Даже под водой я буду держать тебя, А если ты ускользнёшь я буду внизу, Чтобы подать тебе руку из темноты. <…> Нет ничего, что бы я не сделал. Я вернусь к тебе.
«Дорогой дневник, сегодня я узнала одну важную вещь: ошибаться не стыдно. Не стыдно, потому что ошибки совершают все, и я в том числе. Может, когда-нибудь всё изменится, и однажды я смогу, улыбаясь, сказать о том, что поселилось сегодня в моей душе. За этот год я поняла, что люди не всегда злы, потому что они такие, иногда в них говорит боль и отчаянное желание вернуть всё назад. Нужно терпеть, даже когда это кажется невозможным. Они имеют на это право, как и я, когда буду уверена, что всё, через что мне пришлось пройти, было незаслуженно. Нельзя слепо верить родному человеку только потому, что носишь одну с ним фамилию и он подарил тебе возможность жить. Думаю, это правильное решение — сбежать и скрыться от людей, знавших нас в лицо и пылающих ненавистью и злобой. Думаю, нужно и дальше терпеть, пока у нас не будет доказательств обратного. Сегодня же был прекрасный вечер. Давно я не испытывала столько радости и тепла. Кажется, этот мальчик способен сделать меня счастливой, даже просто находясь рядом. Возможно, мне стоит быть мягче и отпустить прошлое, чтобы спокойно жить в настоящем. Хорошо, что Ненси не догнала меня. Который раз благодарна быстрому бегу и тренировкам в школе, что подарили мне спасение от самой неловкой ситуации в этом году. Кажется, я хроническая беглянка.»
Китнисс закрывает дневник, расправляет постель и ложится под одеяло. Даже летом, когда жарко, она всегда спит под одеялом и мёрзнет. Она мысленно возвращается к тому моменту, когда Пит провожал её домой, и закрывает глаза, мечтая о том, чтобы увидеть его во сне.***
Китнисс купается в душе, а сестра чистит зубы, всё ещё стоя в пижаме и не собираясь, видимо, её сегодня снимать. Прим слушает, как сестра тихо поёт. Она вспоминает, когда в последний раз у Китнисс было настолько хорошее настроение. — Чем сегодня будешь заниматься? — Прим расплетает свои косы и, взяв расчёску, проводит ею по золотистым локонам. — Пойду в гости к другу, — отвечает Китнисс и выключает воду. — Подай, пожалуйста, полотенце. — А-а-а, к другу… — Прим отдаёт белое махровое полотенце и, немного задумавшись, спрашивает: — К Гейлу, что ли? — Нет. — Так ведь у тебя, кроме него, друга больше нет, — младшая Эвердин смотрит на вышедшую из душа сестру и, вытянув руку вперёд, переигранным актёрским жестом предупреждает реплику сестры. — Встречаешься с ним, да? О, нет-нет, погоди! — она прищуривается, упираясь руками в бока. — Или ты посмела встречаться с принцем? Сначала Китнисс хотела сказать, что пойдёт к Питу в гости, но потом передумала, наблюдая за реакцией младшей сестры. — Сама увидишь. Она обходит Прим и отправляется в свою комнату, напевая про себя мотив песни, которую они с Питом слышали у моря. Китнисс надевает футболку, свободный джинсовый сарафан и белые носки. Обувшись в белые кроссовки, девочка проверяет заряд на телефоне и кладёт его в рюкзак, завязывает волосы в высокий хвост, глядя в зеркало. Спустившись вниз, Китнисс идёт на кухню и готовит для себя и сестры завтрак, а потом она закладывает продукты в мультиварку и ставит таймер, чтобы Прим смогла пообедать без неё более полезной едой. Китнисс зовёт Примроуз и садится за стол, приступая к завтраку. Девочка приходит на кухню и нехотя опускается на высокий стул, поглядывая в сторону старшей сестры. — Поешь хорошо, ладно? — Угу, — Прим мотает ногами под столом и отворачивается от сестры. Её взгляд направлен на окно, выходящее во двор. Девочка накалывает кусок яичницы с беконом и подносит ко рту, но останавливается, оборачиваясь к сестре так, словно её только что посетила гениальная мысль: — Если это принц, значит, ты его сама выбрала? — Не понимаю, к чему ты клонишь и… — Да всё к тому же! — в Прим появляется энергия, и она опускает с громким стуком вилку, а потом встаёт из-за стола и подходит к Китнисс, дёргая её за рукав футболки. — Ты поступаешь не так, как я думала, поступишь. То есть, я была уверена, что ты его ненавидишь! — Кого?.. — Принца! Видимо, действительно всё будет как в глупом диснеевском сериале: последний класс средней школы, первый поцелуй и разбитое красавчиком сердце. — Мне кажется, ты преувеличиваешь. Никакого я принца не знаю. — Принц — это Пит. И не говори, что