И захлебнутся они в своей лжи

Смутные времена грядут. Век дракона – он начался и все не спешит заканчиваться. Новый мор, церковные дрязги, кунари и маги – это только слабые отголоски того, что век дракона властвует над всеми нами неумолимо и безжалостно. Нет, самое страшное, что принес этот век –это рождение меня. Не думайте, что я такого уж высокого мнения о себе – я, конечно, чудовище, но страшна вовсе не этим. А, впрочем, дайте представиться – Адель де Вулвур, старший и, как можно понять, далеко не единственный отпрыск уважаемого, но мелкого и нищего дворянского рода де Вулвуров, что прозябают в своем родовом имении на Изумрудных могилах последние лет этак восемьсот, служа Орлею… чем-то. Доподлинно я так и не узнала, что такого пристойного совершили мои предки, чтобы заслужить такое уважение. Единственное, что отличало их от других родов – все эти восемьсот лет в семье ни разу не родился маг. Видимо, поэтому именно в этом семействе удалось появиться мне – человеку, на которого магия не действует. Да, вы не ослышались – на меня не действует никакая магия. Это удивительный факт не раз подтверждали и служители Церкви, и храмовники, и Круг. И всякий раз они старались забыть обо мне как можно скорее, поскольку слишком неудобные вопросы возникали относительно того, насколько мир достоин быть. Потому что у любой монеты есть обратная сторона. И у моего, столь желанного многим дара – тоже она нашлась. Очень неприятная сторона – я не умею держать свой гнев при себе. Вообще. А, поскольку человек я неразговорчивый (хотя рукописного текста моих заметок, которые вы, неизвестный мне читатель, умудрились найти, это не касается), то зачастую это выливается в не слишком отягченное причиной кровопролитие. Вот лечиться от этой напасти и прислал меня мой батюшка аж в Вал Руайо, справедливо решив, что мы род уважаемый, но достаточно бедный, чтобы рисковать из-за моих манер остатками денег в Великой игре. Там его и огорчили тем, что ничего – ровно ничего – с моим состоянием никто поделать не может. Папенька не отчаялся – и послал меня в Неварру. Мерзкое местечко. Не лучшие мои годы. И кончились бы они ничем, если бы не знакомство с одной аристократкой – и не бегство с ней в Тевинтер (быть может, для кого-то другого этот выбор показался странным, но только не для меня). И неплохая карьера охотника на магов. Конечно, своим настоящим именем я там никогда не представлялась. Как и не распространялась о своих способностях – иначе бы на меня устроили самую настоящую облаву. Я просто сколачивала себе состояние, попутно имея совершенно законную возможность резать глотки, не привлекая к себе излишнего внимания. Впрочем, будучи в Тевинтере охотником на магов, сложно не привлекать совсем уж никакого внимания, тем более, коллеги по цеху стали недобро коситься на мою вечную неуязвимость. И снова помогла Неварра. Через Искательницу, из тех, кто был в курсе (не полностью, конечно) моих талантов, я выпросила защиту Церкви – и официальное направление хоть куда-нибудь, где бы мои таланты могли пригодиться и не вызывать неудобных вопросов. Так я попала в Киркволл в услужение к рыцарю-командору Мередит, и, попутно, вляпалась в одну из худших историй в своей жизни. Началось все с того, что я приплыла на торговом судне в порт. До этого я не бывала в Вольной марке, находя ее слишком северной, слишком маленькой и слишком нищей. В момент, когда матросы кидали швартовые, я поняла, что мое юношеское представление об этих местах оказалась слишком точным. Это и правда было маленькое, сырое и нищее место. Настолько нищее, что я могла бы гордиться своим нищим родом в нем. Впрочем, какая разница. Я натянула капюшон на голову, поправила перевязь с мечом, взяла свой скарб и отправилась к Владычице Эльтине на поклон и с указанием о своем прибытии. Быть может, не проживи я в Тевинтере добрых десять лет, я бы заблудилась в улочках Киркволла. Но старая имперская задумка проглядывала ясно, несмотря на все попытки живущих в ней обустроить ее как-то иначе. Какое счастье, что мне не пришлось искать тут кров. Церковь найти было просто – она возвышалась вместе с замком на холме, сияя золотом декора и, наверное, немало раздражая тех, кто видел серебряные монеты по очень большим праздникам. Пока я поднималась до нее, я увидела немало насупленных лиц и недобрых взглядов, что, правда, скорее меня обрадовало. Я не тот человек, чтобы жить среди счастливых. Я приношу несчастья. Владычица Эльтина меня встретила приветливо, хотя в ее взгляде я прочитала скрытую тревогу и неприязненный вопрос о том, почему я выбрала это время и это место. Я не стала раскрывать свои мотивы, и так в ту же минуту сделалась с этой милой старушкой закадычными врагами. - Надеюсь, что вы прибыли в Киркволл с добрыми намерениями, - напутствовала она меня, а я даже не кивнула на это, потому что считала, что не стоит обнадеживать ее даже такой вежливой и не слишком обременительной для меня ложью. Как вы понимаете, я и добрые намерения – в