Криденс
Криденс узнал звук — что-то между хлопком, свистом ветра и шорохом струящейся ткани. Раньше слышал его много раз в злополучном переулке, обклеенном листовками Вторых Салемцев, но никак не мог привыкнуть. Дёрнулся всем телом, дрожащими пальцами впился в брючины. Магический свет разогнал темноту, но было не обязательно видеть, чтобы узнать. — Мистер Грэйвс, — шёпот, которому лучше было бы вовсе не срываться с языка. И верно — в подвале возник тот самый человек. Или не совсем тот. Или совсем не тот. Даже в слабом освещении Криденс замечал различия. Знакомый гардероб, но чужие глаза. Знакомая причёска, но чужой изгиб губ. Тот — самозванец — был напоказ доброжелателен и добр, никогда не выглядел напряжённым или усталым, ничто не бросало тень на его безупречность. Этот — настоящий? — казался обычным человеком из плоти и крови, в котором усматривались изъяны. То ли Криденс всё-таки вынес какой-то урок из предательства и стал реальнее смотреть на окружающих, то ли просто мрачный подвал лишал мужчину ореола идеальности. «Почему только сейчас? Почему не раньше?» — отдавалось в голове, вторя тяжёлым разреженным ударам сердца. И это были не те мысли, которые должны были прийти в голову кому-то на месте Бэрбоуна. Нет. Надо думать о другом. О том, кто этот человек, если самозванец арестован и отправлен в магическую тюрьму. О том, почему пришёл один и не привёл с собой отряд. О том, стоит ли вообще его слушать. Но всё-таки… как и почему? Обскур ведь не трогал амулет, и думать забыл о нём после произошедшего с амбалом по имени Микки. Не зов, а что-то другое привело мистера Грэйвса на место ужасного в своей нелепости преступления. Выходит, он точно знал, где искать? Глазам нельзя было доверять. У волшебников были палочки и заклинания, зачарованные вещи и зелья. Они могли легко изменять внешность и голос, прикидываясь кем-то другим, так что им могли быть под силу и другие способы обмануть вчерашнего приютского мальчишку. Вдруг это — просто уловка? Попытка запутать Криденса, которого есть все основания считать наивным глупцом?.. «Он поведётся на знакомое лицо, пойдёт следом без лишних вопросов», — в этом, должно быть, и состоял план. Этого человека мог подослать двуликий самозванец, чтобы заполучить так или иначе смертоносную мощь обскури. «Не верь ему, — шептали хором встревоженные появлением колдуна дети, — даже если этот настоящий, не верь. Это лицо лжеца, мы ведь об этом уже знаем». Мужчина знал имя Бэрбоуна. Очевидно, знал и о том, что жило у мальчишки под сердцем, потому как труп его ничуть не удивил. Во рту пересохло — после появления мага Криденс как-то слишком быстро позабыл о содеянном. Волшебник не торопился сокращать разделявшее их расстояние, разумно опасаясь за жизнь и здоровье — у него перед глазами был уже не живой пример того, что случалось с теми, кто испытывал на себе гнев обскури. За мужчиной на стене лежала несоразмерная тень, чернее чёрного. Персиваль Грэйвс не нападал, хотя при нём была палочка. Вместо этого он завёл речь о помощи. Губы Криденса скривились в вымученной, горькой, надломленной усмешке. Помочь? Ему? Что за нелепость… Как спасти чудовище? Как помочь убийце? Отвести к водоёму и смыть с рук кровь? Отправить в исповедальню, велеть вымаливать прощение у Господа? Посадить на скамью подсудимых и окончить его жизнь смертным приговором?.. Грехи Криденса были слишком тяжелы, чтобы с ними мог сладить человек, пусть и наделённый магическим даром. — Уходите, — слово пристало к губам, слишком часто за последний час оно повторялось. Плечи дрогнули. Вверх взметнулись клочья тьмы, как будто их сдул ветер. Челюсть затряслась. Виной тому был не холод. — Нннне ппприближайтесь… В этой части дома Криденс не бывал, а потому не знал, есть ли вообще путь прочь из подвала, не обвалилась ли единственная лестница, как это произошло с перекрытием второго этажа, но он попытался подняться и сбежать. Ноги подвели. Схватив ртом воздух, юноша не нашёл за что зацепиться на вертикальной сырой стене и рухнул обратно в грязь. Его сотряс кашель, перед глазами заплясали цветные круги. — Ннне… подходите… оставьте меня… как его… как этого человека… оно убьёт Вас… я убью Вас… «Ложь или правда? Правда или ложь?» — потешались дети, напоминая о том, что пару дней назад у Криденса были все шансы раз и навсегда покончить с предателем, будь он Персивалем Грэйвсом или безымянным блеклым магом с бельмом на глазу. Обскури неоднократно подбиралось к волшебнику совсем близко, могло схватить и раздавить, вытянуть из него всю жизнь до последней капли… но носитель не позволил. Запретил. Запрещал и теперь, хоть и не осознавал этого. Из последних сил убеждал себя, что рядом — враг, что это не добрый спаситель, а незнакомец, как все те люди из толпы на улицах… и всё-таки продолжал цепляться за старое убеждение, вложенное в голову самозванцем: Криденс может быть спасён. Пусть чудовищем, пусть живым оружием, пусть магической тварью, а не человеком — он сможет жить и жить счастливо, если ему поможет Персиваль Грэйвс. «А если нет?» — поинтересовался шёпот. Бэрбоун укусил себя за палец, надеясь, что боль выгонит голоса из головы. В ответ окружающая темнота тихонько засмеялась.Грейвс
