***
Геморрагический инсульт в результате аневризмы мозга. Одна из наиболее редких причин инсульта и наиболее частых причин смерти. На самом деле, это очень в ее духе. С виду она казалась такой обыкновенной, глуповатой старой женщиной на маленьких каблучках, проводившей дни за карточными играми и сплетнями. Всего лишь фасад, не более чем маскировка, намалеванная поверх приключений, боли, упорства, силы и невозможного дара начинать все сначала - один слой поверх другого, еще не высохшего, смешались в нечто уникальное: выжившая, и всегда поднимавшаяся на ноги, утешавшаяся самим фактом того, что в жизни есть место бессмысленным вещам.***
У подножия лестницы валялись осколки чайного сервиза. Шерлок остановился в прихожей, не отрываясь глядя на разбившийся фарфор, будто нарисованные на черепках цветы вот-вот раскроют ему ее секреты. Ее любимый сервиз. Молоко уже давно прокисло. Весь дом пропах кислятиной и гнилью. Окостенелые и угрюмые птицы кричали на него с обоев. Никого. Бейкер Стрит, 221, со здоровенной печкой, сырым подвалом и скрипящей четырнадцатой ступенькой теперь принадлежит ему. От мысли, что миссис Хадсон взяла и поехала к своему адвокату и завещала все это своему единственному жильцу, у Шерлока в груди поселяется чувство леденящего одиночества. Что она мыла в кухне посуду, с руками по локоть в мыльной пене, и подумала, это должно к кому-то перейти. Пусть лучше достанется ему. Сервиз у подножия лестницы укоряет его. Ее любимый разбитый сервиз. Аневризма, инсульт, и на середине лестницы она с грохотом упала, она упала, миссис Хадсон упала, и врачи из скорой не позволили ему поехать с ней. Она несла ему его утренний чай. Ее больное бедро разрушилось, острые осколки остались под кожей и застряли в суставе, а еще она сломала два пальца и левую лодыжку. Болезненные черные синяки расплылись, превратившись в кровавые пятна, отметинами показывая, как она ударялась о каждую ступеньку, падая вниз. Он даже не сообразил, пока не проник, запугав медсестер, внутрь отделения скорой помощи, что она не просто поскользнулась, потеряв равновесие. Понял, только когда увидел ее лицо: ее вечная улыбка приклеилась только к половине ее рта. Молоко в кувшине на полу стояло в одном ряду с невозможностью бессмертия женщины, которую он по ошибке дедуцировал как неуязвимую. Он оставил ее любимый сервиз прямо там, у основания лестницы, как маленький памятник: вот это место, где все случилось. Где он ее потерял.***
На ее камине стояла фотография, где они были втроем. Снимок был сделан, когда они, по настоянию Джона, устраивали ту штуку в Рождество. Миссис Хадсон, улыбаясь, еле стояла на ногах между ними, и для устойчивости обнимала их за талии недвусмысленным собственническим жестом. Ее мальчики. Прошло так много времени, но это фото оставалось единственным в ее гостиной. Теперь ее пустая квартира утопает в ярких цветах и крупных рисунках, которые она любит, тут все еще пахнет мукой, тальком и цветочным ароматом духов. Полки тесно заставлены разными безделушками и сувенирами. В кухне на холодильнике магнитом в виде чайной чашки прикреплен рецепт сконов, написанный аккуратным наклонным почерком. Сконы, которые она печет, когда думает, что он не ел несколько дней. Пекла. Думала. Нужно время, чтобы к этому привыкнуть. Он выдергивает рецепт из-под магнита, и раздается звонок в дверь.***
- Ты как? – спрашивает Джон, когда Шерлок открывает дверь. Знакомые брови нахмурены, черное пальто незнакомо. И ужасно знакомый спазм у Шерлока внутри. Седина в волосах Джона застает его врасплох, но его глаза, его синие и глубокие, как океан, глаза все такие же. Шерлок не хочет впускать Джона, потому что Джон позвонил в дверь, и у него больше нет ключа. Джон не одобрит разбитый фарфор на полу у основания лестницы и захочет там все убрать. Джон впишется в свое кресло, будто и не уходил никогда. Вместо этого он стоит, наполовину выглядывая из-за двери, и говорит: - Ты мог и не приходить. Джон всматривается в него и как-то сложно двигает челюстью. – Я так не думаю. Прошло два года с тех пор, как он видел Джона. Два года. Он ни разу не встретился с ребенком, существование которого так явно прослеживается в еле заметном пятнышке от молока на коленке у Джона и в светлом волосе, накрепко прилипшем к его плечу. Он даже не знает ее имени, хотя ей было целых восемь месяцев, когда он в последний раз говорил с Джоном. Когда Шерлок исчез, он оборвал все разом. Быстро и просто. А Джон оставил их связь истираться постепенно, заставляя Шерлока смотреть, как натягиваются и лопаются одна за другой соединявшие их нити. У Джона становилось все меньше и меньше свободного времени, все больше и больше домашних дел, и пара–другая коротких визитов на Бейкер Стрит сменились десятком смс в неделю, сократившись позднее