ты не догадалась или не думала, что он похож на принца. Он вылитый принц из сказки хотя бы внешне! Принцы почти всегда голубоглазые блондины, дурочка. Если не хочешь, чтобы он тебе разбил сердце, то держись от него подальше. Как говорила тётя Маргарет: ты, пусть и будешь его первой, но далеко не последней. — Прим, прекрати! — Китнисс раздражённо сбрасывает руки сестры со своих плеч и напряжённо говорит то, что, как она думает, сможет успокоить её разыгравшееся воображение: — Мы будем учиться в одном классе. Пит мне несколько раз помогал. Он хороший парень. И я, правда, никаких к нему чувств не испытываю. — Ты врёшь, Китнисс. Ты ходила всё это время с переезда темнее тучи, а теперь ходишь радостная и витающая в облаках. Ты даже гуляла вчера. Гуляла вечером! И не отлипаешь от телефона! — Я правду говорю! — Делай, как знаешь, но я тебя предупредила, что тебе будет больно, прямо как в сериале. Такое хорошим не заканчивается. — А ты не слишком маленькая для таких советов? Прим отступает в сторону, а потом садится за стол и принимается за еду. — Из нас двоих самая неопытная и «маленькая» только ты, — хмуро бубнит она себе под нос.***
— Привет, — Пит машет рукой и улыбается, увидев Китнисс, вышедшую из дома. — Привет, — она подходит ближе и оглядывается, замечая, как тюль, закрывающий окно на первом этаже, покачнулся. — Всё хорошо? — Китнисс кивает, улыбаясь, а Пит наклоняется к ней, заправляя выбившийся локон за ухо. — Тогда поехали? — Да, поехали. Девочка садится на багажник велосипеда и придерживает руками сидение. Пит отъезжает от дома Эвердинов, и Китнисс глубоко выдыхает воздух. Легко и по-настоящему спокойно. — Как у тебя дела? Мама отпустила? — парень едет по дорожке, отведённой для велосипедистов. Солнечные лучи просвечивают через крону высоких деревьев, и девочка жмурится, улыбаясь. — Да, отпустили. Всё хорошо, — лёгкий морской бриз дует им в лицо. — А что ты сказал своим родителям? — Ну… правду. Ты согласилась мне позировать, поэтому мы будем заниматься в моей комнате. — В твоей комнате? — Китнисс чувствует, как её щекам приливает румянец. — Может, не стоит? — Не хочешь в моей комнате? — Пит смеётся. — А где же ты хочешь? — Не думаю, что это правильно — быть у тебя в комнате, — девочка смотрит в сторону: в переулке стоит компания старшеклассников, которые что-то обсуждают. — Может, гостиная? — Возможно, но я не хочу, чтобы нас отвлекали. Его слова звучат как-то двусмысленно. Вероятно, всё дело в том, что слова Прим задели её. А вдруг всё будет именно так, как говорила сестра? Нет. Конечно, нет. Пит ничего такого не имеет ввиду, просто они проведут вместе ещё один день. Что в этом такого плохого? Почему она должна остерегаться? Китнисс качает головой и пытается снова улыбнуться. Пит резко тормозит, поэтому девочка врезается лицом в его спину и случайно вдыхает его запах. Снова от него пахнет ромашкой и мёдом. Какой-то сладостью. Приторной. Прим, наверняка, понравился бы этот запах. — Цела? — он оборачивается, глядя на неё. — Машина вывернула из-за поворота, поэтому так резко затормозил. — Прости, — говорит она. — За что извиняешься? — Пит отворачивается и снова едет. — Никогда не извиняйся за то, в чём не виновата. — Хорошо. Пит заливисто смеётся. Китнисс не понимает почему. — А ты такая тихоня. Китнисс чувствует стеснение, но ей хочется опровергнуть его слова, поэтому она, как ей кажется, выбирает самый непринуждённый ответ: — Вовсе нет, или ты забыл наши переписки? На деле же её голос дрожит, а парень в ответ ещё раз смеётся, но соглашается с её словами: — Верно, как же можно такое забыть. Они едут дальше непринуждённо болтая обо всём. Пит расспрашивает девочку о сестре, Китнисс о его братьях. Когда они сворачивают на улицу, на которой живут Мелларки, им открывается вид на море, которое совсем недалеко. — А вот и мой дом, — Пит останавливается возле дорожки. — Я сейчас велосипед в гараж поставлю, подожди, пожалуйста. — Ладно. Китнисс поправляет рюкзак и оглядывается вокруг. Белый каменный дом, клумбы с розами, зелёный газон, высокий порог и красная дверь. Гараж тоже с красными воротами. Китнисс смотрит, как Пит ставит свой велосипед и возвращается к ней. Он берёт её за руку и ведёт к дому, достаёт ключи из кармана и отпирает дверь. — Проходи, — он пропускает её внутрь, придерживая дверь. — Пока никого дома нет, потому что