Волчье время

- Корабль! Просыпайся и пойдем скорее... Может быть, это аварцы - а ты дрыхнешь тут без задних ног!.. - тонкий девчоночий голос резал уши, как пила. Нойе невнятно замычал, чтобы его оставили в покое. Этой ночью они засиделись в общем зале дольше, чем обычно. Он поднялся в свою спальню всего часа три назад, и кровать под ним по-прежнему покачивалась после выпитого ночью пива. В голове стучало, словно в кузнице. Ни один хирдманн в Серой крепости не рискнул бы сейчас приближаться к Альбатросу, не говоря уже о том, чтобы орать у него над ухом, пытаясь его растолкать. Но Айрис это совершенно не смущало. - Да проснись же ты!.. - воскликнула она сердито, пытаясь стянуть с бесчувственного Альбатроса меховое одеяло. - Там корабль! Смысл ее слов наконец-то дошел до его замутненного сознания, заставив Нойе разлепить глаза и приподняться на локте. Мгновение спустя ему даже удалось сфокусировать взгляд на вцепившейся в него девчонке. Незначительное, в общем-то, усилие не прошло даром - Альбатрос страдальчески нахмурил брови, чувствуя, что голова у него сейчас треснет и расколется не хуже перезрелой тыквы. - Кончай выдумывать, - прохрипел он. - Какой еще корабль посреди зимы?.. Айрис сверкнула на него глазами. - Я не выдумываю! Я была на башне вместе с Сивартом и Моди. Мы увидели корабль. Я хотела сказать маме, но Сиварт сказал, что пойдет сам. Что он дозорный, и поэтому должен первым сообщать такие новости, а если он останется на башне, маме это не понравится. Тогда я обещала привести тебя. А ты... ты тут валяешься, как бесполезное бревно! Ее прозрачные, как северное небо, серые глаза смотрели с ледяным негодованием, и Альбатрос смущенно кашлянул, отводя взгляд. Он не любил, когда она смотрела на него подобным образом. Уничижительные взгляды удавались Айрис почти так же хорошо, как и ее отцу. Нойе почувствовал, что он стремительно трезвеет. - Ладно, ладно, я уже встаю, - проворчал он. - Иди на башню и скажи, что я сейчас приду. Девчонка подозрительно смотрела на него, как будто опасалась, что, стоит оставить его без присмотра, как он сразу же заснет. - Я тебя подожду, - заявила она, садясь на табурет. - Тогда тебе придется ждать снаружи. Мне нужно одеться, - буркнул Альбатрос, впервые осознав, что, кроме мехового одеяла, в которое он завернулся, словно гусеница в кокон, на нем не было больше ничего. Айрис покосилась на его одежду, кучей сваленную на полу перед камином. - Что, холодная была водичка?.. - спросила она язвительно. Нойе понял, что вся крепость уже знает про устроенное ими развлечение. Сам Альбатрос уже не помнил, кому первому пришла идея завершить вчерашнюю попойку ледяным купанием, но помнил, что он поддержал эту нелепую затею с радостным энтузиазмом. Они прихватили факелы и спустились на берег, туда, где ледяные черные морские волны бились среди скользких, гладких валунов. Лужи морской воды между камней покрылись пленкой льда, и этот лед с тонким стеклянным звуком проламывался под их сапогами, а летевший с моря ветер был таким холодным, что лицо и руки сразу потеряли всякую чувствительность, но пьяных хирдманнов из Серой крепости это нисколько не смутило. Побросав на камни свои меховые куртки и штаны, а затем нижние рубашки и подштанники, и воткнув факелы в песок на берегу, они полезли в воду, поскальзываясь на осклизлых ледяных булыжниках и умирая со смеху, как будто в жизни не делали ничего более веселого. "Чудо, что никто не утонул" - мрачно подумал Альбатрос. Он смутно помнил, как после купания вернулся в свою комнату и побросал одежду у камина, наслаждаясь тем, как расходившиеся от огня волны сухого жара касаются его обнаженной кожи, а разбитые о камни ноги греет сброшенная на пол меховая куртка, на которой он стоял. С минуту Альбатрос раздумывал о том, не попытаться ли ему подняться в спальню к Айе, но, по счастью, понял, что в таком состоянии она, скорее всего, спустит его с лестницы, даже не тратя времени на разговоры. После этого он повалился на кровать, закутался в тяжелое медвежье одеяло и мгновенно провалился в сон. - Выматывайся в коридор и жди меня снаружи. Чем быстрее я смогу одеться, тем быстрее поднимусь на башню, - твердо сказал Нойе Айрис. Девчонка фыркнула и вышла в коридор, всем своим видом говоря "чего я там не видела". В каком-то смысле это было верно. Айя всегда позволяла дочери ходить на "Бурой Чайке" в летние походы, и девчонка давно привыкла к таким вещам, которых никогда не видят ее сверстницы на берегу. Айрис случалось видеть и раненых людей, и то, как растирают спиртом человека, выжившего после кораблекрушения и несколько суток проболтавшегося в море на обломке мачты, и грязных, полуголых и завшивевших рабов с аварских кораблей. Но Нойе слишком много времени провел среди имперцев и усвоил их понятия о правилах приличия. Если в Адели и в Бейн-Арилле он постоянно ощущал себя выходцем с Внешних островов, то здесь, среди своих, он часто чувствовал себя изнеженным южанином, и знал, что эта странная раздвоенность останется с ним навсегда. Имперские привычки и понятия вросли в него, как раковины в камень. Как и следовало ожидать, когда Нойе оделся, завязал волосы в хвост и вышел в коридор, девчонки нигде не было. Айрис, конечно, показалось скучным дожидаться его в коридоре, и она помчалась назад к дозорным - выяснить, что происходит с кораблем, и сообщить, что она разбудила Альбатроса. Сколько Нойе себя помнил, Айрис не могла даже минуты провести в покое и перемещалась исключительно бегом. К вечеру она обычно успевала так набегаться, что часто засыпала прямо за столом во время ужина, и кто-нибудь из хирдманнов, посмеиваясь, на руках относил девчонку в ее комнату. Дочь Айи в крепости любили. Кое-кто из гарнизона Серой крепости завел семью на берегу, и у некоторых сейчас подрастали свои дочери, которым они привозили из похода бусины и гребешки, но Айрис ни один из людей Айи не воспринимал, как еще одну маленькую девочку. Она была дочерью Королевы, единственной в своем роде. Для команды "Бурой Чайки" Айрис давно стала частью корабля, такой же неотъемлемой, как мачты, парус или как резная птица на носу. Никто не удивлялся, что ребенок ее лет может по нескольку часов болтаться в смотровом гнезде под проливным дождем. Гребцы на "Чайке" горделиво усмехались, повторяя фразу Айи - "эта девочка ходила в море еще до рождения". Хирдманны возились с Айрис и охотно обучали девочку таким вещам, которым никогда бы не подумали учить собственных дочерей - вытачивать из кости ушки для стрел и рукоятки для ножей, предсказывать погоду по цвету морской воды и форме облаков, вязать узлы и ставить паруса. И если вырвавшийся у нее из рук канат в кровь обдирал ладони Айрис, ни сама девчонка, ни ее "наставники" не придавали этому значения. За исключением одного только Альбатроса. Нойе полагал, что Айя не должна брать девочку в морские рейды, и из-за этого между ним и Королевой то и дело вспыхивали ссоры. - Ты совсем как ее нянька, - насмешливо кривя губы, говорила Айя, подразумевая добродушную старушку, которая ухаживала за Айрис в детстве и осталась в крепости даже после того, как дочка Королевы подросла. - Что, тоже будешь причитать, что она тощая, как ветка, а мозоли у нее, как лошадиное копыто?.. - При чем тут ее мозоли? - злился Альбатрос. - Подумай лучше, что с ней будет, если вас однажды перебьют, а "Чайка" попадет к аварцам. Но на Айю этот аргумент не производил особенного впечатления. - На "Чайке" она в большей безопасности, чем большинство детей на берегу, - парировала Королева, поводя плечом. - А если нас возьмут на абордаж, она всегда успеет спрыгнуть за борт. Она плавает, как маленький тюлень. Помнишь, как она уплыла на Акулий мыс и не смогла вернуться из-за шторма? Она проплыла такое расстояние, которое сумел бы одолеть не всякий взрослый... отыскала для себя укрытие... каким-то образом сумела развести огонь, когда любое топливо на берегу должно было промокнуть из-за шторма и грозы, а утром нашла местных и сумела убедить их отвезти ее назад на лодке. Я, конечно, обещала ее выдрать, если она выкинет такое еще раз. У того берега полным-полно акул. Ей просто повезло, что дело было прямо перед штормом, и они ушли подальше в море. Но, как ни крути, она прекрасно справилась. Эта малышка - не из тех детей, которые теряются и плачут в сложной ситуации. Я думаю, что она может позаботиться о себе не хуже нас с тобой. Тут спорить с Айей было трудно. Нойе провел рядом с Айрис несколько последних лет, и знал, что она не расхнычется, попав в беду. Хотя среди огромных хирдманнов она казалась до смешного маленькой и тощей, Айрис была не настолько беззащитной, как могло бы показаться со стороны. Команда "Бурой Чайки" научила ее множеству вещей, о которых не имели ни малейшего понятия береговые дети - она умела змеей выскальзывать из чужой хватки и знала, как ударить нападавшего ножом, чтобы он получил серьезное ранение, а не безобидную царапину. Но Альбатрос считал, что это еще не причина забывать, что Айрис была всего-навсего ребенком девяти лет от роду. Он помнил, как увидел ее в самый первый раз. Нойе прибыл в форт Эбер, исполненный самых мрачных ожиданий. В прошлом моряки из хирда Королевы не особо жаловали своих соотечественников, служивших императору, и Нойе полагал, что его ждет неласковый прием. Когда лорд Ирем вызвал к себе Альбатроса с Юлианом Лэром и спросил, что бы они хотели получить в награду за охоту на Белоглазого, Нойе с самого начала ждал какого-то подвоха. Нойе был уверен, что лорд Ирем не забыл, как они помогали Меченому прятаться от Ордена. Однако упустить такой прекрасный шанс и отказаться от награды представлялось глупым и обидным. Обменявшись с Нойе быстрым вороватым взглядом, Лэр все же решился попросить мессера Ирема о месте в гвардии - и тут же получил его. "Чем Хегг не шутит, может, он действительно больше не злится, что мы помогали дайни" - сказал себе Нойе, и объявил рыцарю, что он всегда мечтал командовать собственным кораблем. Лорд Ирем выразительно прищурился. "Думаю, я смогу это устроить" - сказал он с холодной многообещающей улыбкой, от которой сердце Нойе сразу же наполнилось тревогой. Альбатрос не сомневался, что, отправив его к Айе, мессер Ирем в очередной раз проявил свое издевательское чувство юмора. Однако его ожидания не оправдались. Королева приняла его и его спутников весьма радушно, а пару часов спустя, во время ужина, Нойе сидел с ней рядом за столом, словно какой-нибудь почетный гость. Трапезы в Серой крепости обычно состояли из пресных лепешек, солонины, мидий и копченой скумбрии, которую хирдманны усердно запивали пивом, но ради вновь прибывших к трапезе добавили несколько праздничных блюд - тушеную в горшочках камбалу с пряными травами, рыбный пирог и круг овечьего сыра. Однако Альбатросу было тяжело сосредоточиться на ужине - он не мог отвести глаз от маленькой девочки, которая сидела на коленях Айи и сосредоточенно выстраивала на краю ее тарелки что-то вроде крепостной стены из хлебных корок и обглоданных костей. На вид этой малышке было года три, и, сопоставляя сроки, Нойе ощущал, как в животе у него все сжимается от странного чувства - то ли ужаса, то ли азарта. Если у него и были некоторые сомнения по поводу того, кем был отец девчонки, то они рассеялись, когда малышка на секунду обернулась. Альбатрос успел увидеть только перепачканный подливкой подбородок и большие, светло-серые глаза, однако по спине у Нойе поползли мурашки. Нойе быстро обнаружил, что Айя не делает никакой тайны из того, кто был отцом ее ребенка, но сам Альбатрос так и не смог привыкнуть к этой мысли - вероятно, из-за отношений, которые вскорости установились между ним и Королевой. Временами, когда Айя нежилась в постели, опираясь на высокие подушки и потягивая из бокала темное вино, Нойе смотрел, как отблески камина золотят молочно-белую кожу на ее плечах и на маленькой, округлой, почти девичьей груди, и мучительно желал, чтобы лорд Ирем был здесь совершенно ни при чем, а Айрис была бы их общей дочерью. Айе он об этих мыслях, разумеется, не говорил. ...Когда Нойе, преодолевая подступающую к горлу тошноту, поднялся по крутой и узкой лестнице на смотровую башню, Королева, как и следовало ожидать, уже стояла там. Холодный, мокрый ветер развевал полы ее плаща, пытался растрепать туго затянутые на затылке волосы. Айя неодобрительно скривилась, скользнув взглядом по его опухшему лицу, но, разумеется, не стала выговаривать ему за вчерашнюю попойку в присутствии Сиварта и Моди. Для простых дозорных Альбатрос, командующий хирдом на "Крылатом", должен быть непререкаемым авторитетом, даже если ночью он надрался до того, что вздумал искупаться в зимнем море в компании шести таких же остолопов. Кружившая по смотровой площадке Айрис приветствовала приход Нойе радостной улыбкой, но, однако же, не преминула ткнуть пальцем в приближавшийся корабль и демонстративно показать ему язык. Нойе и так уже прекрасно видел, что девчонка не ошиблась. Несмотря на штормовой сезон, какой-то сумасшедший капитан все-таки рискнул выйти в море, и, обогнув Акулий мыс, держал курс прямо к Серой крепости. В тот момент, когда дозорные заметили его, корабль должен был казаться маленьким, словно присевшая на воду птица, но за это время он успел приблизиться настолько, что даже Альбатрос, в глазах которого по-прежнему слегка двоилось после бурной ночи, сумел рассмотреть отдельные детали. - Это не аварцы, - сказал Нойе вслух со смесью облегчения и разочарования. Погоня и сражение, похоже, отменялись. Приближающийся к острову корабль был имперским глейтом, и на его мачте развевался флаг дан-Энриксов. Глядя на то, как глейт сражается с волнами и течением у входа в бухту, Альбатрос задумался, зачем дан-Энриксы рискуют кораблем, отправив его в форт Эбер в такое время года. Может быть, какое-нибудь сообщение от Ордена?.. Тогда это навряд ли что-нибудь приятное. Едва ли Ирем посылает боевой корабль исключительно затем, чтобы поздравить гарнизон с прошедшим Зимним праздником. - Да, это, безусловно, не аварцы, - согласилась Королева, даже не пытаясь скрыть насмешку в голосе. - Но неужели это все, что ты можешь сказать об этом корабле?.. Нойе нахмурился. Судя по улыбке Айи, она находила его замешательство весьма забавным. Альбатрос с досадой покосился на нее. Не может же она всерьез считать, что, если он служил в имперском флоте, то он должен узнавать в лицо любое судно, которое ходит под штандартом Риксов?.. Судя по растерянности Айрис и двоих дозорных, они тоже ничего не понимали. - На твоем месте, я смотрела бы не на меня, а на него, - Айя кивнула на корабль. Альбатрос сердито развернулся к морю, все еще не понимая, чего от него хотят, мрачно уставился на светло-серый парус с нарисованной посередине черной птицей... Глейт был еще слишком далеко, чтобы детально рассмотреть изображение, которое пока казалось просто черным пятнышком на парусе, но Нойе уже знал, что это птица - и теперь он наконец-то понял, что развеселило Айю. - Твою мать!.. Это же "Зимородок"! - ахнул он. Молчаливого Льюберт оставил с Юлианом, в штаб-квартире Ордена. Большая часть гвардейцев не имели ничего, кроме маленькой спальни, в которой помещались только табурет, кровать и рукомойник, а уж кандидатов вообще селили по двое и по трое, как учеников в Лаконе. Лэру повезло немного больше. Будучи одним из старших офицеров, он располагал роскошным, по орденским меркам, помещением в две комнаты, в которых жил он сам, его оруженосец Берто, а с недавних пор - еще и Льюберт с Молчаливым. Поселиться вместе с ним Дарнторну предложил сам Лэр. Может, он обратил внимание на то, что Льюсу неуютно во дворце, и захотел помочь, а может, Юлиан просто нуждался в собеседнике, с которым можно, не стесняясь, говорить о Криксе, но, как бы там ни было, Льюберт охотно принял его приглашение и в тот же вечер перебрался в Адельстан. Дворец Валларикса вызывал слишком много тягостных воспоминаний - каждая портьера, лестница и каждый гобелен напоминали Льюберту о днях, когда он появлялся при дворе в обществе лорда Бейнора. Как ни странно, в аскетичной обстановке Адельстана Льюберт чувствовал себя гораздо более комфортно. Мысль о том, как бы позеленел от злости его дядя, если бы узнал, что Льюберт поселился в штаб-квартире Ордена, приятно грела душу, вызывая у Дарнторна мрачную улыбку всякий раз, когда он возвращался в свое новое жилище. Он почти жалел, что дядюшка находится в Бейн-Арилле и не может его видеть. Выезжая из конюшни, примыкавшей к Адельстану, Льюберт ощутил слабый укол вины. Когда лорд Ирем вызвал их в комнаты Лейды и сказал, что собирается устроить для дан-Энрикса побег, он попросил своих сообщников довериться ему и до поры до времени не предпринимать никаких решительных действий. Но, с другой стороны, лорд Ирем был и сам хорош - за эти две недели он ни разу не вернулся к обсуждению побега, а поползновения заговорить на эту тему пресекал с помощью взглядов, которыми можно было замораживать горящие камины. Под конец очередного - Альды ведают, которого по счету - обсуждения сложившегося положения, Юлиан с Льюбертом сошлись на том, что "не предпринимать решительные действия" еще не значит "сидеть сложа руки", и что следует, по крайней мере, побеседовать с людьми, которые могли сочувствовать дан-Энриксу. Тем не менее, к идее встретиться с Ральгердом Аденором Лэр отнесся сдержанно. "Ты полагаешь, ему можно доверять?" - скептично спросил он. Льюберт пожал плечами. Его личный опыт говорил о том, что доверять Ральгерду Аденору может только полный идиот. Дарнторн прекрасно помнил, как его непродолжительная "дружба" с Аденором кончилась арестом лорда Бейнора и всех его сообщников. Когда-то Льюс едва ли не скрипел зубами, представляя, как Ральгерд должен был потешаться над его наивностью, заставив Льюберта поверить в свои дружеские чувства, но сейчас эта история казалась слишком старой и далекой от событий настоящего момента, чтобы продолжать испытывать обиду. "Я не знаю, - сказал Льюберт Лэру. - Аденор, конечно, не особо честный человек, но он умен, богат, и, судя по всему, симпатизирует дан-Энриксу". В итоге было принято решение, что Льюберт съездит в особняк Ральгерда Аденора и попробует поговорить с вельможей - разумеется, ни словом не упоминая гверрцев, Лейду или лорда Ирема. Дело должно выглядеть так, как будто Льюберт хочет чем-нибудь помочь дан-Энриксу и ищет тех, кто может его поддержать. Когда Дарнторн вошел в знакомый особняк, ему почудилось, что время повернулось вспять. В приемной Аденора все было точно так же, как в то время, когда Льюберт возвратился из Каларии - удобные низкие кресла с полукруглой спинкой, панели из золотистой древесины, закрывающие стены, хорошо протопленный очаг и несколько картин. Впрочем, предаться ностальгии Льюсу помешал приход хозяина. Вышедший к гостю Аденор, по-видимому, встал не так давно - он был одет в темно-зеленый бархатный халат поверх ночной сорочки и выглядел удивленным. - Здравствуйте, мейер Дарнторн. Чему обязан вашему визиту?.. - спросил он, поигрывая золотистыми кистями на концах своего пояса. Вопрос звучал как будто бы любезно, но при этом так, что Льюберт сразу вспомнил, что воспитанному человеку полагается предупреждать о своем посещении по меньшей мере за день. Льюберт с самого начала понимал, что играть с Аденором в игры и пытаться заходить издалека бессмысленно. Ральгерд был не из тех людей, с кем можно вести светскую беседу, выжидая и прощупывая почву - для этого Аденор был слишком проницателен. Поэтому Дарнторн сказал хозяину особняка чистую правду: - Я хотел поговорить о Криксе. - А-а, - протянул Аденор задумчиво. И склонил голову к плечу. - А разве мессер Ирем не просил вас положиться на него и ждать? Льюберт с изумлением воззрился на хозяина особняка. - Лорд Ирем сказал вам...? - Лорд Ирем никогда не говорит ничего лишнего, - веско заметил Аденор. - Но, зная, что вы друг дан-Энрикса и прибыли в Адель по его личной просьбе, я легко мог предположить, что коадъютор привлечет вас к делу. Полагаю, что я знаю еще нескольких людей, с которыми лорд Ирем говорил о своих планах. Но заметьте, что все это - исключительно мои догадки, а доподлинно я ничего не знаю. Вообще, давно замечено, что самые большие шансы на успех имеет такой заговор, в котором полной информацией владеет кто-нибудь один. Ваш дядя, кстати говоря, когда-то пренебрег именно этим правилом - и в результате проиграл... Вам бы не следовало приезжать сюда. - Простите, - сказал Льюберт, чувствуя себя законченным болваном. - Наверное, вы правы, это было глупо. Но после разговора с Иремом прошло уже так много времени... Мы больше не могли сидеть и ждать, даже не зная, делается ли хоть что-то для спасения дан-Энрикса. Лорд Аденор насмешливо фыркнул. - Все время забываю, что вы еще очень молоды. Как здорово, должно быть, чувствовать, что, если лично ты этим не озаботишься, то солнце завтра не взойдет!.. Ну что ж, поскольку все шпионы Римкина, скорее всего, уже в курсе, что вы здесь, не вижу смысла портить себе аппетит бессмысленными сожалениями. Пойдемте завтракать. Льюс с благодарностью кивнул, сообразив, что он действительно уехал в город на пустой желудок. Юлиан сидел за письменным столом и заполнял бумаги, изредка косясь на Молчаливого, лежавшего на