до нескольких сообщений в месяц, их созвоны стали совсем редкими, пока не закончились совсем. Это молчание Шерлок очень старался не нарушать. Он не мог позволить себе настаивать на собственном присутствии в его жизни – не тогда, когда Джон так явно обозначил свой выбор. Не в ситуации, когда выбор Джона был в такой полной боеготовности. Такое равновесие было лучше. Шерлок в 221Б с миссис Хадсон. Джон в своем пригороде с женой и ребенком. И, тем не менее, как-то оказалось, что миссис Хадсон мертва, а Джон стоит в дверях и выжидающе на него смотрит. – Я в порядке, - врет ему Шерлок. – Могу прислать тебе информацию о похоронах, когда все будет организовано. - Можно мне войти? – прерывает его Джон. – Не хотелось бы все это делать на пороге. Он колеблется, но Джон поджимает губы и ждет, поэтому Шерлок отступает в глубину прихожей и начинает подниматься по ступенькам, обходя по дороге ее любимый сервиз. Джон всего на мгновение останавливается, собирая воедино картину случившегося, и идет следом за Шерлоком. Он не выражает ни возмущения, ни шумного беспокойства, и это напомнило Шерлоку, что Джон иногда такое проделывал – удивлял его тем, что в нужный момент поступал правильно. 221Б выглядит такой же, как и всегда, но очевидно, что изменения Джон отмечает виновато и неприязненно. Новая подушка на диване. Новые стулья вокруг стола. Оливково-оранжевое одеяло миссис Хадсон небрежно брошено в кресло Шерлока. Ступив за порог, Джон остановился. Его неловкость проявляется в том, что он по-военному расправил плечи. - Расскажешь, что произошло? – спрашивает Джон после неловкой паузы. Голос его такой нежный, и у Шерлока от этого болит в животе. – По телефону, у тебя не очень… получилось. Шерлок старается не отрывать взгляд от окна, чтобы не смотреть на Джона в упор. Темно-синие брюки, коричневые броги, новые морщины около рта, но не вокруг глаз. – Во вторник утром у нее случился инсульт, и она упала с лестницы. Аневризма мозга. Она отказалась от всего предложенного лечения и умерла вчера вечером. – Шерлок изо всех сил постарался произнести это максимально бесстрастно. Нечеткое отражение Джона в оконном стекле, похоже, поморщилось. - Мне так жаль, - тихо говорит Джон. – Я знаю, как много она для тебя значила. - Приносила мне чай по утрам, - сообщает Шерлок окну. Он встречается взглядом с собственным отражением, исхудавшим и почерневшим от изнеможения, и отворачивается. – Джон, что ты здесь делаешь? Джон пожимает плечами, глядя в пустой камин. – Я волновался за тебя. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке. Знаешь, в том случае, если… если тебе что-то нужно, если нужно где-то побыть несколько дней… - Я в полном порядке, - обрывает его Шерлок, потому что даже от одной идеи поехать с Джоном в его симпатичный дом в пригороде, к его счастливой семье, у него появляется горечь во рту. Сидеть за круглым столом с Джоном и его женой, наблюдая, как Джон старается заставить ребенка доесть пюре из горошка: простая домашняя жизнь, которая однажды была у него с Джоном, и которую он отдал. Шерлок насмешливо фыркает в попытке скрыть приступ тошноты. – Ты не объявлялся два года, Джон, незачем начинать сейчас. Джон качнулся вперед на носочках, открывая рот, будто сила реакции выбила его из равновесия. Но через мгновение он опускается назад и справляется с собой. Когда он начинает говорить, голос его спокоен. – А я хочу. Быть здесь, с тобой. Может, мы и не поддерживали связь в последнее время, но… Мне все равно небезразличны ни ты, ни миссис Хадсон. В общем, я не знаю… - Он снова пожимает плечами и изучает камин. – Ты позвонил, и я приехал. Шерлок закрывает глаза, чтобы его не видеть. Седые волосы, синие глаза, маленькие ладони напряжены в попытке не сжимать кулаки – все под контролем. Он решает, что сейчас Джон должен уйти. Джону они небезразличны, и Шерлок не хочет об этом говорить. У него нет сил вести такой разговор с Джоном Уотсоном. - Она попросила меня позвонить, - говорит он. – Вот я и позвонил. И все. Ты не обязан приезжать из-за чертова телефонного звонка. - Ты не должен быть один, Шерлок. Голос миссис Хадсон эхом повторяет слова Джона, рикошетом отражаясь в голове Шерлока, и ему приходится сдержать себя, чтобы его не передернуло. Вместо этого он автоматически, защищаясь, выбирает тон выпускника элитной частной школы, который с таким успехом применяет Майкрофт, когда ему нужно от кого-то избавиться. – Да, хорошо. Спасибо, что зашел проведать. Как видишь, я в полном порядке, и более чем в состоянии о себе позаботиться. – Он недвусмысленным жестом указывает на дверь, не обращая внимания на удивленный взгляд Джона. – Я пришлю тебе информацию о похоронах, когда вся подготовка будет завершена. Благодарю за соболезнования. На какое-то мгновение Шерлоку показалось, что Джон примется с ним спорить, но этот зародившийся огонек гаснет сам по себе. – Я позвоню тебе, - обещает Джон. – Шерлок, дай мне знать, если я смогу быть чем-нибудь полезен. Он на секунду замирает, дожидаясь ответа Шерлока, затем по-военному разворачивается и уходит. Шерлок идет следом до порога, а когда Джон останавливается на ступеньках и поворачивается к нему, он закрывает дверь. Два года прошло с тех пор, как он видел Джона, а он все равно оставляет дыру в груди Шерлока каждый раз, когда уходит от него.***
