Будь моим.

Она была лучшей. Ей никогда не приходилось стараться, все шло само собой. Глупые мальчишки сами попадались с руки, ласкались к ней, давали ей пользоваться ими. Девушка падает на кровать, обнимая мягкую игрушку. Как же они достали! В последнее время все эти идиоты пытаются воспользоваться ее положением, чтобы добиться чего-то большего. Они используют ее! Момо не может в это поверить. Но ничего, ни один из них не подходит ей. Возможно, есть смысл искать среди одноклассников, но к чему это приведет? Все они тоже тупые идиоты, разве что только… — Блин… — говорит она в потолок. Момо часто говорит с ним, потому что он единственный, кто слушает ее молча и внимательно. Мама никогда не обращала на нее внимания. «Все, что хочешь», — говорят ей, — «только отвали!» Конечно, у взрослых свои дела. Им она нужна только для продолжения рода — нашла мужа и сиди рожай, да детей корми. Наверное именно поэтому она решила стать героем. Назло родителям. Назло всем. Момо еще докажет, что она не курица-наседка, а способна сама заработать себе на достойную жизнь. Для этого она даже составляет план, но он теряется среди полного разгрома в ее комнате. Зачем что-то убирать, если она потом снова все разбросает? Да и не живет она здесь, только спит, и то не всегда. Теперь она подрабатывает. Кажется, это был третий пункт ее плана, после поступления в академию и чего-то там еще. Крошечная кафешка достаточно далеко от дома и академии, вдруг кто-то заметит? Нет, ей не было стыдно, просто… смущало? Всем кажется, что она любит выставлять свое тело на показ, поэтому носит открытую одежду. Это не так, всего лишь школьная форма из одной очень дорогой коллекции, которую отец заказал во франции. Натянув светло-голубое платьице, доходившее до колен, Момо как можно незаметнее выскользнула из дома. Пробираясь дворами, она спешно продвигалась к крошечной улочке, со стороны которой был служебный вход в кафе. Само оно располагалось на перекрестке двух улиц, немного побольше, чем эта, но с большими проспектами их сравнить было нельзя. — Мо-чи, — радостно обращается к ней Лили, молодая женщина лет тридцати, с характером и лицом ребенка, — Спасибо, что согласилась подменить меня! Яойорозу просто кивает. Иногда Лилия Монрейд раздражала ее, но в основном с ней не было проблем. Она всегда была мягкой и понимала все с первого раза, в отличии от своей сестры, Клар. Эта девчушка, всегда неугомонная, задирающая всех и вся, часто дразнила покупателей. Лили и Клар были близняшками и различались только характером и манерами. Была еще Риза, высокая и тощая, словно жердь, но она выходила из кухни только в том случае, когда девушкам-официанткам не хватало рабочих рук. Момо очень любила это маленькое заведение. Переодеваясь в рабочую форму, тоненькое льняное белое платьице, такое неудобное, зато простое и украшенное небольшими, серебряного цвета бутонами искусственных роз, она чувствовала, что снимает с себя все маски, обнажает душу перед людьми. — Вот так, — мычит А-кун, повар кафе, единственный, кто кое-как умеет заплетать волосы. Яойорозу не знает, как его зовут на самом деле, да и не очень хочет узнать. — Ваш заказ, — произносит она, с нежностью ставя поднос на стол. Она собирается уйти, но тут ее хватают за руку. Момо останавливается и смотрит ему прямо в лицо. — Момо? — переспрашивает Тодороки, как-то очень неуверенно. — Простите… — говорит она, а внутри все горит. Сейчас… дать бы ему по лицу, по этой наглой роже, врезать прямо подносом, даром что потом вычтут из зарплаты. Он не смеет все разрушить. — Наверное, вы ошиблись… — наконец выдавливает она и почти бегом отправляется на кухню, берёт заказ для посетителя, сидящего на другом конце зала. Момо чувствует его взгляд на своей спине, холодный и терпеливый, как у тигра, который поджидает в кустах свою жертву. Домой она обычно ходит вместе с А-куном, ему в ту же сторону, что и ей. Он часто выслушивает ее жалобы на академию и родителей. И всегда молчит. «Я люблю слушать, а не говорить» — объяснил он ей. Но сегодня А-кун был занят, и Момо отправилась домой одна. — Момо, подожди! — наверное, это был первый раз, когда Тодороки пришлось кричать. Яойорозу послушно остановилась. Шото чуть было не врезался в нее, но вовремя остановился. — Мо…мо… — он дышал рвано, видно, давно так не бегал. Девушка вздрогнула, когда Тодороки положил руку ей на плечо, но не стала ничего делать и ждала, что будет дальше. — Ты давно работаешь… там? — Вот и все. Это конец. Очень жаль, конечно. Яойорозу показала парню два пальца. Два месяца. Так мало… А казалось, что прошло уже намного больше. Шото больше ничего не сказал. Просто развернулся и ушел. «Странный он,» — подумала Момо, направляясь домой. О ее подработке так никто и не