полу на старой куртке Льюберта. Необходимо было написать подробные характеристики на восемь новых кандидатов, но Лэр чувствовал, что у него никак не получается сосредоточиться. "Кому какое дело, что я напишу об этих кандидатах?.. - мрачно думал он. - Если задуматься, это бессмысленная трата времени. К тому моменту, когда придет время принимать их в гвардию, ни Крикса, ни меня, ни Ирема может уже не быть в живых". Однако коадъютор ждал его отчета, и Лэр точно знал, что Ирем не потерпит никакой небрежности в таких вещах. Юлиан плохо понимал, как каларийцу удавалось выполнять свои обязанности так, как будто в городе не происходит ничего особенного, но факт оставался фактом - тот, кто наблюдал за коадъютором в последние недели, ни за что не догадался бы, что он готовится к какому-то отчаянному шагу. Молчаливый беспокойно шевельнулся, посмотрел на дверь, а потом поднял взгляд на Лэра. Юлиан, и без того сидевший, словно на иголках, отложил перо. - Как полагаешь, не пора ли Льюберту вернуться? - спросил он. - Прошло уже, по меньшей мере, три часа. О чем можно столько времени беседовать с этим прохвостом?.. Хочется надеяться, что Льюс, по крайней мере, не сказал ему ничего лишнего! Словно в ответ на его мысли, дверь внезапно распахнулась, пропуская в комнату Дарнторна. Лэр собрался поприветствовать его, но так и замер с приоткрытым ртом, заметив, что Льюс с ног до головы покрыт какой-то липкой грязью. А еще мгновение спустя Юлиан ощутил невыносимо отвратительную вонь, в которой причудливым образом смешались запахи тухлых яиц, какой-то сладковатой гнили и несвежей рыбы. Льюберт сорвал с себя изгаженный плащ и бросил его на пол у двери, после чего прошел по комнате и настежь распахнул окно. В башню ворвался свежий ветер с улицы, и мерзкий запах стал не так заметен. Молчаливый встал, явно намереваясь подойти к хозяину, но Льюберт резко обернулся и скомандовал - "Лежать!". Пес удивленно поднял уши, но послушно опустился на свою подстилку. - Спасибо, что согласился присмотреть за ним, - сказал Дарнторн. - Недоставало только, чтобы он отгрыз кому-то руку... - Что случилось? - спросил Юлиан чужим, как будто деревянным голосом. Льюберт скосил глаза на свой испорченный костюм и хмуро усмехнулся. - Если честно, я бы предпочел сперва помыться и переменить одежду, а потом уже рассказывать о своих приключениях. - А... ну да, конечно, - согласился Лэр, мысленно назвав себя ослом. - Сейчас распоряжусь. Берто забрал валявшийся у двери плащ и пошел греть воду для ванной. Лэр посмотрел на Льюберта, стоявшего возле открытого окна - должно быть, он надеялся, что таким образом избавится от вони. Впрочем, несмотря на проникающие с улицы потоки ледяного воздуха, витавший в комнате запах тухлых яиц и сгнивших овощей все равно был достаточно отчетливым. Лэр явственно представил, что это не Дарнторн, а он сам покрыт этой вонючей мерзостью, и его передернуло от отвращения. Хотелось как-то поддержать Дарнторна, но ничего подходящего на ум не шло. - Я сказал Берто, чтобы он поторопился, - сказал Лэр, в конце концов. Льюберт поскреб бороду и сел на подоконник. - Ладно. Все равно быстрее, чем за четверть часа, воду не согреешь, не молчать же нам все это время... Я поговорил с Ральгердом Аденором. Боюсь, что мы недооценили лорда Ирема. Он обратился к нему еще раньше нас, и поручил Ральгерду осторожно выяснить, кто из аристократов готов поддержать дан-Энрикса. - И что же? Льюберт поджал губы. - Ничего хорошего. Он побеседовал со всеми, кроме, разве что, Лан-Дарена. Старик, скорее всего, поддержал бы нас, но он впадает в детство, и лорд Аденор решил, что ему невозможно доверять. А остальных он обрабатывал довольно долго. Аденор надеялся, что сможет убедить их в том, что от исхода этого суда будет зависеть будущее всей аристократии, поэтому он говорил, что, стоит черни один раз добиться своего, они уже не успокоятся, пока не заставят каждого из нас прыгать через обруч на потеху Римкинам и Хорнам. Но, как оказалось, людям куда проще и приятнее во всем винить дан-Энрикса. Все представители аристократии твердят одно и то же: "если бы он не пытался выдавать себя за Эвеллира, ничего бы не случилось". Большинство людей считает его самозванцем и лжецом, который чуть не погубил страну в угоду своему тщеславию... кроме того, многие верят в то, что он подвержен приступам безумия и не способен контролировать свои поступки. Римкин может праздновать победу... Он хотел выставить Меченого полоумным, и ему это во многом удалось. Никто, конечно же, не говорит об этом напрямую, но большинство собеседников Ральгерда Аденора полагали, что смерть Крикса - это лучший выход из сложившегося положения. Сейчас людей объединяет ненависть к дан-Энриксу, но после его смерти такой общей цели не останется. Аристократы верят в то, что после казни Крикса часть простолюдинов успокоится и возвратится к собственным делам, а тех, кто не уймется, будет проще прижать к ногтю. - Дерьмо! - со злостью сказал Юлиан. - А твой костюм? - Ах, это... - скорбные морщины на лбу Льюберта разгладились. - Заступился за одного парня, который залез на тумбу и пытался произнести речь в защиту Крикса. Ты не поверишь, этому мальчишке лет шестнадцать, он и Крикса-то, должно быть, никогда не видел, а туда же... - Почему? Поверю. Самый подходящий возраст, чтобы помереть героем, - раздраженно сказал Лэр. - Не понимаю, с чего тебе вздумалось ему мешать. Льюс беззаботно рассмеялся. - Ну, готов поспорить, ты бы тоже не проехал мимо... Но самое главное - оказывается, их таких набралось человек десять, все - не старше двадцати. И они собираются на этом перекрестке уже много дней подряд. Обычно по двое и по трое, но вчера кому-то вывихнули руку и сломали нос, и так что сегодня утром мой герой пошел туда один. Честное слово, парень должен чувствовать себя польщенным. Представляешь, сколько нужно потрудиться, чтобы подготовить для кого-нибудь такой прием? Сперва идешь на овощной базар, копаешься во всякой гнили, потом поджидаешь, пока яйца не протухнут... и ведь еще нужно как-то донести их, куда нужно, не раскокав по дороге! Полагаю, в суматохе они попадали по своим ничуть не меньше, чем по нам двоим. Ах, да, я ведь не рассказал, что посадил его на свою лошадь и увез оттуда... Хотя поначалу он довольно долго ерепенился и говорил, что никуда оттуда не пойдет, и пусть все эти трусы видят, что они его не запугают. Пришлось мне сказать, что я неплохо знаю Крикса и готов поклясться, что дан-Энрикс первым попросил бы его слезть с этой проклятой тумбы и пойти со мной. Юлиан с удивлением отметил, что, несмотря на свой плачевный вид, Дарнторн не выглядит взбешенным и даже находит в этой дикой ситуации что-то забавное. - Не понимаю, как ты можешь говорить об этом так спокойно, - сердито сказал он Льюсу. - Они же могли тебя убить! Дарнторн махнул рукой. - Да брось... Им до меня и дела не было. Им нужно выразить свое презрение к дан-Энриксу, а мы с тем парнем просто подвернулись под руку. Толпе сейчас, по сути, все равно, кого забрасывать помоями, лишь бы этого человека можно было как-то связать с Меченым и сорвать на нем злость. По счастью, лошадь у меня хорошая, и через пару улиц они от меня отстали. - У тебя скорлупа застряла в волосах, - буркнул Юлиан Лэр. То, что Дарнторн - Дарнторн! - так мало озабочен тем, что какие-то плебеи забросали его грязью, с трудом укладывалось в голове. - Ты что, действительно не злишься?.. Когда какие-то мерзавцы оскорбляют Орден и дан-Энриксов и улюлюкают мне вслед, мне и то хочется остановить коня и дать кому-нибудь хлыстом по роже. А уж здесь!.. Дарнторн пожал плечами. - А что толку злиться?.. Ты же не особо удивляешься, когда толпа гоняется за шарлатанами, гадалками или любителями поиграть в пинтар фальшивыми костями? Даже стража обычно не вмешивается, если только нет риска, что кого-нибудь серьезно покалечат и убьют. Считается, что люди вправе наказать обманщика. А для людей, которые забрасывали меня всякой дрянью, мы с тобой намного хуже ярмарочных жуликов. Обычный шарлатан пытается всучить тебе "лекарство" из воды и патоки, а Крикс заставил их поверить в то, что он владеет магией, которая может избавить их от всех болезней, страхов, смерти и несчастий. Юлиан прерывисто вздохнул. Умом он понимал, что Льюберт прав, но все в нем восставало против этой мысли. Меченый не требовал, чтобы его признали Эвеллиром, с раздражением подумал он. Крикс, в отличие от Рована Килларо, не произносил речей на площадях и не пытался подогреть ничей восторг - так почему бы этим людям не спросить самих себя, с чего им вздумалось таскаться за дан-Энриксом по всему городу, вопя, как стая обезьян?.. Может, тогда они бы поняли, как глупо падать перед кем-то на колени, а потом кричать, что тебя обманули. - Крикс - не шарлатан, - угрюмо сказал Лэр. - Я знаю, - согласился Льюберт. - Но едва ли стоит удивляться, что все остальные думают именно так. Боюсь, ваш Орден сейчас ненамного популярнее, чем Крикс... Историю с фальшивым Призраком используют как доказательство, что "воскрешение" Кэлрина Отта тоже было фокусом, и что за всеми этими подлогами стоит лорд Ирем. Когда плохо знаешь человека, легко приписать ему Хегг знает что. Юлиан Лэр дипломатично промолчал. Не говорить же Льюберту, что близкое знакомство с лордом Иремом могло только усилить подозрения. Сам Юлиан не так уж часто говорил с мессером Иремом о чем-нибудь, кроме орденских дел, но все же полагал, что за прошедшие несколько лет успел неплохо изучить своего командира - и сейчас он не был до конца уверен, что лорд Ирем не причастен к вскрывшемуся на суде обману. Лэр ничуть не сомневался в том, что для спасения дан-Энрикса лорд Ирем был способен на любой, действительно любой поступок. В разговорах с коадъютором Лэр не касался щекотливого вопроса о суде. Во-первых, требовалось исключительная наглость (или исключительная глупость), чтобы в лоб спросить у коадъютора, как обстоят дела, а во-вторых - Лэр не был до конца уверен в том, что хочет знать ответ. На фоне его собственных сомнений убежденность Льюберта, что Ирем не имеет отношения к подлогу, выглядела почти трогательно. Мысли Юлиана оборвал приход оруженосца. - Ванна готова, монсеньор, - сообщил он. - Не прошло и года, - пробормотал Лэр себе под нос. И уже вслух сказал - Спасибо, Берто. Проводи лорда Дарнторна вниз и захвати из сундука какую-нибудь подходящую одежду. Льюберт улыбнулся, в первый раз за это время показавшись Лэру несколько смущенным. - Кажется, это была моя последняя приличная одежда. У меня осталось только два костюма, и второй сейчас у прачки. Кто же мог предположить, что меня забросают всякой дрянью!.. - Ясно... значит, возьмешь что-то из моей, - сказал оруженосцу Юлиан. Льюс посмотрел на собеседника и криво ухмыльнулся. - Это, разумеется, очень любезно, Лэр, но как я ее натяну?.. - он демонстративно выпрямился и повел плечами - в самом деле более широкими, чем у его приятеля. - Как-нибудь справишься, - отрезал Лэр. - Но, если ты предпочитаешь завернуться в простыню и ждать, пока просохнет твой костюм - я возражать не буду. - Ладно, ладно... - рассмеялся Льюберт и прошел к выходу, еще раз обдав Лэра тошнотворным запахом тухлых яиц и рыбьих потрохов. Юлиан Лэр еще успел увидеть, как закрывавший дверь оруженосец отворачивается от Льюберта и морщит нос. Барды считаются посланниками Высших Сил, поэтому и отказать певцу в гостеприимстве - худшее кощунство. В отличие от легкомысленных имперцев, позабывших древние обычаи и слушавших стихи и песни менестрелей только для увеселения, островитяне еще помнили о том, что стихи талантливого барда обладают силой заклинаний и способны как притягивать удачу, так и навлекать на чью-то голову беду. Так что Кэлрина с Эстри принимали со всем мыслимым радушием. Большинство обитателей форта Эбер, в отличие от Нойе, еще никогда не слышали китану и теперь по-детски восхищались глубиной и силой звука, издаваемого гаэтаном Эстри. Хирдманны изумленно прищелкивали языком, с благоговейной осторожностью касаясь корпуса и грифа инструмента, зажимали намозоленными, твердыми, как гвозди, пальцами тугие металлические струны, и косились на подругу Отта с таким видом, словно опасались, что неосторожное прикосновение к китане может пробудить какие-то могущественные чары. Эстри, в свою очередь, быстро освоилась с морской свирелью, и теперь вовсю импровизировала, извлекая из исконно-воинского инструмента причудливые, непривычные для слуха хирдманнов мелодии. О том, что женщинам, по устоявшейся традиции, играть на морской свирели в принципе не полагалось, все благополучно позабыли - и, пожалуй, удивились бы, вздумай кто-то помянуть про нарушение традиций. Посланцам Изначальных Сил закон не писан... Айрис вертелась вокруг Эстри и смотрела на нее влюбленными глазами. Эстри, с ее золотыми волосами и воздушной хрупкостью, не походила ни на кого из женщин, к которым привыкла Айрис, будь то крепкие, покрытые загаром жены рыбаков, до смерти перепуганные пленницы с аварских кораблей или ее мать. Судя по завороженному взгляду Айрис, Эстри представлялась ей не столько человеком, сколько сверхъестественным, волшебным существом, кем-нибудь вроде Королевы Фей из сказок ее няньки. Альбатрос сидел и злился. Другой человек в подобном состоянии, наверное, начал бы перечитывать письмо дан-Энрикса, чтобы еще сильнее растравить себя и подогреть свое негодование. Нойе так поступить не мог, поскольку не умел читать, но память у него была отличной, и зачитанное Кэлрином послание он помнил почти наизусть. Меченый мог бы приказать ему взять пару кораблей и плыть в Адель - и Нойе бы не смог ослушаться. Несмотря на то, что Айя и ее дружинники привыкли жить по собственным законам, форт Эбер принадлежал дан-Энриксам, и часть захваченной с аварских кораблей добычи неизменно отправлялась в имперскую казну - как доказательство, что люди Айи охраняют побережье, и как подтверждение их верности Династии. Но Меченый приказывать не стал, и даже ухитрился не упомянуть про принесенную Нойе вассальную присягу... Чуть не принесенную, поправил себя Альбатрос. Как ни крути, дан-Энрикс не признал его своим вассалом. И он не поклялся Риксу на крови... Несколько лет назад, когда они встретились в ставке Серой сотни, Альбатрос готов был следовать за дайни на край света. Они с Лэром предложили Криксу свою помощь, но дан-Энрикс отказался и пропал из виду на семь долгих лет. Сейчас Нойе казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Не мог же Рикс, действительно, считать, что они так и просидят все это время на том месте, где они расстались, дожидаясь, пока он вернется, чтобы попросить их о какой-нибудь услуге! Альбатрос больше не чувствовал себя тем человеком, который когда-то порывался присягнуть дан-Энриксу на верность. За время отсутствия дан-Энрикса Нойе успел построить свою собственную жизнь, и чувствовал мучительное нежелание что-то менять. У него было все, что только можно пожелать. Товарищи, которые считали Нойе первым после Айи. Собственный корабль. Место, которое стало ему настоящим домом... И два человека, которых Нойе считал своей семьей. Он посмотрел на Айрис, которая подбежала к матери и что-то напряженно зашептала ей на ухо. Айя снисходительно кивнула - и Айрис, подпрыгивая от восторга, помчалась в сторону лестницы. Не иначе, Айя разрешила ей устроить гостью у себя, и Айрис поспешила самолично проследить за тем, чтобы для Эстри приготовили самую лучшую постель и тщательно прогрели и проветрили у очага ее одежду. Альбатрос сочувственно подумал, что поспать подруге Отта этой ночью не придется - Айрис уболтает ее до смерти, если, конечно, не устанет слишком сильно и, как это с ней бывало, не заснет на полуслове. Интересно, когда Меченый писал свое письмо, он задавал себе вопрос, есть ли у Альбатроса дети и жена? Или же дайни, выросшему в окружении гвардейцев Ордена, такая мысль просто не приходила в голову?.. И ладно бы у Нойе была самая обычная семья, живущая на берегу и терпеливо ожидающая Альбатроса из морских походов. Это бы еще куда ни шло. Но Нойе слишком ясно представлял, что будет, если он обмолвится, что собирается отправиться в Адель по просьбе Крикса. Айя призадумается, не составить ли ему компанию на "Бурой Чайке". А Айрис, которой Королева еще в детстве посулила взять ее с собой в столицу, когда она подрастет, немедленно заверещит, что Айя обещала показать ей ее настоящего отца. Нойе вообразил, как Королева представляет Айрис Ирему, и его замутило. Письмо дан-Энрикса было как камушек, способный стронуть целую лавину. Нойе знал, что, если Айя решит что-то сделать, ее не переупрямить. Вздумай он сказать, что их поездка чересчур опасна, чтобы брать с собой девчонку, Королева отмахнется от него так же небрежно, как всегда: 'А что с ней делать, усадить за пяльцы?.. И потом, я же и правда обещала'. Альбатрос уже успел удостовериться, что спорить с Королевой совершенно бесполезно. В благодушном настроении Айя могла отшучиваться от него часами, но, как только Альбатрос переступал какую-то незримую черту, она спокойно, но безжалостно напоминала Нойе, что Айрис - ее дочь, и она, мол, не спрашивала у него советов, как ее воспитывать. А если Айя предпочтет остаться в Серой крепости, и он отправится в Адель один... Айя ничуть не походила тех женщин, которые, проводив мужчину в море, будут тосковать и без конца высматривать вдали знакомый парус. Однажды, отправляясь на Томейн, Нойе осмелился спросить, будет ли она ему верна, но Королева только рассмеялась. 'Может, да, а может, нет... Что толку говорить о будущем, как будто это прошлое? - в улыбке Айи ощущалось снисхождение, как будто Нойе был ребенком, который просил достать ему луну. - Положим, ты пообещал бы, что будешь мне верен, а потом нашел на берегу какую-то девчонку и совсем потерял голову. Уверена, ты все равно бы поступил по-своему, только еще и злился бы на то, что нарушаешь обещание. Уж лучше ничего не обещать!'. Альбатрос тогда не нашелся, что ответить, но потом, раздумывая над ее словами, понял, что, хотя никто, действительно, не знает собственного будущего, готовность что-то обещать все-таки что-то значит. Как, впрочем, и неготовность... - Если не секрет, о чем ты размышляешь с таким мрачным видом?.. - спросил Кэлрин Отт, и Нойе вздрогнул, осознав, что сидит над нетронутой тарелкой с исключительно угрюмым выражением лица. - Я думаю, что лучше уж приказы, чем такие "дружеские" просьбы, на которые нельзя ответить "нет", - с прорвавшейся досадой сказал он. Отт озадаченно нахмурился, а потом залпом допил пиво и отставил кружку, чтобы не мешала разговаривать. - Я понимаю, - осторожно сказал он. Подобное вступление заставило Альбатроса желчно ухмыльнуться. Как же, "понимает" он... да что он может понимать! Кэлрин явно заметил выражение его лица, но не смутился и продолжил свою мысль. - Я думал то же самое, когда дан-Энрикс попросил меня отправиться сюда. Я семь последних лет ждал его возвращения и представлял, как буду рядом с ним и наконец-то опишу какие-то события по собственному опыту, а не с чужих рассказов - а он отсылает меня к Хеггу на рога! И ладно бы он понимал, что наступает мне на горло - так ведь нет... Он искренне считал, что просит меня об услуге, а я добровольно соглашаюсь. Но потом, уже в пути, мне пришло в голову, что в этом есть определенный смысл. Разве можно приказать кому-нибудь сражаться с Олваргом?.. Иногда мне самому становится не по себе, когда я начинаю размышлять о том, что делаю. Только подумай - мы увидим то, о чем ваши барды пели столько, сколько существуют Острова. Мы отправляемся участвовать в Последней Битве! - Значит, ты и правда в это веришь? - напряженно спросил Нойе. - А ты нет?.. - Не знаю, - Альбатрос задумчиво поскреб свою курчавую, жесткую бороду. - Я и верю, и не верю... Мальчиком я слушал древние легенды и мечтал - вот бы со мной случилось что-нибудь подобное! Когда отец приглашал к нам какого-нибудь барда, и все в доме собирались слушать его песни, я всегда воображал, что этот бард пришел сюда нарочно для меня. Как те сказители, которые встречались в юности героям старых песен. Я закрывал глаза и представлял - вот сейчас он закончит петь, отложит арфу и посмотрит прямо на меня. И спросит - ты готов пойти со мной?.. И в своем воображении я всегда отвечал - конечно, я готов! - Твое желание сбылось, - серьезно сказал Кэлрин. Нойе криво усмехнулся. - Да уж. Но, боюсь, оно сбылось немного поздно. Слушай, Кэлрин... передай дан-Энриксу, что я прошу меня простить. Скажи ему... скажи, что я благодарю его за то, что он тогда не принял у меня присягу. Заставив себя произнести эти крамольные слова, Нойе почувствовал большое облегчение - и вдруг подумал, что, возможно, был несправедлив к дан-Энриксу. Может быть, дайни потому и ограничился обычным дружеским письмом, что не хотел припереть Нойе к стенке?.. Для кого-то вроде лорда Ирема естественно как выполнять приказы, так и требовать их выполнения, но дайни, сколько помнил Нойе, всегда поступал по собственному усмотрению и перешагивал через приказы и законы с такой легкостью, что окружающих бросало в дрожь. Нойе подумал, что командовать у Крикса получалось так же плохо, как и подчиняться. На секунду Альбатросу стало жаль старого друга. Люди вроде Айи, Крикса