Персиваль увидел не монстра, а мальчишку жалкого и слабого. Дрожащий голос не смог превратить едва слышные слова в угрозу или хотя бы в предупреждение, за него это сделала тяжелая давящая сила. В подвал будто заползла грозовая туча. Она разрасталась, заряжая воздух беспокойством. Бывший аврор подавил желание обернуться: показав Бэрбоуну свой страх, он совершил бы ошибку, которая стала бы роковой. С этой мыслью пришло чувство, что он сейчас заговаривает зубы оборотню, замершему на грани между человеком и зверем. - Ты помнишь колдуна с лицом как у меня? – Грейвс сделал осторожный шаг, подождал немного. Взгляд обскури ускользал, тварь противилась всем попыткам понять, что у нее на уме. – Он забрал твою прежнюю жизнь и ничего не дал взамен. Еще несколько шагов. Персиваль надеялся, что почувствует черту, за которую не следует заходить. Будь у него больше времени, он бы сумел подобрать ключ к Бэрбоуну. Чудовища в человеческом облике охотно шли на сделку, если она сулила им выгоду. Пустые мечты, у не было ни одной лишней секунды. Авроры окружили дом? Поставили антиаппарационный барьер? Он не мог проверить, темнота накрыла подвал непроницаемым колпаком. Если обскури решит ударить, возможности сбежать не будет. Персиваль не позволил страху, просочиться наружу и тот замерз где-то внутри, покрыв душу инеем. Невозмутимость в окружении живой тьмы давалась ему дорогой ценой. - Из-за него ты попал в беду. Но я верю, что ты хочешь остановиться. Хочешь, чтобы убийства прекратились. Ведь так, Криденс? Скоро здесь будут авроры. Возможно они уже в здании, я не знаю. Я больше не один из них. Если мы не уйдем прямо сейчас, кто-нибудь снова умрет. Решай. Грейвс замер, теперь он мог использовать магический артефакт, но рядом с обскури, козырь в рукаве, не давал привычной уверенности. Машинально, как приписку, которую секретарь иногда делает в протоколе допроса, он отметил, что даже если дело выгорит, покоя ему не видать.Криденс
Ровный, знакомый тембр голоса волшебника убаюкивал Криденса, внушал, что бояться больше нечего, но слова снова и снова напоминали о недавних трагедиях, вынуждали сердце болезненно сжиматься. Прошлая жизнь… «Да что он знает о нашей жизни?» — возмутились дети. Голос одного из них был громче, чем остальные. Это был мальчик лет десяти. Его выкрик звучал очень знакомо, как если бы это были слова самого Криденса, каким-то образом вернувшегося в прошлое. Одиночество среди сотен детских глаз, среди текущих нью-йоркских толп. Листовки с призывами ко злу в руках. Ночи, когда не уснуть то от страха, то от урчания пустого желудка, то от чьих-то слёз за тонкой деревянной стеной. Маленькие гробы, в которых из приюта увозили тех, кто не проснулся утром. Ремни и розги, взгляд Спасителя с распятья — осуждающий, тяжёлый, прибивающий к земле. Смирение со своей участью, выросшее из отвратительного стремления иметь хоть что-то постоянное: мать, крышу над головой, надзор и наказание за грехи. Грязная, гнилая кровь на руках. Испуганное лицо младшей сестрицы, которая брала его ладони в свои — такие хрупкие, такие тонкие — а после смывала липкую дрянь, снова и снова дула на раны, потому что больше ничем не могла помочь. Привычка к боли и разговоры с Господом не о спасении души, а об избавлении от мерзости, растущей под сердцем. Ощутимой, горячей, живой… О, нет, волшебник не знал ничего о прошлой жизни Криденса Бэрбоуна. Не знал и о нынешней. Из речи колдуна слух выхватывал отдельные слова, множил их эхом в голове. Звук давил на череп изнутри, закладывал уши, не давал сосредоточиться. Не из них. Выходит, Пресиваль Грэйвс — настоящий? — тоже беглец, как и сам обскур. Как так вышло? Был ли в том виновен самозванец? Был ли он виновен во всём? Авроры. Это слово было знакомо Бэрбоуну. Магическая полиция, которая занимается отловом убийц, таких как он. Те, кто проглядели появление обскури. Те, кто бросили сына волшебников в самом сердце антимагической секты. Те, кто совсем недавно подчинялись мужчине, который сейчас звал Криденса уйти за собой. — Остановиться, — машинально повторил полушёпотом юноша. Хотел ли он? В голову продолжали лезть плохие мысли о том, что волшебники, явившиеся арестовать Криденса, могли заслужить свою незавидную участь, свою быструю смерть в вихре яростной тёмной магии, шелестящей вокруг полуобморочного мальчишки. Им годами не было дела до приютского сироты, с чего после всего ему должно быть дело до них?.. — Остановиться, — да, это было бы правильно. У тех магов есть семьи, дети. Что с ними будет, когда отцы погибнут? Их отдадут в приют. Юноша зажмурился, замотал головой: он не хотел становиться причиной тому, чтобы какой-то другой ребёнок осиротел и повторил его собственную судьбу. Но каков выбор? «Поддайся», — подсказали дети с поразительной лёгкостью и быстротой. В окружающей тени их неявные силуэты слились воедино. Проще ничего и быть не могло. Всего и нужно — согласиться. Пусть ведут куда угодно. Пусть говорят, что делать. Пусть лишат необходимости думать. Даже если это приведёт к новой катастрофе — Криденсу будет не в чем себя обвинить, ведь решения принимал не он. Обскури стерпит