узнал. В течении последней недели Тодороки появлялся в кафе все чаще и чаще. А посетителей становилось все меньше. Почти все постоянные клиенты уходили в другой ресторанчик, открывшийся неподалеку. Яойорозу уже не боялась подходить к нему, иногда, когда было совсем пусто, она садилась напротив Тодороки и они болтали ни о чем. О погоде, или об учителях в академии, или о кофе. Оказалось, их вкусы во многом схожи. Но однажды Шото пришел весь разбитый и попытался заказать алкоголь, чтобы напиться. Момо лишь покачала головой и принесла ему чаю. Говорят, что горячий чай успокаивает. — Что не так? — оказывается, за неделю они успели подружиться, и Момо достаточно было взглянуть на него, чтобы заметить различия в его поведении. Шото устало пялится в окно. Ему сегодня действительно плохо. А все потому что, он видел, что… — Момо, у тебя много опыта в любви? — начинает он холодным тоном, стараясь выглядеть так, словно он не заинтересован в этом. Но девушка сразу все понимает. — Ой, — хихикает она, — Да неужели кто-то смог растопить твое ледяное сердце? — ухмыляется Яойорозу, даже не представляя, насколько она права. — И кто же она? Тодороки качает головой и выливает себе в рот содержимое кружки. Чай больно обжигает горло, но ему плевать. В каждом прохожем ему мерещится лицо, такое знакомое, любимое. Он пытается смотреть себе под ноги, но в лужах он видит солнце, такое похожее на этого человека, что сердце сжимается. Идти по улице с закрытыми глазами не вариант, поэтому Шото решает добраться до уже полюбившегося ему кафе и вывалить все на Момо. Может, это эгоистично, но больше ему некуда пойти. — Ясно… — Яойорозу кажется, что Тодороки тянет время. — Знаешь, что? — он поднимает на нее глаза, полные надежды. — Сейчас, — улыбается она, поднимаясь. Момо знает, что лучше всего успокаивает. Она ставит перед парнем два небольших стаканчика. Пусть это будет за ее счет. — Мороженое… — Шото берет ложку и ковыряет белую субстанцию. Яойорозу с аппетитом ест свою порцию. На лице Тодороки появляется едва заметная улыбка. — Никогда не ел такого. Момо считает это забавным. А также думает, что нашла неплохой способ поднять ему настроение. Но нужно было продолжать разговор. — Как можно сделать приятно любимому человеку? — внезапно спрашивает Шото, и девушка давится мороженым. — Да ты сумасшедший! Она хотя бы знает, что ты… — Момо замолчала, не закончив фразу. — Она не знает? Тодороки обреченно кивает. Он не в силах сказать ей, в кого он влюблен. — Тогда, тебе нужно… Яойорозу говорила долго и много. Шото выглядел усталым, но честно пытался что-то запомнить. Наконец, Момо сдалась и просто сказала: — Поцелуй ее, и все. А еще лучше засос поставь. Тодороки посмотрел на нее серьезно, а затем спросил: — Это точно сработает? Яойорозу кивает и Шото уходит. Четырнадцать вазочек с мороженым остаются стоять на столе, как напоминание об их разговоре. Момо работает еще час, протирая столы. На улице ее ждет А-кун. Они как всегда идут вместе, но на этот раз молча. Девушка думает о Тодороки и его странной любви. Наверное, на ней сказывались эти дурацкие романы, прочитанные в детстве. Момо казалось, что Шото влюблен в нее. Или же? Нет, не может быть. Она трясет головой, отгоняя ненужные мысли, но они все равно лезли в голову. «А вдруг он любит меня? Тогда…» — думает она. Но что же ей делать? По пути домой она несколько раз спотыкается, но А-кун ловит ее. Ночью она не может заснуть. Перед глазами появляется его лицо, улыбающееся или печальное, скучающее и серьезное. Губы нежно шепчут ее имя и еще что-то. Глаза внимательно смотрят на нее, один холодный, прозрачно-голубой, чистый, словно лед, другой желтоватого оттенка, в какой окрашиваются листья теплой осенней порой. Волосы немного растрепаны, девушка будто наяву слышит его дыхание. Яойорозу закрывает глаза, медленно запускает руку под одеяло, но тут же достает ее обратно. Нет. Она не станет делать это. Момо со стоном переворачивается на живот и утыкается носом в подушку. Теперь она понимает Шото. Как же плохо. Она с нетерпением ждет конца дня, чтобы пойти в кафе и вновь встретить там его. Просто поговорить. Услышать его голос, заставить улыбнуться, поесть вместе мороженого и потом стирать салфеткой капли с его рубашки. Момо ждала его. Она мчалась домой, а оттуда прямиком к кафе. Пусть сегодня она пришла раньше. Ее встретила Лили. — Как звали того мальчика, ну, с которым ты общалась? — спросила она, передавая Яойорозу свернутый клочок бумаги. — Шото, — ответила Момо, с замиранием сердца вертя в руках белый листок. — Шото, значит… это от него, — сказала Лили и удалилась. Момо развернула листок. Там аккуратным почерком Тодороки было написано лишь два слова. Два слова, что разбили ей сердце. Сломали ее.