или лорда Ирема всегда легко и без особенных усилий добиваются влияния на окружающих, но Айя или Ирем в такой роли чувствуют себя как нельзя более естественно, а Крикс, напротив, тяготится этим положением и плохо понимает, чего от него хотят. В итоге и другие, и он сам чувствуют, в лучшем случае, недоумение. - Значит, ты не плывешь в Адель? - уточнил Отт. - Прости, старик. Ты сам сказал, что Аггертейл посылает свои корабли в Залив. Хочешь сказать, объединенный флот империи и Островов не справится с аварцами без нашей помощи?.. Сам знаешь, мы бы не смогли послать в Адель больше двух кораблей. Кто-то ведь должен оставаться здесь и охранять Акулий мыс. А что такое пара кораблей в сравнении с эскадрой тана Аггертейла?.. - Нойе выразительно пожал плечами. Он почти надеялся, что Кэлрин станет спорить и пытаться переубедить его, но Отт молчал, и Нойе с опозданием сообразил, что Кэлрин в самом деле понял больше, чем ему казалось поначалу. * * * - Может, вы объясните, почему вы вынудили нас так долго ждать?.. - спросил Дарнторн, когда лорд Ирем второй раз собрал их всех в комнатах Лейды. - Приговор по делу Меченого объявляют послезавтра, а у нас ничего толком не готово! - Все готово, - хладнокровно возразил сэр Ирем. - Будьте так любезны, Лэр - возьмите эту карту и пришпильте ее чем-нибудь к столу, чтобы мне не пришлось придерживать ее руками - это неудобно. Сейчас я расскажу вам, что мы будем делать послезавтра, - произнеся эту фразу, коадъютор ощутил, что все, включая даже Юлиана Лэра, бывшего его подчиненным, смотрят на него с немым укором. - А, так у вас есть готовый план, - сказала Лейда, мрачно улыбнувшись ему через стол. - А я-то думала, что мы сначала проведем какое-нибудь совещание... обсудим разные идеи... в общем, попытаемся изобразить, что приняли решение совместно. Как-никак, решающую роль в освобождении дан-Энрикса играют мои люди. Ирем тяжело вздохнул. - Вы знаете пословицу - "что знают двое, знают все"? Я посчитал, что будет безопаснее, если детали будет знать кто-то один. Если вы не одобрите мой план, мы можем поменять какие-то детали на ходу. Но если вы позволите, сначала я все-таки изложу свои соображения... Наши противники прекрасно понимают, что мы постараемся помешать казни Крикса. Поэтому Римкин будет требовать, чтобы его казнили без свидетелей, на внутреннем дворе тюрьмы, и уже после предъявили горожанам голову для доказательства того, что правосудие свершилось. Это значит, что отбить дан-Энрикса возможно только в тот момент, когда его будут вести от городской тюрьмы до ратуши - это примерно сто шагов по улице, которую наверняка оцепят с двух сторон. - Или же прямо на суде, - предложил Юлиан. - Суд отпадает, - возразил Дарнторн. - Ты забываешь про досмотр перед входом в ратушу. В последний раз у меня отобрали даже перочинный ножик, который я забыл вынуть из кармана. Мы не сможем пронести туда оружие... Не говоря уже о том, что на оглашении приговора соберется вся Адель. Ирем кивнул, не поднимая глаз от карты города, лежавшей перед ним. Он быстрыми штрихами очертил здания ратуши и городской тюрьмы и пунктиром обозначил места предполагаемого оцепления. - Именно так. Смотрите! В дни предыдущих заседаний Трибунала улицу перегораживали здесь и здесь. Я полагаю, в этом отношении не стоит ждать особенных сюрпризов, разве что в оцепление поставят больше людей, а для ограждения используют что-нибудь более массивное. Ну, скажем, попытаются перегородить улицу телегами, - лорд Ирем поднял голову от своей схемы, обвел взглядом напряженные, сосредоточенные лица своих слушателей и вздохнул. - Конечно, отбивать дан-Энрикса на улице тоже достаточно рискованно. Если мы не сумеем сделать это быстро, Меченого могут завести назад в тюрьму и забаррикадироваться уже там, а штурмовать тюрьму нам будет не под силу... - Или же Крикса просто-напросто пырнут ножом, - мрачно сказал Дарнторн. - Если я хоть немного понимаю Римкина, он должен был проинструктировать своих людей, что в случае каких-то неожиданностей им лучше убить дан-Энрикса на месте, чем позволить ему скрыться. - Если уж на то пошло, Крикс не беспомощный ребенок и не немощный старик, - нахмурившись, сказала Лейда. - Он сумел спастись от Призрака без нашей помощи, а еще раньше вывел Ингритт с Олрисом из леса, который кишмя-кишел Безликими. Так что давайте понадеемся, что он и в этот раз не даст себя убить. Все равно других вариантов у нас нет. Придется рисковать. Лорд Ирем благодарно кивнул Лейде. - Совершенно верно. Разумеется, неплохо было бы предупредить дан-Энрикса о наших планах, но увы, своих людей в охране городской тюрьмы у меня нет. А потому... Речь Ирема прервал стук в дверь и приглушенный голос Лара. - Мессер Ирем... извините, вы просили вас не беспокоить, но есть дело, которое никак нельзя решить без вас. Ирем нахмурился и раздраженным жестом отшвырнул перо. - Это невыносимо, - высказался он. - Честно говоря, я уже начинаю удивляться, как хоть кто-то в этом городе умудряется натягивать штаны без моего особого распоряжения. - И вправду, как такое могло получиться?.. - пробормотала Лейда как бы про себя, но так, чтобы лорд Ирем мог ее услышать. Настроения мессера Ирема это определенно не улучшило. Подойдя к двери, он распахнул ее так резко, что державшийся за ручку двери Лар едва не налетел на коадъютора и спасся только тем, что в самую последнюю секунду ухватился за косяк. - Я же сказал, что меня нет, - процедил Ирем. - Что у вас опять стряслось? Пожар? Или потоп?.. - Пришел советник Хорн. Он хочет видеть вас. - Какого Хегга ему нужно? - резко спросил Ирем. Никаких добрых чувств по отношению к советнику он сейчас не испытывал. Если этот болван опять пришел просить его о помощи и сетовать на беспорядки в городе, то пусть убирается ко всем фэйрам. Разве они с Римкином не добивались, чтобы дан-Энриксы и Орден перестали вмешиваться в их дела? Пусть теперь наслаждаются последствиями. - Он говорит, у него важное сообщение от Крикса. Я подумал, что вам стоит это знать, - пояснил Лар своим обычным извиняющимся тоном. Хотя, если уж на то пошло, то извиняться следовало не стюарду, а самому Ирему. Не стоило рычать на Лара, не успев узнать, в чем дело, с запоздалым сожалением подумал рыцарь. Новость в самом деле оказалась важной. Правда, была в сообщении Линара одна странная деталь, царапнувшая слух мессера Ирема. - Ты точно ничего не перепутал? Не "о Криксе", а "от Крикса"? - Да, господин. Он говорит, что он пришел по поручению лорда дан-Энрикса. Собравшиеся озадаченно переглянулись. Сообщники мессера Ирема смотрели на него так, как будто бы он мог понять из слов Линара больше, чем всем остальные. Ирем выразительно повел плечом. - Не знаю, с какой стати Хорну вздумалось брать на себя роль посыльного, но, если он солгал, чтобы заставить меня его выслушать, я ему не завидую... Дождитесь меня здесь, я постараюсь вернуться побыстрее. А ты, Лар, веди советника в мой кабинет. * * * Этим утром, идя в ратушу, Юлиус наткнулся на черный, обугленный остов здания на месте хорошо знакомого трактира и остановился посреди дороги, онемев от изумления. Вся площадь перед ратушей была покрыта хлопьями серого пепла. Когда Юлиус попробовал узнать, что здесь случилось, ему объяснили, что трактир сожгли сегодня ночью. Воспользовавшись уважением, которое часть горожан все еще сохранила к городским властям, Юлиус быстро выяснил подробности. По утверждению соседей злополучного трактирщика, погром начался за полночь, когда в трактир напротив ратуши явилась многочисленная и не слишком трезвая компания мастеровых. Хозяин объяснил, что закрывает заведение, но посетители отказывались уходить. Надавав вышибале по морде, они быстро вошли в раж и принялись ломать стулья и выбрасывать посуду, мебель и попавшиеся под руку припасы из окна второго этажа. Хозяин и его охранник, сплошь покрытые кровоподтеками и синяками, бросились на улицу - звать стражу с Северной стены и созывать соседей на подмогу. Но никто из тех, кто жил неподалеку, из домов так и не вышел. Только когда погромщики подожгли трактир, вдоволь полюбовались на пылающее, словно факел, здание и удалились, люди стали понемногу выходить на улицу и помогать тушить пожар. Стража явилась слишком поздно, но, когда бледный от ярости трактирщик начал обвинять дозорных, капитан витиевато обматерил его и сообщил, что его люди разнимали групповую драку с поножовщиной, и им было не до того, чтобы спасать его задрипанный трактир. И пусть, мол, прекращает голосить, как резанный, и радуется, что его жена и дети в эту ночь гостили у своей родни, а им с охранником не проломили головы и не свернули шеи. Закончив беглый опрос свидетелей и придя в ратушу, Юлиус быстро понял, что работа у него не ладится. Стоявшее перед глазами зрелище обугленного, черного скелета дома вызывало в Юлиусе давящее ощущение своей вины, но еще больше его угнетало осознание того, что пару лет назад на крики, стук и звуки бьющейся посуды сбежался бы весь квартал, и уносить оттуда ноги пришлось бы не содержателю трактира, а его обидчикам. В то время люди верили в законность и порядок и не опасались, что погромщики могут вернуться следующей ночью и поджечь в отместку их собственный дом. Юлиус отложил свои бумаги, устало прикрыл глаза - и почему-то вспомнил ту октябрьскую ночь, когда в распахнутых окнах сгоревшего трактира горел свет, играли скрипки и незнакомые друг другу люди обнимались, хлопали друг друга по плечам и пили за дан-Энрикса. Советнику со страстной силой захотелось вернуть время вспять и еще раз увидеть, как подвыпивший гуляка машет кошельком над головой, крича, что он поставит выпивку любому, кто захочет пить за Эвеллира. Странно было вспомнить, что в ту ночь всеобщее веселье вызывало в нем только глухое раздражение. Бурные восторги горожан по поводу дан-Энрикса тогда воспринимались исключительно как доказательство того, что они дали Ирему и его партии перехитрить себя и потерпели поражение. Знать бы тогда, как будет выглядеть победа... Юлиус поднялся и, ни к кому в отдельности не обращаясь, объявил, что он неважно себя чувствует и хочет отлежаться дома, чтобы не разболеться перед предстоящим заседанием суда. Хорн в самом деле собирался поступить именно так, как он сказал, то есть пойти домой, выпить горячего оремиса и посидеть перед камином с какой-нибудь книгой, отвлекающей от неприятных размышлений - но, поддавшись непонятному порыву, повернул в сторону примыкавшей к ратуше тюрьмы. Если встретившая Юлиуса у дверей охрана удивилась его появлению, то вида ни один из них не подал. - Как арестант? - осведомился Хорн у коменданта, торопливо спускавшегося по лестнице навстречу гостю. Тот с готовностью ответил - уточнять, о каком арестанте идет речь, конечно, не потребовалось: - Все в порядке. Не буянит, не пытается втянуть кого-то из охраны в разговор... По правде говоря, он почти не встает со своей койки, так что я не думаю, что он что-нибудь затевает. Юлиус нахмурил брови. - Может, он болен?.. Комендант пожал плечами, явно удивившись этому вопросу. - Нам он ни на что не жаловался. - А вы спрашивали? - спросил Хорн, мало-помалу начиная раздражаться. - Когда вы были у него в последний раз? Глаза у собеседника забегали. - Несколько дней назад, - звучало это так натянуто, что Юлиус сразу понял, что на деле комендант не посещал дан-Энрикса со дня последнего заседания суда. И мысль о том, что его должность требовала раз в неделю совершать обход тюрьмы, лично осматривать все камеры и спрашивать каждого заключенного, есть ли у него какие-нибудь жалобы, явно не слишком беспокоила начальника тюрьмы - во всяком случае, до той минуты, пока не явился глава городского капитула и не начал задавать разные неудобные вопросы. Должно быть, выражение лица у Юлиуса было достаточно красноречивым, потому что комендант побагровел и стал оправдываться: - Честное слово, господин советник, я ни в чем не виноват. Спросите господина Римкина, я сразу доложил ему о том, что Меченый лежит в кровати и почти не ест. А он сказал - ничего страшного, раз он лежит в кровати, то ему и не должно хотеться есть. И я подумал - ну а правда, чем еще заняться в камере, как не лежать? Ходить туда-сюда?.. Юлиус покривился. Римкин... Снова Римкин. Судя по тому, как Хорна встретил комендант тюрьмы, он был уверен, что советники из городского магистрата озабочены одним-единственным вопросом - не готовится ли Меченый к побегу. - В следующий раз докладывайте лично мне, - сказал он мрачно. - А сейчас пойдем туда, я хочу посмотреть на него сам. Как и говорил тюремщик, Меченый лежал лицом к стене, завернувшись в тонкое шерстяное одеяло. Юлиус рассудил, что он не спит - спящий человек, разбуженный скрежетом отпираемых замков, наверняка бы обернулся в сторону двери, а Меченый остался совершенно неподвижен. - Здравствуйте, мессер, - сказал Юлиус Хорн, остановившись у двери. - Это советник Хорн. Вы не могли бы уделить мне несколько минут?.. Дан-Энрикс медленно и неохотно обернулся. - Что вам нужно? - голос Меченого звучал хрипло, как у человека, который молчал несколько дней подряд. - Вы пришли сказать, что Трибунал назначил день для вынесения вердикта? Юлиус нахмурился. - А разве вам не сообщили? Последнее заседание суда было назначено на двадцать шестое февраля. Меченый озабоченно наморщил лоб. - Двадцать шестое? Подождите... так... какой сегодня день? - Двадцать четвертое, - ответил Хорн. Меченый сел на койке и провел руками по лицу, как будто бы надеялся, что ему снится страшный сон, и он вот-вот проснется. - Хеггов рог... два дня! Отчаяние и смертельная тоска, прорвавшиеся в этом восклицании, заставили советника поморщиться. Что бы он там ни думал о дан-Энриксе после последнего заседания суда, но сейчас ему было его жаль. Юлиус мысленно сказал себе, что Меченый - убийца, который сам навлек на себя все свои несчастья, но это трезвое рассуждение ему не слишком помогло. - Мне очень жаль, что вас не известили вовремя, - искренне сказал он. Меченый посмотрел на Хорна исподлобья - так, как будто в самом деле видел собеседника. Он постепенно овладел собой, и даже смог придать лицу насмешливое выражение. - Ну и кто, по-вашему, должен был меня известить?.. - с сарказмом спросил он. Юлиус прикусил губу. Конечно же, он мог бы догадаться, что советник Римкин постарается держать дан-Энрикса в неведении - так, просто на всякий случай... Человек, который понимает, что у него остается совсем мало времени, способен на какой-нибудь отчаянный поступок, так что с точки зрения Эйварда Римкина вполне логично было утаить от Меченого дату приговора. Но Хорн не дал себе труда задуматься об этом - вероятно потому, что тогда пришлось бы идти к Меченому самому, а видеть Крикса ему совершенно не хотелось. При одной лишь мысли о дан-Энриксе в душе у Хорна тут же разгорался гнев. Подумать только, он чуть было не поверил в то, что Меченый ни в чем не виноват! Да и не только он один... Если бы не внимательность Эйварда Римкина, они бы точно оправдали Крикса и, пожалуй, еще извинились перед ним за неоправданные обвинения! Но гнусная история с останками мнимого Призрака напомнила советнику о том, о чем он сам чуть было не забыл - что противостоять аристократии и Ордену их заставляла прежде всего жажда справедливости и невозможность примириться с существующим положением вещей. Устроенный мессером Иремом подлог еще раз показал, что высшие сословия всегда будут отличать презрение к закону, произвол и абсолютная уверенность в собственной безнаказанности. Подписывая приговор какому-нибудь мелкому контрабандисту, Юлиус не мог не размышлять о том, что, если этот человек заслуживает наказания, то уж никак не меньше, чем лорд Аденор, который, судя по упорным слухам, вел дела со всеми "сумеречниками" и контрабандистами в столице и окрестных городах, оставаясь в то же время главой городского казначейства. Юлиуса дико раздражала мысль, что безотчетная и совершенно иррациональная симпатия к дан-Энриксу едва не перевесила весь его предыдущий опыт, принципы и убеждения. Даже сейчас воспоминание о своей глупости вызвало в нем мучительное раздражение. Юлиус резко развернулся к коменданту, все еще стоявшему в дверях. - Почему вы не сообщили принцу дату приговора? - спросил он с досадой. Глаза коменданта округлились. - Господин советник... мэтр Римкин приказал... - Подите вон! - яростно рявкнул Хорн, почувствовав, что не желает больше слышать это имя. Если бы не Меченый, он с удовольствием сказал бы коменданту все, что думает о Римкине и о его распоряжениях. Пока они с Эйвардом Римкином боролись против произвола Ордена, Римкин казался человеком безупречной честности. Но факт оставался фактом - сейчас Римкин делал то же самое, за что они обычно осуждали лорда Ирема, и, судя по всему, ничуть не сомневался в своей правоте. Дверь за тюремщиком захлопнулась. Юлиус осознал, что его пальцы стиснуты в кулак, и медленно разжал ладонь. Он обернулся к Меченому, удивленно наблюдавшему за этой сценой. Юлиус постарался убедить себя, что он не вышел из себя, а поступил пускай и слишком импульсивно, но вполне продуманно - все равно ему нужно было побеседовать с дан-Энриксом с глазу на глаз. Если он хочет знать, как с арестантом обращаются его тюремщики, то коменданта в любом случае стоило выставить из камеры. - У вас есть какие-нибудь жалобы? - спросил он арестанта. - Нет, - сказал дан-Энрикс равнодушно. Хорну показалось, что он размышляет над чем-то очень далеким от его вопроса. - Вы здоровы? - Правильнее было бы сказать, что я ничем не болен. Слушайте, советник... вы могли бы кое-что для меня сделать? - Смотря что, - сказал советник осторожно. - Если вам нужны какие-нибудь вещи, я бы мог распорядиться... - Вы прекрасно знаете, что никакие вещи мне тут не нужны, - перебил Крикс. - Не беспокойтесь, я не попрошу вас ни о чем, что бы шло вразрез с законом или с вашей совестью. Даже совсем наоборот. Дело серьезное; если бы вы знали лорда Ирема так хорошо, как знаю его я, то вы бы поняли, что он приложит все усилия, чтобы меня спасти. Я не могу сказать, что именно он будет делать, но я точно знаю, что ничем хорошим это не закончится. И я хочу, чтобы вы помогли его остановить. Юлиус Хорн почувствовал, что совершенно неприлично таращится на собеседника. - Простите, но я, кажется, не очень понял вашу мысль... Вы хотите помешать мессеру Ирему устроить вам побег? - уточнил он, не понимая, как реагировать на это заявление. Или дан-Энрикс над ним просто издевается, или надо признать, что кто-нибудь из них двоих сошел с ума. Меченый покачал головой. - Если вы немного поразмыслите, то вы поймете, почему я против этого побега, - сказал он. - Ирем наверняка надеется на то, что дело обойдется малой кровью - ну, а я уверен, что он ошибается. Сто шансов против одного, что все пойдет совсем не так, как хочет Ирем, и все кончится кровавой, грязной, совершенно безобразной свалкой. А учитывая обстановку в городе, ни к чему хорошему это не приведет. Стоит кому-то одному сорваться и начать побоище, и навести порядок будет невозможно... я уже не говорю о том, что Орден тут же превратится из хранителей порядка в одну из воюющих сторон. Этого допускать нельзя. Анархия и хаос в городе - это именно то, что нужно, чтобы взять столицу голыми руками. - Вы имеете в виду аварцев?.. - осторожно спросил Хорн. Меченый был не особенно похож на сумасшедшего, и Хорн не мог не согласиться с тем, что его рассуждения звучат вполне разумно, но на последней фразе в душе Юлиуса снова шевельнулся червячок сомнения. Меченый отмахнулся от его вопроса, как от надоедливого комара. - Уверен, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду Олварга. Но, если вы не верите в его существование, то можете подумать об аварцах - сути дела это не меняет. План мессера Ирема - чистейшее безумие. Я даже допускаю, что на этот раз он действует без ведома Валларикса. Я бы хотел, чтобы вы разыскали Ирема и передали, что я запрещаю ему вмешиваться в это дело. Коадъютор, вероятно, не поверит в то, что вас послал именно я, а если даже и поверит, то, скорее всего, не захочет слушать. Тогда вы должны сказать ему, что мы однажды уже попали в ловушку из-за того, что он настоял на своем, не понимая сути дела. Ирем знает, о чем речь... это случилось, когда я попробовал следить за Олваргом. Поэтому я требую, чтобы теперь он делал то, что я скажу. Юлиус ощутил, как слова Крикса тут же разбудили в нем прежние подозрения. - Это какой-то шифр, чтобы помочь Ирему устроить вам побег?.. - Да будьте же благоразумны! - сказал Меченый с досадой. - У мессера Ирема есть люди, деньги и оружие. Я в принципе не могу ничем ему помочь - равно как и сообщить ему что-то такое, чего он не знал бы сам. - Пожалуй, да, - помедлив, согласился Хорн. Как он ни напрягал воображение, но он действительно не мог представить, чем дан-Энрикс, в его положении, мог бы помочь своим спасителям. А значит, приходилось допустить, что Меченый не лжет. Юлиус чувствовал себя обескураженным. - Но вы же понимаете, что вас не оправдают?.. - спросил он, в конце концов. - Даже если я проголосую против вашей казни, остальные члены Трибунала все равно приговорят вас к смерти. Меченый выразительно скривился, явно находя вопросы Хорна крайне неуместными. - У меня нет ни желания, ни сил вести подобный разговор. Лучше скажите - вы поговорите с сэром Иремом? - спросил он с нетерпением. - Поговорю, - глухо ответил Хорн. Кажется, Меченый сказал "Спасибо", и они даже успели попрощаться, но этого Юлиус уже не помнил - как не помнил и того, как уходил из городской тюрьмы. Способность связно мыслить возвратилась к Юлиусу только на улице. Пока он был в тюрьме, погода окончательно испортилась и началась метель. Низкое небо набухало рваными, сизо-стальными тучами, но дневной свет все равно показался Хорну ослепительным. Впору было поверить в то, что это не дан-Энрикс, а он сам провел в закрытом помещении последнюю пару недель. Голова у советника кружилась - то ли от подъема по тюремной лестнице, то ли от переизбытка противоречивых впечатлений. Адель казалась полностью необитаемой. Пронзительный холодный ветер и валивший стеной снег загнали горожан в дома, и большинство окон были наглухо закрыты ставнями. Юлиус поплотнее запахнулся в плащ, прищурился, чтобы сберечь глаза от постоянно попадающих ему в лицо снежинок, и, ссутулив плечи, зашагал к Имперской площади. ...