рядом волшебника ради этого. Очевидность опасности холодила пальцы, сушила рот, иглами колола вдоль позвоночника. Хотел ли Персиваль Грэйвс помочь? С чего бы? Хотел ли навредить? В это поверить проще. Точно и однозначно никак не понять, но ясно одно: живая тьма не допустит, чтобы носителю причинили вред. «Если мы уйдём, то умрёте Вы», — хотел сказать Криденс, но не сумел. Чёрный песок всколыхнулся над телом, стремительно приник к юноше, приподнял над полом, сдавил грудную клетку. — Помогите мне, — обскури буквально выдавило из Бэрбоуна нужные слова, оставшиеся на губах металлическим привкусом. После этого тьма опала вниз, исчезая, будто её и не было. Она дала позволение. «Человек с лицом лжеца использует нас, а мы используем его», — шёпот из темноты был доволен высказанной просьбой. — Пожалуйста, помогите мне, — проговорил Криденс уже по собственной воле. Он не хотел никого использовать и просил не поэтому. Он хотел спастись от самого себя.Грейвс
Бэрбоун боролся с собой. Для Грейвса эти минуты тянулись бесконечно долго. Он пожалел о своем решении сыграть в доброго аврора. Промедление лишало их возможности уйти тихо и на сердце было тяжело от предчувствия, что ему придется драться с теми, кого он еще недавно называл своими парнями. Возможно, он кого-нибудь из них убьет и тогда прежнему Персивалю Грейвсу придет конец. Наконец обскури сделало выбор. Тьма схлынула, унося с собой грозовое напряжение и давящую тяжесть. Грейвса трясло, зубы стучали. Вместо одной ноши навалилась другая. Колдун заметил, что лицо трупа покрылось инеем. Из дыры в потолке плавно спустилась тень укутанная рваными лохмотьями. Они колыхались, как щупальца медузы. Тварь, казалось, не летела, а плыла в воде. Грейвс отступил к стене, он должен был это предвидеть. Для выслеживания и поимки особо опасных преступников аврорат часто использовал дементоров. Тварь наклонилась над трупом, словно обнюхивая его, потом повернула черный провал капюшона в сторону Бэрбоуна. Персиваль выставил перед собой палочку, но забыл, что с ней делать. Дементор пришел не один. Он привел за собой тени тех кого Грейвс убил, тех кого он потерял, тех кого подвел. Шепот... Из вне? Изнутри? Память, предательница, опять ударила в спину. Тихо журчащие ручейки голосов сливались в стремительный поток, который уносил сознание к краю глубокой пропасти. Люмос не выдержал натиска тьмы, сжался до крохотной искры. Хор призраков звучал все громче, в то время как их дирижер направлялся к Бэрбоуну. - Стой! - крикнул обезличенный лишенный эмоций служитель закона, который за долгие годы стал частью личности колдуна. И пока Персиваль боролся с кошмарами, аврор выполнял свой долг. - Я глава Департамента магического правопорядка Персиваль Грейвс. Я приказываю тебе уйти. Дементор обернулся, протянул серую высушенную руку. Несмотря на расстояние, когтистые пальцы будто проникли в голову Персиваля и по ним побежали юркие, как пауки, слова: - Ваш приказ больше не имеет силы, бывший аврор Грейвс. Плавным движением палач перетек те несколько футов, которые отделяли его от обскури. - Экспекто Патронум! - из кончика палочки вырвался серебристый луч на лету переплавлялись в мощного зверя, похожего на ягуара с шестью лапами. Тварь отпрянула в сторону. Патронус бросился на нее и рассыпался ворохом серебристых искр. Грейвс нашел в себе силы пошевелиться. Он слышал хруст ломающегося льда, когда одеревеневшее мышцы пришли в движение. Но, как и шепот мертвецов, все это была лишь часть кошмарного бреда. Он попробовал открыть портал. Бесполезно. Язык нервно облизнул пересохшие губы. Как спастись? Идти, колдовать - все было слишком далеко... тяжело... медленно... Люмос вспыхнул ярче, тьма не охотно расползалась по стенам. Дементор кружил под потолком, наслаждаясь его беспомощностью. Он мог не спешить. Жертвам не куда было бежать из ловушки подвала. - Криденс, - вместо имени, которое Персиваль собирался произнести, из пересохшего горла вырвался неразборчивый хрип. Яркие всполохи пламени заметались вокруг дементора. Грейвс надеялся, что огонь отвлечет тварь и согреет воздух. Его счастливых воспоминаний хватило на один слабый патронус. Холод и темнота завлекали сознание в тяжелый предсмертный сон и сопротивляться ему с каждой секундой становилось все труднее. Персиваль приподнял отяжелевшие веки и понял почему. Дементоров было несколько. Теперь остальные вылезли наружу, как крысы из стен. Самый первый замер под дырой в потолке, второй витал, едва выделяясь на фоне заколоченного дверного проема, третий остановился возле трупа, а четвертый был у аврора за спиной. Пламя потухло, люмос тоже медленно гас, темнота возвращала утраченные позиции. Все ближе. Грейвс повернулся и чуть не упал. Он, как сомнамбула, поднял палочку, но вспыхнувший огонь был слишком слаб, чтобы осветить провал под черным капюшоном. Рука беспомощно опустилась. В теле еще жила отчаянная надежда, что в последний момент магия встанет между ним и смертью. Костлявая ладонь легла на плечо. Холод подбирался к сердцу. Говорят, что человек умирает в одиночестве, но Грейвс не был один. Он чувствовал их присутствие, даже лучше, чем когда они были живы. Теперь они вернулись к нему. Все, кого он убил, потерял и подвел.Криденс