Это парень.

Яойорозу прислоняется к стене и сползает вниз, тихо скуля, словно раненный щенок. Слезы катятся по ее щекам и с едва слышимым стуком падают на пол. Кап-кап. Больно. Больно. Внутри все словно замерзает. Весна, что только началась в ее сердце, вновь превратилась в бесконечную холодную зиму. Момо работает еще больше, еще усерднее, стараясь забыться. Но посетителей сегодня мало, и все уходят раньше. А-кун ждет ее у выхода и они идут молча, что стало теперь таким привычным. — Мо-чи, — в один из таких дней обращается к ней парень, и она смотрит на него своими красными, заплаканными глазами. Ведь именно сегодня он вновь пришел. Вместе с тем человеком, похожим на солнце. Момо прекрасно знала этого человека, ведь он был ее одноклассником, Мидория Изуку. Были еще Бакуго и Урарака, но Шото даже не смотрел на них. — Мо-чи, — повторил А-кун, чувствуя, что его не слушают. — Да? — Ты выглядишь такой расстроенной, что-то случилось? — участливое выражение его лица словно разрушило все стены, что Момо возводила вокруг себя в последнее время, все больше и больше замыкаясь в себе. — Я… — слезы вновь текли по ее лицу, совсем как той ночью, — я люблю его! — Яойорозу уже ревела, уткнувшись парню в плечо, — я не могу без него! А-кун стоит, прислонившись к забору, прижимает ее голову к своей груди. Как глупо. На что она надеялась? Больно. Больно. — Раз так, не хотела бы ты сходить со мной на свидание? — внезапно спрашивает он, поглаживая рукой ее спину. — Что? — Момо поднимает голову и смотрит ему в глаза. Наверное, сейчас она выглядит так глупо… Но чувства вскипают внутри нее. Даже если она распотрошит несколько подушек, представляя, что это идиот Тодороки, или нахамит родителям, легче ей не станет. А-кун отстранился и немного нагнулся, и их лица оказались на одном уровне. Яойорозу чувствовала его дыхание, едва теплое. Его запах, приятный, как морской ветер. Момо понимает, что решать надо сейчас. — Я согласна, — шепчет она. А-кун склоняется ниже и целует ее мягко и нежно. Они идут рядом, вновь молчат, но теперь держатся за руки. Девушке кажется, что ничего не изменилось. Но на душе стало легче. После того, как она высказалась, пусть даже обошлось парой слов, Момо словно стало свободнее дышать. — Знаешь, Мо-чи, — говорит А-кун, тихо, но очень отчетливо, что заставляет ее сердце биться чаще, — я хочу показать тебе мою причуду. Яойорозу смотрит на него удивленно, но лишь кивает головой. — Я не люблю показывать ее. Но, если тебе интересно… — он отворачивается, но краем глаза замечает интерес девушки. — Я умею дарить сны. Сладкие сны. — говорит он, незаметно облизывая губы. — У тебя в последнее время круги под глазами, думаю, это как раз то, что тебе нужно. Момо поджимает губы. Неужели так заметно, что она не спит ночами? В любом случае, еще одна бессонная ночь вряд ли лучше, чем сны, навеянные А-куном. — Да, наверное, ты прав, — произносит она. А-кун крепко сжимает ее ладонь в своей. Наверное, ей бы хотелось, чтобы на его месте был Шото, но А-кун тоже не самый плохой вариант. Яойорозу всматривается в его лицо и только-только замечает, насколько он красивый. Его волосы, светло-голубого цвета, немного растрепанные, его глаза, темно-синие, как морская глубина, его губы, мягкие и немного искусанные, его скулы, в крошечных царапинках, к которым так хотелось прикоснуться… она отводит взгляд и краснеет. А-кун складывает губы в полуулыбку и переплетает пальцы девушки со своими. Они идут куда-то, по мнению Момо, неизвестно куда. Он уверенно идет рядом, значит, знает, куда. А-кун тянет ее в небольшой заброшенный завод. Снаружи он выглядит неопрятно, но внутри очень даже чисто. — Можешь осмотреться тут, — говорит парень, открывая дверь, ведущую в какое-то помещение, — пойду, сделаю чай. Яойорозу прогуливается по заводу, заглядывая