Нападение произошло чуть ли не в двух шагах от центра города, когда советник Хорн уверился, что он уже, считай, добрался до дворца, и перестал смотреть по сторонам. Трое плечистых оборванцев, выскочивших на него из снежной круговерти, напугали Юлиуса скорее внезапностью своего появления, чем сунутым ему под нос ножом. - Что вылупился, старый мерин? Давай кошелек! - судя по голосу, грабители торчали в подворотне уже битый час, так что теперь у них, что называется, зуб на зуб не попадал. Идя на службу в ратушу, Хорн взял с собой самую малость денег, и сейчас без особого сожаления вытащил из-за пазухи почти пустой кошель. Грабитель взвесил на руке добычу и разочарованно чихнул. - И плащ, - подумав, сказал он. - ...И куртку, - разохотился второй. - Это колет, - холодно сказал Хорн. И тут же ощутил, что левый глаз как будто залило расплавленным свинцом. Удар заставил Хорна пошатнуться, но он все же удержался на ногах. - Порассуждай еще, мозгляк! - окрысился нависший над советником грабитель. Хорн рассмотрел красные от мороза, шелушившиеся щеки парня и текущие из носа сопли. "Ну и чучело, - вздохнул он про себя. - Хотя... я сейчас должен выглядеть не лучше". И, постаравшись сохранить достоинство, отдал нелепой троице свой плащ и темный бархатный колет. По счастью, сапогами и штанами нападающие не прельстились. Когда грабители исчезли со своей добычей - следует отдать им должное, действовали они слаженно и быстро, так что ограбление советника заняло меньше двух минут - Юлиус зачерпнул немного снега, приложил обжигающе-холодную примочку к распухающей щеке и подосадовал, что нападение случилось именно сейчас. Уж лучше бы его ограбили потом, когда он будет возвращаться из дворца. Беседовать с мессером Иремом с подбитым глазом было унизительно. Юлиус помнил разговор, произошедший в ратуше между мессером Иремом и Римкином, сказавшим коадъютору, что он хотел бы обсудить совместные действия Ордена и магистрата по искоренению преступности и наведению порядка в городе. Сэр Ирем тогда посмотрел на Римкина, как будто бы в жизни не слышал ничего забавнее, и усмехнулся: "Знаете, советник, каждый раз, когда я вижу вас, я вспоминаю одну басню... Как-то раз одна ворона увидела, как орел спустился с неба и унес ягненка. Тогда эта жадная и глупая ворона выбрала самого крупного барана в стаде и впилась в него когтями. Разумеется, поднять барана она не смогла, а когти намертво застряли в бараньей шерсти, и вороне оставалось только хлопать крыльями и каркать, пока не пришел пастух и не убил тупую птицу своей палкой... Когда вы потребовали выдать вам дан-Энрикса и вывели на площадь у дворца несколько тысяч человек, вы не подумали о том, сумеете ли вы держать этих людей в узде. Судя по вашему обеспокоенному виду, положение у вас и в самом деле незавидное. Но с чего вы взяли, что я захочу вам помогать?" Эйварда Римкина тогда чуть не хватил удар. Юлиус опасался, не придется ли ему сегодня выслушать что-то похуже. К счастью, если сам лорд Ирем деликатностью не отличался, своих подчиненных коадъютор вышколил безукоризненно. Ни охранявшие дворец гвардейцы, ни молодой человек, назвавшийся стюардом сэра Ирема и проводивший Хорна в ярко освещенный аулариум, ничем не выдали своего удивления по поводу его костюма и ушиба на лице. Ждать Ирема пришлось довольно долго. Наконец, он быстрым шагом вошел в аулариум, на ходу кивнув своему гостю. - Здравствуйте, советник. Мне сказали, вы хотели меня ви... - тут Ирем наконец-то присмотрелся к посетителю и замолчал на полуслове. - Что у вас с лицом? - с холодным любопытством спросил он. - Меня ограбили, пока я шел сюда, - коротко сказал Хорн, мысленно пожелав бестактному каларийцу провалиться. Воспитанный человек на месте Ирема сделал бы вид, что ничего не замечает, предоставив собеседнику решать, хочет ли он распространяться о своих неприятностях. - Но это не важно, я не собирался обсуждать с вами такие пустяки. Лорд Ирем вскинул бровь. - Вы шли сюда пешком? Без слуг и без охраны?.. Юлиус нетерпеливо повел плечом. - Для того, чтобы пройти две улицы до ратуши, носилки не нужны... Когда я выходил из дома этим утром, я не думал, что придется идти во дворец. Кроме того, я не хотел бы, чтобы кто-то знал о нашей встрече. Меня могут неправильно понять. Сэр Ирем заинтересованно взглянул на собеседника. - Вы думаете, кто-нибудь из ваших слуг шпионит и доносит Римкину, где вы бываете и с кем встречаетесь? Эту чудовищную мысль Ирем озвучил с таким видом, словно интересовался мнением советника о завтрашней погоде. Юлиус смерил собеседника холодным взглядом, собираясь объяснить, что не хотел давать кому-то повода судачить о своих поступках, потому что болтовня прислуги слишком часто порождает кривотолки в городе, но, вспомнив разговор в тюрьме, не произнес ни слова. От сознания того, что дикое предположение мессера Ирема больше не кажется ему нелепицей, Юлиус ощутил противный холодок под ложечкой. Я что же, в самом деле верю, что Римкин способен на подобные поступки? - мысленно спросил он сам себя. И сам себе ответил - еще как способен. Римкин не дурак, он с самого начала видел двойственное отношение соратника к дан-Энриксу, а значит, должен был подозревать, что рано или поздно они с Юлиусом могут оказаться по разные стороны баррикад. И Юлиус уже неоднократно убеждался в том, что Римкин не страдал излишней щепетильностью. Ирем был прав, бывший союзник вполне мог шпионить за главой Совета. И, может статься, в глубине души Юлиус понимал это уже давно - недаром же он приобрел довольно странную для человека его положения и статуса привычку выходить из дома без прислуги... - Даже если и так, это сейчас неважно, - сухо сказал Юлиус. - Я пришел к вам по другому делу. Сегодня я навещал дан-Энрикса в тюрьме, чтобы удостовериться, что с ним достойно обращаются. Я спросил, нет ли у него каких-то жалоб или просьб, и он сказал... - советник замолчал. Все фразы, которые он успел придумать, ожидая Ирема, внезапно показались ему страшной глупостью. Юлиус отчужденно подивился самому себе - как Меченому удалось заставить здравомыслящего во всем остальном советника участвовать в таком безумии? Определенно, этот человек меня околдовал, подумал Хорн. И, тяжело вздохнув, сказал: - Знаете что, давайте-ка я лучше расскажу все по порядку. Это выйдет более понятно. - Ну, по крайней мере, менее абсурдно, уточнил он про себя. - Все началось с сожженного трактира. Утром я, как обычно, шел на заседание Совета, и увидел, что трактир напротив ратуши сгорел. Я стал расспрашивать, в чем дело, и мне объяснили, что там был погром... - Юлиус был готов к тому, что Ирем перебьет его и спросит, какое отношение это имеет к Меченому, но коадъютор слушал молча, глядя на советника с непроницаемым выражением лица. Юлиус напомнил самому себе, что Ирему приходится выслушивать огромное количество докладов, и что у него должно было развиться некое чутье на то, когда человек в самом деле уклоняется от темы, а когда он говорит по делу, даже если поначалу непонятно, для чего упоминаются какие-то подробности. Советник Хорн хотел, чтобы лорд Ирем понял, почему он, собственно, пошел на поводу у Меченого и явился во дворец, а это требовало предыстории. Он рассказал все по порядку - как не мог сосредоточиться на деле и решил пойти домой, как неожиданно для самого себя отправился в тюрьму при ратуше и заподозрил, что дан-Энрикс нездоров, - и, наконец, почти дословно изложил свою беседу с заключенным. Упомянув о том, что Крикс не ожидает от затеянного Иремом побега ничего хорошего, Хорн бросил быстрый взгляд на собеседника. По его разумению, Ирему полагалось заявить о провокации, высказать убеждение, что Хорн ведет какую-нибудь хитрую игру - ну, словом, изобразить оскорбленную невинность. Вместо этого лорд Ирем продолжал все так же молча и бесстрастно слушать его речь. За этим каменным спокойствием угадывалась затаенная угроза. Юлиус с необыкновенной остротой почувствовал, что он находится не где-нибудь, а в охраняемом гвардейцами дворце, среди людей, всецело преданных мессеру Ирему. Рыцарю даже не понадобится прибегать к каким-то крайним мерам - стоит ему пожелать, и главу городского Капитула вежливо проводят в Адельстан и там запрут на пару дней, чтобы не путался у заговорщиков под ногами. Исчезновение главы Трибунала прямо накануне приговора - это, разумеется, неслыханный скандал, но Ирему терять особо нечего... "А может, это было бы не самым худшим выходом, - подумал Юлиус с внезапной, удивившей его самого иронией. - Сидел бы себе в Адельстане, ни на что не мог бы повлиять, а вы там разбирайтесь между собой, как знаете". Идея снять с себя ответственность за ситуацию внезапно показалась Хорну крайне соблазнительной. Юлиус вдруг почувствовал, что он чудовищно устал. Пожалуй, несколько последних месяцев дались ему гораздо тяжелее, чем он полагал. И все-таки необходимо было довести порученное ему дело до конца. - Дан-Энрикс понимал, что вы мне не поверите. А если и поверите, то, уж конечно, не откажетесь от ваших планов из-за его слов. Поэтому он попросил меня сказать, что он однажды уже угодил в ловушку от того, что вы настаивали на своем, не понимая, о чем речь. Это случилось, когда он попробовал следить за Олваргом. Я не имею ни малейшего понятия, что это значит, но он утверждал, что вы поймете. К удивлению Хорна, Ирем, хладнокровно слушавший его все это время, на последних фразах побледнел, как будто ему стало дурно. - Что вы только что сказали?.. Повторите, - хрипло сказал он. Это звучало так невежливо и резко, что в другое время Хорн, пожалуй, ни за что не подчинился бы подобному распоряжению, но сейчас он видел, что в словах мессера Ирема не было ни угрозы, ни желания его унизить - судя по всему, рыцарь даже не помнил, с кем он говорит. Он выглядел, как человек, которого поразила молния. Юлиус Хорн пожал плечами и дословно повторил свои слова. Лорд Ирем грубо выругался. На секунду Хорну показалось, что рыцарь сейчас его ударит - исходящие от каларийца ярость и отчаяние ощущались так отчетливо, что Юлиус с трудом сдержался, чтобы не попятиться к дверям. Но Ирем его не ударил. Вместо этого он резко развернулся, отошел к окну и неожиданно усталым жестом оперся ладонями о подоконник. Глядя на опущенные плечи коадъютора, Юлиус ощутил, что странное оцепенение, которое в нем вызвала гневная вспышка Ирема, сменяется сочувствием. Сейчас Ирем напоминал ему дан-Энрикса - два сильных человека, не привыкших и не умеющих показывать другим свое страдание. Несколько секунд в комнате было совершенно тихо. Юлиус подумал, что пора откланяться, но вместо этого озвучил мысль, вертевшуюся в голове, пока он шел на встречу с Иремом. - Он не убивал Килларо, верно?.. Все, что он сказал про нападение и Призрака - все это было правдой. Ирем обернулся. - Строго говоря, меня там не было, - напомнил он. Голос звучал безжизненно, как будто Ирем чувствовал себя слишком измученным, чтобы как-то отреагировать на неожиданное замечание советника. - Но я уверен в том, что Крикс не лжет. Помимо всего прочего, он просто не умеет лгать. На моей памяти у него никогда не получалось говорить неправду в сколько-нибудь важном деле. - А тот труп в гостинице... это устроили не вы? - Юлиус сам не знал, зачем он это говорит. Если сэр Ирем в самом деле совершил убийство и подлог, то он, конечно, в этом не признается. Советник понимал абсурдность собственных вопросов, но молчать все равно было выше его сил. Ирем прищурился. - А вы и вправду думали, что я убил какого-то беднягу, изуродовал ему лицо и приказал подбросить труп в гостиницу?.. Да за кого вы меня принимаете? - рыцарь задал этот вопрос усталым тоном, без насмешки и без гнева, и, возможно, именно поэтому Юлиус окончательно поверил в то, что он не притворяется. - Мне очень жаль, - искренне сказал он. Ирем воспринял его извинения так же спокойно, как и недавний оскорбительный вопрос. - Ничего страшного. На вашем месте я предположил бы то же самое. В конце концов, когда убили Кэлрина, я был практически уверен в том, что это покушение подстроил Римкин. Крикс был прав, мы все сошли с ума. - И что нам теперь делать? - спросил Хорн. - Нам?.. - Ирем чуть заметно усмехнулся оговорке Хорна. Впрочем, эта мимолетная улыбка совершенно не вязалась с его потухшим, мрачным взглядом. - Полагаю, ничего. Насколько я могу судить, дан-Энрикс ждет от нас именно этого. Юлиус удивленно посмотрел на коадъютора. - Я не могу осудить человека на смерть за преступление, которого он, судя по всему, не совершал. Я не убийца, - сказал он. Ирем пожал плечами. - Вы тут ни при чем. Проголосуйте против казни и не вешайте на себя лишнего. Хочется верить, что дан-Энрикс знает, что он делает. - "Знает, что делает"?.. - советник осознал, что смотрит на мессера Ирема примерно с тем же чувством, с каким он совсем недавно слушал Крикса. Но если дан-Энрикса все-таки можно было заподозрить в сумасшествии, то Ирем, без сомнения, безумным не был. - Вы считаете, у Меченого есть какой-то план спасения? - с надеждой спросил Юлиус. - Совсем не обязательно, - сэр Ирем пристально взглянул на собеседника, и Хорну почему-то стало жутко. - Если бы вы знали Крикса столько, сколько его знаю я, то вы бы понимали, что к его решениям не стоит подходить с обычной меркой. Крикс поступит так, как, с его точки зрения, угодно Тайной магии - а эта магия построена на парадоксах. Может быть, дан-Энрикс верит в то, что, чтобы выполнить свое предназначение, Эвеллир должен умереть. * * * Оставшись в одиночестве после ухода Юлиуса, Меченый вскочил с постели и, набросив тощее шерстяное одеяло на манер плаща, начал нервно расхаживать по камере. Он до сих пор не мог поверить в то, что все происходящее ему не снится. Раньше он не замечал, что в городской тюрьме довольно холодно, но сейчас Меченого колотил озноб, и ему приходилось сжимать зубы, чтобы они не начали стучать. Послезавтра. Уже послезавтра!.. Несколько последних дней - или недель? - казались Криксу долгим и тяжелым сном, какой бывает у больных во время лихорадки. Усиление Истока сделалось настолько очевидным, что казалось невозможным, как все остальные умудряются его не замечать. Меченый чувствовал, как сквозь остатки поставленной Альдами печати в город медленно сочится Тьма. Теперь, когда Тайная магия исчезла без следа, на свете не осталось больше ничего, что заслоняло бы его от этого сгущавшегося мрака, и дан-Энрикс постоянно чувствовал, что ему тяжело дышать, как будто на его груди лежал огромный камень. Охватившая его апатия казалась вязкой, как болезнь. В одну из этих бесконечных, тягостных ночей, лежа на жесткой койке и бездумно глядя в темноту, дан-Энрикс пережил момент кошмарного сомнения - что, если он давно сошел с ума, и все его теперешние мысли, ощущения и страхи - только плод владеющего им безумия?.. От этой мысли Меченого бросило в холодный пот. Попытки опереться на рассудок и на собственную память ни к чему не привели - дан-Энрикс, в общем-то, и раньше понимал, что не вполне оправился после магических допросов, но сейчас он ужаснулся, осознав, каким растерзанным и спутанным стало его сознание. Ему казалось, что он прикасается к открытой ране. Тишина и мрак окутывали Меченого, как удушливое облако. Ему хотелось встать и, подойдя к двери, колотить в створку кулаками, пока стража не откроет дверь, чтобы утихомирить заключенного. Хотелось видеть свет и слышать человеческие голоса, чтобы почувствовать, что он по-прежнему принадлежит реальности. Дан-Энрикс стиснул зубы и закрыл глаза, как будто отгораживаясь от царящей вокруг темноты. Он мысленно сказал себе: "Если я в самом деле сумасшедший, который воображает себе разные несуществующие вещи, то мое безумие не может навредить кому-нибудь, кроме меня. Но если я не сумасшедший, значит, все мои сомнения и страхи исходят от Истока, и поддаться этим мыслям - то же самое, что дать ему еще одно оружие против себя. И, если уж на то пошло, в мире есть вещи пострашнее, чем сойти с ума. Я должен исходить из мысли, что я прав - другого выхода у меня нет". От этих мыслей темнота как будто расступилась, и дышать стало полегче. Меченый даже улыбнулся, отстранено удивляясь, что его так сильно испугало. В самом деле, что ему терять?.. Либо он Эвеллир, который может уничтожить Темные Истоки и покончить со страданием и злом, либо ни Изначальных Сил, ни Эвеллира вообще не существует, и тогда какая разница, здоров его рассудок или нет? Все равно мир, в котором злу никто не может положить конец, страшнее всякого безумия. Вплоть до прихода Юлиуса Меченый знал - или, по крайней мере, убеждал себя, что знает - что следует делать дальше. Он не сомневался в том, что Олварг тоже ощущает усиление Истока. Неудачная попытка проследить за Олваргом связала их незримой нитью, и дан-Энриксу казалось, что какой-то частью своего сознания он все еще соединен с Интариксом. То, что придавливало самого дан-Энрикса, как наковальня, для Олварга было - непрестанно пожирающее его пламя. В сущности, захват Адели не спасет Интарикса от Темного Истока, даже совсем наоборот - и все-таки он будет рваться к своей цели, как к последнему спасению. Сейчас он медлит, потому что знает, что дан-Энрикс еще жив, но очень скоро даже эта мысль его не остановит. Как и большинство людей, которые способны с наслаждением причинять боль другим, Интарикс слаб и не умеет стойко переносить страдания. Этого затянувшегося поединка с Тьмой ему не выдержать. А значит, Криксу оставалось только ждать, пока Интарикс не сломается и не начнет вторжение в Адель. Суд, Римкин, магистрат - все это, по большому счету, не имело ни малейшего значения. На самом деле важно было только то, кто из них сможет противостоять Истоку дольше - Олварг или же он сам. Порой дан-Энриксу казалось, что он начисто забыл, как чувствуют энергию, надежду или радость - все те вещи, которые раньше было важной частью его жизни, - но даже тогда, охваченный всепоглощающей апатией, опустошенный и морально обескровленный, он продолжал держаться за сознание того, что он, во всяком случае, страдает не напрасно. Если он сумеет продержаться дольше своего врага, то победит. Известие о том, что все должно закончиться через два дня, повергло Меченого в шок. Расхаживая взад-вперед по камере, он с необыкновенной яркостью вспомнил последний разговор с Седым. - "Эта история не может кончиться, пока вы с Олваргом не встретитесь лицом к лицу"! - пробормотал дан-Энрикс, ощущая подступающую злость. - Так что я должен делать, просто подождать, пока мне не отрубят голову? Или я должен верить, что в последнюю минуту кто-то прибежит и заорет, что в городе Безликие, а меня нужно срочно отпустить?.. Ты бы хотел именно этого - или чего-нибудь совсем другого? Почему, Хегг тебя подери, ты никогда мне ничего не объяснял?! - Крикс чувствовал, что его обвинения несправедливы, но, парадоксальным образом, это только усиливало его гнев. На пути Меченого оказался табурет, и он с яростью пнул его ногой. Табурет отлетел и с грохотом ударился о стену. Окошечко в двери, через которое ему передавали пищу, приоткрылось. - Вы в порядке, принц? - голос тюремщика звучал куда почтительнее, чем до визита Хорна. Меченый обернулся в сторону двери - не головой, а всем корпусом, как поворачиваются к противнику во время боя. Должно быть, выглядел он не особенно приветливо - во всяком случае, тюремщик сбивчиво пробормотал что-то насчет того, что заключенные должны соблюдать тишину, после чего быстро закрыл окошечко. Меченый с трудом подавил порыв поднять злосчастный табурет и швырнуть его еще раз - на этот раз об дверь. - Катитесь ко всем фэйрам, - сказал он закрытой створке. Это было глупое мальчишество, но Меченому все равно стало немного легче. - Что же делать? - совсем тихо спросил он. - Что же мне делать, Князь?! Одно не вызывало никаких сомнений - просто предоставить событиям идти своим чередом нельзя. Олварг был совершенно прав, когда сказал, что ничего не делать - это тоже выбор, и ответственность за все последствия все равно ляжет на него. Он просто не имеет права умирать. Меченый на мгновение прикрыл глаза. "- Ты понял то, что я сказал тебе в самом начале нашей встречи?.. - спросил