«Кто это? Что это? Мы должны посмотреть! Дай нам посмотреть!» — детский гомон заполонил пространство, вырвал из забытья. Бэрбоун с трудом приподнялся и обнаружил, что взявшийся из ниоткуда волшебный свет померк, почти исчез. Мистера Грэйвса не было рядом, но он не покинул подвал… если и хотел, ему не позволили. Демоны или призраки? Или… волшебники, сорвавшие колдовские маски, явившие миру свою подлинную суть, свои прогнившие души, завёрнутые в почерневшие, грязные, не принятые землёй саваны? Кажется, даже Персиваль Грэйвс устрашился, а Криденс… Криденс не почувствовал ничего. Страх, боль, отчаяние, разочарование, ненависть к себе — всё утонуло, без следа растворилось в ровном тепле, ворочавшемся в груди беспокойно спящим зверем. Одно из существ неторопливо выплыло из темноты, остановилось неподалёку, словно размышляя, что делать с лихорадочным мальчишкой. «Оно как мы? Да, да, да! Это наш голод! Наша жажда!» — настойчиво зазвучало в голове, вторя участившемуся пульсу. Тем временем существо приблизилось, повисло в воздухе над Криденсом, поманило вверх его неподвижное тело. Каким-то образом оно ненадолго сняло тяжесть, сковывавшую движения и клонившую вниз, как вторая пятидюймовая свинцовая кожа. Костлявые склизкие пальцы обняли лицо, оставили на щеках влажные полосы, потянули вниз челюсть. Замотанное в старые тряпки нечто обращалось со своей жертвой почти ласково. Губы послушно разомкнулись. Подавшись вперёд, существо раскрыло пасть — смрадную и кривую, как прорезанное ножом в консервной банке отверстие. От неизвестной твари не воняло лежалым мертвецом, нет, Криденс узнал бы этот запах. Вместо этого в лицо пахнуло кислой приютской похлёбкой, свежей типографской краской салемских листовок и дорогим парфюмом, который надолго забивался в нос, стоило поддаться нажиму на основание шеи и опустить голову на плечо волшебника в плаще с белым подбоем. Мысли в голове окончательно спутались. Отчего-то вдруг вспомнилась мама, как будто кто-то закинул в голову киномеханика вместе с аппаратом для демонстрации движущихся картинок. Женщина в сером погладила четырёхлетнего сына по голове, разворошила волосы и вместо прощания сказала: «Стой тут. Будь хорошим мальчиком». Нет, это было вовсе не кино, плёнка не могла хранить голос. Темноволосая незнакомка отвернулась и пошла прочь, где её готовы были проглотить плохонькие двери детского приюта в трёх шагах от Сент-Николас-авеню. Всё, чего хотелось Криденсу — это сорваться с места и побежать за ней, схватить, удержать, упасть на колени и умолять, рыдая, не оставлять себя в этом месте… но он стоял смирно. Он был хорошим мальчиком, послушным и кротким. Был. Это мог быть обман, фальшивая горечь, выдаваемая неведомой тварью за истину, да только Бэрбоун отлично знал, что увиденное — чистая правда. Слёзы не подступили к глазам, рыдания не стиснули горло. Криденс помнил многое. Голодную жизнь, заплатки на коленках, клопов в матрасе, несчастные карие глаза матери, её острые от худобы скулы и холодные руки. И сцену в приюте — не трагедию, а одно на двоих избавление. Эти воспоминания, то пропадающие, то возвращающиеся, не могли быть его собственными. Их носило в себе обскури. Даже в те далёкие годы оно жило и наблюдало, как если бы было не исковерканной магией, а чем-то растворённым в крови, доставшимся в единственное наследство от родителей. Юноша бесстрастно смотрел в сокрытое под капюшоном безглазое и безносое лицо, думая о том, что скоро нечто устанет ждать от него чего-либо, бросит и уйдёт за теми, у кого ещё осталась душа. То, что он считал душой собственной, очевидно уже не существовало. Его боль давно перегорела, как случается с огромными кострами, чьё пламя коптит небеса. Она истлела, как бывает с давно испортившейся едой, и засохшая чёрная масса на языке не оставляла никакого привкуса, была чуть терпкой, затхлой, но совершенно пресной. А кроме боли в нём ничего никогда и не было. Существо изготовилось отступить, не найдя в чуть живом парнишке пищу, но прежде Криденс расслышал, как знакомый голос позвал его по имени. В этот момент хватка неестественно длинных пальцев стала крепче, а в груди что-то болезненно сжалось. Тварь это почуяла, зацепилась и потянула на себя. С кашлем вместо мокроты изо рта вырвался крупнозернистый песок. Прореха в обтянутом серо-синюшной кожей лице быстро втянула с трудом добытую пишу, но она не пришлась существу по вкусу — груду тряпья передёрнуло, скрючило. Одновременно что-то полыхнуло, на стенах заплясали тени. Никем более не удерживаемый, Бэрбоун вновь оказался на полу, не понимая, спугнул существо колдовской огонь или он сам, существовало ли оно или просто привиделось. — Мистер Грэйвс? — обскур не надеялся на ответ, выплёвывая слова сквозь частый кашель. Он стал думать, что не прошёл испытание, жестоко расправившись с безобидным недалёким бродягой, а пробоина в полу стала его вратами в Ад, низвергнув из Чистилища. Волшебника на самом деле нет рядом, остались только отродья Сатаны, которые будут терзать грешника до скончания времён. Или не только они… Над пробоиной на первом этаже зажёгся свет, выделивший