Он делает себе чай и тост, варит яйцо, просто потому, что никто не считает его способным на это. Он снимает несколько тоненьких волосков с оливково-оранжевого безобразия и заготавливает несколько стекол для того, чтобы позднее их изучить. В конце концов, он принимает душ, чистит зубы и устраивается на диване под громко что-то вещающий по телевизору ITV4. (Очень по-детски ему хочется, чтобы Джон настоял, чтобы он остался, заполнил собой пространство, шумел. Сделал бы чаю, заказал еды, спросил о недавних расследованиях, рассказал бы о своих интересных пациентах. Пошутил бы немного. Шерлок бы с удовольствием понаблюдал, как меняется цвет волос Джона, когда освещение из вечернего переходит в ночное, теперь, когда седина победила в нем блондина.) В остальных частях дома очень тихо. Конечно, этого следовало ожидать, но, видимо, Шерлок не догадывался, насколько сильным было присутствие здесь миссис Хадсон. Она уходила и приходила в его квартиру, в свою квартиру, в Лондон, суетилась у себя на кухне или у него, ругалась на него, нянчилась с ним, делала ему чай с печеньем, жаркое, и квартира всегда пахла так, будто она здесь была. Запах молока сигнализировал о достижении максимальной стадии разложения.***
На следующее утро ему позвонила мать. Когда он снял трубку, она сказала: – Ох, Шерлок, - тем своим ласковым голосом, которым она говорила, когда он был болен или расстроен. Ее тон неровный, как бывает каждый раз, когда она звонит в процессе приготовления чая. - Мам, со мной все в порядке, - отвечает он ей, но половина его лица вжата в диванную подушку, поэтому ответ получается невнятный и немного резкий. Он и не собирается утруждать себя тем, чтобы повернуть голову так, чтобы говорить нормально. Все равно это бессмысленно, особенно с ней. - Это вряд ли, - шепчет ему в ответ мама. – Но я никому не скажу. Ты спал, родной мой? Ел? Майкрофт к тебе заезжал? Шерлок качает головой, а потом соображает, что нужно ответить. – Ну, он слишком занят тем, что изводит ее адвокатов, - говорит он. – Вчера на ужин я съел яйцо, и я проспал, - он посмотрел на свет за окном – все еще пыльно-розовый, - шесть часов. Он не настаивает на том, что способен о себе позаботиться. Потому что она не спрашивает, может ли он, ее интересует, делает ли он это. Мама всегда очень тщательно подбирает слова. - Тебе ничего не нужно? – спрашивает она полушепотом, будто склонившись над ним и тихо говоря ему прямо в ухо. Он почти чувствует ее руку у себя на голове. – Может, чего-то хочешь? Он старательно обдумывает явное отличие этих двух вопросов. Это очень редкая ситуация: ему нужно немногое, а хочет он намного большего, но ни мама, ни кто-то другой не могут ему это дать. - Я справлюсь, - бормочет он. Мама коротко хмыкает, раздумывая. Он мысленно видит, как она помешивает ложечкой свой чай. – Ты хочешь, чтобы мы приехали на похороны? - Это очень ужасно? – спрашивает он, прося у нее прощения вместо того, чтобы ответить на ее вопрос. Он закрывает глаза, прижимаясь щекой к прохладной коже дивана, – что я так по ней горюю? - Нет, любимый, - не колеблясь, успокаивает она, и Шерлок впервые в жизни чувствует себя таким виноватым. – Шерлок, в тебе есть определенные черты характера, которые я никогда не могла понять. А Марта Хадсон понимала некоторые из них, и она любила тебя. Ты был ее сыном настолько же, насколько и моим, и биология здесь ни при чем. Шерлок поворачивается и нормально подносит к уху телефон. – Я приеду на Рождество в этом году. - На Рождество можешь делать, что тебе захочется, - спокойно говорит ему мама. – А я буду любить тебя независимо от того, приедешь ты или нет. Я тебе еще позвоню, ладно? Просто постарайся пережить этот день. Шерлок полежал еще немного, упиваясь тем, что мама открыто признала то, что ни Шерлок, ни миссис Хадсон так никогда и не сказали. На самом деле это довольно странно, что единственный человек, который должен был обижаться на то, какими были их с миссис Хадсон отношения, оказался единственным, кто смог правильно их охарактеризовать. Не его квартирная хозяйка. Нет, миссис Хадсон, вы никогда ей не были. Шерлок поднимается с дивана. На этой неделе ему хоронить мать, и на сегодня у него полно дел.***