Князь. - Что мы с Олваргом должны будем сразиться друг с другом? Ну, об этом я догадывался с самого начала. - Нет. Догадываться в таком деле мало, Крикс. Ты должен верить в то, что так и будет - что бы ни случилось. Даже если тебе вдруг покажется, что ты попал в ловушку, из которой невозможно выбраться, и никакой надежды уже нет - не позволяй себе забыть о том, что эта история не может кончиться, пока вы с Олваргом не встретитесь лицом к лицу. Я не могу заранее сказать, что тебя ждет. Но даже если в какой-то момент ты потеряешь память и забудешь все, что знал - это ты должен помнить до конца" Может быть, он не всегда способен отличить свои воспоминания от чьих-нибудь еще, а реальные события - от вызванных ворлочьей магией кошмаров, но эта беседа с Князем ему не привиделась, в этом дан-Энрикс был уверен. Даже если тебе вдруг покажется, что ты попал в ловушку, из которой невозможно выбраться... Даже если ты потеряешь память и забудешь все, что знал... Меченый вздрогнул. Князь не видел будущее так, как его видят сильные ведуньи. Он не мог бы предсказать будущей королеве Дженвер, что ее сын однажды станет величайшим темным магом. Но, с другой стороны, предчувствия Седого каждый раз оказывались верными. Князь ничего не знал о том, что гвинны собираются спалить Древесный город - просто чувствовал, что сын Маллис и Тэрина не должен оставаться в Лисьем логе. Он не видел будущее, в котором дан-Энрикс становится Эвеллиром - но он чувствовал, что Крикс способен вытащить Меч Альдов из огня... И если в тот момент, когда Седой решил поговорить с дан-Энриксом о его будущем, он произнес какие-то слова, то, разумеется, не потому, что он заранее предвидел все, что его ждет, а просто по наитию. Но сейчас, вдумавшись в его слова, дан-Энрикс осознал, что из того безвыходного положения, в котором он оказался, в самом деле существует выход - страшный выход, при одной лишь мысли о котором Крикс почувствовал приступ головокружения и подступающую к горлу тошноту. "Только не это. Лучше эшафот!.." - подумал Меченый, смахнув со лба холодную испарину. Но в глубине души он уже знал - другого выбора у него нет. * * * Ночь перед последним заседанием суда казалась Криксу самой долгой в его жизни. Он лежал, закрыв глаза, и уговаривал себя уснуть, пока его не начинало выворачивать при мысли о неумолимо надвигавшемся кошмаре. Тогда он вставал, пил воду из оставленного на столе кувшина, несколько минут ходил по камере. Ложился снова, проклиная эту долгую, как сама вечность, ночь, и вместе с тем отчаянно желая, чтобы утро никогда не наступило. Тем не менее, в конце концов он все-таки заснул. Ему приснился летний день, безлюдное морское побережье и Лейда Гефэйр. Они оба были на конях и ехали практически бок о бок, так, что, пожелай он этого, он мог бы дотянуться до нее рукой. Все было позади - и Олварг, и даже последняя, отчаянная жертва, которая когда-то заставляла Меченого содрогаться и мучительно желать, чтобы ему не нужно было оставаться Эвеллиром. Волчье время, самый темный час перед рассветом, наконец, закончилось, и наступило время Тайной магии. От облегчения у Крикса закружилась голова. Он чуть не сказал ехавшей рядом Лейде, как он счастлив - но потом сообразил, что это для нее не новость. Почувствовав на себе его взгляд, женщина обернулась к Криксу и махнула в сторону деревьев. - Срежем через лес, иначе обгорим до волдырей, - с улыбкой бросила она. Они влетели в лес, как будто бы нырнули в воду - ослепительный свет и жара на несколько минут сменились прохладой и зеленоватым сумраком. Тропинка была узкой, и дан-Энрикс придержал коня, пропустив Лейду ехать первой, но на небольшой песчаный пляж они выехали одновременно - Фэйро издалека заметил просвет между деревьев и рванулся напрямик, перемахнув попавшуюся на пути кучу валежника. Тонкая ветка тысячедорожника хлестнула Крикса по лицу, оставив на щеке саднящую царапину. Едва успевший подобраться для прыжка дан-Энрикс укоризненно похлопал черного коня по шее. - Знаешь что, дружище?.. Либо ты откажешься от этих штучек, либо я однажды откушу себе язык. Лейда рассмеялась. Криксу показалось, что она догадывается, что он отвлекся от дороги просто потому, что засмотрелся на ее прямую спину и распущенные волосы. Сэр Ирем, усмехаясь, говорил, что это неприлично - так откровенно обожать свою жену. Пожалуй, Ирем изменился меньше, чем любой из них. - Помоги мне, - попросила Лейда, возившаяся с седельной сумкой. Вместе они быстро выбрали сухое и тенистое место между корней большого дерева, расстелили на земле салфетку и выложили на нее захваченную из Адели снедь. Оплетенная бутылка ежевичного вина заняла свое место среди винограда, сыра, мидий и лепешек. Покончив с приготовлениями, Лейда выпрямилась и стянула через голову рубашку. Кожа на груди и животе казалась беззащитно-белой по сравнению с цветом сильных, загорелых рук и плеч. - Пошли скорей, - сказала Лейда, стягивая волосы в тяжелый узел, чтобы не намокли. - Надеюсь, что вода холодная! Я чуть не испеклась, пока мы ехали по берегу. Надежды Лейды оправдались - вода оказалась обжигающе-холодной. Правда, только поначалу. Одурев от солнца и морской воды, объятий, смеха и борьбы друг с другом, они выбрались на берег, чувствуя себя порядком обессиленными и проголодавшимися, но до безобразия счастливыми. Мокрые ноги тут же облепил мелкий белый песок. Лежа на своей валяющейся на земле одежде, как на одеяле, Крикс отпил глоток вина. Вкус показался удивительно знакомым. Лейда, как это нередко с ней бывало, ответила на его мысль секундой раньше, чем дан-Энрикс успел поделиться ею вслух. - Ты взял такое же вино, как то, которое мы пили, когда в первый раз пошли смотреть закат на Братских скалах. Когда я призналась, что люблю тебя. Забавно, да?.. Сегодняшний день чем-то похож на тот. Крикс на мгновение прикрыл глаза, смакуя вкус вина - и вспомнил, как, шалея от восторга и не смея до конца поверить собственному счастью, обнимал Лейду на пустынном берегу, и как над головой у них обоих бешено кружились яркие, хмельные звезды. - Действительно, похож. И в то же время нет, - ответил он. - Я понимаю, - губы Лейды тронула улыбка. - Знаешь, все переменилось куда больше, чем я ожидала. Казалось бы, если убрать из мира зло, то остальное - то же чувство счастья, например - должно остаться прежним. Но теперь оно другое. Раньше, даже когда я бывала очень счастлива, где-то в глубине души я все равно ощущала... - Грусть. - Да, грусть. Как бы предчувствие утраты. Боль от осознания того, что это счастье невозможно удержать. Их лица разделяло расстояние не более одной ладони. Крикс подумал, как он любит этот взгляд глаза в глаза, это немыслимое прежде чувство близости и понимания. - У меня было точно так же, - сказал он. - В том мире, несомненно, тоже было место счастью - просто в новом мире оно перестало быть неуловимым, мимолетным, постоянно... - ...ускользающим из рук. Несмотря на всю серьезность их беседы, они оба рассмеялись, осознав, что вновь заговорили в раздражавшей Ирема манере, служившей каларийцу поводом для нескончаемых насмешек и острот. Задумчивый настрой был безнадежно сбит. Лейда отставила бутылку и придвинулась к нему. От нее пахло ежевикой. ...Меченый проснулся с ощущением, что только что - мгновение назад - целовал теплые, живые губы. Кожа Лейды, горячая от солнца, пахла свежевыпеченным хлебом. Меченый давно забыл, каким родным и в то же время опьяняющим был этот запах. Наваждение было таким сильным, что дан-Энрикс прикоснулся пальцами к своим губам. Крикс ясно понимал, что это было не пророчество и не видение - всего лишь сон, пусть даже очень яркий и правдоподобный. Самообольщение, сказал бы Ирем. А мэтр Викар, наверное, сказал бы, что подобный сон - это последняя преграда, которую его разум выстроил, пытаясь справиться с терзавшим его страхом. Меченому было, в общем-то, плевать. Как бы там ни было, в мире остался еще один источник Тайной магии, который никто не сможет уничтожить до тех пор, пока он ещё жив. Меченый рывком поднялся с койки, завел руки за голову и потянулся - с наслаждением, до хрустнувших суставов. Тело звенело от забытой, непривычной бодрости. Тюремщики, явившиеся будить арестанта полчаса спустя, застали Крикса полностью одетым и нетерпеливо прохаживающимся по камере. - Доброе утро, - сказал Крикс и чуть не рассмеялся, ощутив общее замешательство. Охранникам приподнятое настроение дан-Энрикса должно было казаться лишним доказательством его безумия. Не приходилось сомневаться, что любой из них неоднократно пожалел о том, что конвоировать свихнувшегося арестанта на решающее заседание суда не выпало кому-нибудь другому. Меченый даже задумался, не попытаться ли как-нибудь сгладить впечатление от слишком энергичного приветствия, но должен был признать, что это невозможно. Ну не объяснять же им, что этой ночью он увидел Мир Былого и Грядущего?.. Едва ли это объяснение уверит их в его нормальности. В камеру внесли завтрак. Меченый сразу увидел, что его сегодняшняя трапеза ничуть не походила на обычную тюремную еду. В мягком оловянном кубке (чтобы никакому заключенному не пришло в голову ударить им охранника) оказалась не вода и даже не оремис, а самое настоящее тарнийское вино, в тарелке - ломтики поджаренного мяса, пряная подливка, мягкий свежий хлеб. Голодному дан-Энриксу заполнившие его камеру запахи казались совершенно умопомрачительными. Меченый удивленно вскинул брови, а потом едва не рассмеялся в голос, осознав, что этот королевский завтрак был еще одной издевкой Римкина - обычно мясо, белый хлеб и красное вино давали приговоренным к смерти перед казнью. Меченый должен был признать, что еще накануне вечером злобная шутка его недруга, скорее всего, довела бы его до белого каления - на что советник Римкин, несомненно, и рассчитывал. - Мессер, я должен сообщить, что заседание суда начнется через три часа. Будете завтракать?.. - спросил глава его охраны. - Обязательно, - весело сказал Крикс, в котором аромат мясной подливки, хлеба и вина пробудил волчий аппетит. Меченый с трудом мог припомнить, когда он в последний раз нормально ел, хотя это произошло не по вине его тюремщиков. Кормили в городской тюрьме довольно сносно, просто большую часть времени голод его не беспокоил. Но сейчас жадное нетерпение, возникшее при мысли о еде, казалось упоительным, как лишнее свидетельство того, что он впервые за последние недели чувствовал себя живым. - И еще я хотел бы привести себя в порядок. Принесите воду, мыло, бритву, чистую рубашку... - вспомнив про беседу Хорна с комендантом, Меченый решил немного подразнить охрану - Разумеется, если советник Римкин не велел доставить меня грязным и небритым. Было совершенно очевидно, что советник ничего подобного потребовать не мог. Наоборот, высокородный арестант во что бы то ни стало должен выглядеть прилично - ничто не должно указывать на то, что городские власти руководствовались личной неприязнью к подсудимому. Тюремщики переглянулись. - Не беспокойтесь, монсеньор, воду и все необходимое вам скоро принесут, - нейтрально-вежливо сказал глава дозора, вероятно, рассудив, что неожиданная жизнерадостность дан-Энрикса им даже на руку. Все лучше приступов тоски и гнева, которым их подопечный предавался два последних дня. - Спасибо, - сказал Меченый. * * * При каждом движении плечо пронзало болью от болтавшегося на руке тяжелого щита. В кольчуге и поддетой под нее стеганной куртке Тен чувствовал себя неуклюжим и огромным, словно ломовая лошадь. Вообще-то Тен и раньше-то считал брата-близнеца непроходимым дураком, но сейчас его мнение об умственных способностях Тиренна стало еще хуже, чем обычно. Чтобы кто-нибудь по доброй воле согласился днями напролет таскаться во всей этой сбруе?!.. Да она ничуть не лучше каторжных колодок! Тен с бессильным сожалением оглядывал людей, валом валивших к ратуше, чтобы услышать приговор дан-Энриксу, и мрачно размышлял о том, что, если бы не этот идиотский маскарад, он бы сейчас был в самой гуще взбудораженной толпы, и уж наверняка сумел бы знатно поживиться. Тена разбирала злость при мысли об упущенных возможностях. Сегодня такой день, что любой криворукий неудачник сможет сколотить целое состояние, просто немного потолкавшись возле магистрата - все равно в такой давке даже самый бдительный человек не заметит чужую руку у себя в кармане. А ему приходится торчать среди дозорных капитана Ниру, словно пугалу на огороде! Тен уже не в первый раз спросил себя, как он позволил Арри втянуть себя в эту глупую историю. Общаться с младшим братцем Тен начал пару лет тому назад. Когда-то Тен мечтал, что Тиренн однажды осознает, как нелепо каждый день горбатиться в трактире у папаши Пенфа и захочет присоединиться к нему. Конечно, таким ловким "сумеречником", как он, Тиренну никогда не стать, не тот характер, ну и что с того? Он может просто быть у Тена на подхвате, а уж он сумеет обеспечить им достойное существование. В те дни, когда Тену делалось совсем тоскливо, он встречался с братом, убеждая себя в том, что в этот раз Тиренн наверняка послушает его, и они сообща начнут совсем другую жизнь, но дело всякий раз кончалось ссорой. "Спорим, я сегодня заработал больше, чем ты - за целый месяц?" - бросил он Тиренну во время одной из их последних встреч. "Ты ничего не заработал, Тен. Просто наворовал", - ответил брат. От этого презрительного тона Тен мгновенно закипел. "Можно подумать, ты не воровал! - со злостью сказал он. - И вообще, где бы ты сейчас жил, если бы не украл у Крикса кошелек?.." "Это было давно, - отрезал брат. - И перестань оставлять дома свои краденные деньги. Мне и Арри они не нужны. Мы всегда можем пообедать в "Яблоне"". Потом Орлиный Клюв пристроил брата в свой дозор, и Тен с тоской признал, что "сумеречником" Тиренн не станет никогда. В тот день Тен здорово напился. Давняя утрата, которую он привык считать сугубо временным явлением, впервые проступила перед ним во всей своей необратимости. Тен остался в полном одиночестве - теперь и навсегда. "Ну и пошел он к Хеггу в задницу! - мысленно разорялся он. - Лучше быть одному, чем постоянно нянчиться с этим придурком. Если бы он сам пришел - я бы и то не захотел иметь с ним дела!". Тен убедил себя, что слишком зол на брата, чтобы интересоваться его жизнью, и решил, что, начиная с нынешнего дня, он будет думать только о самом себе. Однако несколько лет спустя, поближе познакомившись с подросшим Арри, обнаружил, что все, связанное с домом и остатками его семьи, по-прежнему вызывает у него болезненно-острый интерес. Арри сначала шарахался от Тена, как от зачумленного, но Тену удалось мало-помалу завязать с ним дружеские отношения, точнее - что-то среднее между приятельством и отношениями двух заговорщиков. Тен говорил, что их общение должно остаться в тайне, и Арри охотно соглашался, потому что понимал, что Браэн и Тиренн их дружбу точно не одобрят. Тен водил младшего брата в гавани, показывал ему свои любимые трактиры и кормил деликатесами, которых Арри в глаза не видел до знакомства с ним. Он угощал его вином, бравировал своим умением метать ножи и рассказывал захватывающие истории о жизни в Алой гавани, своих приятелях, живущих по "ночным" законам, и их совместных авантюрах. Тен не сразу осознал, что он подстраивается под собеседника и опускает все неаппетитные детали. Но когда Арри, вдохновленный этими рассказами, спросил, нельзя ли ему вместе с Теном побывать в Алой гавани и познакомиться с кем-нибудь из его друзей, Тен резко возразил, что это совершенно невозможно. Мысль, что его младший брат начнет общаться с этой швалью, ему совершенно не понравилась. В каком-то смысле Арри заменил ему Тиренна. Но имелось и приятное отличие - в отличие от близнеца, Арри смотрел на Тена снизу вверх и не читал ему нотаций - а Тен с удивлением почувствовал, что ему нравится быть старшим и заботиться о ком-то, кого он может считать частью своей семьи. В конце концов они стали встречаться каждый день. - Ты пойдешь к ратуше? - сегодня утром дожидающийся его на обычном месте Арри едва не подпрыгивал от нетерпения. - Нет, - замогильным голосом ответил Тен. - Сегодня ночью я играл в пинтар и сильно перебрал. Заснул уже под утро, прямо у стола. Ноги болят, спина болит, а во рту как будто тролли сра... кхм, ладно. Я хочу сказать, что я сейчас пойду в какой-нибудь трактир, закажу кружку пива, а потом завалюсь спать. На самом деле это было правдой лишь наполовину. Ночью он действительно играл в пинтар и выпил больше, чем обычно, так что кружка пива сейчас была жизненно необходима. А вот спать Тен, разумеется, не собирался. День намечался хлебный, нужно идти к ратуше и зарабатывать. Тем более, что давешний противник Тена оказался шулером почище него самого, и к утру Тен остался на мели. Естественно, брать с собой Арри Тен не собирался. Он, конечно, не скрывал от Арри род своих занятий, но старался, чтобы представление младшего братца о его занятиях было как можно более размытым. В результате Арри верил - или почти верил - в то, что Тен ворует только у каких-нибудь особенных, дурных людей: скупщиков краденного, игроков в пинтар, люцерщиков и прочего отребья. Тена такое убеждение полностью устраивало. Круглое лицо Арри удивленно вытянулось. - А как же Крикс? Ведь он же... Тен чувствительно пнул брата по ноге. - Я же тебе сказал, - прошипел он. - Сказал же, чтобы ты не вздумал снова говорить о Меченом, пока мы в городе! Ты хочешь, чтобы вам спалили дом?! - Но я только с тобой, - оправдывался Арри. Тен сделал зверское лицо. - Без разницы. Никогда не произноси этого имени. Особенно на улице. - Да ладно, ладно, я не буду, - отбивался Арри. - Браэн тоже говорил, что мне не следует идти. Что будут беспорядки, и что безопаснее всего остаться дома. Но, в конце концов, он же наш брат. Разве тебе не кажется, что мы должны там быть?.. - Я ему ничего не должен, - резко сказал Тен, почувствовав знакомый гнев. Их брат. Учивший их с Тиренном фехтованию, освободивший их от унизительного прозябания в доме Мерайи Белл и вытащивший всю семью из нищеты... а потом бросивший их в самую тяжелую минуту. Впрочем, слегка успокоившись, Тен рассудил, что нужно не выплескивать на Арри собственную злость, а позаботиться о его безопасности. В кои-то веки Тен был полностью согласен с капитаном Ниру - идти к ратуше Арри не стоило. - Прежде всего, твои братья - это Тиренн и я. И, хоть мы с ним не ладим, я уверен, ни один из нас не захотел бы, чтобы тебя затоптали в этой давке. - сделав над собой усилие, Тен нехотя добавил - Думаю, что Меченый сказал бы тебе то же самое - если действительно считает тебя своим братом. Арри заметно поскучнел - но тут же снова оживился. - А пошли ко мне? Я тебе даром пива нацежу. Дома все равно никого, Браэн в дозоре, а Тиренн в больнице. - Как в больнице?.. - испугался Тен. - Браэн сказал, что они разнимали драку, и Тиренна задели ножом. Но вроде ничего серьезного, к концу недели обещают отпустить. - Узнаю кто - убью, - угрюмо пообещал Тен. - Но к вам мне все равно нельзя. Слишком рискованно. Но Арри продолжал настаивать, и под конец Тен дал себя уговорить. Во-первых, потому, что в кошельке после вчерашнего разгрома не осталось ни единой медьки, и, если бы он не принял приглашение младшего брата, то осталось бы только искать знакомого трактирщика, который нальет пива в долг. А во-вторых, хотя Тен никогда не признавался в этом даже самому себе, ему давно хотелось заглянуть домой и посмотреть, как там все изменилось за прошедшие годы. Оказалось, изменилось многое - и в то же время почти ничего. Половичок, постеленный у двери еще Филой, превратился в выцветшую тряпку, в кухне царил беспорядок, которого мама никогда не потерпела бы. И, уж конечно, Фила никогда не допустила бы, чтобы Тиренн разложил на обеденном столе свою кольчугу и стальные наручи. Но в остальном все было совершенно так же, как и раньше. Та же комната, те же косые потоки солнечного света из окна под потолком, тот же кухонный стол, огромный, словно плотницкий верстак - на нем запросто помещалась куча самых неожиданных вещей, и еще оставалось достаточно места, чтобы обитатели этого дома могли разместиться на другом краю стола. Тен вспомнил, как Фила пекла лепешки, посыпая стол мукой и яростно раскатывая тесто, и сморгнул. Вот не хватало ему только распустить сопли перед Арри. - Наливай, раз обещал, - сказал он брату. - Надеюсь, хоть Орлиный Клюв пьет нормальное пиво, а не ту ослиную мочу, которой нас травили в "Черном Шершне". Вкус у капитана Ниру оказался вполне приличным, и Тен с удовольствием опустошил нацеженную Арри кружку. Катастрофа разразилась, когда Тен заметил, что ему пора, и двинулся на выход, буквально налетев на входившего в кухню Браэна. - Ты же сказал, что дома никого! - зарычал Тен, пятясь назад. На одну кошмарную секунду он поверил в то, что Арри специально заманил его в ловушку - но, взглянув на бледное лицо и совершенно полоумный взгляд младшего братца, осознал, что тот ошеломлен не меньше его самого. - Я думал, ты в дозоре, - пролепетал Арри, явно запаниковав при виде капитана Ниру. Тен с трудом сдержал порыв дать братцу в морду, чтобы перестал скулить. Сильнее всего его разозлило то, что Арри, по вине которого он вляпался в эту историю, в подобную минуту обращался к Браэну, а