на фоне темноты человека в плаще и шляпе с палочкой в руке. Он не спешил приближаться к замотанным в бесформенные балахоны тварям, сохранял расстояние, следил. «Это они, они, они! Они нашли нас, они убьют нас», — тараторили дети, а Криденс шептал лишь одно слово: — Остановиться, остановиться, остановиться… Бэрбоун не до конца расслышал, но ему показалось, что пришлый маг приказал тварям поторапливаться. Мистер Грэйвс ведь предупреждал, что так и будет. Придут другие. Кто-то погибнет. «И эти, в лохмотьях — тоже чужие. Они — не как мы!» — настаивал шёпот, а невесть откуда взявшаяся после полного спокойствия паника вынуждала бежать. На этот раз вместо одного высокого тощего силуэта к обскуру приблизились несколько. Что-то подсказывало, что стаей они сильнее. За спиной была лишь стена, ног не чувствовалось, а мистер Грэйвс не отзывался. Да и чем он мог бы помочь Криденсу в его личном Аду?.. Никуда не деться. Больше не выбраться. Вокруг не подвал, а раскрытая могила. Мальчишка даже не почувствовал, как бился затылком о подвальную стену, пока белая поволока застилала взгляд…***
«Прочь, прочь, прочь, прочь, прочь», — гремело в висках. Руки носителя обскури тянулись сдавить голову в глупой попытке выгнать из черепа монотонный приказ, но рук не было, тела не было. Сделавшись невесомым и свободным, обскури дикой кошкой зашипело на безликих тварей, но это не отпугнуло их, они, подчиняясь приказу, продолжали приближаться, теснили к стене. И тьма впустила их, рассеялась, словно раскрывая объятия. В том была уловка. Существа в лохмотьях так и не поняли, что произошло, не сбежали до того момента, как ловушка захлопнулась. Тьма мигом разрослась, выпустила щупла и принялась рвать их с неистовством ребёнка, которому не терпится узнать, что под обёрткой самого крупного рождественского подарка. Вихрь тёмной магии завертел тварей по кругу, поднял сквозь прореху на первый этаж, как бы невзначай отшвырнув прочь неизвестного колдуна. Во все стороны летели ошмётки — драные тряпки, лоскутами снятая кожа, фаланги пальцев… Уследить за всеми сразу не получилось — сперва один пленник магической бури вырвался и стремглав умчался прочь, не издав даже отчаянного вопля, потом второй, третий, четвертый… ни одного не осталось. Обскури повисло в центре комнаты, покачиваясь из стороны в сторону. То ли потеряв игрушку, то ли не обнаружив внутри существ ничего удивительного, оно было разочаровано. «Прочь, прочь, прочь», — напомнил о себе не исполненный приказ. Он погнал тьму из дома, но намного дальше порога она не продвинулась. На дом словно набросили огромную колдовскую рыбацкую сеть. В окружающей ночной мгле она была яркой, мучительно яркой, насколько яркой, что не стерпеть. Обскури вернулось в дом, пометалось из угла в угол, но не обнаружило иного выхода. Развернувшись, оно рванулось к магической завесе, своротив половину стены вместе с дверью. Обломки кирпичей брызнули в стороны, покатились по асфальту и ударились дробью в стены соседних домов. В следующий миг осквернённая магия застряла, запуталась в сети. Бессчётные щупла отделились от целого, завертелись спиралями вокруг сердцевины, со свистом хлыстами стегнули по воздуху. В местах соприкосновения с чёрным песком в куполе образовались изъяны. Они истончали его, приглушали слепящий свет, расползались, становились всё больше, как подпалины на бумаге, которую слишком долго держали над свечой. Кто-то пытался сопротивляться, где-то рядом были волшебники, они питали завесу — обскури чуяло, откуда тянулась магия, в каком проулке, в какой тени засели преследователи, которых так легко уничтожить… их усилия были так бесполезны. Люди в ночном белье выскочили на балконы, прильнули к окнам, чтобы в следующий момент быть отброшенными внутрь квартир оглушительным взрывом. Порядком побледневший песчаный вихрь сбился к сердцевине, завис поодаль от покинутого здания. Барьер пал, о его существовании ничто не напоминало. Борьба с зачарованной стеной измотала обскури. Замедлившись, оно приникло к земле. Требовался отдых, прежде чем продолжить побег. Магическая сущность отторгла носителя, поставив его собственными ногами на тротуар. Окутанный плотным беспорядочно клубящимся коконом юноша не смог стоять прямо, опрокинулся назад, безвольно раскинув руки. Он бы, наверное, переломился пополам, если бы тьма не поддержала под лопатки. Песок то и дело срывался с тела носителя, но не оставался надолго — взлетал вверх и осыпался, исчезая то в волосах, то под тканью плохонького костюма. Обскур тяжело дышал сквозь сомкнутые зубы, глядел вверх молочно-белым взглядом. Твердь обратилась небом, покрытым асфальтовой коркой и иссохшей бесплодной землёй, а небо стало океаном, чёрной глубиной без конца и края, в которой тонули крышами здания. Миру не суждено было хоть когда-нибудь стать прежним.Грейвс