в каждую комнату. Неужели это и правда дом А-куна? Кажется, раньше здесь жило много народу. Куда же они все делись? Дверь, ведущая к складу была заколочена, и Момо собиралась использовать причуду, чтобы открыть ее. — Мо-чи, куда ты ушла? — девушке не хотелось заставлять А-куна ждать, и она на время забыла о таинственной двери и поспешила назад. Он встретил ее улыбкой и двумя кружками горячего чая, пусть не такого дорогого, как у нее дома, но от этого не менее вкусного. — Может, оно и не такое вкусное, — парень протягивает ей коробку с печеньем простой формы, — но я пек его сам. Момо с удовольствием откусывает небольшой кусочек, и про себя отмечает, насколько это вкусно и пропитано любовью. А-кун садится рядом и включает телевизор, стоявший напротив дивана. Яойорозу наверное никогда не стала бы смотреть такую ерунду, но рядом с ним все начинало казаться другим. Не таким, как было раньше. Фильм заканчивается, но Момо и не следила за сюжетом. Она просто смотрела на А-куна. Ей было немного стыдно от того, что она просто пялилась на него. А-кун берет ее лицо в свои ладони и нежно целует девушку. Яойорозу неловко отвечает, обнимая его за шею. Пусть она часто целовалась с парнями, в этот раз все было не так. Сердце стучало, как бешеное, под ритм той дурацкой музыке, что играла во время титров после фильма. Ближе. Ближе. Он гладит ее спину, незаметно расстегивая платье. Она задирает его рубашку, прижимается, углубляя поцелуй. Руки скользят по обнаженной коже, лаская. Воздуха катастрофически не хватает, тепло приятно возбуждает, по телу проходит волна дрожи, словно удар током, но не сильно, а как-то очень неуверенно. Парень отстраняется и вытирает слюну с ее подбородка, проводит пальцами вверх по ее щеке, заправляет выбившуюся из прически прядь обратно за ухо. — Ты такая красивая, — хрипло шепчет он прямо в ухо, согревая горячим дыханием, а потом несильно прикусывает мочку, в том месте, где когда-то давно была сережка. Момо, боясь вздохнуть или открыть глаза, неподвижно сидит на месте, в ожидании того, что будет дальше. А-кун устраивается на диване поудобнее и кладет ее растрепанную голову на свои колени. — Я обещал показать тебе, как действует моя причуда, — произносит он, продолжая нежно поглаживать Момо. (Додо: Твою мать, говнюк, обломал мне весь кайф!) — А сейчас… — он положил свою руку на ее лоб. Яойорозу вздрогнула, ее будто бы облили азотом, дыхание стало прерывистым, тело поглотил холод. А-кун бормотал какие-то странные слова на неизвестном ей языке, девушка чувствовала, что падает во тьму… Ей снились сны. Яркие, цветные сны о Тодороки. Она впервые почувствовала себя такой счастливой. Чувство эйфории охватывало ее, заключало в объятия, поглощало ее. Все вокруг было так похоже… и одновременно отличалось от реальности. Момо открыла глаза и увидела лицо А-куна. Он сидел в той же позе, слегка склонившись над ней и, кажется, тоже дремал. — А-кун, — она трясет его за плечо, — А-кун! — Ты уже проснулась, Мо-чи? — он улыбается и нежно проводит ладонью по ее волосам. — Сколько я спала? — Яойорозу не может сдержать зевок и прикрывает рот рукой. — Два часа и пятнадцать минут, — четко отвечает он, — думаю, тебе пора. Момо находит дорогу сама и опрометью бежит к дому. Мать смотрит на нее с укором, но ничего не говорит. Ее дочь уже взрослая, пусть делает, что хочет. Момо хотела больше. Больше этих снов. Больше времени проводить без родителей, без всех. Только она ее сны. Девушка не могла заснуть ночью, поэтому сон после подработки был для нее, словно глоток свежего воздуха. Желание видеть еще полностью поглощало ее. Заполняло без остатка. Чуть меньше недели прошло с того дня, когда она узнала, кто нравится Шото. Изуку действительно был неплох, словно маленькое солнце. Но ей было все равно. Если Мидория солнце, то Момо