Миссис Хадсон, с ее вечной улыбкой, пристрастием ко всякой телевизионной ахинее и сплетням из жизни знаменитостей, была женщиной весьма практичной. Она составила план собственных похорон, причем очень детальный, и отложила на него средства из своего капитала. Шерлоку осталось только подписать бумаги, которые передал ему директор похоронного агентства, и вести себя так, будто от этого у него внутри ничего не рвалось. Неужели она, сидя в кабинете своего адвоката, думала, что никто об этом не позаботится? Что Шерлок не будет до одури стараться, выбирая церковь, псалмы и цветы? Что не расшибется в лепешку, чтобы отправить ее в последний путь со всеми почестями, со всей красотой и изяществом, на которые только будет способен? Ему так хочется, чтобы Джон был с ним сейчас, когда требуется заниматься подобными вещами, и он себя за это ненавидит. Джон в таких вопросах силен. У него хорошо получается делать то, что все ожидают. Он всегда знает следующие шаги. Шерлок и без него справится, но Джон, он точно справится лучше. (Когда он звонит во второй половине дня, Шерлок не берет трубку, и звонок переключается на автоответчик. Когда спустя полтора часа он включает сообщение, то слышит всего лишь «Не забудь достать все из ее холодильника».) Он набирает текст. Спасибо. ШХ. Отправляет. И опять Джон знает, как поступить, и не отвечает. В результате Шерлоку удается выбросить продукты из холодильника и отключить все электрические приборы и свет, а потом он обнаруживает в ванной ее корзину для белья, наполовину заполненную грязной одеждой, и лежащий сверху кардиган, что был на ней вечером понедельника. И вдруг реальность невозможности возврата становится осязаемой, безусловной и окончательной, и ему с трудом удается одолеть почти половину лестницы, когда он вынужден сесть на ступеньку и, задыхаясь, прижать ладони к глазам.***
Он отказывается от галстука, но надевает ее любимую рубашку – бледно-голубую. Твои глаза, сказала бы она. В церкви Шерлок садится в первом ряду, ставит локти на колени и закрывает лицо руками. Священник кладет ему руку на плечо, и Шерлок позволяет ему это в течение почти целой минуты. Появляется Майкрофт в темном костюме и занимает место рядом с ним, пока не появляется первый из пришедших на церемонию. Он совершенно серьезно спрашивает: – Ты сам или лучше я? - Пожалуйста, давай ты, - отвечает ему Шерлок, и Майкрофт без единого слова поднимается и идет встречать гостей, торжественный сообразно случаю и на удивление искренний. Он слышит, как пришел Джон, слышит, как с ним здоровается Майкрофт. Он приехал в одиночестве, и Шерлоку это неприятно. Ему хотелось бы, чтобы тот привел с собой свое счастливое семейство, потому что ему начинает казаться, что Джон так же одинок, как и он, и это его искушает. Не должно бы, но искушает. Подталкивает к тому, чтобы посмотреть на подходящего к нему Джона, на котором темный костюм и синяя сорочка всего на два оттенка темнее, чем его собственная. Лицо Джона усталое, у него новая стрижка и он плохо спал. Возникает искушение коротко кивнуть, когда Джон указывает на место рядом с ним. Шерлок никогда не добивался больших успехов в борьбе с собственными искушениями. Джон садится рядом, так близко, что его присутствие более чем ощутимо. Боль в плече ограничивает его в движениях, его левая половина на полтора сантиметра выше правой. Шерлоку хочется вцепиться пальцами в его мышцы и расслабить их там, где они зажаты, сгладить ладонями боль. Вместо этого он отодвигается в сторону, чтобы увеличить дистанцию между ними. - Все очень мило, - тихо говорит Джон. - Так должно и быть, ведь она все спланировала сама. До последней мелочи. Джон хмыкает и кладет ногу на ногу. – Она всегда знала, как получить именно то, чего хочет, правда? Это точно. Даже сейчас. Последнее, о чем она его попросила, было последним, чего хотел он сам, ну и вот вам, пожалуйста - плечом к плечу, они сидят рядом на похоронах миссис Хадсон. Упрямая старушка. Иногда манипуляторша. Но не слишком. Никогда. Бог мой, ведь он ее любил. Он рвано вздыхает, и Джон кладет ему руку на колено. – Все нормально, - настаивает на своем Шерлок, чувствуя, как ладонь Джона сжимает его ногу. – Так ведь и полагается? Плакать на похоронах. - Правила приличия – это не про нее, - отвечает ему Джон с почти незаметной улыбкой, от которой вокруг глаз разбегаются маленькие лучики морщинок. Шерлок со значением фыркает. – Тем не менее. Это похороны. Как минимум, мы не должны хихикать. Джон хихикнул все равно.***
