Последние мысли

Вершители судеб Тунона. Среди них не было неженок, их учили настоящему бою также усердно, как и владению клинком правосудия. И все же все как один - безликие, острые на язык… бесполезные. Сколько был тех, кто за звон колец продаст родную мать, что уж говорить о каком-то там Суде. И даже гнев Архонта не мог до конца истребить их алчность – до денег, знания, славы. Внимательные и дотошные, ищущие крупицу истины в потоке лжи, упускающие тигриную долю того, что могло сделать их приговор беспристрастным. Жалкие, мерзкие черви. Как можно уважать тех, кто не способен следовать собственным правилам и принципам? Даже в хаосе, порожденным Голосами был свой ритм, из которого нельзя вырваться. Звереныш. Самый молодой слуга Адъюдикатора, имя которого в Какофонии теперь произносили шепотом, злым или полным ужаса, а порой слышалось и нездоровое возбуждение, когда заходили рассказы о его зверствах. Боевой маг, отточивший начертания сигилов до уровня, когда нет нужды на раскачку, когда можно сорваться в бой, зная, что плетение не подведет и не помешает оружию. Верный пес Тунона со слишком острыми зубами и пеной, смешанной с кровью, капающей с огромных клыков. Бешенный пес, самостоятельный, умный и оттого опасный. Слишком вольно трактующий законы Кайроса, слишком красиво умеющий плести кружево слов и подменять понятия, и потому оставаясь невинным в глазах своего Архонта. Его нельзя упрекнуть напрямую – во время завоеваний он действовал, опираясь на выгоду. И не вина Опальных в том, что их планы были надежней, а старый Аше не жаждал знаний, и был безопасней. И все же каждый раз, когда ублюдку Тунона приходилось сотрудничать с ними, можно было на шкуре ощутить давящее презрение. Или то было от желания хоть как-то оправдать, что Опальные вновь оказались на острие, а не влачились сзади. Вершитель агрессивен и непредсказуем. И от того горечь разъедает глотку, хочется выцепить из шелка одеяний служителя Суда и кинуть на арену Хора, чтобы показать, где место зверью. От вида растерзанных тел в Колодце Вендриенов до сих пор тошнит, кажется, что несчастные сами растерзали себя, накинувшись друг на друга в приступе ярости. Те, кто устоял против одних заклинаний, пали перед другими. От их тел до сих пор веяло холодом, хотя льда уже не было. Вершитель спокоен и дипломатичен, он умеет подобрать слова так, что спор Архонтов затихает, несмотря на то что был объявлен очередной Эдикт. Второй на счету этого человека. Интересно, после Бури, уничтожившей Оплот, он выглядел также спокойно и скучающе? Зверёныш возвращает Колодец за три дня. Он удерживает рядом с собой Фурию, и та не против. Во всяком случае, это не выглядело так будто она рядом с ним действительно не по своей воле. Имя этого ублюдка знают все Ярусы, но оно словно под запретом, его стараются забыть или не произносят, чтобы не осквернить. Даже повстанцы, и те признают заслуги Вершителя, почти доверяя ему. Те же, кто с ним постоянно, словно стадо, идущее за пастухом. Интересно, они следуют за Вершителем из страха или уважения? В одном из Шпилей располагалась его кузница. Та, где для него куют различные артефакты. Порой казалось, что легендарные вещи вершитель собирает просто из желания что-то коллекционировать, но какие-нибудь цветы или печати ему не по вкусу. Вид доспеха Вершителя оставлял желать лучшего еще во времена Завоевания, вечно в следах от мечей или неудавшихся заклинаний. Впрочем, сам звереныш выглядел не лучше – шрамы на руках от ожогов, небольшая хромота на правую ногу, злая улыбка на тонких губах. И только глаза красивые – голубые. За время недолго пребывания войск Алого Хора в Городе-Бастарде долетали слухи, что сам Тунон смягчается, заглядывая в глаза своего подчиненного. Красивая ложь для городских кокеток. Смотря на Вершителя, можно испытывать лишь ужас. Особенно это ощущается сейчас. Когда тот стоит напротив, чуть склонив голову, словно хищник, раздумывающий надо ли сожрать свою жертву. Его лучшие бойцы стоят позади, но почему-то нет привычного ощущения жажды, которое бывает перед битвой. Мир ощущался как-то приглушенно, словно на них свалился монолитный камень, мешающий видеть полную картину. И все же отступать нельзя. — Вершитель! Подстилка Аше, где же твоя верность Тунону? — голос предательски дрожит, как и руки, обнажающие клинки. Смотреть получается только поверх его головы. Алая Фурия натягивает тетиву, и уже почти можно услышать свист срывающейся стрелы. Он смотрит насмешливо. Чувствует страх, уверенность в этом крепнет с каждым его плавным движением. Звери лучше всего ощущают именно его. — Для тебя он Архонт Тунон. Или Адъюдиктор, — добрый совет, его голос не дрожит, он ровно льется, заглушая бьющуюся в агонии кровь, что набатом гремит в ушах. — Ты ведь не сбежишь. Тогда каковы твои последние слова, десятник Алого Хора? Теперь точно слышно это дрожание оперения стрелы. Рядом со мной падает тело, а в ушах стоит звук, захлебывающегося кровью человека. Слышать его приходилось и до этого, но впервые он такой громкий. Кажется, оглушающая тишина, нарушаемая лишь этим отвратительным представлением, длится всего лишь два удара сердца. На третий, воин опальных, воняющий словно выгребная яма, бьет в щит, оглушая. И из мира пропадает тишина, оставляя лишь ощущение грядущего краха. Вершителю не нужны мои последние слова, но их все равно хочется сказать захлебываясь смехом. Правда, вряд ли пес Тунона желал тратить свое время на расшифровку жалкого клокотания. Острие меча мелькает перед глазами.