будет для Шото луной. Ведь не существует дня без ночи? Так ей казалось. Возможно, она сходила с ума. Возможно она уже сошла с ума. Она была зависима от этих ярких снов. Снов о Тодороки. Сегодня он пришел в кафе и сел на свое обычное место, словно ничего и не случилось. Момо тут же присаживается рядом. Слова рвутся из нее наружу, причиняя физическую боль. Шото не замечает этого, он поглощен собственными проблемами. — Знаешь, Момо, я сам виноват. — он говорит очень тихо. Намного тише, чем обычно. Если бы он не смотрел на нее своими пустыми, будто стеклянными глазами, можно было бы подумать, что он просто бормочет что-то себе под нос. — Я сам сказал ему. Но я не мог не сказать. Я бы тогда мучался. И он бы мучался. Никому бы не было от этого легче. — А так тебе легче? — так же тихо спрашивает Момо, чувствуя, что вот-вот заплачет. — От того, что я люблю тебя, тебе стало легче? — как же больно. Она не хочет реальности, она хочет вернуться в свои сны. Туда, где Шото любит ее. Тодороки смотрит на нее удивленно. Он открывает рот, чтобы сказать… Что сказать? Что он сейчас может сделать? Яойорозу не намерена его слушать, она вскакивает с места и убегает через служебный вход. Шото немного медлит, но потом бежит за ней следом. Что может сделать один человек для другого? Что может сделать одно разбитое сердце для другого? Момо нигде не видно. Он не видит ее, но чувствует, что она где-то близко. А-кун уже ушел с работы, поэтому она бежит туда, где ей уютнее всего. Уже недалеко. Вот виднеется разрушенная крыша, вот дыра в заборе, как раз для нее. — А-кун! — она влетает в гостиную, с криком и слезами, падает на диван рядом с ним. Он ни о чем не спрашивает, просто дает ей возможность выплакаться. — Я… я… — она плачет. Слова рвутся из нее. Пусть она скажет их не тому человеку, и не в то время. — Я люблю тебя, А-кун! Она забывается в страстном поцелуе. Момо еще никогда не было так плохо. А-кун улыбается, берет ее за руку и ведет к той комнате, дверь в которую была забита досками. — Все хорошо, — говорит он мягко, обвязывая ее тело цепями. — Я избавлю тебя от этого. Момо все равно, что с ней будет. Что с ней сделают. Она не хочет думать, но мысли вращаются вокруг Шото. А-кун нежно целует ее пальцы на правой руке. Затем облизывает указательный палец. Он берет нож, красивый, небольших размеров. Холодная сталь касается ее кожи. Мгновение боли, и отрубленный палец девушки с гулким стуком падает на пол. Момо больно, кровь хлещет из раны, пачкая белое платье — униформу кафе, которую она забыла снять. А-кун смотрел, как ее красивое лицо искажается болью. Ее истошные крики совсем не заводили. Он осторожно зализывает рану. — Вот так, — хрипит он, вкалывая ей обезболивающее. Теперь она не умрет от болевого шока в течении суток. Глаза Момо становятся пустыми, как у рыбы. Она просто следит за ним, но это не доставляет ей никакого удовольствия. Ей просто скучно. — Я любил его, — произносит А-кун, поглаживая следующий палец, а затем отрезая его. Да, так определенно лучше. Говорить ей в тишине. — Я любил Шото Тодороки. — ее удивленный взгляд сейчас так много значит для него. — Мы с ним знакомы с детства, но он не помнит меня. Его отец всегда был против этого. — Он вздыхает и отрезает ей третий палец. — Моя мать была прислугой в их доме и мы с Шото часто играли вместе. Но его отец, этот чертов Старатель! — А-кун улыбается совершенно сумасшедшей улыбкой и рубит сразу два пальца. — Я так хочу разделать его! — он смеется и его настроение передается Момо. — Я люблю Шото, — А-кун гладит ее левую ладонь, а затем втыкает в нее нож, — Я так хочу его, — нежно произносит, облизывая кровь, текущую по лезвию, — Я был так счастлив, когда увидел твои сны, — он подходит к столу и берет скальпель, — такие яркие и страстные, — сталь режет кожу, словно масло, — так