Самый теплый танец под дождем

Помнишь, как нас штормило совсем недавно? Сколько вложено было в эту игру усилий. Но всё закончилось так нелепо, И что забавно — Что после всего — ты против меня бессильна.

Всю дорогу мы ехали почти молча, только иногда Кирилл щелкал радио и выругивался, что нет ничего дельного.В конце концов из динамиков полилась музыка из его собственного плей-листа, которая напоминала что-то из джаза или блюз-рока.Если бы не его общество, я, может, и наслаждалась бы спокойной ездой на изумительном автомобиле, внутри которого стоит непередаваемо-приятный аромат свежести и дорогой кожи.Именно, все, как в самых изъезженных фильмах про плохих ребят. Только примостившись за столиком в самом углу кафе, я хоть каплю, но смогла согреться, несмотря на то, что в салоне машины было достаточно тепло, благодаря дефлекторам.Складывается странное впечатление о поведении данного молодого человека: он и открыт, и замкнут одновременно.Ты не можешь подступить насколько хочешь, а только насколько дозволено им самим.Сейчас же он ведет себя так, будто того поцелуя или момента в универе не было.А мой мозг уже даже не обращает внимания на все эти укоры и презрение, наоборот, пропускает все это мимо.Вот легкомысленная дура! — Что будешь? — промаргиваюсь, переводя задумчивый взгляд на парня.Подошедшая невысокая блондинка, оказавшаяся официанткой, точно узнала в моем собеседнике того, кто собирает тысячные залы, но старательно не подает виду.У нее плохо получается. Кирилл, который наблюдает за каждым моим действием, словно хищник, лишь поводит бровью, якобы заставляя меня сдвинуться с места и сделать хоть что-то.Прямо, как тогда, в моей комнате, притаившись, он сидел в углу.От этих воспоминаний по коже пробегается табун мурашек.Демонстративно откидываюсь на спинку удобного серого кресла, осматривая помещение, оформленное в бежево-коричневых тонах, таким образом подавая знак, что болтать с ним по душам, я точно не собираюсь.Глядя на нашу бессловесную перепалку, совсем молоденькая официантка неловко переминается с ноги на ногу, то и дело отводя взгляд в сторону барной стойки, где приветливо расположился бармен, который почти прожигает взглядом мою спину, точно так же, как и Незборецкий награждает меня огнем серо-голубых глаз спереди. — Если ты решила, что молчание пойдет тебе на пользу, то соглашусь, — выдыхает он, утыкаясь в меню.Давай же, закажи банальное кофе, делаю ставки, что ты пьешь без сахара. — Но, заранее предположу, что, если ты решилась слечь с пневмонией, то умирать будешь долго и мучительно, — и снова он испепеляет меня своим взглядом, на секунду задержавшись на моем лице. — «Нисуаз», пожалуйста, — моментально переключается на заждавшуюся официантку, принимая самую, что ни на есть непринужденную позу, подперев свое идеально-вычерченное смазливое личико ладонью. На редкость странно, что именно сейчас я не испытываю почти ничего, кроме гложущего непонятного чувства, не дающего мне покоя с самой встречи в институте.Какого члена он вообще забыл там, и на кой-ему сдался баскетбол? Только не говорите, что он имеет что-то общее с Суворовым, помимо симпатии к слабому полу и наоборот. — Ты не скажешь ни слова за это свидание? — его бессмысленный монолог резко превращается в диалог, когда я не выдерживаю своего же напора, подаваясь вперед.Брови сходятся на переносице, а внутри закипает ярость, мелкими осколками выбрасывая искры наружу. — У нас не свидание, — поучительно двигаю указательным пальцем с темно-бордовым лаком, снова отодвигаясь назад, устремив свой взгляд куда-то в снежную неизвестность за панорамным окном, открывающим вид на проспект Вернадского.