не к нему, и думал исключительно о том, как оправдаться перед Ниру - словно Тена вообще тут не было! Тен давно знал, что Браэн часто оставался ночевать у братьев вместо того, чтобы идти в казарму. Тиренн с Арри вообще упрашивали его окончательно переселиться к ним. В добротном старом доме, который когда-то подарил своей семье дан-Энрикс, места было более чем достаточно, а Браэн, столько лет приглядывающий за Арри и Тиренном, давно стал для них кем-то вроде приемного отца. Тен помнил, что, начав самостоятельную жизнь, он прямо-таки упивался мыслью, что он теперь взрослый человек и сам себе хозяин, а его недотепа-братец по-прежнему может делать только то, что ему разрешат Орлиный Клюв и мэтр Пенф. Но в то же время он отчаянно завидовал. И то, что теперь уже Арри превозносит капитана Ниру, вызывало у Тена жгучую досаду. Может быть, именно эта ревность к Браэну заставила его прикладывать все силы, чтобы произвести на Арри впечатление и попытаться стать его кумиром. Обычно Тен был очень осторожен и благополучно избегал случайных столкновений с Браэном, но сейчас гудящая после вчерашних возлияний голова сыграла с ним дурную шутку, заставив забыть об осторожности. - Какого Хегга... - гневно начал Браэн. Но тут в дом заглянул какой-то парень, судя по одежде - из дозора Ниру, и скороговоркой доложил: - Все на месте! Дождались последних в "Яблоне", как вы и приказали, капитан, а теперь перешли во двор, - тут он заметил Тена и озадаченно наморщил лоб, а потом широко, открыто улыбнулся. - Так ты уже не в лазарете?.. Вовремя очухался! Все говорят, сегодня будет жарко. Браэн посмотрел на Тена, потом - на бледного, как поганка, Арри, а потом подхватил разложенную на столе кольчугу и с такой силой сунул ее в руки Тену, что тот отлетел к стене. - Мне что, стоять и дожидаться, пока ты проснешься? Одевайся, - рявкнул капитан. И совершенно другим тоном сказал стражнику в дверях - Мы сейчас будем. "Он что, действительно меня не узнает?" - подумал Тен, оторопело глядя на мужчину. Когда-то они с братом могли обдурить кого угодно, кроме, разве что, дан-Энрикса, но с тех пор многое изменилось. Даже если не считать припухшей после пьянки рожи, на щеке у Тена давно красовался шрам - напоминание о перстне на руке одного молодого дурака, которого он как-то целый вечер обчищал в пинтар. И это было не единственным отличием. Тен часто видел братца на дежурстве, разумеется, не попадаясь ему на глаза. Кожа у Тиренна была более обветренной и загорелой, чем у Тена, и в плечах он тоже был пошире - не иначе, от таскания доспехов, мрачно рассудил Тен, напяливая неудобную, тяжелую кольчугу. В общем, оставалось совершенно непонятным, как Орлиный Клюв мог спутать его с братцем. Но Браэн быстро развеял все его иллюзии, брезгливо процедив: "Надевай шлем, болван, пока кто-нибудь не рассмотрел тебя получше!". Тен вздрогнул, но, однако, счел разумным последовать его совету. Если уж Браэн из какой-то непонятной прихоти решил его не выдавать, то следует воспользоваться своим шансом. Очень хотелось выяснить подробности про лазарет, но спрашивать было некогда, поэтому Тен сделал то, что сделал бы на его месте брат-близнец: поспешно натянул чужие вещи и последовал за Браэном во двор, где уже собралось по меньшей мере двадцать человек. Вспомнив слова дозорного, Тен осознал, что затевается что-то нешуточное. Браэн оглядел собравшихся, качнулся с пятки на носок. - Так, парни. В этом городе полно людей, которые считают, что сегодня им закон не писан. Кто-нибудь пойдет на суд злорадствовать, кто-нибудь - возмущаться и протестовать, а кто-то - просто побуянить. Весь квартал от этой улицы до ратуши - на нас. Коадъютор поручил нам сохранить порядок и не допустить серьезных стычек. Если видим буйных, отрезаем их от остальной толпы. Оружие не применять, дубинки тоже. Исключительно щиты. Если начнется драка, разнимаем. Сами никого не трогаем. Это понятно?.. - Браэн обвел своих подчиненных мрачным взглядом. - Да, капитан, - довольно дружно отозвался строй. - Если в вас бросают камни или мусор - вы смыкаете щиты и выдавливаете бросавших с людных улиц в переулки. И больше ничего. Если узнаю, что кто-нибудь полез в драку - мигом вышвырну ублюдка из дозора. Строй растерянно молчал. - Ага. Значит, теперь понятно, - удовлетворенно сказал Браэн. Если поначалу Тен наивно тешился надеждой, что сумеет улучить момент и потихоньку смыться, то довольно быстро понял, что у него ничего не выйдет. Во-первых, Браэн постоянно торчал рядом и не выпускал его из виду, ну а во-вторых - деваться было просто некуда. В обычный день Тен с легкостью ввинтился бы в толпу и растворился в ней быстрее, чем Орлиный Клюв успел бы щелкнуть этим самым клювом, но в тяжелой, сковывающей движения кольчуге и сужавшем обзор шлеме он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. С другой стороны, учитывая обстоятельства этого дела, стоило порадоваться, что Браэн не отправил его кормить блох в тюрьме. Интересно, чего все-таки Орлиный Клюв от него хочет? Вряд ли денег. Браэн не из тех, кто станет брать мзду у "сумеречников". Еще немного поразмыслив над странным поступком капитана, Тен решил, что зря ломает голову. Орлиный Клюв, скорее всего, очень скоро объяснит, что ему нужно. - Мы собрались здесь для того, чтобы произнести приговор лорду дан-Энриксу, обвиненному в умышленном и преднамеренном убийстве Рована Килларо, возглавлявшего общину унитариев, называющих себя Братством Истины. Трибунал установил, что между обвиняемым и Рованом Килларо существовала личная вражда... Римкин нетерпеливо шевельнулся в своем кресле. Все-таки судейские формулировки - это нечто. "Трибунал установил"! Да о вражде Меченого и Килларо знала каждая собака в городе. Почему бы Юлиусу не перейти сразу к делу?.. Если бы все шло согласно плану, Римкин бы, наверное, не ощущал такого лихорадочного нетерпения, но сейчас на душе у него было неспокойно. После донесений коменданта городской тюрьмы Римкин рассчитывал на то, что подсудимый будет либо апатичным и подавленным, либо издерганным и злым. Собравшиеся в зале люди, вероятно, разделяли его мнение - во всяком случае, появление необъяснимо энергичного и прямо-таки излучавшего уверенность дан-Энрикса произвело фурор. Висевший в зале гул от приглушенных разговоров разом смолк. Люди ерзали на скамьях и выворачивали шеи, с изумлением разглядывая подсудимого, а Меченый шел - точнее, шествовал - по разделяющему зал проходу с таким видом, что его охрана выглядела не конвоем, а торжественным эскортом. Наблюдая эту сцену, Римкин ощутил, что сердце у него болезненно сжимается, а руки холодеют от недоброго предчувствия. Еще сегодня утром, собираясь в ратушу, он был уверен в том, что с Меченым покончено, но теперь все опять стало пугающе неопределенным. Меченый выглядел, как человек, который приготовился к какому-то решительному шагу. От сознания того, что результаты всех его трудов висят на волоске, советнику едва не стало дурно. Римкин впился взглядом в коадъютора, сидевшего на своем обычном месте, но лицо мессера Ирема было непроницаемым, как восковая маска, и сидевшая с ним рядом Лейда тоже выглядела мертвенно-бесстрастной. Пока Юлиус педантично, в раздражающих подробностях пересказывал весь ход судебного процесса, Римкин пытался собраться с мыслями, но у него никак не получалось. В голову все время лезло давнее, ненужное - какой красивой и веселой была Литта в день своей помолвки, как он сам, так никогда и не женившийся и даже не ухаживавший ни за одной девушкой, надеялся, что сестра будет счастлива за них двоих. Литта была на пятнадцать лет младше него, и его чувства к ней были скорее чувствами отца, чем брата - тем более, что он, по сути, вырастил ее, когда они остались без родителей. Возможно, именно из-за забот о маленькой сестре он и не обзавелся собственной семьей - какие уж тут девушки, когда все время и все силы уходят на то, чтобы сводить концы с концами и растить ребенка? Но Римкин не помнил, чтобы он когда-нибудь жалел об этом. Литта стоила любых трудов и жертв. Несмотря на то, что она была его сестрой, характер у них оказался совершенно разным. Если сам он в детстве был серьезен, замкнут и стеснялся разговаривать с людьми, то Литта родилась сообразительной, смешливой, непосредственной и любопытной, и в ее присутствии у Римкина всегда теплело на душе. Мысль, что она выходит замуж за любимого мужчину, доставляла Римкину одновременно удовлетворение и тайную печаль, поскольку это значило, что ее жизнь отныне будет протекать отдельно от него, а он останется совсем один и будет предоставлен сам себе. Римкин довольно быстро обнаружил, что он не умеет жить один, и, приходя домой, слоняется туда-сюда, не зная, чем себя занять. Зато его дела на службе быстро пошли в гору - из неприметного судейского чиновника он поднялся до городского эшевена. Те, кто его знали, восхищались тем, как много времени и сил он посвящал своим обязанностям, но на самом деле Римкин просто не любил пустых, унылых вечеров. Сестра и зять, конечно, говорили, что он всегда желанный гость в их доме, и просили заходить в любое время, но Римкин сдержанно благодарил и уклонялся от визитов, рассуждая про себя, что родственник, который постоянно посещает чей-то дом, мешая мужу с молодой женой побыть наедине, довольно быстро станет в тягость им обоим. Так что он старался навещать сестру только тогда, когда ее муж отправлялся в очередное плавание в Мирный или в Пеллуэр. Несколько лет спустя, когда моряк, женившийся на Литте, пропал без вести, Римкин спросил себя, уж не его ли ревность и эгоистичное желание оставить Литту при себе всему виной? Конечно, это было глупо, потому что корабли не тонут из-за чьей-то ревности, но еще много месяцев эта странная мысль время от времени мелькала в его голове. Вся любовь Литты к мужу после его смерти полностью досталась сыну, маленькому Лансу. По характеру он был очень похож на Литту в том же возрасте - веселый, любопытный, искренне уверенный, что все на свете преисполнены доброжелательства друг к другу и лично к нему. Даже Римкин, обожающий племянника, иногда думал, что сестре следовало бы хотя бы иногда держаться с ним построже. Впрочем, несмотря на то, что Лансу разрешалось делать все, чего бы он ни пожелал, а мать старалась удовлетворить любое его пожелание и постоянно думала, чем бы еще его порадовать, характер у Ланселя был прекрасный. И хотя впоследствии Римкину доводилось слышать рассуждения о том, что люди, участвовавшие в нападении на Шатровый город, якобы творили ужасные вещи, выгоняли на мороз детей и стариков и до полусмерти избивали тех, кто пробовал вступиться за беженцев, Римкин не сомневался в том, что Ланс не мог иметь к подобным инцидентам никакого отношения. Его друзья клялись, что они всего-навсего перевернули несколько палаток. Заседая в городском суде, Римкин прекрасно знал, сколько проблем приносят в город беженцы. Разве удивительно, что люди вышли из себя из-за того, что император тратит столько денег из казны на содержание этого грязного клоповника, рассадника заразы, воровства и беспорядков?.. Но даже не будь этот проклятый лагерь беженцев бельмом в глазу у всех приличных горожан, как можно убивать кого-нибудь только за то, что парень опрокинул парочку навесов? И пускай оруженосец коадъютора был даже младше Ланса и его друзей, вот только Крикс в свои пятнадцать лет уже вернулся из Каларии и успел стать законченным головорезом, для которого убийство - это разновидность развлечения. В ту ночь он рубанул мечом случайно оказавшегося на его пути мальчишку, и, надо думать, образ Ланса сразу же изгладился из его памяти, как и образы остальных убитых им людей. Римкин отлично помнил, как несколько насмерть перепуганных парней втащили окровавленного, ничего не соображающего Ланса в дом и тут же скрылись, торопливо объяснив, что им нельзя здесь оставаться - тех, кто был в Шатровом городе, разыскивают люди лорда Ирема. Литта сбивалась с ног, пытаясь хоть немного облегчить мальчику страдания, а он хрипел, и кашлял, и плевался кровью. Римкин пытался помочь сестре, но все отчетливее понимал, что это бесполезно. Нужен люцер, нужен хороший врач, но где найдешь врача в такую ночь?.. Надо же было этим остолопам притащить раненного товарища домой вместо того, чтобы доставить его к Белым сестрам или, например, в больницу Рам Ашада! Впрочем, они наверняка боялись, что к утру сэр Ирем арестует всех, кого удастся задержать на улицах, и заинтересуется судьбой раненных погромщиков, а заодно и теми, кто был с ними прошлой ночью. В тот момент Римкин еще не знал, что именно произошло в Шатровом городе, но понимал, что, как только станет известно, что его племянник был ранен во время уличных боев, Лансель окажется в большой опасности. Но выбора не оставалось. "Я пойду за помощью" - сказал он Литте, надевая плащ. Потребовалась помощь нескольких соседей, чтобы наскоро соорудить носилки и отнести Ланса к Белым сестрам. Там же, в Доме милосердия, мальчик и умер - спустя сутки после беспорядков в Нижнем городе. Едва не помешавшийся от горя Римкин подступил с расспросами к друзьям Ланселя, и они, помявшись, рассказали, что Ланса зарубил оруженосец лорда Ирема. Они умоляли никому не говорить об этом и не упоминать, что они были с Лансом в ночь погрома. Римкин обещал, что никому ничего не расскажет. Он прекрасно понимал, что добиваться правосудия бессмысленно. Убийца Ланса - признанный герой войны и, если верить слухам, вообще бастард Валларикса. И если даже друзья Ланса подтвердят, что мальчик не имел при себе никакого оружия и ни на кого не нападал, лорд Ирем скажет, что любой, кто участвует в уличных беспорядках, сам виноват во всех последствиях. Сначала Литта постоянно плакала и вспоминала сына. Потом перестала, но, как постепенно понял Римкин, не из-за того, что ее горе ослабело, а оттого, что оно затаилось где-то глубоко внутри. Литта словно перестала быть собой - на ее месте появилась мрачная, худая женщина с потухшим взглядом. Она больше никогда не говорила о Ланселе, но иногда Римкин слышал, как ночами она ходит взад-вперед по своей комнате - часами напролет, до самого утра. Когда в столице началась "Черная рвота", она, не слушая протестов Римкина, отправилась в Дом милосердия, чтобы помогать сестрам и ухаживать за заболевшими. Больше он ее никогда не видел - все тела погибших от болезни сразу же сжигали во дворе монастыря. Войдя в состав суда, который должен был осудить Крикса за убийство Рована Килларо, Римкин с самого начала ожидал, что рано или поздно кто-то может вспомнить про его племянника. И когда Хорн однажды попросил его зайти к себе и, глядя Римкину в глаза, спросил, имеются ли у него какие-нибудь личные причины ненавидеть Крикса, в лице Римкина не дрогнул ни единый мускул. Он сотни раз проигрывал такую ситуацию в своем воображении, чтобы в решающий момент не дать застать себя врасплох. - Ну, прямо-таки личных нет, а человеческих - хоть отбавляй, - пожав плечами, сказал он. - Не мне вам говорить, что этот человек - авантюрист и лицемер, который не считается ни с кем, кроме себя. И меня дико раздражает то, что большинство людей в упор не видят, что он из себя представляет. Римкин заранее решил, что отрицать свою предвзятость глупо - возражая против очевидных всем вещей, он будет выглядеть, как человек, который что-нибудь скрывает. Вместо этого нужно открыто говорить о своей неприязни к подсудимому, сведя ее к абстрактным впечатлениям. Тогда придраться к нему будет невозможно. Разумеется, считается, что судья должен быть нейтрален, но на деле настоящая нейтральность - вещь недостижимая, так как любые наши впечатления о других людях обязательно окрашены каким-то чувством - антипатией, жалостью, восхищением... Даже такой педант, как Хорн, не может обвинить Римкина в том, что Меченый ему не нравится. Тем более, что Юлиус и сам хорош - Римкин прекрасно знал, что подсудимый вызывал у Хорна сильные, пускай и весьма противоречивые эмоции. Юлиус пристально смотрел на собеседника. - Есть мнение, что ваше отношение к дан-Энриксу связано с тем, что ваш племянник был убит во время беспорядков в Нижнем городе, в которых Меченый участвовал на стороне гвардейцев. Римкин выразительно скривился, давая понять, что он считает напоминание о пережитой их семьей трагедии болезненным и неуместным, но из уважения к своему собеседнику готов ответить на его вопрос. - Тогда логичнее было бы ненавидеть стражу с Северной стены, - сухо заметил он. - Насколько мне известно, большинство людей на улицах поубивали именно они, а Ирем и его гвардейцы подоспели к самому концу побоища. А кто высказывал такое мнение?.. - Во-первых, сам дан-Энрикс. Во-вторых - лорд Аденор. - Что ж, это многое объясняет, - с сардонической улыбкой сказал Римкин. - Заявить, что я использую закон для личной мести - это сильный ход. А у них есть какие-нибудь доказательства? Я сомневаюсь, что между моим несчастным племянником и Меченым можно найти какую-нибудь связь. - Нет, доказательств у них нет, - признал советник Хорн. - Тогда не вижу смысла это обсуждать. - Ну, может, вы и правы. С другой стороны, если дан-Энрикс обвинит вас в злоупотреблении законом и потребует подвергнуть вас допросу, это неизбежно бросит тень на Трибунал. Может, вам стоит взять самоотвод? Римкин почувствовал, как тлеющий в нем гнев в ответ на это слово полыхнул багрово-алым, словно уголь, из которого пытаются раздуть костер. Ну разумеется. Самоотвод!.. Было бы странно, если бы Юлиус Хорн не предложил что-нибудь в этом роде. Сам-то Юлиус наверняка был бы только рад, если бы появился шанс прилично и достойно уклониться от обязанности судить оскорбившего его дан-Энрикса. У этого человека сердце перекачивает не живую кровь, а канцелярские чернила. Римкин откинулся на спинку кресла и непримиримо скрестил руки на груди. - Пусть, если хочет, выдвигает свои обвинения. Мне скрывать нечего, - отрезал он. Даже если его сумеют уличить в обмане и казнят, это не может быть страшнее, чем все то, что ему пришлось вынести из-за дан-Энрикса. Присутствуя, по долгу службы, при магических допросах, Римкин проникся убеждением, что допрос с ворлоком - это, по сути, поединок разумов и воль. И, хотя это чувство было совершенно иррациональным, Римкин втайне верил, что никакой маг не сможет вырвать у него признание, которое лишит его единственного шанса отомстить. - Я не намерен брать самоотвод из-за пустого подозрения. Если Меченый думает, что может воспрепятствовать работе Трибунала с помощью интриг и клеветы, то он жестоко ошибается. Во всяком случае, меня ему не запугать! - Ну что ж, это по-своему резонно, - согласился Юлиус, но Римкину почудилось, что в голосе советника осталась тень сомнения. И, хотя главная опасность миновала, Римкин понял, что по-настоящему рассчитывать на Юлиуса, много лет бывшего его лучшим другом и союзником, больше нельзя. ...