мама на работе, а братья с отцом на верфи. Я тоже там должен был бы быть, но мама считает, что для меня важнее занятия рисованием, чем семейное дело. — А отец? — Пока он соглашается, ведь я ещё подросток, но с каждым годом всё сложнее отстаивать мои занятия. Пит проводит Китнисс в гостиную, садится на диван и хлопает рукой рядом с собой, безмолвно приглашая её сесть рядом. — А ты не хочешь помогать отцу? — Китнисс аккуратно садится на край дивана. — Эм-м… нет. Я хочу ему помогать, но от меня там нет толку. Я лишь мешаюсь под ногами, — он улыбается и качает головой. — Чем займёмся? Хочешь, я покажу тебе дом или поиграем во что-нибудь? — Ты же позвал меня, чтобы упражняться в анатомии. Давай этим и займёмся. Пит кивает и поправляет свои волосы, убирая их пятернёй со лба. — Окей, подожди меня, я сейчас только возьму всё. Он встаёт и уходит. Китнисс же оглядывает гостиную. На каминной полке стоят семейные фотографии в рамках, ароматические свечи и фарфоровые фигурки. В комнате много живых цветов, а на полу толстый ковёр. Она не находит телевизор, но видит валяющийся на кресле ноутбук и на журнальном столике планшет, а на нижней полке несколько книг. На пуфе лежат сложенные вязанные пледы. В плетённой корзине лежит почта, на стенах пейзажи, написанные маслом. Светлые стены. Высокий потолок. В комнате много света и воздуха, но обстановка очень уютная и спокойная. Китнисс поворачивается на звук приближающихся шагов. Пит входит в комнату, в руках держит альбом и карандаши. — Если хочешь, пойдём во двор. Там беседка и видно море. Девочка кивает, и Пит проводит её через дом к выходу во двор. Она видит большую кухню, на всех стенах в коридоре висят картины, рисунки и чертежи в одинаковых, вырезанных в ручную рамах. Пит говорит, что отец любит вырезать их. Он открывает стеклянную дверь, и они выходят во двор, в котором разбит фруктовый сад, а кованная калитка ведёт к выходу на пляж. Китнисс идёт за Мелларком, который рассказывает ей о том, что его мама и старший брат увлекаются садоводством и многие растения здесь они сажали вместе. Когда ребята подходят к беседке, Пит подаёт Китнисс руку, чтобы та поднялась за ним. — Её строил папа, когда мне было лет шесть. Это лиственница, — Пит садится на скамейку и смотрит на девочку, которая оглядывает беседку. — Для начала сними свой рюкзак, а теперь садись на кресло-качалку и давай поговорим, пока я буду тебя рисовать. Китнисс подчиняется: снимает рюкзак, ставит его на пол и садится в кресло, откидываясь на спинку. — Давай. О чём поговорим? Пит начинает рисовать, переводя взгляд с Китнисс на листок бумаги. — О тебе. Я много рассказал о себе и своей семье, но ты же о себе мало. Немного несправедливо, — Пит поднимает взгляд на неё: — Почему вы переехали? — Так получилось. У нас были проблемы в Нью-Йорке… — Какие проблемы? — он немного подаётся вперёд, наблюдая, как Китнисс прикусывает губу и сжимает правой рукой левую. — Скажем так: наша семья была очень известна, но не оправдала свою репутацию, замарав её, а самые слабые из нашей семьи попали под раздачу, — Китнисс вздыхает и замолкает на время. Пит же её не торопит, делая наброски, поэтому она раскрывается через время: — Мы сбежали, как убегают животные из горящего леса. — Видимо, ты из семьи со старым капиталом, — Пит ухмыляется, когда Китнисс кивает. — И деньги вас не спасли, да? — Да. — Печально. А здесь ты чувствуешь себя в безопасности? — Нет, и ты это, наверное, понял, когда увидел мою реакцию на пропажу Прим, — Мелларк кивает. — Думаю, это никогда не пройдёт. — А почему твои родители тебе не помогают с адаптацией? Китнисс качает головой и глубоко вдыхает. Кажется, она готова расплакаться. Разговор выходил морально тяжёлым и очень печальным. — Мама занята, а папа… отец… он умер, — девочка прикасается руками к дрожащим губам и быстро отворачивается. — Прости, я не должна это вываливать на тебя. Это как минимум несправедливо. — Ничего страшного, но мне жаль, — он замолкает, Китнисс чувствует лёгкий порыв ветра, касающийся макушки. — Просто знай, что я всегда буду рад тебя выслушать. Она слышит, как он опускает свой альбом на скамью, а дальше следует тишина — глубокая и спокойная. Лёгкий шелест листвы, прибой… Плечи девочки вздрагивают. Она решается на откровение. Возможно, скоро об этом станет известно всем, поэтому ей хочется раскрыть правду хотя бы