Бываю я тут часто, когда поддаваясь порыву, мы с Цинковой прогуливаем пары, и каждый раз наслаждаюсь ситуацией по ту сторону стекла.Кафешка находится совсем близко к универу, поэтому добраться от ин.Международных Отношений не составит и малейшего труда. — Я почему-то только недавно понял, что ты не очередная фанаточка, — Кирилл опирается локтями о деревянную глянцевую поверхность стола, расплываясь улыбкой Чеширского кота. — Хотя, уверен, что ты знаешь, кто я, — он нанизывает на вилку принесенный относительно недавно салат, отправляя порцию в рот. — Слу-у-шай! А что, если ты специально не подаешь виду? Может, тогда мы целовались только потому, что ты хотела затащить меня в постель? Дак за это же статья! — в его еле слышном голосе проскальзывают ядовитые нотки, отчего я непроизвольно съёживаюсь.Он, что, пытается меня на эмоции вывести? А от упоминания того дня толпы мурашек носятся от головы до кончиков пальцев ног.Черт бы его поимел! — Или тебе Разумовский сразу, еще тогда после концерта, приглянулся? — чуть склоняет голову вбок, наблюдая за моей реакцией.Отсоси, Кирилл Незборецкий,ни за что в жизни ты не увидишь на моем лице слезы из-за тебя. — Молчание — знак согласия.Значит, — задумчиво тянет. — Ты, все-таки, хочешь меня? А я знал, всегда знал, — от его самодовольного смеха хочется убежать, спрятаться и не показываться, пока этот человек не исчезнет с лица Земли.Мое терпение тоже не железное. — Да какого черта я вообще с тут сижу, конченный ты ублюдок? — вскакиваю с места, будто на меня вылили литр ледяной воды, окунули с головой в купель в минус пятьдесят, так сказать.Хаотично затягиваю шарф на шее, который чудом оказался в рукаве куртки, следом надеваю черную кожу и уверенно направляюсь к выходу.Противный звон хрустальных колокольчиков над дверью отдается эхом в голове. Ноги в кроссовках проваливаются в снег, слетевшийся за ночь в сугробы, и превратившийся в мерзкую слякоть.Двигаюсь, как можно дальше от места, где обедает этот полоумный.Ему лишь бы довести то полного иссякания терпения и напрочь убитых нервов.Если он мне каким-то непонятным образом может симпатизировать, то все фразы, мысли или слова, сказанные в его адрес остаются в силе, и ключевое слово в каждой реплике — никогда:«никогда не полюблю», «никогда не обращусь», «никогда не буду пускать слезы из-за него» и тому подобные вещи. Противный снег заставляет волосы налипать на лицо, из-за чего я постоянно откидываю их назад, снова пряча руки в глубокие карманы.Глазами ищу место, куда бы я с легкостью смогла свернуть, дабы как можно быстрее добраться до дома, забраться под пуховое одеяло и сидеть с горой салфеток, смотря очередную мелодраму.И как по щелчку я замечаю узкий переулок, через который можно быстро попасть на проспект, а там уже прыгнуть в «семьдесят четвертый» автобус. Но почему же Вселенная делает все, чтобы любыми способами оградить меня от зоны комфорта и упечь под лапы к Незборецкому, который одним рывком перехватывает меня за талию, разворачивая лицом к себе. — В машину, — его до чертиков резкий тон вынуждает меня дернуться, но сильные руки сжимают мои плечи до одури больно так, что в глазах темнеет.Отрывками почему-то вспоминается тот самый момент в моей квартире, когда я хорошенько приложила свой кулак к его идеально-ровному носу. — Что? — хмурюсь, пытаясь вырваться из его цепких оков, напоминающих кандалы.Взгляд прозрачных голубых глаз готов прожечь во мне дыру, если бы было возможно. — В машину, говорю, — пользуясь моим секундным недоумением, Кирилл подталкивает меня к уже открытой двери своего авто, следом блокируя любые способы моего отступления.