Речь Юлиуса явно двигалась к концу, и Римкин подобрался, полностью сосредоточившись на настоящем. - По традиции, прежде чем Трибунал вынесет окончательное решение по делу, мы должны выслушать последнее слово подсудимого, - Юлиус повернулся к Криксу. - Лорд дан-Энрикс, вы хотите что-нибудь сказать?.. Меченый встал. - Да, мэтр Хорн, - ответил он. В повисшей в зале напряженной тишине голос дан-Энрикса казался странно звучным. - Я хочу обратиться к Трибуналу. Римкин нервно стиснул пальцы, пытаясь понять, что он задумал. - При всем моем глубоком уважении к собравшимся, боюсь, что приговор мне вынесет не суд, а моя непереносимость к магии, - так же решительно продолжил Крикс. - Если бы не фамильная особенность дан-Энриксов, весь этот суд выглядел бы по-другому. Найденные трибуналом ворлоки отказываются вести допрос, поскольку это угрожает им самим. Но все мы знаем, что есть средство, позволяющее запереть чужую магию, когда допрашивают человека с мощным Даром. Я говорю про Железный стол. Да, эта мера применялась крайне редко, и, должно быть, никогда еще не применялась к человеку по его собственной просьбе. Но для меня это единственное средство оправдать себя и доказать, что я не совершал того, в чем меня обвиняют. Мне известно, что маги, которых допрашивали на Железном столе, в большинстве случаев умирали или теряли рассудок. Но, по-моему, лучше умереть на Железном столе, чем быть казненным за убийство, которого ты не совершал. Я прошу вас сделать то, ради чего, в конце концов, и существует правосудие: установите истину. Любой ценой. В самую первую секунду Римкин был так сильно ошарашен, что оцепенел от изумления. Потом на него накатил восторг, тут же сменившийся тревогой. В свое время Римкин сделал все возможное, чтобы убедить других судей отправить Меченого на Железный стол, но этим трусам не хватило духа. Римкину пришлось смириться с мыслью, что в своем возмездии дан-Энриксу придется удовлетвориться эшафотом. Но чтобы дан-Энрикс сам, по своей воле предложил Железный стол - такое просто не укладывалось в голове! В голове у Римкина мелькнуло, что припадки, всякий раз случавшиеся с Криксом на допросах, могли быть притворством, но он тут же понял, что скатился до абсурда. Даже если Меченый был выдающимся актером, в этом он не притворялся. Его непереносимость к магии была общеизвестным фактом - ее подтверждали мастера из Академии, Отт много раз упоминал об этом в своей книге, о ней знал судебный маг Викар, считающий допросы в Трибунале "людоедством"... Меченый действительно боялся ворлоков. Но, может, смерти он боялся еще больше?.. Римкин ясно понимал одно: чтобы не дать дан-Энриксу сорваться с крючка, нужно прежде всего понять, чего он добивается. Хочет выиграть время? Ждет спасения от Ирема и императора? Нет, это невозможно. Тянуть время можно разными способами, но едва ли кто-то станет "тянуть время", проверяя, сколько он сумеет простоять на раскаленной сковородке. Нет, похоже, цель дан-Энрикса - не в том, чтобы действительно добиться своего, а в том, чтобы произвести впечатление на Трибунал. Недаром же он выдвинул свое отчаянное предложение только сейчас, в своем последнем слове. - Ваше предложение довольно... необычно, - глухо сказал Хорн, и Римкину почудилось, что его голос дрогнул. - Нам потребуется время, чтобы обсудить его между собой и принять какое-то решение. Я прошу всех оставаться на своих местах и соблюдать порядок. Трибунал удаляется на совещание. Конвой, выведите обвиняемого. Глядя, как охрана провожает арестанта к небольшой двери, ведущей в смежный зал, а Юлиус в мрачной задумчивости смотрит ему вслед, Римкин уверился, что Меченый нацелился на Хорна. Крикс рассчитывал, что Юлиус будет рассуждать примерно так: если какой-то человек, имея непереносимость к магии, требует допросить его на Железном столе, значит, он верит в собственную правоту. Отказать ему в этой просьбе и приговорить его к казни Юлиус не сможет - будет мучить себя мыслью, что ошибся и отправил на эшафот невиновного. Но и послать невиновного человека на Железный стол, где он наверняка сойдет с ума или умрет, Хорну будет не так-то просто. Крикс хочет выбить его из колеи, заставить усомниться в своей правоте - ведь Хорн как раз из тех людей, кто убежден, что всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимого. Как жаль, что Юлиус не понимает, что избыточная щепетильность - это тоже слабость, на которой при желании очень легко сыграть. А хуже всего то, что остальные судьи тоже могут испугаться, что дан-Энрикса начнут воспринимать, как мученика. Ведь симпатии толпы изменчивы. Воображение толпы всегда раскалено, она охотно поддается очарованию любого яркого и необычного поступка. Вчера они были уверены, что Меченый - ничтожество и лжец, но сейчас они уже думают - "а что, если он правда невиновен?..", и ничто не помешает им со временем вообразить его трагическим героем и возненавидеть тех, кто послал его на мучения и смерть. "Ну уж нет!.. - подумал Римкин, стискивая зубы. - Если ты думаешь, что Хорн объявит тебя невиновным по причине "недостаточности доказательств", то ты очень ошибаешься!.. Я этого не допущу. Клянусь Создателем, ты у меня получишь то, о чем просил - а я приду полюбоваться, как тебя положат на Железный стол!" - Я просто не могу поверить, что он отказался от побега ради этого, - сидевший рядом с Лейдой Ирем говорил почти беззвучно, но ярость в его голосе резала, как нож. - Мне стоило бы показать ему, как выглядел последний маг, которого допрашивали таким способом. Они превратят его в пускающего слюни идиота. Хеггов рог, какой же он осел!.. Гнев Ирема вызвал у Лейды вспышку ответной злобы, но она постаралась успокоиться. Что толку злиться и срываться друг на друга? И потом, за злостью Ирема было не так уж трудно разглядеть его отчаяние. - Он Эвеллир, - сказала она сухо. - Если я не ошибаюсь, мы сошлись на том, что Крикс будет делать то, что он считает нужным, а мы должны поддерживать его, и, что еще важнее, не мешать ему. Ни один полководец не сумеет выиграть сражение, если его воины начнут спорить с ним о стратегии и тактике. Крикс должен принимать решения, а остальные - подчиняться. Это не ему, а нам придется отказаться от собственных представлений о правильном и неправильном. - Допустим. Ну а если суд откажется исполнить его просьбу и пошлет его на эшафот? Лейда медленно покачала головой. - Не думаю. Помнишь, Викар рассказывал о том, как Римкин приходил к нему домой и уговаривал его помочь с допросами?.. Уверена, что Крикс прекрасно знает, как советник Римкин наслаждался этими допросами. Я думаю, вся эта речь была рассчитана на Римкина. Теперь, когда у этого ублюдка появился шанс отправить Крикса на Железный стол, он ни за что на свете не позволит остальным его казнить. Ирем пожал плечами и прикрыл глаза. Рыцарь молчал так долго, что Лейда уже решила, что он ничего больше не скажет, но пару минут спустя он неожиданно сказал: - Может быть, мне стоило убить Седого раньше, чем он втянул Рика в это дерьмо. Лейде внезапно стало его жаль. Глядя на его потемневшее, усталое лицо, Лейда пыталась подыскать какие-то слова, чтобы выразить Ирему сочувствие, но так и не успела ничего сказать, так как висевший в зале гул сменился напряженной тишиной - судьи вернулись на свои места. Посмотрев на бледного, измученного Хорна, Лейда сразу поняла, какое именно решение принял Трибунал, и все равно, при каждом слове Хорна ей казалось, будто в ее сердце проворачивают нож. - Обсудив просьбу лорда дан-Энрикса, суд пришел к выводу, что ходатайство подсудимого должно быть удовлетворено. Мы поручаем магам из Совета Ста допросить лорда дан-Энрикса на Железном столе и выяснить истинные обстоятельства гибели Килларо. Магические допросы будут продолжаться вплоть до установления полной и ясной картины этого события, или же вплоть до смерти подсудимого. В интересах правосудия, любые контакты лорда дан-Энрикса с посторонними отныне прекращаются. Он поступает в распоряжение судебных магов Трибунала. Попытки установить какую-либо связь с лордом дан-Энриксом будут рассматриваться, как воспрепятствование правосудию, и наказываться соответствующим образом. - Юлиус на мгновение прикрыл глаза, а потом в нарушение всех правил опустился в кресло и закончил совсем тихо, совершенно не судейским тоном - Стража, уведите подсудимого. * * * В этом трактире Браэн еще никогда не был - а вот Тен, похоже, был здесь частым посетителем. Во всяком случае, задерживаться у порога он не стал, а решительно пересек весь зал, нацелившись на дальний столик у стены. Рухнув на лавку, вор с наслаждением стащил с себя кольчугу, сбросил пропотевший поддоспешник и откинулся на стену, как на спинку кресла. - Кишки застудишь, - буркнул капитан. Тен покосился на него и криво ухмыльнулся, явно сбитый с толку этой неожиданной заботой. - Здесь тепло, - ответил он. Сев рядом, Браэн понял, в чем тут дело - с противоположной стороны к стене, похоже, примыкала кухонная печь. Вор помахал рукой трактирщику и, не вступая в разговоры, показал ему два пальца. Тот кивнул, а Браэн окончательно уверился, что его спутник был тут частым гостем. Две массивные пивные кружки появились перед Браэном и Теном быстро, как по волшебству. Браэн лениво подумал о том, что в таком месте, где трактирщики водятся с "сумеречниками" и понимают друг друга без слов, стражнику вроде него самого вполне могли насыпать в пиво сонный порошок или чего-нибудь похуже. Но всерьез беспокоиться о чем-то было лень. Браэн вытянул гудящие ноги под столом и наконец-то разрешил себе почувствовать, как он устал. Шутка ли, целый день на ногах. Сначала они охраняли ратушу, потом сдерживали выплеснувшуюся на улицу толпу, предотвращали беспорядки, разнимали драки... За этот беспокойный и ужасно долгий день Браэн почти забыл, с чего все началось, но сейчас вспомнил суд - и снова ощутил противный холод в животе. - Я все равно не понимаю, для чего он это сделал, - вздохнул он. Тен, судя по всему, думал о том же самом, потому что отозвался тут же, не пытаясь уточнить, о чем говорит Браэн. - Помирать не захотел, наверное, - угрюмо буркнул он. - А вообще-то, мне без разницы. Ниру взглянул на Тена с изумлением. - Но он же ваш приемный брат. Тебе совсем нет дела, что с ним будет дальше? - Мне до него столько же дела, как ему - до нас, - отрезал вор. - С тех пор, как он вернулся в город, он хоть раз зашел проведать Арри и Тиренна? Браэн пожал плечами. - Притом, что в этом городе полно людей, считающих его своим врагом? После того, как Отта ткнули в бок ножом?.. Отличное бы вышло проявление заботы. - Ах, ну да, конечно... Если бы не "истинники", Меченый бы со всех ног помчался навещать Тиренна с Арри, - осклабился собеседник, даже не пытаясь скрыть издевку в голосе. - Он же всегда был таким заботливым братом!.. Когда он все бросил и уехал на войну, он даже не подумал, что с нами будет. Когда маму забрали в госпиталь, а мы не знали, где достать поесть, и Арри так ревел, что мы не могли спать всю ночь - где он тогда был, твой Крикс?.. Браэн слегка опешил от такой трактовки. - Но не мог же он остаться в городе после того, как он пошел против мессера Ирема и помог Льюберту сбежать, - возразил он. - Вот именно. Если бы он действительно считал нас своей семьей, он думал бы прежде всего о нас, а не о Льюберте, - процедил Тен. - Знаешь, что хуже всего в Меченом? Сначала он делает что-нибудь такое, что ты начинаешь верить в то, что ты для него очень важен... что ради тебя он готов на что угодно. Но на самом деле он готов на что угодно для кого угодно. И ты понимаешь это слишком поздно, когда уже начал ему доверять и полагаться на него. Когда он появился и начал вести себя так, как будто мы действительно были его семьей, я, как последний идиот, поверил, что теперь он всегда будет рядом и никогда нас не подведет. - Тен рассмеялся, но глаза у него были злыми. - Глупо, да?.. Казалось бы, после всего, что с нами было, можно было бы понять, что в жизни можно полагаться только на себя. Уж ты-то знаешь, каково нам было жить в столице до тех пор, пока не появился Крикс. Я совсем было научился относиться к людям так, как они этого заслуживают, но потом внезапно появился он, и все опять запуталось. Я думал, что теперь все будет по-другому. А потом... - Может быть, хватит ныть? - перебил Браэн, скрестив руки на груди. - Вот за что я ненавижу "сумеречников" - вечно вы обвиняете в своих поступках всех подряд. Меченый уехал из Адели с одним мечом на поясе, а вам оставил дом, работу у папаши Пенфа и вполне устроенную жизнь. Откуда он мог знать, что в городе начнется "рвота"?.. И потом, в Кир-Кайдэ, он не забывал о вас и посылал вам деньги. - Нам были нужны не деньги, - запальчиво сказал Тен. - Нам был нужен старший брат, который мог бы позаботиться о нас. Браэн покачал головой. - Если хочешь мое мнение, то это Арри и Тиренну требовался человек, который мог бы позаботиться о них, а тебе нужен был только предлог, чтобы опять заняться воровством, - отрезал он. - Ты, вообще-то говоря, не самый худший среди "сумеречников", которых я видел. Но в определенном смысле все вы одинаковы - не можете не потакать собственным прихотям и постоянно переваливаете с больной головы на здоровую. Очень удобно - делаешь все, что тебе вздумается, ни перед кем не отвечаешь, не приходится ни с кем считаться. А когда закономерно вляпываешься в какое-то дерьмо, то всегда можно предаваться жалости к себе и думать, что такого никогда бы не случилось, если бы жизнь не была такой жестокой и несправедливой. Тен с ненавистью посмотрел на стражника. - Слушай, Ниру! Я, конечно, благодарен за твою сегодняшнюю помощь, но не надо читать мне нотаций и совать свой нос в мои дела. Откуда тебе знать, может, на моем месте ты бы делал что-нибудь похлеще. Браэн хмыкнул. - Вот об этом я и говорю. Ты думаешь, что можешь обвинять кого угодно в чем угодно, и что это просто честно - ты же говоришь, что думаешь, что тут плохого? Но не приведи Создатель, если кто-то будет честен в отношении тебя. Тен так резко опустил на стол пивную кружку, что пиво перехлестнуло через край. - Я же сказал, хватит читать мораль!.. Отчитывай Тиренна с Арри, если они тебе это позволяют, а ко мне не лезь. Надеюсь, ты не для того сегодня выручил меня, чтобы теперь наставить на путь истинный? Это было бы слишком глупо даже для тебя. Тен явно пытался вывести его из равновесия, но именно из-за того, что намерения собеседника были уж слишком очевидны, Ниру не почувствовал ни тени раздражения. - Да, это было бы нелепо, - согласился он, спокойно отхлебнув из своей кружки. Судя по лицу Тена, вор буквально разрывался между любопытством и досадой, но в итоге любопытство победило. - Так какого Хегга тебе было нужно? Почему ты мне помог?.. - спросил он хрипло. - Хочешь, чтобы я тебя вывел на Хорька?.. Ниру шевельнул бровями. - На кого? - спросил он с изумлением, не сразу осознав, что Тен говорит про знаменитого скупщика краденных вещей. - Ах, да... Нет, знаешь, это не ко мне. Я всегда думал, что, если стража начинает отпускать одних преступников, чтобы добраться до других, закону в городе конец. - Прямо-таки конец? - с сарказмом спросил Тен, не хуже Ниру знающий, как часто совершаются такие сделки. - Прямо-таки да, - отрезал капитан, проигнорировав его иронию. Тен раздраженно фыркнул. - Тогда что тебе от меня нужно?.. Браэн с раздражением пожал плечами. - Ничего мне от тебя не нужно. Да и вообще, я сделал это не ради тебя, а ради Арри. Не хочу, чтобы он всю оставшуюся жизнь винил себя за то, что притащил тебя домой. Браэн поморщился. - ...Несколько месяцев назад он проболтался, что вы с ним встречались в городе. - На лице Тена явственно читалось "Вот трепло!". - Я, разумеется, заставил его пообещать, что он больше не станет с тобой видеться, но вообще-то трудно было ожидать, что он сумеет удержаться. - Браэн сделал паузу, чтобы набраться твердости и в первый раз словами выговорить то, о чем он раньше никогда не позволял себе даже отчетливо подумать. - Арри мне почти как сын. Или, по крайней мере, как племянник, - сбился Браэн, усомнившись, что имеет право на такие громкие слова. Тоже еще, "отец" нашелся. Еще неизвестно, что подумал бы об этом Арри, если бы мог слышать, что он здесь болтает... - Не хочу, чтобы парень всю жизнь считал, что ты попал на каторгу не потому, что воровал, а потому, что он тебя подвел. - Он сам сказал, что в доме никого!.. - с досадой сказал Тен. И, хотя положение было не очень-то веселым, Ниру, не сдержавшись, ухмыльнулся. - Ну конечно. Вся проблема в том, что ты невовремя зашел домой... Ну а теперь давай поговорим серьезно. Я сказал, что мне от тебя ничего не нужно, но это не совсем верно. Я хочу, чтобы ты оставил Арри в покое. Ты выбрал себе такую жизнь, какую ты хотел, но я не допущу, чтобы ты втягивал в это дерьмо своего брата. - Никого я ни во что не втягивал! - заорал Тен. И, осознав, что на них оборачиваются другие посетители, продолжил злым, свистящим шепотом. - Ты что, решил, что я пытаюсь сделать его вором?.. Ничего подобного! Браэн кивнул. - Я знаю. Думаешь, стал бы я тут с тобой беседовать, если бы думал по-другому?.. Когда Арри рассказал про вашу встречу, я, конечно, постарался выяснить, что ты ему наплел. Я понял, что Арри, по существу, не представляет, чем ты занимаешься, и думает, что это что-то вроде увлекательной игры, да еще и такой, которая приносит много легких денег. Он даже начал мне доказывать, что в том, чтобы украсть что-нибудь у плохих людей, торговцев краденным или люцером, нет ничего страшного, что ты, в каком-то смысле, восстанавливаешь справедливость, как и городская стража... и тому подобный бред, в который может верить разве что ребенок. Но я не позволю тебе продолжать морочить ему голову и вместе с ним проматывать свои ворованные деньги. Считай это моим первым и единственным предупреждением. Играть и воровать ты, разумеется, не перестанешь, но хотя бы делай это где-то в другом месте. Подумай о брате. Или, если ты не понимаешь, что ты портишь ему жизнь, подумай о самом себе. Вплоть до сегодняшнего дня я еще никогда не нарушал закон. Но, если ты еще хоть раз появишься на Винной улице, я лично сверну тебе шею. Понял?.. Судя по его лицу, Тену до смерти хотелось послать Браэна куда подальше. Но он промолчал - уж слишком было очевидно, что Ниру не шутит. Браэн несколько секунд молчал, давая собеседнику возможность возразить, а потом удовлетворенно кивнул и сунул руку в кошелек. - Не надо, - буркнул Тен. - С хозяином я разберусь. Я постоянный посетитель, он запишет на мой счет. - Не стоит, - сухо сказал Браэн. Вытряхнул на стол две медные монетки, неспеша собрал снятые Теном наручи, кольчугу и круглый шлем с болтающимися нащечниками, и неторопливо пошел к выходу. * * * Крикс тяжело опустился на скамью, растирая запястья – не столько потому, что руки занемели от наручников, сколько чтобы чем-то занять внимание и не смотреть на возвышающийся в нескольких шагах Железный Стол. Крикс помнил, что увидел его впервые лет в двенадцать, когда только-только стал оруженосцем лорда Ирема и в первый раз сопровождал сеньора при обходе Адельстана. В тот раз Железный Стол не вызвал у него никаких чувств, кроме обычного мальчишеского любопытства. Он внимательно разглядывал начертанные на блестящей, темной металлической поверхности магические символы, а потом, улучив момент, когда Ирем смотрел в другую сторону, провел ладонью по холодной, гладкой и блестящей, словно зеркало, поверхности стола – за что мгновенно получил по руке от обернувшегося рыцаря. Наверное, поэтому он и решил, что странное, едва заметное покалывание в кончиках пальцев, только что касавшихся холодного железа, ему просто померещилось. Когда он стал постарше и успел по-настоящему осознать назначение Железного Стола, он стал казаться Криксу исключительно зловещим. Когда он оказывался рядом с ним, ему казалось, что от металлической плиты тянуло холодом – впрочем, скорее всего, дело было в том, что в подземелье Адельстана, где стоял Железный Стол, и так было не жарко. В дни допросов комната должна была обогреваться с помощью переносных жаровен, но на памяти дан-Энрикса на Железном Столе никого не допрашивали – магов и так было мало, а уж ситуации, когда какой-то маг, нарушивший закон, попадал в руки правосудия, можно было пересчитать по пальцам. Тем не менее, ремни и цепи, предназначенные для того, чтобы удерживать арестанта, вызывали в Криксе чувство отвращения. Однажды он заметил, что Железный стол всегда был абсолютно чистым, будто бы с его поверхности только что стерли пыль, хотя трудно было представить, чтобы кто-нибудь из слуг с подобным рвением ухаживал за вещью, которой никто не пользовался. Крикс спросил об этом Ирема и убедился, что Железный стол действительно никто не чистил и не протирал – к нему, как и к любым созданным Альдами вещам, просто не приставала грязь. Когда дан-Энрикс услышал об этом, ему показалось, что он падает с огромной высоты. - А эти цепи? Их тоже сделали Альды?.. – спросил он, едва шевеля языком от стиснувшего сердце ужаса. - Нет, конечно, что ты мелешь, - грубовато отмахнулся Ирем. – Их приделали уже потом. Его нашли в Подземном городе еще при Энриксе из Леда. Наши маги долго изучали Стол, но так и не смогли установить, зачем он нужен. Единственное, что не вызывало никаких сомнений – это то, что Стол блокирует любую магию того, кто к нему прикасается. - Надо было оставить его там, где он стоял, - угрюмо сказал Крикс. Ирем тогда просто пожал плечами, как всегда, когда показывал, что не намерен снисходить до спора, и что Крикс когда-нибудь перерастет свою категоричность точно так же, как свои пятнадцать лет. Но дан-Энрикс точно знал, что, что бы там ни думал Ирем, в этот раз прав он, а вовсе не его блестящий сюзерен с его немалым опытом и острым, словно лезвие ножа, умом. Вещь, созданную Альдами, нельзя было использовать подобным образом. Никакие прагматичные соображения не могли оправдать такого надругательства. В тот день, помимо отвращения, Железный стол пробудил в Криксе чувство тайной жалости. Увы, сейчас он вызывал у него только страх. - Хотите вина? – сочувственно спросил молодой маг – наверняка даже не маг, а подмастерье или кандидат, еще не завершивший обучение. Он уже был в допросной, когда стража привела дан-Энрикса сюда и расковала, сняв с него наручники. Крикс до сих пор не понимал, зачем понадобилось сковывать ему руки для того, чтобы спуститься на два лестничных пролета. Настоящая допросная располагалась тремя этажами выше, но, когда Железный Стол доставили из Адельстана, обнаружилось, что занести его куда-нибудь, кроме подвала, находившегося под фундаментом тюрьмы, совершенно невозможно – лестницы и коридоры верхних этажей были для него слишком узкими, даже если бы кому-то захотелось надрываться и тащить тяжелый Стол наверх (а Меченый подозревал, что эта мысль отнюдь не вызывала у его тюремщиков энтузиазма). Так что проводить магический допрос предстояло в атмосфере, здорово напоминавшей его худшие кошмары про Кир-Рован. Меченый спросил себя, почему маги не хотели подождать хотя бы до утра. То есть, конечно, здесь, в подвале, дня и ночи не существовало, но сознание того, что дело происходит поздним вечером, добавляло происходящему какой-то дополнительной и совершенно лишней омерзительности. Палачи Дарнторна тоже всегда приходили по ночам, и Меченый не мог отделаться от ощущения, что, когда дверь, через которую его ввели в этот подвал, снова откроется, он обязательно увидит тонкую улыбку Музыканта и тупую рожу Понса. Подмастерье мага между тем сноровисто открыл бутыль вина. - Выпейте, монсеньор. Вам станет легче. - Паршиво