Грейвс лежал в темноте, скрючившись на полу и едва дыша. Он умирал? Вряд ли. Смерть должна была вызвать бурю эмоций, а колдун чувствовал безразличие и пустоту. Ему не хватало тех, кто снова оставил его. Магия в очередной раз уберегла от тьмы. Старые надежные защитные чары. На войне он твердо усвоил: когда две тьмы сталкиваются у тебя над головой, ничего не остается, кроме как броситься на землю, укрыться чарами и надеяться (молиться чистокровный маг не умел), что атака закончится раньше, чем собственные силы. Жизнь возвращалась к нему, а вместе с ней страх. Он открыл глаза и не увидел ничего кроме черноты подвала. Где дементоры? Где Бэрбоун? Колдун перевернулся на спину, нашарил палочку. Гладкое полированное дерево поделилось с ним магической силой, которую копило долгие годы. Храбрость, заключенная в сердцевине, проникла сквозь пальцы. - Люмос. Свет ударил по глазам, заставив прищурится. Грейвсу удалось встать хоть и не с первой попытки. Вялость в ногах никуда не делась, как и гул в ушах. Он усилил световое заклинание. Тело оживало, вбирая в себя тепло. Быстрый взгляд по сторонам подтвердил: в подвале кроме него - никого. Но что-то изменилось. Над полом кружились черные обрывки, они дрожали, сами по себе без помощи сквозняков завиваясь в спирали. Грейвс отправил люмос под потолок и вновь усилил заклинание. В прямых лучах света стали видны призрачные щупальца пыли, которые неуверенно тянулись вверх. Мозг колдуна не сразу понял, что заметили глаза. Это было невозможно. - Проклятие! – прошептал Персиваль. Всемогущие, бессмертные, непобедимые дементоры превратились в клочки тьмы и пыль. Появилась мысль, нет, надежда, что может и обскури тоже… Грейвс был реалистом и сразу отмел этот вариант, слишком хороший, чтобы быть правдой. Чудовище вырвалось наружу. Вот что произошло. Он упустил Бэрбоуна. Нужно остановить тварь. Пока не поздно. Пока обскури еще кого-нибудь не убило. Тело вздрогнуло, протестуя. Его служба закончилась. Предательство освободило его от присяги... но не от долга. От долга освободит только смерть. Грейвс вытащил из кармана амулет Гриндевальда. Металл обжег озябшие пальцы. Они в ответ сильнее стиснули кулон. Тело качнуло, как от толчка в спину, и колдун шагнул вперед, стараясь удержать равновесие. После тишины подвала, суета разбуженной улицы оглушала. Чертовы любопытные высовывались из окон, едва не вываливались оттуда, будто черное пятно, зависшие над тротуаром, было золотом, а они - жадными драконами. Но где авроры? Те двое, что прижались к стене, не в счет. Почему их так мало? Ответ очевиден: потому что кто-то дает ему и Бэрбоуну шанс ускользнуть. Еще один предатель. Грейвсу пора было привыкнуть, что система, которой он отдал двадцать лет жизни, погнила как старухины зубы. Персиваль поднял палочку и начал шептать заклинание, начертил круг, еще один. Воздух загустел, превращаясь в туман, который стремительно разрастался, укутывая улицу, лишая не-магов возможности видеть и сбивая колдунов с пути. Он выиграл немного времени у судьбы и спокойствия у своей совести. Туман расступился перед колдуном, палочка держала обскури на прицеле. Казалось, время разговоров подошло к концу. Да и что можно сказать, чужеродному паразиту, который присосался к реальности? Обманка треснула, выпустила свою настоящую сущность наружу, пустая скорлупа таращилась на Грейвса белыми глазами. К чему бы воззвал Гринвальд? К инстинктам чудовища или к его разуму? Какие сладкие слова вытащил бы из своей лживой глотки? Грудь сдавило, будто от недостатка кислорода. Персиваль остановился там же где и заклинание тумана. Тьма не подпускала к себе чужую магию. - Криденс! – крикнул он громче, чем собирался. – Возвращайся. Не прячься в своей тьме! Все станет только хуже! Вернись, пока еще есть куда возвращаться! И сделал на один шаг больше, чем нужно.Криденс
Тьма лениво слизывала подступивший туман, не давая ему подобраться близко к носителю. Угрозы в этой магии обскури не чувствовало, но инстинктивно отгораживалось от всего чужеродного. В тумане были люди, много. От некоторых исходило обычное тепло смертных тел, от других — нечто яркое, как рухнувший волшебный купол. И кто-то из них приближался. Преследующий до боли знакомый голос опять вырвал Криденса из забытья, в котором он предпочёл бы навсегда остаться. Заинтересовавшись, обскури подтолкнуло под спину, позволив выпрямиться. Юноша уронил подбородок на грудь, уставился невидящим взглядом исподлобья туда, откуда шёл звук. Он различил только слепящий магический свет, вернее за него это сделало обскури. Были ли существа в плащах его демоническими мучителями или этот человек подходил на данную роль гораздо лучше? Что бы ни происходило с Бэрбоуном в последние недели, некто с лицом Персиваля Грэйвса всегда оказывался рядом. С момента первой встречи с волшебником всё и пошло прахом. Прежде спокойная приютская жизнь обернулась каждодневным непрекращающимся кошмаром наяву. Сначала он убеждал, что станет лучше. Теперь — что достигнутое дно отчаяния не предельно. Криденс запутался, уже не знал, чему и кому можно верить в этом мире, где люди могут менять лица и речи, как перчатки, а забитый сирота в один прекрасный день осознаёт себя чудовищем, способным обращать в руины города. — Хуже?.. Куда хуже, мистер Грэйвс?.. — на последних словах голос надломился, среди слов затерялся вымученный смешок. Ответа на вопрос не требовалось. Набавляясь и набавляясь, горечь больше не помещалась в юноше, перелилась через край. «Это снова