Пребывая в немом шоке, безмолвно слежу за тем, как парень бегло обходит машину, устраиваясь на водительском сидении.И когда он только успел догнать меня? — Нехорошо убегать от меня, знаешь ли, — расположив обе руки на кожаной обивке руля, он поворачивает голову ко мне. — Выпусти меня отсюда! Я никуда с тобой не поеду! Придурок! — всеми силами пытаюсь дергать ручку, пока Незборецкий бесстрастно наблюдает за мной, слегка вздернув брови. — Какого хера ты вообще творишь? — кричу я, когда все мои попытки вырваться оборачиваются крахом. — Мне тоже дико интересно, — хмыкает, переключая скорость. — Хватит истерить.Нужны таблетки — так и скажи, нечего таить, я и так все знаю, — как же он меня бесит! В печенках уже сидит эта его наигранная равнодушность и нахальная ухмылка.Да какое он вообще право имеет везти меня сейчас, не пойми, куда, да еще и шутит про мою психическую неуравновешенность.Посмотрим, когда у меня в действительности закончатся антидепрессанты, и я окончательно слечу с катушек. — Господи, ну за что мне это? — бессильно падаю спиной на кожаное черное кресло, закрывая лицо ладонями.И даже с закрытыми глазами я чувствую этот самодовольный взгляд, которым он награждает меня из раза в раз.И на кой мы друг другу сдались? Почему я не паясничаю перед ним, выставляя себя с самой противной стороны? — Куда ты меня везешь? — немного успокоившись, я все же решаю спросить.Мало ли мне нужно успеть позвонить в соответствующие органы, чтобы сообщить, что в ближайшее время они смогут раздобыть мой труп на окраине города. — В лес, куда еще? — надо же, он еще и смеется.Показушно закатываю глаза, выдыхая. — Только сначала ко мне заедем, а то истеричек в сосновый бор не пускают, — опять эта белоснежная ядовитая улыбка, от которой меня бросает в дрожь.Выходит, мы едем к нему домой? О мой Бог, как открыть эти гребаные двери? Я ни в коем разие не хочу провести этот и до того похабно-неудачный день у Незборецкого в хоромах.Выпендрёжник. Проезжаем заснеженные леса, в салоне по-необычному тепло и спокойно.Почему так? Почему все так слаженно-сглажено, что где-то внутри зарождается чувство обеспокоенности и вины? Слышу, как скрипит под колесами снег, кажется, что до одури громко, но нет — это у меня в голове все с двойным уклоном.Снова заканчивается действие психотропных, главное — чтобы не накатила паника, иначе не миновать мне комедианта-Незборецкого про эдакую мою проблему. Еле заметно поворачиваю голову в его сторону, дабы взглянуть на этого паршивца со стороны, когда его голубой взгляд отвлечен дорогой, когда на идеальном фарфоровом лице ни одна жилка не дрогнет, когда он расслабленно сутулится, изредка закуривая тяжелый табак.Молчит. Инстинктивно чувствую, что мы сворачиваем куда-то вправо, выезжая на расчищенные, неширокие асфальтированные дорожки, ведущие к въезду к роскошным домам.Смутно помню, как выглядела его обитель, но уверена, что внутри, да и снаружи все по-богатенькому вычурно.В силу февральской зимы за окном быстро темнеет, и даже не скажешь, что четыре часа назад я была в универе, три часа назад в кафе с этим чертовски красивым, но мудаком, а у же сейчас, спустя пару часов, благодаря излюбленным Московским пробкам, еду домой к Незборецкому.Что ж такой расклад меня устраивает более, чем никак. Машина притормаживает, Кирилл открывает бардачок, в миг извлекая пульт от механических темно-бордовых ворот.Примечаю калитку, из которой я выскочила, сломя голову около полутора месяца назад.Въезжаем на крытую парковку, парень глушит двигатель, открывая дверь.Ледяной ветер пробирается под одежду, заставляя неосознанно съежиться.Остаюсь сидеть на месте, как вкопанная, сложа руки на груди, ощущая, как сердце норовит пробить грудные кости, ладони потеют. Вздрагиваю от резко открытой двери с моей стороны.