не похоже на мои! — он чертит узоры на ее шее, не глубокие, но многочисленные порезы истекают кровью, — Если ты еще не заметила, — А-кун слизывает кровь и целует ее. — Все хорошо, — повторяет он. — Все просто отлично. Ты веришь мне? — он смотрит прямо в глаза Момо, и она замечает в их глубине сумасшедший блеск. — Меня зовут Айво Коиджи. — он проводит рукой по ее щеке, — Что-то ты грустная… нужно сделать тебе улыбку… — Айво режет рот, и лицо Момо становится похоже на тыкву, какие обычно делают к Хэллоуину. — Улыбка идет тебе, — он стягивает с нее платье, — Казенное, — поясняет Коиджи, и аккуратно сложив, кладет его на стол, на место старой ржавой пилы, которой медленно режет ноги Момо. — Твои ножки прекрасны, — шепчет А-кун, — но ноги Шото лучше, — Яойорозу поглощает страх. Она понимает, что может умереть здесь. — Вот так, — Айво облизывает голень правой ноги, уже отрезанной. — Как вкусно… — он откусывает небольшой кусочек кожи и начинает жевать. Момо вырывается и кричит. Все душевные переживания были забыты перед страхом смерти. — Ты хочешь быстрее? — спрашивает Коиджи, втыкая шнур в розетку, — Вы, девушки, такие нетерпеливые, — он нажимает на кнопку, и звук бензопилы режет уши. Кровь и куски плоти летят в разные стороны и пачкают стены. — Мо-чи, — Айво выключает пилу и показывает ей топорик. — Твои руки раздражают меня, прекрати ими дергать! — И, схватив ее за запястье, делает несколько ударов. Рука ломается, кость выходит наружу, Момо закрывает глаза. — Ты не хочешь смотреть? Может, мне уже закончить? — Момо с ужасом понимает, что сейчас будет конец. Но она слышит тихие шаги по коридору. Кто-то ищет ее. Но, кажется, А-кун тоже услышал. — У нас гости, будь добра, веди себя прилично! — слащаво говорит он, и большим ножом для резки мяса аккуратно взрезает ее живот. Кишки остались целыми, но вывалились наружу, и если бы Айво не держал их… Момо чувствовала, что конец уже близко. Дверь открывается с протяжным стоном. — Момо! — кричит Шото и замирает на пороге, видя, во что она превратилась. — Отпусти ее, сейчас же! — обращается он к А-куну, и тот послушно отходит, убирая руку от живота Яойорозу. — Шото! — кричит она, но из горла вырывается только хрип, и она проваливается в темноту. — Ой, — улыбается Айво, подходя ближе к Тодороки — кажется, она была дорога тебе… Не хочешь ли отведать ее частей? Шото в ступоре. Момо… умерла так просто? И он ничего не смог сделать? Он ведь… герой… Он даже не пытается увернуться, когда Айво бьет его по затылку отрубленной ногой девушки. Шото очнулся в больнице. Голова жутко болела, все тело зудело. Ему бы хотелось подняться, но это было слишком тяжело. — Шоточка, лежи, не вставай, — раздался голос у его уха. Парень, что сидел у его кровати показался ему знакомым. Светлые голубые глаза внимательно следили за каждым его движением. — Ты не помнишь меня, Шоточка? — он нежно гладит Тодороки по волосам. — Я Айво Коиджи… — шепчет он и целует парня. И Тодороки вспоминает. Это он на заводе мучил ее! Он убил ее! Шото не может сопротивляться. Он ничего не может. Сейчас он прикован к кровати. — Все хорошо, — говорит Айво и откидывает одеяло. — Я с тобой. Он снимает трусы с Тодороки и берет его член в рот. Шото резко выдыхает, но тут же сжимает губы. Он не поддастся. Он не… Внизу живота ощущалась приятная тяжесть, он словно горел. С губ слетают стоны, тихие и хриплые. Новые чувства охватывают все его существо. Шото изливается Коиджи в рот. Затем тот встает и наклоняется ко рту Тодороки, в поцелуе заставляя пить собственную сперму. И Шото послушно глотает ее, горькую на вкус белую гадость. — Тебе нравится, Шоточка? — Айво гладит его живот, грудь, руки, словно дразня. Шото молчит. Он просто хочет вмазать ему, потом заморозить и сжечь. Коиджи раздвигает его ноги и просовывает язык в анальное