одному человеку, чтобы он знал её версию произошедшего. Если что-то вдруг произойдёт, она не осталась бы одна. А если вдруг он не примет её сторону… Что ж… она достойна такого исхода. — Это началось два года назад, по крайней мере, два года назад впервые отец не вернулся домой, а я увидела полицейских, которые обыскивали наш дом. Я училась в закрытой школе, куда брали только обеспеченных детей из Верхнего Ист-Сайда. Родители и дети так или иначе знакомы и вращаются в одних и тех же кругах. Там же учились и Хоторны. Не сказать, что произошедшие выбило нас из колеи, но всё резко изменилось: из друзей и приятелей, дети, что окружали нас, стали нашими врагами или разносили о наших семьях сплетни. И мы ввязывались в драки или же, как в моём случае, меня просто гнобили, подставляли… В общем, я перестала доверять людям. Так случается со всеми, я поняла. А потом… мы узнали из газет и телевизора, что наших отцов подозревают в крупных махинациях, а следом и в замене и использовании просроченных компонентов в лекарственных средствах… И к нашему дому, к зданию, где находился фармакологический офис, стали приходить люди. Толпы людей. Разгневанных, кричащих, что из-за наших жадности и бесчеловечности погибли их близкие, родные. Бросали в нас разное. Показывали фотографии детей, взрослых… Китнисс вздрагивает, зажмуривается, проводит руками по плечам, прогоняя холод, вдруг охвативший её в такую жару. — Все родственники погибших, даже тех, кто не умер от этих лекарств и преступной халатности, говорили, что виноваты мы. И наших отцов, а ещё большое количество работников, которые должны были следить за качеством лекарств и, якобы, находящихся в преступном сговоре, обвинили. И были суды. Бесконечные, сложные. И преследовали нас не только пострадавшие, но и СМИ. Даже наши лица не скрывали, поэтому мы не выдержали и сбежали. Сначала в Аризону, потом Сиэтл, а через какое-то время мама решилась переехать в тихий маленький город. Не потому, что ей тяжело выносить это. В первую очередь из-за того, что мы не виноваты и всегда считали, что это так. Руководство, да, должно нести ответственность, но фармакологический завод работает с несколькими лабораториями проверки качества и многочисленными поставщиками сырья. Конечно, наша семья не разорилась и завод не закрылся. Сейчас им управляют мой дядя и дедушка, отец моей матери. А в СМИ ходят сообщения, что мы заграницей. Вероятно, было бы правильно уехать в Европу или Азию на несколько лет, но мы надеемся, что нам не придётся к такому прибегать. В любом случае, за наши жизни назначена не маленькая цена, а желающих с нами поквитаться за грехи, халатность или чью-то подставу очень велика. Я уверена, что наши с Гейлом родители ни в чём не виноваты. Но, наверное, тебе кажется, что я оправдываю их, потому что они мои близкие люди, и я их люблю. Нет, это вовсе не так. Я знаю, что отец… не виноват. — Тогда почему?.. — Его признали виновным? — Китнисс повернулась лицом к Питу. — Потому что общество верит больше тому, кто ярко и красочно умеет очернять людей. Они верят журналистам, которые играют на фактах и всеобщем мнении, негодовании людей. Журналисты — пастухи, люди — стадо. Поэтому на некоторые несостыковки и результаты внутренней экспертизы закрывались глаза. Нас выбрали злодеями, хотя мы ими не являлись. Какая крупная компания с огромным опытом будет так подставляться, ради временной прибыли? Кажется, никто так и не задался этим вопросом. Девочка вытирает слёзы, тяжело вздыхает и поправляет волосы. Пит не знает, что сказать ей, но встаёт со своего места и садится рядом, осторожно, медленно и будто не отдавая себе отчёта в действиях, обнимает её. — Возможно, мой отец действительно в этом замешан и его руки в крови, но он отравлен в тюрьме по приговору, а компенсации выплачены компанией. Мне страшно за сестру и мать. Я пойму, правда, если ты скажешь, что… ты меня ненавидишь. — Даже если и так, я ни за что не скажу такое, не возненавижу тебя. Зачем мне это делать? Глупости какие. Пит удерживает Китнисс рядом с собой, пресекая её попытки выбраться из его сомкнутых рук. Он вдыхает запах её волос, прижимает к себе хрупкое девичье тело со всей силы, пока она не начинает рыдать по новой, а его футболка не промокает. «Ты такая плакса, Эвердин, — думает он. — Ты слишком несчастна. Разве в моих объятиях ты должна быть несчастной?»