принципе не очень совместимы, а уж в этом случае я прибыла искать не только денег, но и имени, достаточного для того, чтобы перебраться в Вал Руайо и не сильно при этом зависеть от мнения семейства. А уж будет это имя праведной жрицы или кровавого шевалье – мне, в целом-то, глубоко равнодушно. В противовес Владычице Эльтине, рыцарь-командор Мередит встретила меня с суровым взглядом, в котором теплилась надежда. - Я много наслышана о вас, монна, - начала она сразу же, как я переступила порог и даже не успела еще поклониться. – Но слухи столь удивительны, сколь и обнадёживающи. - Смотря на что вы надеетесь, сэра, - сухо ответила я, все же отвесив достойный поклон, какой не осудили бы даже при дворе императрицы. - На вашу помощь, - коротко ответила Мередит. - Я прибыла выполнять ваши приказы и служить тем самым Церкви, - буднично и учтиво ответила я. - Тогда почему я слышу в ваших словах дерзость? – Мередит подняла на меня свои ярко-голубые, удивительно молодые и по-детски наивные глаза и уперлась ими в мои. - Потому что вы не надеетесь на что-то хорошее, - ответила я. – Иначе бы вы не согласились на мой приезд. Рыцарь-командор встала, подошла и, посмотрев на меня сверху вниз, сказала, что она не хочет зла, но боится, что зло уже слишком глубоко проникло в город. Я не стала говорить ей, что тогда ей стоит первой прыгнуть в море в полном доспехе. Я знала, что такое быть чудовищем – и знала, сколько сил надо для того, чтобы это признать. Женщине, что только что смотрела мне в глаза, было это не под силу. Тогда я поняла, что этот город обречен. Самое место для меня. С этим знанием и спокойной уверенностью я пошла на встречу с рыцарем-капитаном Калленом, который мне с первого взгляда не понравился. Правда, сказать я смогла это ему годы спустя, уже во время моей работы на Инквизицию, но это совсем другая история. Как и всегда, он был занят всякой суетой и, как любой, кто ел лириум ложками, не мог связать и нескольких предложений во внятную речь. Это меня всегда удивляло – как другие не замечали этой храмовничьей странности? Одно меня обрадовало – этот человек, чье самоуважение все ушло в кудряшки, сдал меня на руки совсем юному созданию, столь невыносимому в поведении, что это даже вызвало у меня уважение. Звали это создание Карвером Хоуком, и он был похож на щенка мабари: те же большие печальные глаза, нелепые движения и мерзкий ферелденский лающий акцент. - Не думал, что дворянка из Орлея припрется в Киркволл совершать обеты Церкви, - попытался сходу задеть меня он. - Не думай, у тебя это не получается, - ответила я, чувствуя легкое раздражение от такой фамильярности. - Ты напоминаешь мне сестру, - вдруг признался он. Я вздохнула. Этот придурок умудрился развеять мое родившееся раздражение. - Паршивая, верно, у тебя была жизнь, - сказала я ему. - Ты мне нравишься. Я думал, в Орлее все такие напыщенные и разодетые, - Карвер продолжал свою глупейшую речь. - Я не в Орлее, - ответила я. - Не по нраву пришелся? Я не ответила. Играть в эту игру и говорить о трудной жизни мальца мне не хотелось. Такие истории вызывают у меня острое желание перерезать чью-нибудь глотку в тот же момент, а в Казематах Ордена это было весьма проблематичным. - Карвер, покажи мне мое жилище – и потом беспокой уже по существу, хорошо? – я поняла, что мне пора уединяться. Он кивнул и послушно повел меня в комнату. Сейчас, когда спустя много лет пишу эти строки своим не очень стройным слогом, я понимаю, что благодарна Мередит за ее умение читать написанное. Поскольку в письме, которое она получила от Искательницы, было четко прописано, что мне нужна одиночная комната где-нибудь подальше от шумных компаний. И хотя никаких пояснений, почему это должно быть именно так, в подобных письмах не содержалось, но это первый и последний человек, который выполнил данное требование. Иногда я думаю, что она могла спасти Киркволл. И быть может, именно я ей помешала в этом. Чувствую ли я вину? Нет. Быть может, Кассандра Пентагаст могла бы стать Верховной жрицей – если бы не винила меня в этой истории. Если бы она не привыкла винить хоть кого-то. Истина в том, что все прогнило. Истина в том, что Мередит могла спасти Киркволл – но это лишь оттянуло бы конец еще на год или сто лет. Истина в том, что никто из нас, бывших там, не заслуживал жизни. Просто кто-то сумел выжить, а кто-то – нет. И выжившие были вынуждены придумать себе оправдание, почему Андрасте выбрала их. Этого Кассандра не могла понять до самой смерти, ища со своим орденом куски прошлого, которые были и остаются не нужны никому, кроме нее. Но все это я узнаю много позже. В тот момент я была просто удивлена тому, что мне была предоставлена целая комната в тихом месте. Я скинула опостылевший рюкзак, капюшон, часть доспеха, уселась на кровать и улыбнулась. Моя жизнь была снова восхитительно пуста, лишена всякого смысла, ценности и чего-то, что могло бы вызвать к жизни тот гнев, что всегда рушил все вокруг и призывал к жестокости и крови.