Hey, slow it down. What do you want from me?
— Я дома, — звучит негромко со стороны входной двери. Поднимаюсь нехотя: я, кажется, задремал.Now here we are.
Последние дни несут мало радости: я утомлен и растоптан, а порезы на ладонях проходят так же медленно, как приближается вторая часть моей зарплаты. Но при этом я точно знаю, что ты счастлив за нас обоих. Погрузившись в рутину, я, возможно, о чем-то забыл, но ты не даешь мне расслабляться, будто подставляешь под стул кнопки, чтобы вовремя припугнуть и заставить активизироваться: позавчера ты почему-то достал мой шарф, нацепил его на себя и около часа задумчиво стоял перед портретом кудрявой девочки; вчера ты в моем же розовом шарфе старательно записывал что-то на листке из блокнота, поглядывая на незаконченную картину под тряпкой. Ты накинул эту тряпку тогда, когда я вернулся после инцидента на работе. Я больше, чем уверен, что ты снимал ее — пытался закончить — но времени все никак не хватало. Нет, даже не так: тебе не хватало времени и... чего-то еще. Тебе не хватало чего-то еще, и ты старательно пытался понять, чего именно. Наверное, именно поэтому ты таскался с моим шарфом, блокнотом и старыми бутылками из-под вина, стараясь понять, что же тебе так нужно и необходимо. Судя по тому, что ты очень оживленно сообщил, что тебе нужно отлучиться, ты нашел свое что-то. Или кого-то. Кто знает. Видимо, совсем не я, раз я задремал в это время на диване, весь внешний мир ненавидя круглыми сутками. Я, честно, рад, просто... Не смог заставить себя улыбнуться в нужный момент. Это и сломало что-то.Just don't give up, I'm workin' it out.
— Ты опять курил? — морщишься, в комнату возвращаясь с черным непрозрачным пакетом, на дне которого было явно что-то тяжелое и плюс-минус небольшого объема, явно одно. По форме похоже на какую-то банку, в которых хранят крупу, и я дико разочаруюсь, если это действительно такая банка. — Немного, — признаюсь устало и виновато, — в основной массе спал. — Бросай. — Брошу. — Когда? — Когда уволюсь. Подозрительная предположительно-баночка в пакете при покачивании шуршит, в ней что-то переваливается, как песочек, и я даже всерьез начинаю думать, что там какая-нибудь манка в икеевском контейнере. Ты шагаешь вместе с этой банкой на кухню, шуршишь там пакетом, но характерных звуков открывания банки не следует — ты, наоборот, кажется, поставил кипятиться чайник. Неужели, купил кофе? ...растворимый? Какая гадость. Позволить себе пить растворимый кофе равносильно самоубийству. С этой мыслью я заваливаюсь обратно на подлокотник, прикрыв глаза и принимаясь почти вслух считать секунды — просто шевеля губами — твоего пребывания на кухне. Больше со скуки и отсутствия желания как-либо двигаться, даже забыв о том, сколько сейчас времени и не желая об этом вспоминать. Позавчера мне выдали аванс. Крошечную сумму, которую я тут же полностью вручил тебе в том самом белом конверте, в котором бумажки отдали мне. Даже не вскрывал, не знаю, сколько там было, это только тебе известно, но, видимо, недостаточно для того, чтобы купить хорошего кофе вместо той дешевки, которую ты приобрел. В банках в магазине ведь продают только растворимый кофе. По крайней мере, в местных магазинах. Вшивый якобс или нескафе, от которых пару раз затошнило на работе. Не похоже на тебя, ты тоже придирчив, как и я.Please don't give in, I won't let you down.