оборотень, тот или другой», — уверился Криденс. В подвале были сомнения, которые чуть не толкнули мальчишку в руки этого сомнительного незнакомца, но в сравнении всё прояснилось. Он ведь знал настоящего Персиваля Грэйвса, который был добрым, сострадательным, хорошим человеком, помогал ему залечивать раны, забирал и выбрасывал антимагические брошюры, а взамен давал цель в спасении больного ребёнка. Волшебник из недавнего прошлого никогда не повышал на раздатчика листовок голос, не поднимал руку, не обвинял во всех смертных грехах. Зато двойник только так и поступал. Подмена произошла позже, в тот злополучный вечер, когда Бэрбоун учинил погром в приюте «Вторых Салемцев». Да, точно. Так и было. Этот преследователь — лжец, подделка, фальшивка. Раскрытый в метро самозванец, выбравшийся из тюрьмы, или ещё кто-то — не важно. Главное, что другой. Нет ему веры. — Вы — не он, — проговорил Криденс твёрдо, имея в виду человека, который был к нему добр. Настоящий Персиваль Грэйвс наверняка мёртв, но даже после этого его лицом пользуется кто-то уверенный в том, что эта маска поможет заполучить обскура. Это… жестоко. И непростительно. — Мне уже не к кому возвращаться. «Не к кому». Почему-то не «некуда». Тьма вокруг парнишки сгустилась, но это не остановило колдуна. «Он слишком близко! Смотри, он вооружён! Он пришёл заговорить нам зубы и убить нас!» — голоса заглушили чьи-то крики: зеваки, шокированные происходящим, схватились кто за голову, кто за перила балконов, когда разглядели расползающееся кляксой нечто даже сквозь плотный туман. Тело обскура рассыпалось песчаным вихрем, устремилось вперёд и сшибло с ног волшебника потоком чёрного песка. «Пусть он уйдёт, пусть сбежит, пусть пропадёт на месте, он ведь умеет», — молил юноша об избавлении от очередного убийства, от новой крови на руках, и это сдерживало темноту от того, чтобы переломать Персивалю Грэйвсу все кости, отравить его кровь, остановить сердце и вышвырнуть, как не стоящий интереса мусор. А может всему виной была банальная слабость: передышка оказалась недостаточной. В какой-то момент тьма на миг поблекла, шарахнулась в сторону, не в силах держать взятое направление, и уронила волшебника, но тут же ринулась к нему, вновь подхватила, опрокинув заодно уличный фонарь. Подняться к крышам домов вместе с ношей оказалось непомерно сложно, а ведь считанные минуты назад гораздо более крупная жертва казалась одной из невесомых песчинок в жужжащем магическом рое. Протащив мужчину спиной по земле, обскури рванулось в небо, не удосужившись взять недавнюю игрушку с собой. Не добившись желаемого от Грэйвса, оно решило сбежать само, пока не растратились последние силы, но для этого оказалось поздно. На уровне седьмого этажа тьма замедлилась, отяжелела. Внезапно вернувшийся вес потянул её вниз, как груз, привязанный к телу утопленника. Обскури, шипя, пыталось сопротивляться: цеплялось щуплами за оконные проёмы и балконы, обрушивая на землю плиты, выдёргивало из стен пожарные лестницы, оставляло в кирпичной кладке борозды. Где-то между вторым и третьим этажом бессознательное тело Криденса обрело свою обычную плотскую форму. Это лишь ускорило неизбежное падение.Грейвс
Теперь Грейвс знал, что чувствует тот, кто схвачен водоворотом. Кругом была темнота, шершавая и теплая на ощупь, как высушенная драконья кровь, острыми гранулами которой начиняли самодельные бомбы. Она оставила ему возможность дышать, но лишила способности колдовать. Он не испугался, когда тьма подбросила его вверх, не испугался, когда рухнул вниз. Все это заняло считанные секунды и они, в отличии от эпизодов сентиментальных романов бесконечно растянутых, чтобы вместить в себя трагические думы героев, пролетели как одна: вот его кидает из стороны в сторону, как лист на ветру, а уже на следующем вдохе тело падает на тротуар. Удар выбил из груди весь воздух и мощная непреодолимая сила потащила его вперед. Камни, попавшиеся на пути, не пощадили ни дорогую одежду, ни тело. Острый осколок битого стекла распорол плечо. Что-то сыпучее, мягче, чем песок, но тверже пепла коснулось лица и скользнуло дальше. Внезапное освобождение застало врасплох. Грейвс ждал нового рывка в воздух и готовился к стремительному падению, надеясь в последний момент успеть аппарировать. И опять не угадал. Персиваль встал настолько быстро, насколько позволили ноющие мышцы. Обскури чтоб его уже лезло по стене высокого здания. Но раньше чем колдун сообразил, как теперь ловить беглеца, чудовище вдруг замерло, съежилось и рухнуло вниз, утратив силу. Туман тут же принялся латать прорехи. Грейвс бросился вперед и чуть не упал, оступившись на разбитой дороге. Острая боль в лодыжке не дала сделать новый шаг. Колдун замер. Как паук чувствует дрожание своей паутины, так и Персиваль чувствовал: в его туман попались новые мухи. Подкрепление все-таки прибыло. И когда темная магия исчезла, авроры с удвоенным рвением принялись рвать его чары. У него оставалось две-три минуты не больше. Амулет Гриндевальда лежал в кармане, хотя Грейвс не мог поручиться, что сунул его туда. Впрочем, артефакты темных магов славились своей прилипчивостью. Сложность состояла не в том, чтобы их