Кирилл склоняется, дабы разглядеть мое лицо, прищуривается, опираясь рукой на крышу автомобиля.С надменным взглядом поворачиваю голову к нему, встречаясь с равнодушными глазами, в которых пляшут огоньки непонятного азарта. — Ты собираешься сидеть в тачке? Погнали в дом, тут холодно, — зовет, выдыхая клубы пара из-за различия температур. — Кира, пойдем, — дергаюсь от неожиданности, когда он протягивает свою руку с красивыми длинными пальцами.Ждет.Неуверенно перевожу взгляд на его кисть, через мгновенье обхватывая своей ладонью его.Горячая.Горячая настолько, что кажется, я могу прямо сейчас здесь растаять.И снова я растеряла всю гордость по дороге.И на кой-черт я вообще ему сдалась? Кирилл самодовольно усмехается, сжимая мою совершенно противоположно-ледяную кисть, помогая выйти из машины. Всеми силами пытаюсь не встречаться с ним взглядом, отвлекаясь на высокие сосна на территории его особняка.Тут пусто.Никого.Трава перекочевала из изумрудно-зеленого в янтарно-желтый цвет, одеяла из снега покрывают всю землю, даже каменные дорожки не расчищены. Ступаю на порог дома, чувствуя тот самый приятный, неизменчивый запах, который тянется за Незборецким повсюду.Он отпускает мою руку, кидая куртку куда-то на пуфик, уходит в арку, напоследок оглядываясь, как бы удостоверяясь, что я не осталась за дверью.Скидываю осенние кроссовки, в которых мои ноги превратились в сплошной лед.Наверное, стоит задуматься о более теплой одежде в этом году.И как только этому пижону не холодно? — Ты там заблудилась, что ли? Шуруй ко мне, — кашляет.Мое сердце уходит в пятки от незаметной двусмысленности этой фразы. — На кухню. Развеиваю свои мысли и делаю шаг в сторону, куда только что ушел Кирилл.Из просторной комнаты с огромными панорамными окнами, открывающими вид на всю необъятную, затянутую небольшим лесом, территорию.Атмосфера, что надо.Я бы тут вечно сидела и любовалась темными стволами елей, наслаждалась бы щебетом весенних птиц, но увы, — тут живет кое-кто другой и никак не я. Облокачиваюсь спиной на спинку дивана, упираясь руками в поверхность, разглядываю помещение.Парень что-то активно химичит на кухне, будто вообще не обращая внимания на то, что кого-то привел к себе в дом.Что-то он зачастил в мою рутину входить спонтанным вихрем с кучей непонятных мне мыслей, действий и желаний.Краем глаза замечаю, что на диване аккуратно сложен тот самый плед, в который я была завернута, будто в кокон.Интересно, он сам тут убирается и вообще убирается? — Кира, — снова его звонкий, мягкий голос выдергивает меня из подсознания.Медленно поворачиваю голову в его сторону, когда тот даже не удосуживается посмотреть на меня, а пялится на какой-то серо-прозрачный пакет с приправой. — Что такое Мускатный орех и для чего он? — слишком резко голубые глаза впиваются в меня, отчего растерянно отвожу взгляд в пол. — Откуда у меня вообще все эти вещи? — еле разборчиво шепчет, возвращая пакет в шкаф. — Что ты делаешь? — прищуриваюсь, поднимаясь с места, и подхожу к плите, где Незборецкий старательно пытается что-то приготовить.Огибаю столешницу, равняясь с ним.Что-то сливочное приятно пахнет карамелью. — Говорю же, не собираюсь брать грешок на себя, что ты сляжешь с ангиной, — хмыкает, как ни в чем не бывало, продолжая помешивать длинной кофейной ложкой молоко.Я неестественно высоко вздергиваю брови, уставившись на него.Надо же, в Незборецком проснулся материнский инстинкт. — Надо же, как ми-и-ло, ты волнуешься, — тяну я, пытаясь съязвить, не выдавая всей своей сентиментальной сущности. — Ни капли, — отрезает он, выливая кипяточный напиток в прозрачную объемную кружку. — Даже не смей там ничего себе придумывать, — Кирилл обходит меня, вручая в руки емкость, следует в гостиную к комоду.