— Вставай, дурашка. Твой голос совсем рядом, я сбился со счета — последним числом, которое я запомнил, было, кажется, двести шестнадцать — но глаза все же открыл, видя, как ты стоишь рядом с диваном с двумя чашками в руках. О нет, ты приготовил мне эту растворимую гадость, убери ее от меня, пожалуйста, я ни за что к ней не притронусь, да и... и если это кофе, то почему я до сих пор не чувствую его запах? Вместо него пахнет чем-то сладким, не приторным, отдаленно напоминающим шоколад. Что это? Приподнявшись, все же сажусь на диване, шею разминая и на это время все же прикрывая глаза, будто бы процесс как-то зависит от этого. Ты садишься рядом, запах не кажется тошнотворным, а чашка уже у меня в руках через пару секунд. Опустив руки с чашкой на колени, всматриваюсь в напиток в ней, все еще пытаясь сообразить что к чему и выглядя при этом, наверное, смешно — тебе, по крайней мере, это кажется смешным, ты даже пальцем мне в плечо тычешь, чтобы вернуть в реальность. — Эй, ты живой? — Что это? — Несквик. Несквик.Yeah, it's plain to see, that baby you're beautiful.
Я, конечно, думал о том, что в тебе осталось довольно много всякого... детского или ребяческого — не могу подобрать синоним, это как-то странно — но я ни за что в жизни не подумал бы о том, что ты притащишь домой банку с детским какао, которое рекламирует шоколадный заяц. Еще более странно то, что я не сразу понял, что ты хотел мне подсунуть. Знаю же, как пахнет какао, какого черта... — Ты серьезно? Если это именно то, что ты искал все эти дни, то мне пора учиться играть на скрипке — авось получится. — Я серьезно. Банка на столе стоит, можешь посмотреть, — ты киваешь, поднимаешься, шагаешь к мольберту, разворачиваешь его так, чтобы я не видел ничего, что ты там нарисовал — и как ты умудряешься это делать, держа в руке чашку, не понимаю — и тряпку сдергиваешь, небрежно бросая на стул. Спросишь, почему я так и не посмотрел на то, что там? Потому что я не имею на это никакого права. Ты сам должен решить, может ли кто-то увидеть то, что нарисовано тобой, или же нет. Я такой же зритель, как и все остальные, получивший в какой-то мере исключительное право видеть то, как ты творишь. Откинувшись на спинку дивана, все же пью принесенный тобой несквик. Много какао, много молока, но при этом он достаточно горячий — да и воды-то почти нет, каким образом ты нагрел молоко? Впрочем, я спрошу об этом позже, когда ты будешь готов отвечать на мои вопросы. Сейчас ты в одной руке держишь чашку, в другой — кисть, и увлеченно что-то где-то добавляешь, доделываешь, возможно, исправляешь — сложно сказать. Если я не смогу научиться играть на скрипке, то хотя бы на гитаре уж точно стоит. — И сколько его? — Килограмм. Хватит на пару дней. — Пару дней? Ты собрался пить его литрами? — Есть ложками, — смеешься. Дурак.And there's nothing wrong with you. It's me — I'm a freak, but thanks for lovin' me Cause you're doing it perfectly.
Ты стоишь за мольбертом уже около получаса, не отвлекаясь. Лишь единожды ты попросил сделать тебе несквик: допив предыдущую порцию, ты потребовал еще одну, но я сделал ее, видимо, гораздо медленнее, чем ты, уныло нагревая молоко на плите. Впрочем, ожидание тебя не смутило. Я подтащил к себе фотоаппарат. Последние снимки сделаны до того, как я вышел на работу. На них ты: за работой, на улице, спящий, просто сонный, утренне-сонный. Я нашел даже тот самый снимок, когда я просил тебя поднять на себя глаза — он распечатан, лежит поверх кучи хлама в комнате, до которого все никак не могут дойти руки. Где-то там и фотоальбом, в котором все мои предыдущие фотографии. Были или есть — не помню. Надо бы... Неторопливо поднимаясь на ноги, шагаю к заваленному столу, беря в руки фотографию и небрежно отодвигая предметы в поисках альбома. Он небольшой, с синей обложкой, с маленьким дельфинчиком в углу и подписью черной гелевой ручкой о том, что это подарок для меня. Мне резко захотелось бросить это на пол и затоптать ногами. Первый лист. Форзац исписан пожеланиями благополучия, от которых тошнит, и почему я так и не выбросил этот альбом? Пара первых фотографий внушает гораздо больше ненависти, чем разбитая посуда. Опустившись с альбомом на пол, выдираю фотографию так, что скрипит страница, даже рвется — ну и пусть. Копаясь в карманах, пытаюсь найти зажигалку.There might have been a time When I would let you step away.