отверстие. Тодороки вздрагивает, его дыхание учащается, но он по прежнему старается держать себя в руках. Айво одним легким движением снимает с себя все и входит в него. — Ах, Шоточка, ты такой… тесный… — Коиджи пошло смотрит Тодороки прямо в глаза. — Я… не могу больше… — стонет он и берет быстрый темп. Шото больно, крики, стоны, вздохи слетают с его губ почти каждую секунду. Он кончает, не раз и не два, но Айво не останавливается, просто двигается в нем, стараясь слиться с ним в одно существо. Наконец, Коиджи кончает и, выйдя из него, ложится сверху и целует. — Шоточка, скажи, что любишь меня! — сладко шепчет он прямо в губы. — Ты… хуже моего отца… — зло бросает Шото. Ему противно и мерзко вот так сношаться с посторонним человеком, который воспользовался его неподвижностью. Даже Старатель никогда бы так не поступил с ним. Айво ранен в самое сердце. Его глаза расширяются от ужаса и удивления.

Шото… Его любимый Шото сравнил его со Старателем, этой мерзкой крысой, что зовет себя героем номер два!

Коиджи отшатывается и, неудержав равновесия, падает на пол. — Шоточка… почему? — он выглядит жалко и растерянно, вот так сидя на полу, совершенно обнаженный. — Почему ты не любишь меня? — Айво поднимается и закрывает Тодороки одеялом, потом начинает одеваться. — Это из-за того мальчика? Мидории Изуку? Шото это настораживает. — Что ты с ним сделал? — Пока ничего, — сладко улыбается Айво, — он просто отправился в турне по миру вместе с моим подчиненным… Но если об этом узнает полиция или герои, то… — тут он немного помолчал, — он не сможет завершить путешествие! Как грустно для него! Но через неделю он будет в Корее, ближе всего к нам. И тогда… — Что тебе нужно? — Шоточка, ты такой умный мальчик… мне нужно…— Айво не успевает договорить, так как его сбивает с ног дверь, которая открылась вовнутрь. И пусть на самом деле она открывается в другую сторону, у Бакуго Катсуки все двери ведут себя именно так. — Чертов двумордый, где Деку? — орет он, врываясь в палату. — А это еще что за… — тыча пальцем в Коиджи возмущается Катсуки, и тут же выпихивает незнакомца в коридор, прилепляя дверь к проему. — Мидория… он… — Шото не знает, стоит ли рассказывать это Бакуго, ведь он… — Его похитили. — Где эти гады? Сейчас они у меня!.. — тут же вскричал Катсуки, размахивая кулаками и круша оборудование направо и налево. — Тише! Если об этом узнают… Мидория, он, — Тодороки не хочется произносить это слово, но Бакуго понимает его и так. — Сейчас я не могу двигаться… через неделю они будут в Корее. Мы подождем и… — Заткнись, двумордый! Зря я что ли это дерьмо на себе тащил? — он ставит тяжеленный рюкзак на кровать, прямо на ноги Шото, но тот не жалуется. Куда уж хуже. Лишь бы Катсуки не вздумалось одевать его. — На, жри, заштырит так, что потом спать не сможешь! — говорит он и сует в рот Тодороки какую-то дрянь. Тот послушно проглатывает. — А теперь быстро оделся и за круглолицей. Если не возьмем, еще неделю дуться будет. И напяль уже на себя свое пафосное настроение, а то как дебил. — бросил он и вышел. Шото устало улыбнулся. Глупо сейчас наверное спорить, что Бакуго неправ, и уж тем более пытаться что-либо ему доказать. Про Момо он ничего не скажет. Момо… Он ведь так и не сказал ей… Силы быстро прибывали, вскоре он оделся и вышел. Айво нигде не было видно. Тем лучше. — Думаю, эти психи еще не увезли Деку из страны, — задумчиво произнес Бакуго, когда Урарака подоспела к больнице. Иногда Катсуки бывает очень умным. И очень добрым. Особенно сейчас, когда дело касается Изуку. — Значит, они держат его где-то. Может, там где… — Шото в отчаянии прикусил губу. — Там где нашли меня… Без лишних слов они направляются туда. Урарака в скверном настроении и молчит. Не похоже на нее. У завода непривычно тихо. В гостиной никого нет, на столе записка.

