею по вскрытию замка, с моими нынешними возможностями, мне бы, подозреваю, пришлось писать в трёх матерных циклах — и при этом вряд ли концовка была бы победной) — но даже с учётом этого мне пришлось здорово с ней попотеть: дверь открывалась на себя, и открывалась несколько туговато — а потому, для того, чтобы её открыть, мне потребовалось сначала несколько минут тупить около косяка, и, наконец, прийти к тому, чтобы банально вцепиться в дверную ручку и откинуться назад, вкладывая в это всю свою невеликую массу и невеликие, в силу штрафов, силы. Некоторое время та сопротивлялась — после чего, с недовольным скрежетом плохо смазанных петель наконец отворилась, мимоходом уронив меня на пол и болезненно врезав по плечу, которое я чудом успел подставить вместо головы. «Великий Учиха-сан, Победитель Элитной Двери-Ветерана». Мрачно подумал я, сидя на пороге и пытаясь переждать переходящее в головную боль головокружение. Оно, однако, проходить, судя по всему, не собиралось — скорее наоборот: множество ворвавшихся в дверной проём звуков, запахов, мельчайших дуновений ветра, ощущений температуры и прочая, и прочая, и прочая… Немного в чувство меня привела закапавшая из носа кровь: чуть сориентировавшись, я судорожно зажал ладонями уши, утыкаясь перемазанным кровью носом в запястье. Несмотря на внешнюю нелепость этой позы, мне моментально полегчало — настолько, что даже вернулась некоторая часть задавленной таким количеством новой информации способности мыслить.       Всё оказалось очень просто: все полученные за недавний (и ещё не закрытый — у меня за ночь сформулировались очень нахальные планы на еще одну сверхполезную способность) квест возможности восприятия были именно НАВЫКАМИ — то есть, чем-то, что требовало для своего применения каких-то усилий, в первую очередь мыслительных. Неудивительно — по моим невесть откуда всплывшим воспоминаниям, для того, чтобы освоить ту же эхолокацию, слепым людям требовались как минимум месяцы под руководством тех, кто понимал, в чём тут соль — а я освоил это буквально за один транс. Ничего не давалось бесплатно — а потому то, что слепые имели в силу долгих тренировок как что-то рефлекторное, я имел в виде подсознательной деятельности, из-за чего при слишком большом количестве информации анализ её здорово угнетал мою способность к мышлению, а в критических случаях, когда её не хватало — и бил по здоровью. С трудом сосредоточившись, я вызвал в памяти дополнительную личность и, на скорую руку обкорнав ему восприятие, подставил его вместо себя. Давление на мозги рывком упало: облегчённо выдохнув, я откинулся на негодующе заскрипевшую дверь и запрокинул голову, пытаясь остановить кровотечение. От мысли, что нужно вернуться в кровать, откровенно мутило.       Ослабленный организм сыграл со мной злую шутку — стоило мне расслабиться, и я, незаметно сам для себя, задремал — и проснулся от пронзительного визга. Затёкшее от сна в неудобной позе тело отреагировало на мой прыжок на месте неадекватно — сначала я грохнулся затылком о дверь, а потом, не удержавшись на месте, завалился набок, отшибив ещё и локоть с рёбрами. Впрочем, была в этом и положительная сторона — визг, терзавший моё ухо, мгновенно прекратился, сменившись типично-девчоночьим смущённым ойканьем. Впрочем, спустя несколько мгновений меня, шипящего от боли и пытающегося подняться, подхватили за плечи и помогли сесть.  — Аки-кун, ну нельзя же так пугать! Укоризненно попенял мне незнакомый, но определённо девичий голосок. «Хм…» Я мысленно озадаченно хмыкнул — но, вспомнив последствия своего перенапряжения и потрогав запёкшуюся кровавую корочку сначала под носом, а потом и на груди, сконфуженно поёжился: зрелище и впрямь оказалось то ещё.  — Что случилось? Почему ты весь в крови? С тобой всё в порядке? Не унималась девушка — и я, чуть поморщившись от её ввинчивающегося в мою бедную голову голоска, негромко отозвался:  — Со мной всё в порядке. Я просто… ну, пока сидел на пороге, попытался прикоснуться к чакре, и… ну, зря. А кровь из носу. Ничего страшного.       