Лицо, мелькающее почти на каждой фотографии и исписавшее форзац своим почерком, заставляло раньше думать о чем-то светлом и приятном, а теперь разве что заставляет ненависть клубиться вокруг, собираться в кучи и колоться. Она колет меня, колет окружающих, колет всех, и от подобного избавляются только при помощи полного уничтожения. Нет источника памяти — нет памяти, и если не выходит исключить второе, то исключить нужно то, что помогает натолкнуться на него. Первое, разумеется. Нагло пользуясь твоей увлеченностью, подпаливаю край вырванной фотографии, наблюдая за тем, как она начинает гореть. Сначала начинаю исчезать я. Медленно, правда, почему-то — или мне просто кажется, что это происходит медленно — какими-то кусками, с горьким запахом, который почему-то приятен. Потом постепенно огонь добирается до другого лица. Начинает съедать его так же, как меня, а я улыбаюсь опять же просто почему-то. Импульсивно почему-то, сделав что-то просто из-за гребанного почему-то, знаешь, такое чувство, верно? Разумеется, ты знаешь об этом, иначе я не жил бы вместе с тобой. Пока я пользовался твоей увлеченностью, совсем забыл, что и сам мог оказаться увлеченным. Так и случилось.I wouldn't even try but I think you could save my life.
Ты вылил воду из кружки на горящую фотографию, при этом, разумеется, заливая водой и альбом, лишь чудом не залив одежду мне. Именно в этот момент я возвращаюсь в реальность, понимая, что фотография сгорела почти полностью, остался лишь небольшой кусок, который я продолжал держать в пальцах, вот же... Дурак. — Где ты его нашел? Ты берешь в руки залитый водой альбом, небрежно бросая его в мусорное ведро, всегда стоящее рядом со столом и всегда удивительно пустое. Ты поднимаешь на ноги меня, руками волосы назад зачесывая и в хвост собирая — черт его знает, зачем. А еще ты смотришь. Смотришь-смотришь-смотришь. И смотришь. — В куче хлама на столе. Вздыхаешь, усадив меня на диван. Снова берешь в руки ту самую ответственность, которой не хватает мне, это чувствуется так же сильно, как запах несквика из кружки, которую ты вручаешь мне в руки, когда возвращаешься из кухни. Вручаешь с настоятельным приказом: пей.It messed me up, need a second to breathe.
Через пару часов ты все-таки повернул ко мне мольберт. Все это время ты был напряжен, часто поглядывал на меня, проверяя, не делаю ли я чего еще, но мной обратно овладело то самое чувство усталости, что было в начале. Я просто лежал, смотря в потолок, как только несквик в кружке закончился. Через пару часов я наконец-то увидел, что ты работал над весьма своеобразным портретом, имеющим какую-то сюжетную задумку. Через пару часов я наконец-то увидел, что ты впервые изобразил себя, что даже было несколько странно для тебя. Через пару часов я впервые увидел, что ты впервые изобразил и меня, что кажется еще более странным. Ты изобразил нас на набережной поздней осенью: когда уже морозит, а снега нет; когда река уже покрывается льдом, но этот лед все еще легко разбить, если кинуть увесистый камень; когда хочется надеть что-то потеплее, чем осеннее пальто, и ты надеваешь под это самое осеннее пальто теплую кофту, завернувшись сверху в какой-нибудь объемный и теплый шарф. Это была наша с тобой первая встреча, так уж звезды сложились, хотя я даже не думал, что это работает до такой степени просто. Теперь мне стал ясен и шарф, и бутылки, и даже твое желание выйти ночью на улицу, но... — Почему несквик? — Я не мог вспомнить твой запах тогда. Это было, м, знаешь, что-то между булочкой с корицей и запахом какао, и я все никак не мог этого вспомнить. Забавно, правда?Just keep coming around.
— Знаешь, что? — Что? — Не такой и гадкий этот твой несквик.But thanks for lovin' me: Cause you're doing it perfectly.