выгляжу, да? – усмехнулся Крикс. Помедлив, юноша кивнул. - Вы очень бледный. У вас даже губы посинели. Давайте я налью вам «Пурпурного сердца», монсеньор. Тем более, что меня, вообще-то, именно за этим сюда и послали. Подготовить помещение и проследить, чтобы вы тоже подготовились к допросу. Видите, тут все необходимое – вино, люцер, белобородка, лисья мята… Меченый с трудом удержался от язвительного замечания, что накачивать его люцером и белобородкой следовало бы заранее, пока он находился в своей камере, а не в этом похожем на могильный склеп подвале, в нескольких шагах от матово блестевшего при свете факелов Железного стола. Но, с другой стороны, назначенные Трибуналом маги могли бы вообще не забивать себе голову самочувствием арестанта. И то, что они все-таки решили позаботиться об этом, пусть даже довольно неуклюже, все-таки заслуживало благодарности – хотя сейчас, когда его буквально выворачивало наизнанку от тоскливой обреченности и ужаса, мысль о какой-то благодарности своим мучителям вызывала яростный протест. - Ну что ж… это очень любезно, - нехотя заметил Меченый, взяв у собеседника вместительную кружку, которую тот наполнил до краев. Кружка явно прибыла в тюрьму прямиком из ближайшего трактира, где в такие кружки наливали пиво, сидр или восхитительный, густой и темный, как смола, антарский эль. Поднеся ее к губам, дан-Энрикс вдруг почувствовал, что ему не хватает пышной пенной шапки. Это неожиданное и бесхитростное ощущение ослабило терзающее его чувство страха. - Дело не в любезности, - очень серьезно отозвался его «виночерпий». – Они вас боятся. Меченый приподнял брови. - Почему?.. Железный стол блокирует любую магию. - Теоретически – любую, - согласился юноша. – Но ведь до сих пор при помощи Железного стола допрашивали только Одаренных. И никто доподлинно не знает, сможет ли Железный стол обезопасить дознавателей от вас и вашей магии. А те, кто имел с вами дело в прошлый раз, успели здорово перепугать всех остальных. Я говорю вам – они до смерти боятся. Это точно. «Потрясающе! Одни измученные, до смерти запуганные люди мучают другого до смерти напуганного и измученного человека – просто потому, что ни у кого из них нет выбора. Олварг был бы в восторге. Эта шутка совершенно в его вкусе» - саркастически подумал Крикс. Пока он сосредоточенно и мрачно пил свое вино, молодой маг переминался с ноги на ногу, глядя на арестанта с непонятным выражением. Поняв, что парень не решится сам заговорить о том, что не дает ему покоя, Крикс опустил кружку. - Что-нибудь еще?.. – поинтересовался он, стараясь, чтобы это прозвучало ободряюще, а не нетерпеливо – хотя в таком состоянии, в котором находился Меченый, присутствие любого человека действовало на его натянутые нервы, как скребущий по тарелке нож. - Нет, ничего, - смешался тот. А потом, неожиданно решившись, выпалил – Я не знаю, важно для вас это или нет, но я хотел сказать, что я вам верю. - В то, что я не убивал Килларо? - Да, и в это тоже; но не только. Я хочу сказать, я верю, что вы говорили правду. И про Олварга, и… вообще про все. Не знаю, важно это или нет, но я… - Да, - перебил дан-Энрикс, ощутив, как внутри медленно разливается тепло. И, хотя он опорожнил уже полкружки, на сей раз он был уверен, что вино тут совершенно ни при чем. – Да, это очень важно. Собственный голос показался ему сдавленным и хриплым. Меченый уже не помнил, когда он в последний раз плакал от обиды, разочарования или от горя – кажется, это случилось с ним в далекой юности – но то, в чем ощущалась красота и сила Тайной магии, будь то звуки гаэтана, голоса в Поющем зале или описание какого-нибудь поразившего его поступка в книге или в песне, всегда могло взволновать его до слез. Даже сейчас, когда он чувствовал себя опустошенным и буквально выжженным усталостью и страхом, он ощутил отголосок этого волнения. Подумать только – этот незнакомый, совершенно посторонний человек считает его Эвеллиром. Если ему вообще нужна была еще какая-то причина, чтобы сражаться до конца, то такая причина во плоти стояла перед ним. - Спасибо, - сказал Крикс. Пару секунд оба молчали, и торжественную тишину не нарушало ничего, кроме потрескивания нескольких факелов. Потом дан-Энрикс вспомнил, что в подвал должны вот-вот спуститься дознаватели, и тяжело вздохнул. - Ладно, не будем терять времени. Давай сюда люцер. При виде заходивших в подземелье магов Меченый почувствовал, что его губы раздвигает идиотская улыбка. - Добрый вечер, господа! Вас что-то задержало? Я уже начинал беспокоиться, – веселые, развязные слова слетали с губ помимо его воли. Где-то в глубине души даже сейчас звучал настойчивый, серьезный голос, говоривший, что ему следует держать себя в руках и, прежде всего, прикусить язык, но смесь крепчайшего тарнийского вина, белобородки и люцера, растворенная в его крови, была сильнее этой мысли. «Всеблагие Альды, как я пьян» - подумал Меченый той своей частью, которая сохраняла способность наблюдать происходящее со стороны. - Здравствуйте, монсеньор, - вежливо отозвался главный дознаватель – седой, худощавый человек с внимательными, очень темными глазами. Потом он кивнул мальчишке, помогавшему ему готовиться к допросу. - Молодец. Отличная работа. Меченый взмахнул рукой – изящным, царственно-небрежным жестом, который он ни за что не повторил бы в трезвом виде. - О, поверьте, мэтр, он и вправду сделал все, что мог, - заверил он, хотя прекрасно знал, что дознаватель обращался не к нему. Стоявшие у двери стражники переглянулись. - Помогите принцу встать, - велел им маг, правильно оценивший состояние дан-Энрикса. Меченому действительно казалось, что все его кости стали мягкими, как воск, но он из чистого упрямства мотнул головой. - Не надо… Я вполне способен обойтись без посторонней помощи, - заметил он. И, подтверждая слова делом, тяжело поднялся на ноги и, почти не шатаясь, подошел к Железному столу. – Будьте любезны, снимите рубашку и колет, - распорядился маг, прежде чем Меченый успел улечься на Железный стол. Меченый умудренно покивал и, сев на край Стола – поскольку ноги его уже не держали – стал возиться с завязками колета. Когда он расположился на столе, спину обожгло леденящим холодом. Этот холод пробивался даже через опьянение и вызванную зернами люцера эйфорию. Чтобы заблокировать любую магию, достаточно было касаться Железного стола хотя бы миллиметром кожи, но маги Трибунала, разумеется, решили перестраховаться. Пока маги деловито закрепляли все ремни, которым предстояло удерживать арестанта в неподвижном положении, а Меченый раздумывал, согреется ли ледяной металл хотя бы через несколько минут, или ему предстоит наслаждаться этим ощущением до окончания допроса, у двери произошел небольшой переполох. Какой-то человек, по-видимому, добивался разрешения войти, а растерявшиеся стражники не знали, что им делать. Глава судебных магов раздраженно обернулся и шагнул к двери. - В чем дело? Кто посмел мешать работе Трибунала? - Господин магистр, там советник Римкин, - пояснил охранник. – Он… он требует, чтобы его впустили. - Что за ерунда! – сердито сказал маг. – Ладно, откройте дверь. Надо узнать, что ему нужно. А вы стойте здесь и следите, чтобы он оставался по ту сторону двери. Внутрь не пропускать, понятно?.. Его нам здесь только не хватало. Дверь зловеще заскрипела и открылась. - В чем дело, господин советник? – холодно и неприязненно спросил судебный маг. - Как представитель Трибунала и член городского капитула, я имею право присутствовать при допросе заключенного, - расслышал Крикс. Он повернул голову, насколько позволял охват налобного ремня, и постарался разглядеть Эйварда Римкина, но спина ворлока и плечи стражников полностью закрывали от него дверной проем. - Исключено, - отрезал маг. – Чем меньше людей присутствует при допросе, тем легче нам работать – чувства и эмоции других людей мешают ворлоку настроиться. А вы, советник, резонируете очень сильно. Если бы мы получили извещение, что здесь должен присутствовать кто-то из судей, то я попросил бы Трибунал направить к нам кого-нибудь другого. Юлиуса Хорна, например. Но нас вообще никто не извещал, так что и говорить тут не о чем. Я требую, чтобы вы немедленно ушли. - Вы не имеете права… - возмущенно начал Римкин. - Ошибаетесь, - перебил маг. – И обещаю – если вы немедленно не удалитесь, я буду рассматривать ваши действия, как воспрепятствование правосудию. И я добьюсь, чтобы Трибунал разобрался в этом деле. Мой друг, мэтр Викар, к примеру, убежден, что у вас имеются личные причины ненавидеть подсудимого. - Ваш друг… Ну разумеется, - голос советника звучал язвительно, но Меченый готов был биться об заклад, что это не насмешка и даже не бешенство. Советник был в отчаянии. Надо полагать, он был в отчаянии со дня приговора – когда он пришел к себе домой, и торжество одержанной победы выгорело в нем дотла, сменившись чувством страшной пустоты. И осознанием того, что ненависть и жажда мести все это время были только способом заполнить эту пустоту, сбежать от своей боли и от ужасающего, непосильного для человека одиночества. Крикс спросил себя, почему ворлок, говоривший с Римкином, со всей своей магией не чувствует того, что так отчетливо осознает он сам. «Останови его! - подумал Крикс. – Пожалуйста, останови его. Меня он не послушает. Ты что, не понимаешь, что с ним происходит?..» Римкина давно уже не связывало с жизнью ничего, помимо его ненависти. И он пришел сюда, цепляясь за свою бессмысленную месть, поскольку он надеялся, что то, что придавало ему силы столько лет, поддержит его и на этот раз. Если сейчас он выйдет из тюрьмы, к утру Эйварда Римкина наверняка не станет. - Дайте ему войти, - не выдержав, вмешался Крикс. – Какая разница?.. Кому он может помешать? Маг едва заметно вздрогнул, но не обернулся. - Отойдите от двери, советник, - приказал он Римкину. Дверь с грохотом захлопнулась, а дознаватель несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, проделывая хорошо знакомое дан-Энриксу дыхательное упражнение, а после этого примерно с полминуты молча смотрел на горящий факел, чтобы успокоиться и сконцентрировать свое сознание перед работой. - Начинаем, - сухо сказал он своим помощникам. Первое прикосновение ворлочьей магии было практически неощутимым. На какую-то секунду Меченый даже поверил, что на этот раз все будет по-другому. Может быть, именно его магия, которую сейчас гасил Железный стол, была причиной всех его страданий, а теперь, когда этой защиты больше нет, дело пройдет достаточно легко?.. – подумал он. Но тут же понял, что ошибся. Просто дознаватели, не знающие, чего можно ожидать от арестанта, действовали очень осторожно, с издевательской неторопливостью. Дан-Энрикса затошнило. - Монсеньор, пожалуйста, попробуйте сосредоточиться. Думайте о том дне, когда погиб Килларо, - сказал ему тот самый маг, который выставил за дверь Эйварда Римкина. – Я буду задавать вопросы, а вы постараетесь не отвлекаться на свои ощущения и будете вслух рассказывать о всем, что вспоминаете. Если почувствуете, что теряете сознание – дайте мне знать. Мы временно прервемся. Несмотря на чувство тошноты и нарастающее головокружение, Меченый не сумел сдержать улыбку. - Вас инструктировал Викар, – предположил он утвердительно. - Нет, монсеньор. Мэтр Викар – мой ученик. Но он отправил мне письмо с просьбой прибыть в столицу и заняться этим делом. А теперь давайте, все-таки, вернемся к гибели Килларо… На суде вы говорили, что преследовали Призрака. - Да, - ответил Крикс, хватая воздух ртом и давя нарастающую панику. Он чувствовал, как нити чужой магии, словно ползучее растение, медленно обвивают его мозг. – Я ранил его в спину… и потом, когда я за ним гнался, нож был у меня в руке… я почти ничего не видел… Сердце у Меченого колотилось все быстрее. Ему не хватало воздуха. Свет от единственного факела, который находился в поле его зрения, сделался совсем тусклым, а потом померк. - Мессер… мессер, вы меня слышите?.. Криксу пришлось сделать над собой немалое усилие, чтобы заставить себя вынырнуть из безопасной темноты и открыть глаза. Маг удрученно покачал головой, а вслух спросил: - Где вы сейчас находитесь? Дан-Энрикс выразительно поморщился. - Я что, по-вашему, уже совсем сошел с ума?.. - Мессер, пожалуйста, ответьте на вопрос. - В подвале городской тюрьмы, - со вздохом уступил дан-Энрикс. - Спасибо, монсеньор. Когда вы сказали, что у вас в руке был нож, вы повторяли то, что говорили на суде. Но вы не вспоминали. Я даже сказал бы, что вы изо всех сил мешали себе вспоминать. Но мне нужны не мысли, а воспоминания. Давайте попытаемся еще раз. …Валларикс наклонился над кроваткой и тихонько поцеловал в лоб спящего принца. Кеннерикс был слишком взволнован новостью о предстоящем путешествии, поэтому, когда настало время спать, попеременно заливался громким смехом и капризничал. Казалось, что он вовсе не заснет, но, разумеется, силы у него кончились даже быстрее, чем обычно, и сейчас он крепко спал, приоткрыв рот и обнимая сбившееся в кучу одеяло. Император осторожно накрыл Кеннета свободным краем одеяла. Подавил тяжелый вздох. Сознание того, что его сын и королева – вместе с нерожденной дочкой – покидают город, вызывало ноющую боль в груди. За эти восемь лет Валларикс никогда не расставался с женой больше, чем на несколько часов. Но император знал, что поступает правильно. Седой и Крикс наверняка одобрили бы такой шаг. Чем бы ни кончилось сражение за город, кто-то из потомков Энрикса из Леда непременно должен выжить. Даже если мир, который они знали, будет полностью разрушен, на обломках этого разрушенного мира все-таки должны остаться люди, которые станут символом надежды и – кто знает? – может быть, когда-нибудь смогут сплотить вокруг себя других и снова бросить вызов силе Темного Истока. Император постарался отогнать подальше мысль, что это самообольщение – если случится так, что Олварг победит, сплачивать будет уже некого и незачем. Не зря же это называется Последней Битвой… Нет. Если на свете вообще может быть что-нибудь окончательное – то это уж точно не победа Темного истока. «Сделай все, что можешь – и еще немного. И тогда все будет хорошо», как любил повторять Седой. Валларикс всегда старался следовать этому правилу, и успел свыкнуться с сознанием того, что верное решение почти всегда сопряжено с какой-нибудь тяжелой жертвой. Но теперешняя жертва представлялась ему самой трудной в его жизни – расстаться с Алирой и детьми было не проще, чем с мясом оторвать кусок от собственного сердца. Впрочем, глупо жаловаться – Крикса следование излюбленному правилу Седого вынудило согласиться на Железный стол. Валларикс еще с минуту посмотрел на спящего наследника, а потом тихонько вышел, напоследок поправив фитиль в уютной прикроватной лампе из оранжевых, желтых и розовых фигурных стекол (не забыть сказать прислуге, чтобы уложили этот небольшой ночник с другими вещами принца – Кеннерикс засыпал при его свете с тех самых пор, как сделался достаточно большим, чтобы оставаться одному в отдельной спальне). Император с удовольствием бы посидел рядом с кроватью сына, как когда-то – много лет назад – сидел у изголовья маленькой Элиссив, но он знал, что времени осталось совсем мало, и Алира уже ждет его. - …Мессер, где вы сейчас находитесь? Дан-Энрикс сдвинул брови, пытаясь понять, чего от него хочет этот седой человек, встревоженно смотревший на него сверху вниз. Меченый посмотрел на темный потолок, перевел взгляд на прикрепленный к стене факел. Ах, ну да. - Мне надоели ваши глупые вопросы, - мрачно сказал он. - Пожалуйста, - с нажимом повторил судебный маг. - Эта крысиная дыра – подвал тюрьмы при ратуше, - вздохнув, ответил Крикс. И, уже зная, что последует за этим, досказал – Сегодня второе марта. Мое имя – Крикс дан-Энрикс, я племянник императора. А вы – зануда, - хмыкнул он, посмотрев на озабоченное и печальное лицо своего собеседника и неожиданно почувствовав желание как-нибудь разрядить обстановку. И охота бывшему наставнику Викара понапрасну изводить себя?.. Но маг не улыбнулся. - Спасибо, монсеньор, - сказал он точно так же, как говорил шесть или семь раз до этого. – Попробуем еще раз. …Два крогга выскользнули из-за ближайшего острова, темные и бесшумные, как призраки. На взгляд стоящего на носу «Зимородка» Отта зрелище было очень красивым – словно два прекрасных черных лебедя, скользивших по спокойному ночному морю. Интересно, кто-то уже сравнивал плывущий в темноте корабль с черным лебедем? – подумал Кэлрин, морща лоб. Образ, конечно, соблазнительный, но не покажется ли это чересчур прямолинейным? Или, хуже того, чересчур претенциозным? Быть банальным или пошлым Отту не хотелось. - Это корабли береговой охраны, - сказал Датис, явно не подозревая, о чем думает его сосед. Напряжение в его голосе никак не соответствовало смыслу его слов. - Тан Аггертейл посылает за нами почетный эскорт?.. – усмехнулся Кэлрин, обещав себе обдумать «лебединую» метафору попозже. - Они не зажгли огни, – заметил Датис ни к селу, ни к городу. И, развернувшись к рулевому, резко бросил – Поворачиваем! Курс на Акулий мыс! - Ты что? – опешил Кэлрин. – Это же корабли с Томейна, а не какие-то аварцы! - Корабли береговой охраны, которые для чего-то потушили все огни – это может быть еще хуже, чем аварцы, - мрачно сказал Датис. – Ты заметил – они прятались за этим островом, чтобы подпустить нас поближе, как какие-то пираты. Когда с тобой пытаются играть, как кошка с мышкой – это значит, что тебя хотят сожрать… Смотри – они меняют курс. Сообразили, что мы их заметили! Теперь наверняка кусают локти, что поторопились, высунулись раньше времени. Кэлрин скептически приподнял бровь. Он знал, что в молодости Датис, как и большинство имперских капитанов, занимался контрабандой, так что к патрулям береговой охраны он, конечно, не испытывал особой нежности, но докатиться до предположения, что корабли Аттала Аггертейла могли представлять угрозу судну, идущему под штандартами дан-Энриксов?.. - Тебе не кажется, что ты драматизируешь? – поинтересовался Отт. Датис не удостоил Кэлрина ответом, продолжая напряженно вглядываться в темноту. Несколько минут спустя ветер донес до «Зимородка» приглушенный, частый и зловещий рокот, хорошо знакомый Отту по сражению у Чаячьего острова. Стоящий рядом с Оттом капитан покачал головой, как человек, который оказался прав, но не особо рад этому обстоятельству. - Слышишь их барабан?.. Это они подналегли на весла. Не хотят, чтобы нам удалось уйти. Кэлрину сделалось не по себе. - Но мы же сможем оторваться?.. – спросил он. - Поживем – увидим, - хмуро буркнул Датис. Это был, увы, совсем не тот ответ, который хотелось услышать Кэлрину. Отт пожалел, что капитан не принадлежал к числу людей, способных расточать бодрые заверения, которые всегда звучат так утешительно – даже если ты осознаешь, что тебе лгут. Датис покосился на зашитый рукав Кэлрина, припомнил, надо полагать, что «музыкантишка» потерял руку во время морского боя на «Бурерожденном», и снизошел до объяснений. – Попытаемся воспользоваться темнотой. Это не идеальное решение - здешние острова и отмели они, скорее всего, знают лучше нас. Но на большой воде нам от них точно не уйти. Как только рассветет, мы будем, как доска с мишенью, а гребцов у них гораздо больше, чем у нас. Так что придется играть в прятки. Кэлрин потер лоб, пытаясь привести в порядок разбегавшиеся мысли, но это не слишком ему помогло. - Не понимаю!.. – сказал он растерянно и зло. – Зачем кораблям с Томейна нас преследовать? Какого Хеггова рожна им нужно?! Где Аттал и его флот?.. Датис покосился на него из-под седых бровей и посоветовал: – Лучше пойди и разбуди свою подружку, и скажи, чтобы надела что-то из твоих вещей. Если дойдет до лобового столкновения, то кто угодно может оказаться за бортом, а в длинной мокрой юбке не особенно поплаваешь. - Посмотрите на меня, мессер. - Это бессмысленно. Он вас не слышит. - Посмотрите на меня! Крикс ощутил, что кто-то пальцами оттягивает ему веко, и скривился, потому что это было неприятно – почти так же неприятно, как и холод, пробиравший его до костей. Попытавшись отодвинуться от источника холода, он обнаружил, что у него ничего не получается – что-то гибкое, но прочное крепко удерживало его голову и руки. Осознание этого факта заставило его негодующе замычать. - Посмотрите на меня, - не успокаивался наклонившийся над ним мужчина. – Вы меня слышите? - Отвяжитесь, - выдохнул он через силу, с трудом вспомнив человеческую речь. Как ни странно, незнакомца эта грубость вдохновила. - Я вижу, вы приходите в себя. Вы помните, где мы находимся? - Конечно, - огрызнулся он. - И где же?.. – грустно спросил собеседник. Крикс раздраженно покривился, открыл рот, чтобы ответить – и внезапно ощутил полнейшую растерянность. Он смутно помнил что-то про ночное море и какую-то погоню, но эти воспоминания казались зыбкими, как сон. И уж, во всяком случае, никак не объясняли, почему он лежит на спине и не может толком пошевелиться. - Я не знаю, - сказал он, в конце концов. Мужчина тяжело вздохнул. - Я так и думал, - сказал он. Еще пару секунд он вопросительно смотрел на Крикса, словно ожидал, что тот задаст ему какой-нибудь вопрос. Но, так и не дождавшись этого, сказал: - Вам надо отдохнуть. Закончим на сегодня.