В общем и целом, попытка успокоить собеседницу увенчалась успехом — что, впрочем, не спасло меня от прямо-таки зубодробительных (пусть и только моральных) звиздюлей от кого-то из взрослых. И упрёки были, безусловно, вполне себе заслужены — к примеру, штраф на физические и связанные с чакрой характеристики после моей эскапады вновь усугубился на добрых пять процентов, вновь приковав меня к постели. Уяснив «намёк», я больше не выпендривался — впрочем, происшествие оказалось уроком и для меня, и для тех, кто за мной присматривал: в качестве способа борьбы со скукой я выпросил у Изао-сана все имевшиеся в распоряжении клана записи о обнаружении и тренировке дара сенсора (каковых оказалось не так уж мало: в конце концов, дар сенсора был полезной способностью, а потому как минимум половина взрослых членов клана в своё время успели ознакомиться с этими записями в клановой библиотеке — и пусть сами они сгорели в пожаре, усилий обладателя шарингана и токубенцу-джонина вполне хватило, чтобы восстановить и эту, и немалую часть других, даже прочитанных мельком, записей в бумажном виде), а члены семьи Учиха, уяснив, что чудом выживший сородич не только выжил, но и пришёл в себя, начали периодически забегать в гости — и тот факт, что перенесённые травмы едва ли не полностью лишили беднягу памяти, скорее подогревал их энтузиазм. А тот факт, что «Аки-кун» оказался не только благодарным слушателем, но и начал раздавать толковые и полезные советы (что было несложно: информации мне приносили много, время на то, чтобы её систематизировать, у меня было с лихвой), лишь укрепляли и активность посетителей, и начинали формировать мою репутацию.       Также немалую часть времени и сил занимала, если говорить прямо, афёра с статусом полиции — благо, при всей бредовости с точки здравого смысла — с точки зрения законов, защищаемых ими конкретных традиций и интересов тех, кто за ними стоял, идея, которая пришла мне в голову, была, без ложной скромности, шикарна.       Ничего сложного — просто-напросто, взамен на согласие на отзыв монополии на выполнение полицейских функций мы подавали Хокаге заявку на то, что полицейская деятельность это наследный вид ремесла, чьи таинства и навыки являются тайной клана Учиха. Отказать в подобном обращении формально невозможно — этот вид деятельности действительно был наследным видом ремесла Учих, причём долго и успешно. И публично отказать в подобной заявке означало подать прецедент: у древнего (единственный оставшийся из кланов-основателей, куда уж древнее!), уважаемого и безусловно-обладающего тайнами ремесла это самое ремесло отобрали без каких-то на это оснований… Подобного главы кланов не допустят — просто потому, что в случае, если получится — следующими окажутся уже они: в ведении кланов находилось много чего интересного, что, с точки зрения управляемости деревней, куда лучше смотрелось бы под единым управлением. И получится интересная коллизия — де-юре, полиция Конохи станет частью администрации Хокаге… Вот только служить там будут иметь право только члены клана Учиха либо те, кто принесли им клятвы службы и неразглашения — причём принимать или не принимать подобные клятвы, будут, опять же, члены того же самого клана Учиха… Причём, что ещё важнее — будучи частью администрации Хокаге, полиция Конохи будет под его защитой, давление на них, нападение на них и, тем более, их устранение (а также давление, нападение и устранение их родственников!) будет ударом по авторитету Хокаге, причём таким, который он не может проигнорировать: если чиновники администрации не будут чувствовать себя в безопасности под его рукой, он мигом утратит возможности управлять инфраструктурой. А значит, Корень потеряет любые возможности прямых силовых воздействий.       Конечно, это заметно снизит потенциальный политический вес клана, его потенциальные доходы и прочий потенциал… Но, честно говоря, без подобного хода можно было и не дожить до будущего, в котором этот потенциал можно бы было реализовать. «Впрочем, не думаю, что нам отдадут эту тему так просто… Но — ничего страшного: поторгуемся, пободаемся, тем более что вряд ли Хокаге поддерживал этот безумный идиотизм с массовым убийством, а потому за возможность сохранить в активе деревни такой ресурс, как клан Учиха, ухватится с энтузиазмом. Главное, чтобы нынешнее руководство клана — и особенно его юный глава — в случае чего не воспротивились, к примеру, абсолютно резонному требованию того, чтобы пошедшие в полицию Учихи приносили личную присягу. Но, надеюсь, я смогу их уговорить…»       Лежащий на кровати подросток болезненного вида устало выдохнул и, отложив очередную тетрадку, в которую что-то записывал, с лёгкой гримасой встряхнул ладонями, явно пытаясь расслабить натруженные пальцы: кризис — всегда плохо. Особенно когда ни здоровье, ни положение, ни статус не позволяют работать с попавшим в этот самый кризис объектом напрямую, и приходится ограничиваться только ролью советника… Явно поймав себя на этой мысли, он фыркнул и покачал головой, после чего негромко произнёс, явно пытаясь вникать в смыслы произносимой им фразы:  — Да, захватывать мир, не покидая больничной палаты — это сложно… Сделав паузу, он встревоженно прислушался и, облегчённо вздохнув, резюмировал:  — А не привлекать внимания санитаров — это действительно важно.