Прощальная речь Шерлока коротка и очень по существу, по большей части оттого, что он хотел запомнить миссис Хадсон за то, о чем обычно не говорят перед малознакомыми людьми, которые знали совсем не ту женщину, что была известна ему. Шерлок хотел помнить миссис Хадсон такой, с которой он познакомился во Флориде. Трясущейся не только от страха, но еще и от решимости. Он хотел помнить ее как женщину, которой швырнули в лицо ее веру и любовь, обратив их против нее, а она все равно в избытке дарила это другим. (Он хотел помнить ее такой, какой она была в ту ночь, когда он вернулся на Бейкер Стрит после двух лет вынужденной «смерти», и она кричала и ругалась, а потом сделала чай с сэндвичами с беконом, и ни разу, ни единого раза не потребовала объяснений. А когда он осторожно присел у нее на кухне и все равно все объяснил, она дослушала его до конца, а потом простояла в этой своей кухне добрых пять минут, сжимая его в объятиях. - Надеюсь, теперь тебе удастся меня пережить, - сказала она ему тогда, - потому, в самом деле, с меня уже хватит.) Ему удается не заплакать, правда почти чудом, и он с ужасом осознает свою уязвимость. Он фокусируется на нескольких знакомых лицах, что выделяются из общей группы подобно маякам – Лейстрейда, стоящего у дальней стены с измотанным видом, похоже, только вошедшего в церковь, потому что у него совсем нет времени, Молли Хупер, сидящей ближе к середине, одетой, похоже, в один из самых симпатичных в ее гардеробе джемперов, и даже мистера Чаттерджи, явившегося в одиночестве. В первом ряду сидит Джон и спокойно улыбается Шерлоку. И если на какое-то время в его глазах и блестят слезы, как минимум он сидит спиной к остальным. Когда Шерлок возвращается на свое место, Джон берет его дрожащие пальцы своей рукой, крепко сжимает и не отпускает их вплоть до окончания церемонии.***
- Я ездил в морг, чтобы увидеть ее до того, как ее оттуда перевезут, - Шерлок рассказывает Джону по пути в крематорий. Они вдвоем едут на заднем сиденье лимузина директора похоронного агентства. Он не обсуждал это заранее, значит, скорее всего, составленный миссис Хадсон подробный план похорон распространялся и на Джона. Самонадеянная зануда, до последнего. - Молли меня не пустила. Сказала, что она ей позвонила за сутки до смерти и попросила. Сказала, что будет лежать нагишом, и не хочет, чтобы я ее такой видел, и если у Молли есть хоть какое-то представление о приличиях, то она тоже не будет смотреть. Джон ничего ему не отвечает, только продолжает описывать большим пальцем круги у него на руке. - Даже и не знаю, чего я хотел, - безучастно говорит Шерлок, глядя в окно на яркий и пустынный Лондон.***
По окончании короткой церемонии кремации оставшиеся из пришедших на похороны расходятся по домам. Майкрофт мгновенно исчезает, чтобы, вне всякого сомнения, продолжить запугивать адвокатов и государственные службы, решая дела с наследством миссис Хадсон. Похоже, он вознамерился выполнить эту задачу с рекордной, и совсем не предусмотренной официальными процедурами скоростью. Молли из другого угла комнаты, довольно долго пристально смотрит на Шерлока, но в конечном итоге решает ничего не говорить и уезжает. Миссис Хадсон коротко написала внизу своего плана – Никаких поминок, поэтому их и не будет, и все заканчивается. Все закончилось. - Пойдем, - говорит Джон, подталкивая его к машине, которую, вне всякого сомнения, подогнал Майкрофт, и которая доставляет их на Бейкер-стрит. Шум, производимый ими при входе, эхом разносится в большом пустом пространстве. Ее любимый сервиз у подножия лестницы начал покрываться плесенью. Цветы в вазе рядом с креслом стали сухими и ломкими. Шерлок совсем не в силах понять, как можно почувствовать, что все закончилось, потому что оно не закончится никогда. Она никогда не вернется. Бейкер Стрит пуста, и это так и будет продолжаться, бесконечно. Джон тянет Шерлока к лестнице и ведет его вверх по ступенькам, и Шерлок не сопротивляется, потому что не знает, что он еще должен делать, во всей этой окончательной окончательности. Он опускается на диван, и Джон накрывает его плечи оливково-оранжевым пледом и делает ему чай. - Шерлок? - Ммм. - Разбитый сервиз. Внизу. Можно, я его сейчас вымою? Пожалуйста. Он уже начал зеленеть. Я вымою его и оставлю здесь, на столе. Клянусь, ничего не буду выбрасывать. Плед еле заметно пахнет розами. Он ложится на диван и сворачивается клубком. В одночасье мемориал у подножия лестницы утрачивает смысл. – Окей.***