«Мой милый Шоточка, твой блондинистый дружочек оказался прав. Малыша Изуку еще не увезли из страны. На обратной стороне листочка адресок. Приходите туда, если хотите спасти свою принцессу. Люблю тебя! Айво Коиджи❤»

На обратной стороне действительно был адрес. Наплевав на то, что злодеям доверять нельзя, они поспешили добраться до туда. На площади огромное скопление народа. Все они вооружены, но как-то не очень грозно: группа людей с арматурой, с кастетами, дешевыми пистолетами. Урарака куда-то ушла и парни остались вдвоем против толпы. Они совсем не берегли силы. Когда все были повержены, Бакуго валялся на земле, а Шото отморозил правую руку, и теперь пытался отогреть ее левой. — А вот и мы, Шоточка! — раздался голос Коиджи. Они шли рядом: Айво, Здоровенный мужлан, что держал Мидорию, пара неплохо вооруженных ребят и… Яко. — Ты же та подружка круглолицей! — Бакуго как всегда бесцеремонно тычет в нее пальцем. — Ха, да какая я ей подруга? Эта тупая дура даже не подозревала, кто я такая! — она усмехнулась. — Малыш Изуку очень скучал по вам… он так жалобно скулил, когда я тыкал в него ножом… — скучающим тоном протянул Коиджи. — Ты… — Катсуки попытался подняться, но тут же рухнул на землю. — Что же ты, блондинистый дружочек моего любимого Шоточки, совсем ослабел? — Заткнись и сдохни! — кричит Ка-чан, и Изуку кажется, что он слышит биение его сердца. — Да ну, — улыбается Айво, — и что же ты мне… Его тирада обрывается. Человеку вообще сложно говорить, когда ему прострелили голову и сердце. Урарака выходит из укрытия и стреляет. Две пули попадают в Коиджи, по одной в голову каждому из бандитов, и семь пуль для бывшей подруги. Но Яко уворачивается и бежит к ней. Очако готова к такому, ловким приемом она опрокидывает противницу на землю, и, подставя дуло пистолета к виску, стреляет, пока патроны не кончатся. Один из злодеев с арматурой нападает на нее сзади. Реакции Урараки в этот момент мог позавидовать даже Катсуки. Удар в живот, потом свернуть руку… она действует по четкой схеме. Ногой злодею удается ударить по челюсти девушки, но та быстро протыкает его арматурой. Она молчит, лишь сплевывает выбитый зуб. — Мидория-кун, ты в порядке? — спрашивает она, и голос кажется немного другим, грубым, но у Изуку слишком болит голова, чтобы отвечать или вообще обращать на что-то внимание. Очако берет его на руки и несет к остальным, потом вызывает скорую, полицию, пожарных — Шото в пылу битвы успел поджечь несколько зданий, звонит на личный секретный номер Всемогущего, который на самом деле совершенно обычный номер телефона. — Пока, мальчики, — с улыбкой произносит она и уходит. Ее больше никто не видел. Урарака Очако пропала без вести. — Что это с ней? — спрашивает Бакуго, чуток оклемавшись. — Кажется, я знаю… — шепчет Изуку и смотрит на небо. Шото ничего не говорит. Он просто берет Мидорию за руку. — Господин Дзесей, Вы, кажется, предлагали мне силу… я согласна. — все это ради его спасения. Все это ради него. — Ты все-таки решилась, Юная Леди? Что ж, я очень рад. Но помнишь ли ты… — Я помню. Я должна буду уйти. Это меня не волнует. Мне нужна сила. Сейчас. — Но этот процесс требует времени… это может быть опасно… — Мне все равно. — это все ради него. Ее не волнует, что станет с ней. Она не сможет выиграть любовь даже с огромной силой. Пусть так. Но она выиграет бой. Даст Изуку еще немного времени пожить. Отсрочит печальную дату. — Ваши последние слова, Юная Леди. Она смотрит на старца с удивлением. Какие могут быть последние слова? На ум ей приходят всего два:

Будь моим.