Странница

      

Смерть, как новое начало

      Водоворот.       Говорят, что, когда попадаешь в водоворот, то у тебя еще есть шанс спастись, если ты среагируешь быстро. Нужно перестать бороться, уйти на дно, а после оттолкнуться ногами от дна в противоположную сторону. Говорят, что внизу течение слабее, потому есть еще шанс выбраться.       Говорят.       Но никто почему-то не говорит о том, как взять себя в руки, прекратив думать о смерти, когда с тобой случается подобное. Никто не говорит и о том, сколько воздуха будет у тебя в легких, когда ты уйдешь на дно, и будут ли силы у тебя вообще думать. И сможешь ли ты думать, ведь мозг будет умирать от нехватки воздуха.       И, конечно, никто не говорит о том, как тяжело не вдохнуть воду в легкие, пытаясь спастись. И никто никогда не говорит про образы, что появляются перед глазами, как только не умоляя перестать бороться. Сначала умоляют, после насмехаются и угрожают. Они-то точно знают, каково это, ведь с ними было так же. Ни один не выжил.       А еще никто почему-то не говорит о том отчаянии, в котором ты захлебываешься, когда понимаешь, что ничего тебе не помогает. Проверено. Ни один из методов, предложенных на уроках безопасности жизнедеятельности, не работает.       И, когда ты понимаешь, что тебе ничто и никто не поможет, то ты добровольно вдыхаешь воду. И тогда чувствуешь лишь спокойствие, оно мягкой волной накрывает тебя, словно покрывалом. Тогда лишь пустые глаза и равнодушные лица образов стоят перед глазами, их жалость, которая больше не волнует, потому что уже все, конец.       Боли совсем не чувствуешь, может, лишь слегка покалывает в легких, но не боль. Нет, боли там нет, это звучит слишком соблазнительно, потому что на этом свете ощущаешь лишь тяжесть мира и реже чувствуешь радость. Нет боли. Это заставляет с нетерпением рваться к свету.       А свет горит, он по ту сторону водной глади, нужно лишь протянуть руку и коснуться. Тогда ты окажешься там. И ты протягиваешь руку, надеясь дотянуться, коснуться его кончиками пальцев, чтобы почувствовать этот свет, нежный и ласковый.       — Всего шаг, — насмешливо шепчут образы, тебе хочется согласиться.       А позади воют сирены, плачут знакомые голоса. Зовут и зовут. И ты замираешь, смотря сначала на свет, а после на близких людей, которые склонились над мокрым телом.       Это очень забавно смотреть на себя со стороны, хотя тело выглядит странно. Мокрые волосы, в которые вода вплела водоросли. Бледная кожа, точно только выпавший снег. Безмятежное выражение лица, словно девушка задремала. А одежда, мокрая, облепившая все тело, показывает, насколько хрупкой и слабой она была. Разве был шанс у такой спастись, играя против самой природы?       Это даже смешно, если отбросить печаль из-за того, что смерть забрала к себе еще одну душу.       — Марина, Марина, — лицо женщины, застывшее, точно мраморная маска, склоняется к лицу девушки. Лишь губы слегка шевельнулись, дав понять, что говорила она. — Я же тебе говорила, говорила, чтобы ты не ходила. Сидела бы дома, суровая, но живехонькая, глупая моя девочка, — и столько печали и грусти переплетается в голосе, что невольно хочется обнять эту сильную и гордую женщину, не позволяющую себе плакать.       А позади нее стоит мужчина, отец, молча оглядывает тело, даже не веря своим глазам. Он порывисто вздыхает, сжимая ладонью руку женщины, мягко обнимает ее за плечи, а у самого тоже глаза на мокром месте. Он ежится, словно от пронизывающего ветра, когда слышит равнодушный голос полицейского. Качает головой, бормочет под нос какие-то данные и смотрит на жену, боясь оставлять ее одну хоть на мгновение.       — Вот так и закончилась твоя жизнь, Марина, — равнодушно говорит темный силуэт, склоняя голову к телу и касаясь пальцами шеи, оставляя черный масляный след, незаметный для глаз живых.       — Знаю, — просто отвечаю ему я, садясь на песок и поглаживая его пальцами. Забавно, что могу это сделать, ведь я же мертва, а трогать предметы все равно могу, лишь не ощущаю их.       — Так печально, так грустно, — скалит зубы тьма, наступающая со всех сторон, черный силуэт разгибается и оглядывает меня. Не вижу, но чувствую, что в глазах у него играет любопытство, что он сам весь переполнен тьмой и эмоциями.       Это открытие заставляет зажмуриться, желая почувствовать больше чувств и ощущений, которые только смогу уловить. Смерть ли вызвала умение ощущать чужие эмоции или нет — я не знала, но мне хотелось почувствовать больше.       — Ты совсем не боишься тьмы, наивное дитя, — он произносит это с неподдельным восторгом, который слегка пугает. — Не откажешь ли в желании сопроводить тебя туда, куда тебе нужно попасть? — он протягивает руку, а в тени под ней собирается темнота, почти живая, бурлящая и жадная, готовая в любой момент шакалом кинуться на меня, разорвав на кусочки и сделав частью себя.       Знакомо до боли, до отвращения, до тошноты…       — Я в ней жила, я с ней жила, я с ней дружила и ее любила, — отвечаю, поднимаясь и смело ступая в темноту. Если до этого я не чувствовала ничего, то сейчас ощутила восхитительный холод. Восхитительный лишь потому, что я его могу чувствовать. — А куда мне нужно попасть? Неужели в ад отведешь? — спрашиваю из чистого интереса.       Забавно, но я не боюсь. Ад или Рай, какая разница? Я ведь уже мертва, мне на самом деле все равно, куда я попаду. Пусть внутри и точит зубы эгоистичное желание пожить еще, но я уже умерла. Меня не вернуть. А если и вернуть, то смогу ли я быть со своей семьей? Нет. Я знаю это, даже не задавая вопрос темному силуэту.       — Я? В ад? Нет, я здесь не для этого, — он смеется достаточно громко, тьма перед ним расступается, словно подчиняясь. А еще я чувствую его веселье, даже радость, которая переполняет его от разговора со мной. — Ты одаренная, это минус, — вздыхает он, внезапно став задумчивым и серьезным.       Интересное явление. Он не дал мне нужного количества информации, но я знаю, о чем он говорит. О моем внезапном голоде до эмоций, умении распознавать их. Я недовольно жмусь к нему, словно мне холодно, а сама все чаще смотрю на сияющую реку, состоящую полностью из яркого света. Рядом идут люди, усталые и печальные, они смотрят себе под ноги, а сами они такие холодные, что становится страшно.       — Они такие же, как и ты, — замечает он мой взгляд. — Они мертвые. Но они отличаются. Без дара.       — Дар был дан до смерти или появился после?       — Ты сама можешь ответить на этот вопрос, — говорит он с легким налетом ехидства, но я все еще ощущаю его беспокойство. Оно острое и, словно клинок, пронзает меня. Я останавливаюсь, а он замирает рядом, ожидая терпеливо, когда я пойду вперед.       Вперед. Что меня ждет там? А что меня ждет, если я вернусь? Будет ли хоть что-нибудь там меня ждать.       Почему-то от собственной неуверенности и нерешительности становится тошно.       — Нормально бояться неизвестности, — правильно понимает мою заминку тень, посматривая в сторону людей, что идут рядом с рекой. — Свет реки жизни ослепляет, если смотришь слишком долго, — он слегка похлопывает себя руками по бокам, а после достает трубку. — У тебя, одаренная, есть три выхода. Первый. Ты вернешься назад и будешь призраком скитаться по земле. Второй. Ты идешь с ними и отправляешься в то место, что в твоем понимание означает Рай.       То есть выбор у меня есть, да? Но тогда….       Вернуться назад. Звучит притягательно, очень заманчиво, но скитаться призраком по земле, в компании себе подобных, если кто и выбрал подобную учесть себе. Наблюдать, как стареют любимые и такие родные люди. Видеть, как им тяжело без меня. Эгоистично, но эту пытку я не смогу выдержать. Не смогу терпеть их боль, не в силах даже разделить ее. Возможно ли научиться давать понять, что я там? Неизвестно. Да и что это даст? Слепая надежда, которой я сыта по горло. Нет, не хочу так.       На другой чаше весов возможность оказаться в месте, что в моем понимании означает Рай. Сомнительная роскошь. Вечное спокойствие, наслаждение, танцы в пачках и прочие радости, о которых я ничего не знаю. Это следствие отсутствия всякого интереса к религии. Впрочем, я прекрасно понимаю, что это не так. Рай вполне может оказаться веселым местом, где мне даже может понравится.       «Он сказал, что есть три пути?» — в голове внезапно забилась мысль, словно пойманная птица. В груди что-то сжалось.       Возможно ли, что третий путь приведет меня в Ад? В Ад я не хотела, несмотря на рекламу. Все живые только и говорят о том, как весело будет в Аду вместе с людьми, убившими сотни себе подобных. Поиграть в шахматы с Наполеоном, учиться рисовать вместе с…       Глупые мысли. Глупые.       — Решила?       — Третий путь, куда он меня приведет? — эта мысль не давала мне покоя, как бы я ни старалась ее отпустить. Черный силуэт слегка шевельнулся, склонив голову набок.       — Сколько существую, а вопросы не меняются, — с усмешкой сказал он. — Я видел лишь однажды человека, который услышав первые два варианта, согласился на третий, так и не узнав, что это за путь.       И он замолчал, задумавшись о чем-то своем. На губах у меня почувствовался привкус горечи, а ощущение ностальгии захлестнуло, оставив после себя легкую печаль, разбавленную вековой усталостью, что тяжелой мантией легла на плечи.       — Третий путь — это дорога, что приведет тебя к миру. Я не знаю, что это будет за мир, но он примет тебя, если ты подойдешь ему. Третий путь это перерождение, понимаешь? Ты будешь идти по дороге, пока не почувствуешь отклик от одного из миров. Чем ближе будешь подходить, тем сильнее будет он тебя тянуть.       Звучит сладко.       — Но скитаться по этой дороге ты можешь вечность.       «А вот и кнут…»       Но согласиться очень хотелось. Ей хотелось узнать, что будут это за миры, сколько их вообще? Это знание… она хотела его.       — Хочешь?       И сейчас я почувствовала это, жгучее желание согласиться. Прикусив губу, я отчаянно закивала, понимая, что это идеальный вариант для меня.       — Тогда тебе туда, — он указал рукой в сторону странной двери, появившейся словно из тьмы. — Прежде чем ступишь на ту дорогу, возьми себе новое имя. Держись за него, чтобы не потерять саму себя. Старое имя — старый мир. Новое имя — новый мир. Одаренная, твой дар останется при тебе в том мире, но смерть в прошлом оставит отпечаток на твоей душе, я не знаю, как это повлияет на твое новое тело. Многие сходили с ума до того, как ступали двумя ногами на землю следующего мира.       Я снова кивнула. Понятно: дар при мне, возможность сойти с ума, а еще новое имя, если хочу прийти в новый мир, если хочу переродиться. Нужно придумать имя, но такое, чтобы отражало суть и не напоминало о том, от чего я ухожу. Имя, в котором будет сила, но которое не будет держать.       Имя. Имя. Имя.       — Думаю, оно подойдет лучше всего, — с улыбкой сказала я, поглядев на черный силуэт, что уже было коснулся кончиками пальцев двери, но так и не решился для меня ее открыть. — Странница.       Это имя было приятным, красивым, а еще говорило о том, через что мне пришлось пройти. Через что я еще пройду. Странница. Странница. Это имя мне так понравилось, что я даже не смогла сдержать сияющую улыбку.       — Да будет так, Странница, — дождавшись кивка, я подошла к двери и коснулась ручки, она была непривычно теплой, а еще мне на секунду показалось, что она сломается у меня в руке.       — Последний вопрос, кто это был? — мне хотелось узнать об этом, до того, как я пойду по той дороге. — Человек, который согласился на третий путь?       — Король пиратов, самый свободный человек в мире.       «Король пиратов? Стоп, а это разве не?..»       Спросить я не успеваю, так как мужская рука толкает меня в открытую дверь. Последнее, что замечаю, это как черный силуэт становится видимым. Первое, что замечаю, большие глаза, наполненные любопытством и какой-то даже заботой. Мужчина широко улыбается, кожа его смугла, губами он сжимает трубку.       Кажется, прежде чем упасть, я слышала тихое пожелание удачи в пути.       Удивленно моргая, внимательно смотрела на дверь, которая захлопнулась, явно показывая, что возможности вернуться у меня уже не будет. Она песком осыпалась на жесткие камни, на которые я и упала.       Небо над головой было нежно-голубого цвета, точно такое же, какое было в моем мире. Тихо шелестела вода, омывая каменный берег. Птицы, зависающие в небе прямо над моей головой, не кричали, лишь внимательными черными глазами осматривали меня, садясь на камни рядом. Они следили за каждым движением, за каждым моим вздохом. Любопытные. Переполненные желанием подобраться ближе. Не с целью причинить боль, а для того, чтобы пообщаться.       У птиц были человечьи глаза.       — Те, кто не смог добраться до конца пути? — одна из птиц, сидящих совсем близко и напоминающая мне цветом оперенья колибри, громко закричала, хотя я не видела, чтобы она разомкнула свой острый клюв.       Значит, они общаются таким образом здесь, вкладывая мысли в чужую голову. Но они уже забыли человеческий язык, не могут говорить. Связано ли это с тем, что они долго находятся здесь?       Если да, то мне нужно идти вперед. Становиться птицей я не хотела, как и забывать человеческую речь. У меня есть путь, который я обязана пройти, чтобы оказаться в другом мире, где смогу начать все сначала.       — Меня зовут Странница, хотите со мной? — никто из птиц не ответил, впрочем, ответ мне и не был нужен.       С любопытством я взглянула на белую ворону, что устроилась у меня на плече, издавая громкий пронзительный звук, подозрительно напоминающий хихиканье. У этой птицы голубые глаза, точно в них отражается само небо.       Так и начался мой путь.       Забавно, но я не чувствовала ни усталости, ни голода, ни жажды. Это все было далеким и пустым. Единственный голод, который я ощущала, это голод от недостатка эмоций. Со временем стала понимать, что теряю воспоминания о том, как чувствовать. Это вызывает ужас, а затем и облегчение, что хоть какие-то воспоминания у меня остались в голове.       Со временем я понимаю, что нужно больше говорить. Чем больше я говорю с Албой, моей спутницей, тем больше помню. Я вспоминаю близких, вспоминаю прошлую жизнь. За раз проглатываю кусками годы, когда убивалась из-за разных мелочей, думая, что это время самое тяжелое.       Потом вспоминаю по-настоящему тяжелое время, собственную смерть.       — Знаешь, Алба, умирать совсем не больно, — птица смотрит пронзительно-голубыми глазами в душу, вызывая желание рассказать что-то еще. Иногда она неловко перебирает лапками, подбираясь ближе к краю плеча, иногда склоняет голову вперед, словно желая услышать слова четче. А иногда она порхает над головой, а перья, белоснежные и светлые, осыпаются вокруг, становясь золотыми в свете солнца, словно перья ангелов. — Никогда не видела крыльев ангела, но думаю, что они такие же, как у тебя, Алба, — с улыбкой сажусь на поваленное дерево.       Сейчас мы в лесу, где не встретить дикого зверья. Если так подумать, то чем дальше я иду, тем меньше вижу живых существ, лишь растения, вода и солнце с небом над головой. Меняются локации, но в них я одна.       Возможно ли, что ни один из миров не хочет принимать меня?       С Албой просто. Алба всегда внимательно слушает, не задает вопросов. Глядит глазами в душу, а еще никогда не сомневается в моих решениях. Алба покорно идет туда, куда иду я. Она передергивает крыльями, иногда скачет следом, игриво щелкая клювом рядом с моими босыми ногами. Алба часть этого мира, но Алба сама никогда не заходила так далеко, как зашла я.       Я теряюсь во времени. Из-за солнца, что вечно светит над головой, я не могу понять, сколько иду. Кажется, что лишь день. Но я знаю, что намного дольше. И все чаще меня режет вопрос, буду ли я помнить свою прошлую жизнь, когда окажусь в новой.       — Устала я от дороги, Алба, — жалуюсь я вороне, что вертит головой, прислушиваясь к чему-то, что слышит лишь она. — Вечное солнце тоже надоело.       Алба взмывает в небо и летит вперед, под ее крыльями, в самом уголке неба я замечаю облака.       Мы оказываемся снова на берегу моря. Небо над головой скрыто облаками, которые становятся свинцовыми тучами. Первые капли воды, упавшие на лицо, вызывают радость. Первый дождь в этом мире. Я танцую на раскаленном песке, пальцами собираю воду с лица, смотрю зачарованно на небо. Гроза восхищает меня так, что я, запрокинув голову, заливисто смеюсь. Хохочу, точно сумасшедшая.       Алба летает над головой, пронзительно радостно кричит.       Но долго оставаться мы здесь не можем, пусть и хочется. Что-то заставляет идти дальше. А погода меняется и, увидев ураган, мы с Албой прячемся среди деревьев, с восхищением встречая один из капризов природы, словно старого друга.       Когда выходит солнце, по земле стелется густой молочный туман и видно лишь голубое небо над головой. Некоторое время мы наслаждаемся им, но все равно вынуждены идти сквозь него вперед. Я уже и сама не знаю, сама я иду или же меня что-то тянет вперед.       Алба садится на плечо, когда мы замираем на границе мира.       — Ты пришла, — шепчет что-то отовсюду. — Ты пришла.       Меня накрывает темнота. Мягкая. Приятная. Она обнимает меня, словно теплое одеяло, но я знаю, что мне нужно открыть глаза. Когда я это делаю, то вижу белый потолок и незнакомых людей вокруг. Меня держит на руках мужчина в белом халате, врач. Он улыбается приветливо, а после передает в руки женщине, что сдержанно улыбается.       За окном пронзительно-голубое небо, а на подоконнике сидит белая ворона с глазами такого же цвета.       — Добро пожаловать в этот мир, Наги, — говорит врач, забирая меня из рук женщины.       Я была права, я помню свою прошлую жизнь.