Шерлок возвращается в реальность через час, чувствуя себя измученным. Правда, туман в его голове по большей части рассеялся, и ему слышно, что Джон в кухне включил воду. Он поднимается, идет на звук и обнаруживает, что тот моет ее любимый сервиз. Руки в мыльной пене, рукава рубашки закатаны по локти. Большая часть осколков была уже вымыта, высушена и разложена аккуратными рядами на столе. Запах протухшего молока и застоявшейся заварки уже начал выветриваться. На какое-то мгновение при виде этой картины у Шерлока от нежности защемило в груди, но ведь Джон пришел сюда не затем, чтобы остаться. Он просто исправно разбирается с делами, которые требуют того, чтобы с ними разобрались. Джон выполнит свои обязательства, а потом отправится назад, в пригород, к своим жене и дочери, а Шерлок опять останется один. Внезапно ему захотелось, чтобы на нем было его пальто, и можно было бы засунуть руки в карманы и поплотнее запахнуться. - Тебе что, домой к семье не надо? – ворчит Шерлок, достаточно высокомерно, чтобы не показалось, что он этого боится, но и с нужной отрешенностью, чтобы не выглядеть разозленным. А Джон просто продолжает вытирать осколок, что держит в руке. Высушив его, он достраивает им ряд и поворачивается к Шерлоку. Его лицо ничего не выражает, и это довольно мучительно – видеть, как Джон старается смотреть на него так безучастно. – Ты этого хочешь? – тихо отвечает он, не поддаваясь на провокационно насмешливый тон Шерлока. – Чтобы я ушел? Шерлок отводит взгляд и принимается изучать аккуратный узор, которым выложены на столе осколки сервиза. Ее любимого сервиза. И что теперь ему с ними делать? – Ты мне здесь не нужен. - Я тебя спрашивал не об этом, - Джон, облокотившись о кухонную столешницу и сложив руки на груди, с некоторым вызовом слегка выдвигает вперед подбородок. – Я спросил, чего ты хочешь. Этот Джон может быть таким до боли знакомым, и, в то же время, настолько же незнакомым, что становится трудно дышать. Он не знает, где Джон работает, чем занимается в свободное время, какую книгу он читает, что делал в прошлый выходной, когда в последний раз разговаривал с сестрой. Он не знает, заглядывает ли время от времени Джон в свой блог и перечитывает ли истории про их давние расследования. Он не знает, любит ее Джон до сих пор или нет. Он не знает, что Джон думает о нем, стоящем в кухне после похорон миссис Хадсон, всеми покинутом и с трудом держащемся на ногах. Джон никогда раньше не был настолько невыразительным, и Шерлок задумывается, не научила ли его этому жена: как держать себя, чтобы выдавать окружающим минимум информации о себе, достаточный для того, чтобы не вызывать подозрений. А может быть, жизнь с ней заставила его этому научиться, закрепив это умение в нем настолько сильно, что теперь он делает все это неосознанно. У Шерлока внутри все переворачивается от мысли, что она могла так радикально его изменить. Шерлоку хочется, чтобы Джон снова стал собой, чтобы отчуждение между ними исчезло, и чтобы они снова могли вести себя друг с другом легко и естественно, вместо того, чтобы напрягаться, будто они друг другу чужие. Он хочет, чтобы внизу была миссис Хадсон, пекущая что-то с корицей и самозабвенно и фальшиво поющая под радио. Ему не хочется чувствовать себя таким потерянным в отливах, приливах и потоках других людей, то приходящих, то уходящих, уходящих и приходящих, туда-сюда в его жизни, будто он - всего лишь какой-нибудь шум на заднем фоне. И ничего из этого не имеет в виду Джон, когда спрашивает Шерлока о том, чего он хочет. - Мы ведь и не друзья уже, - презрительно говорит Шерлок, уклоняясь от вопроса и поворачивая его под радикально другим углом. – Ты вообще тут зачем? О чем это все? Ну правда, вот так после двух лет полного молчания тебе вдруг захотелось зайти? Джон вздыхает. - Я сейчас совсем не хочу ссориться на эту тему, - говорит он Шерлоку, поворачиваясь к нему спиной, чтобы выудить из раковины очередной фарфоровый осколок. – Не сегодня, когда мы только что похоронили миссис Хадсон. И так эмоции зашкаливают. Неудачное время. - Ну, знаешь ли, я не хочу быть твоим добрым делом этой недели, - огрызается Шерлок. – Так что давай, говори, и сможешь потом уйти и продолжить жить дальше. Джон бросает на него короткий взгляд и снова вздыхает. Он кладет обломок назад в раковину и вытирает руки кухонным полотенцем. – Я не оставил тебя, Шерлок, просто дела отнимают все время, - его лицо остается спокойным и бесстрастным, и Шерлок не может определиться: это от того, что он боится показать, что ему это совсем небезразлично, или потому что ему абсолютно все равно. И это приводит его в ярость, потому что Джон зацепился именно за ту часть сказанного Шерлоком, на чем он совсем не хотел останавливаться. – У меня маленький ребенок. И работа. Все как-то само съехало, а я упустил это из виду. Но ты тоже сильно не усердствовал. Шерлок задумывается, не сбежать ли ему на улицу. – Извини, если для меня оказалось слишком затруднительным настаивать на своем присутствии в твоей жизни, когда ты настолько удовлетворен твоим собственным неприсутствием в моей. - Не говори так, - с осуждением отвечает Джон, и как же сильно сейчас Шерлоку хочется, чтобы Джон просто разозлился на него, чтобы начал на него орать, но Джон так доброжелателен, и это невыносимо. – Конечно, я бы хотел участвовать в твоей жизни. Ведь я же здесь, правда? Сразу после того, как ты позвонил. - Спасибо