Выдвигает первый ящик, где, оказывается, лежат провода и прочая чепуха, вытаскивает оттуда весьма нехилый пресловутый лаптоп «Mac». — Ты что? Как же я могу вообще что-то себе тут представлять, если ты ведешь себя, как самая настоящая баба? — отпиваю молоко, поджимая губы. — То он значит меня ненавидит, то целует и кудахчет над ухом «не ври себе», потом снова унижает при всем универе, ну и напоследок можно и домой привезти, и напоить молоком, дабы я не окочурилась, — высказываю минутную тираду, даже не замечая, что парень оказывается совсем рядом, ставит компьютер на кухонную тумбу, а сам опирается на диван, где ранее сидела я. — Ты правда воспринимаешь это все всерьез? — белокурая голова склоняется чуть в бок, пристально наблюдая за каждым моим движением. — Не бери на свой счет, Кира.Таких, как ты, у меня — сотни.При чем — каждый день, и то, что я так гоняюсь с тобой, не значит, что я что-то чувствую.Обычное желание, ничего кроме, — пожимает плечами, сжимая руки в замок на коленях.Я сглатываю напиток, оставляя чашку в стороне.Делаю маленький шаг вперед, выставляя указательный палец вперед. — Теперь ты не ври себе, Кирилл, — делаю акцент на его имени, сама не замечая, когда во мне прибавилось уверенности. — Все эти твои подачки и наигранная забота — не мои прихоти, заметь.Я не так глупа, как кажусь, меня сложно провести, но зато легко вдолбить мне в голову фантом, картинку, которой я буду следовать, но одновременно зная, что это ложь, — выдыхаю, всматриваясь в ледяные серебристо-лазурные глаза. — Так вот именно сейчас я уверена, что ты врешь, ты врешь сам себе и мне тоже, ставлю на кон, что все эти слова — маска.Только я никак не пойму, чего ты от меня хочешь? Есть более легкие «цели», которые прыгнут тебе в постель при одном лишь кивке, не то, что я. Кирилл рывком поднимается с места, оказываясь на непозволительно близком расстоянии от меня.На его лице расползается лукавая улыбка, за которой, я уверна, кроется что-то помимо этого.Его мятное дыхание почти обжигает мою щеку.Ощущаю, как по телу разбегаются толпы мурашек, в горле завязывается тяжелый ком, мешающий что-либо сказать.Он берет меня аккуратно за подбородок, будто пытаясь быть, как можно осторожнее.Склоняет голову вбок, впиваясь взглядом в мои губы. — Ты права, Кира, — выдыхает. Его мягкие, горячие губы накрывают мои.Сильные руки по-собственнически прижимают меня к нему.Колеблюсь несколько секунд, следом поддаваясь соблазну и впускаю его в рот.Неуверенно провожу ладонью по острой скуле, притягивая его чуть ближе.Кончики пальцев слегка покалывает от волнения. Чувствую, как бедрами вжимаюсь в гранитную столешницу.Одна рука Кирилла притягивает меня за талию, вторая — слегка грубо сжимает шею.Мелкими поцелуями он оставляет влажные дорожки от губ до ключицы и обратно.Горячие руки пробираются под мою футболку, поглаживая ребра, пробегаясь пальцами по пояснице.Понимаю, что Кириллу становится чересчур тесно в своих джинсах, когда что-то твердое упирается в низ живота.Меня, как будто окатывают ледяной водой, но по неизвестноой причине я продолжаю его целовать.Его губы такие сладкие, что от них невозможно оторваться.Осознаю, что все это может зайти слишком далеко, поэтому располагаю руки на его выпирающих тазобедренных костях через ткань футболки, отстраняя от себя. Смотрю на него снизу вверх, пересекаясь с затуманенным взглядом.Кирилл оставляет последний кроткий поцелуй на моей шее, расплываясь в ухмылке, затем вкрадчиво шепчет на ухо. — Не томи меня.Ты все равно не сможешь так долго играть.