найти, а в том чтобы потерять. В этот раз металл не согрел пальцы, но как всегда сработал точно. Секунда и Грейвс опустился на колени перед распростертым телом мальчишки. Мертв? Нет, под кожей слабо бился пульс. Пальцы сдавили шею. Он ждал, что тьма отзовется на прикосновение, как на угрозу. Она смолчала, видимо забралась глубоко внутрь и затаилась, восстанавливая силы. Туман терял плотность, превращаясь в легкую дымку. Сквозь нее слышались приглушенные голоса и мелькали серые тени. С десяток человек не меньше. Столько же стояли в оцеплении и занимались не-магами. Ладонь Грейвса накрыла глаза обскури. Сонные чары скользнули под сомкнутые веки. Магия не позволит твари очнуться в неподходящий момент. На войне он сменил карманные часы на наручные. Большинству его знакомых тяжелый металлический браслет с громоздким циферблатом казался нелепым, но Персиваль ценил удобство выше, чем чужое мнение. Несколько лет назад один умелец устроил между шестеренками подпространственную лакуну, в которую можно было поместить любой предмет, не крупнее, скажем, пианино. Именно туда заклинание отправило бесчувственное тело Бэрбоуна. Ничего не мешало Грейвсу аппарировать, тем не менее он медлил. Туман истончился до клубов пара. Смутные силуэты окружали предателя, численное преимущество придавало им уверенности. По периметру рос купол антиаппарационного барьера. Палочка подцепила тонкую ниточку чар и в одну секунду остатки тумана вспыхнули яркой вспышкой, будто туча, подсвеченная молнией. Новое заклинание ударило по каждому аврору, кто-то почувствовал лишь легкий укол, а кто-то медленно осел на землю, отправленный в нокаут. Преступник тем временем успел скрыться. Сначала Грейвс аппарировал на пустой склад. Задержался, чтобы остановить кровотечение из пореза на руке. И тут же дальше. Заброшенный сад в Бронксе сменился Центральным парком. Он не сходил с места, стараясь смазать магический след, запутать преследователей. Оттого казалось, что вокруг магический театр, где в сумасшедшей спешке перетасовывают декорации. В тот момент, когда маг очутился на берегу Гудзона и подставил лицо соленому ветру, авроры взяли след. Грейвс ощутил легкие колебания их перемещений. Точки аппарации были яркими бусинами, связанными магической нитью. Свежей нитью, которая ярко сияла, как лунная дорожка на поверхности моря. Персиваль собрался с силами и совершил новый рывок. Лестничная площадка старого дома. Грязная подворотня, холодная вода просочилась в ботинок. Испуганно взвизгнула потревоженная дворняга. Пустая квартира, выбитые окна, сквозь которые свободно лился свет фонаря. Грейвс не надеялся, что сумеет оторваться, сколько бы он не аппарировал, преследователи не отстанут. Его целью было вымотать их, заставить полностью сосредоточиться на гонке и под конец обмануть. Этот старый трюк знали даже мальчишки-немаги, что заскакивали в неприметный проулок и вжимались в стену, не решаясь вдохнуть до тех пор, пока не затихал в дали топот ног преследователей. Быстрее. Вдох на грязной улице, выдох на пустом перекрестке. Мозг подбрасывал новые названия, очередное место, едва возникнув, тут же вытеснялось другим. Он мог бы аппарировать не туда и даже не заметить. Впрочем, все это не имело значения, важен был лишь последний пункт - плоская крыша многоквартирного дома. Черт знает по чьему капризу, по углам крыши поставили статуи грифонов. Полульвы-полуптицы сидели со сложенными на спине крыльями и с каменным безразличием таращились на улицы внизу. Тело, которое столько раз растворяли, мешали, сжимали, живым мячом перебрасывали через пространство, не могло сразу вспомнить, как надо двигаться. Грейвс покачивался, как пьяный. Снова в голову пришла мысль, что он слишком стар для этих игр. Его трясло от холода и сил почти не осталось. Попытка сделать шаг – и в глазах тут же потемнело. Казалось, ноги решили его предать. Персиваля шатало из стороны в сторону, но он все-таки добрался до грифона и схватился рукой за крыло. Оставалось еще одно последнее дело. Грейвс опустился до того что начал торговаться с собственным телом, обещал ему долгий отдых и крепкий сон в тепле, лишь бы только оно ссудило в долг еще немного сил. Палочка из деревянной превратилась в свинцовую. Ее тяжесть больше не успокаивала, а тянула руку вниз. «Пора», - решил Персиваль, надеясь, что чутье его не подведет. Слабая вспышка света, отразилась на крыше, как свет луны в луже, и померкла. По ту сторону едва видимого магического контура авроров ждал неприятный сюрприз. След ложной аппарации вел в дом конгрессмена Хоука. Дурной характер сделал этого колдуна героем многочисленных анекдотов. От него не отделаешься парой брошенных на ходу извинений. А если память не подводила, как раз сегодня семейство конгрессмена давало прием для узкого круга влиятельных друзей. Званный вечер псу под хвост... Колдун потянулся к клюву грифона и произнес заклинание на одном из полузабытых языков Ближнего Востока. В тот момент когда воздух задрожал, безуспешно сопротивляясь вторжению чужаков, Персиваль Грейвс превратился в дым и тонкой струйкой скользнул внутрь статуи, как джин в родную лампу. Дым стал частью камня, а магия - частью ночи.