тебе, Джон, - с сарказмом выкрикивает Шерлок, которого все это достало. – Спасибо, что появился, когда умерла моя домовладелица. Я очень признателен тебе за все твои старания. А теперь, когда ты в достаточной мере убедился, что я не собираюсь ни взрывать себя, ни уморить голодом, можешь идти с миром. Всего тебе хорошего. – Джон молчит, и Шерлок продолжает. – Или ты собираешься остаться? И надолго? Пока опять не станешь слишком занят? Пока сможешь выкраивать на меня время? – он повел вокруг себя рукой – Пока тебе все это будет интересно? - Нет, - отвечает Джон, и вот он, этот легкий намек на горячность, означающий, что он на грани того, чтобы сорваться и начать спор, который так отчаянно нужен Шерлоку. Ладони Джона сжимаются в кулаки. – Так долго, как ты захочешь. Шерлок вскидывает руки вверх. – Ага, значит вот оно как? Ты говоришь, что будешь здесь, но ты не можешь. Я всегда буду тебя хотеть, Джон, для чего-нибудь, да для чего угодно. Но ты будешь нужен ей, потому что у ребенка температура, или потому что раковина начала протекать, или потому что нужно разобраться со счетами, и выбора у тебя не будет. Ты уже свой выбор сделал. Дела. Отнимают. Все время. Это твоя жизнь, Джон. И ты не можешь сидеть тут, и обещать мне ее часть, потому что это совершенно глупо и невыполнимо. - Я бы пообещал тебе ее всю, если бы ты к чертям собачьим не исчез! – взрывается Джон. Наступила полнейшая тишина. Шерлок чувствует, как к горлу подступает тошнота, желчь вступает в состязание с яростью и горем. Джон разжимает ладони. – Я не хочу ругаться с тобой на эту тему, - говорит он. – Не сейчас, когда мы и так уже на пределе. Ни ты, ни я не в состоянии трезво мыслить. Почему бы мне, например, не заказать китайской еды? - Как ее имя, Джон? – мягко, но безжалостно спрашивает Шерлок, пересекая кухню и нависая над ним, глядя сверху вниз. – Как ее зовут, твою дочь? Джон издает горлом звук, будто Шерлок его душит. – Не вмешивай ее сюда. - Нет, - отказывается соглашаться Шерлок. – Прошло два года. Ты не можешь просто так появиться и вести себя так, будто все может стать таким, как раньше. Твоей дочери почти три года, Джон, а я даже не знаю ее имени. Миссис Хадсон мертва, а я уже прожил здесь в два раза больше времени, чем отсутствовал. Я не знаю, чего ты хочешь от меня. Больше не знаю. Джон протягивает вперед руки, почти схватив Шерлока за рубашку, но в последний момент останавливает себя. – Ее зовут Аделаида, и я люблю ее, Шерлок, люблю больше всего на свете. Но иногда, иногда я думаю, что если бы мне пришлось выбирать между вами двумя, то я был бы здесь, на Бейкер Стрит, и я ненавижу себя за это. Каждый раз, когда я тебя видел, то думал о том, чтобы уйти от них. В глазах Джона – блеск, в голосе – хрипота. Он делает шаг вперед, вторгаясь в личное пространство Шерлока, и даже не смотря на то, что Шерлок выше, Джон, приблизившись, теперь сам на него набрасывается, стоя очень близко. Его рука замирает между ними, снова сжимаясь в кулак. - И я должен был защититься от тебя, - резко говорит Джон, - потому что тебе было так легко взять и исчезнуть, без моего участия принять решения, касающиеся нас двоих. Просто уехать бог знает куда. А у меня в кои-то веки, в кои-то веки появилась та, которая собиралась бороться за то, чтобы оставаться со мной, и кто меня осудит, что я по вечерам хотел идти домой к той, что будет меня там ждать. В конце концов, его рука касается Шерлока, и он, будто ища опоры, упирается в его грудь ладонью. Шерлоку хочется накрыть ее своей, но он не решается. Он хочет сказать ему тысячу разных вещей, но ни одна из них не сможет перечеркнуть выбор, уже сделанный Джоном. Вместо этого он ровно произносит. – Аделаида. Красивое имя. У нее твои глаза? -Да, - придушенно отвечает Джон. – Да, мои, ты, тупой ублюдок, - и Джон сжимает в кулаке рубашку Шерлока, и тянет его к себе, тянет на себя, тянет к себе лицо Шерлока, и их губы встречаются. Щеки его мокры от слез, а рот горяч, и Джон стонет так, будто сейчас умрет. Это плохая идея, просто ужасная. Даже и не идея вовсе, а скорее это просто сейчас происходит, и все. А они оба убиты горем из-за миссис Хадсон, а тут такое потрясение от того, что они находятся снова в одной комнате, и это все нелогично и неразумно. Но… Господи… Но ведь Джон целует в точности так, как Шерлок и представлял себе: сильно и грубо, ловкий язык ласкает, а острые зубы прикусывают. Руки Джона повсюду, сминают его рубашку, мозолистые ладони оказываются на коже Шерлока. Джон целует его, и целует, и целует, и Шерлок еле-еле дышит. - Джон, - задыхаясь, говорит Шерлок, когда Джон оставляет в покое рот Шерлока, чтобы лизнуть его шею. Спотыкаясь, Шерлок пятится назад к столу, и Джон двигается вместе с ним, его колено внедряется между ног Шерлока, а бедра толкаются вперед. Он уже частично возбужден. – Что ты делаешь? Джон гладит Шерлока по бокам и отодвигает воротник его сорочки, чтобы сильно укусить его за ключицу и тут же присосаться к этому месту. – Ты что, собираешься меня остановить? Шерлок слегка наклоняет голову и ногтями проводит по плечам Джона. Неужто они ссорились за мгновение до этого? - С какой стати? – тяжело дыша, спрашивает он. – Мне терять нечего. Он не будет противиться. Он позволит Джону это сделать, он уже это понимает. Много лет он не позволял себе даже пофантазировать об этом, а сейчас Джон гладит его, дышит ему в губы, прижимается к нему, и его возбуждение очевидно. Позднее Джон пожалеет об этом и снова уйдет к своим жене и ребенку, туда, где глаза Джона, где пистолет Джона. Джон уйдет, а Шерлок отпустит его, но сперва он позволит Джону это сделать. Шерлоку нечего терять, потому что Джон ему не принадлежит. В конце концов, это просто гормоны, правда? Шок, адреналин и скорбь. Человеческие особи постоянно так поступают – падают друг другу в объятия, получая физическое удовлетворение просто для того, чтобы подтвердить, что они все еще живы. Джон снова стонет, а затем опять завладевает ртом Шерлока и скользит языком по языку Шерлока. Отвечая ему, Шерлок пытается влиться в Джона. Каждым поцелуем, каждой лаской и каждым движением бедер он рассказывает ему, что он хотел этого, хотел его, тосковал по нему, и все это наполнено отчаянием, гневом и обидой. Джон оставляет отметины зубов на нижней губе Шерлока, и Шерлок осмеливается подсунуть руки под рубашку Джона, чтобы испытать несравнимое наслаждение, чувствуя его кожу ладонями. Тело Джона теплое, оно дышит, оно живое. Так близко… Он пахнет сандалом и янтарем, совсем немного - мыльной водой, в которой он возился, а под всем этим скрывается легкий запах сладости и немного - земли. Джон даже и не хочет этого, на самом деле, но Шерлок в любом случае позволит ему все. Шерлок все равно собирается взять от него все, что он готов ему дать. Он ждал этого так долго, а Джон – совсем не ждал, и когда все случится, Джон уйдет, и он уйдет навсегда. Мостик, который Джон пытался навести между ними, горит сейчас от каждого жаркого прикосновения. Но Джон вдруг останавливается – так же внезапно, как и начал. Шерлок почти кричит. Джон едва дышит, рот раскрыт, пальцы напряжены так сильно, что больно впиваются Шерлоку в ребра. Половина пуговиц на рубашке Шерлока расстегнута, обнажая торс почти до пупка, и взгляд Джона медленно перемещается на определенное место чуть правее середины, почти туда, где была бы печень Шерлока, если бы он был настолько открыт для обозрения, каким себя чувствует. А. Ну конечно. След от выстрела на груди Шерлока - не более, чем едва заметная неровность серебристого шрама. Розоватый оттенок периода заживления давно поблек в бледной впадинке. Шерлок на самом деле нечасто о нем вспоминает. Из всех его шрамов этот выглядит лучше всех, и его легче всего не замечать. Джон не может не заметить. Она всегда между ними, даже когда они стоят вплотную друг к другу. Джон вдыхает подобно утопающему, которому удалось выбраться на поверхность. – О Боже. – Он поднимет широко раскрытые глаза на Шерлока и делает шаг назад, а потом в сторону. Шерлок отводит взгляд. Разорвав зрительный контакт, он получает шанс успокоиться. Ему нужно закрыться, не пытаться притянуть к себе Джона. Дать ему понять, что он всего лишь следовал за Джоном, а не взорвался от высвобождающихся желаний, которые он так долго в себе подавлял. Нужно дать Джону понять, что Шерлок в полном порядке, потому что Джону нужно думать именно так, тогда он сможет уйти. И если сейчас это должно закончиться, то Шерлок предпочитает, чтобы закончилось все, раз и навсегда. Он осторожно застегивает пуговицу за пуговицей, и шрама больше не видно. - Ты что, забыл? – тихо спрашивает Шерлок. Джон отходит еще на шаг назад и трет ладонями лицо. – Если и так, то это не проблема. Это нормально - выбросить подобное из памяти. Ну и, в конце концов, ты же был занят, правда? - Не говори ерунды, естественно, я не забыл, - Джону явно неловко. Он одергивает рубашку и указывает рукой на грудь Шерлока. – Я просто… не ожидал. Я имею в виду шрам. Я забыл, что должен был остаться шрам. Он мог бы сказать Джону, что он тоже иногда забывает про этот шрам, потому что видимое напоминание – самое маленькое из долгосрочных последствий огнестрельного ранения в грудь. Синдром нижней полой вены, проблемы с почками, хронические боли. Не стоит упоминания. Едва ли заслуживает того, чтобы думать об этом, когда ему удается выбросить это из головы, но это вынудило его поменять то, как он живет, и как теперь работает. Он мог бы рассказать обо всем этом Джону, но в результате только заставит его почувствовать себя виноватым за то, что его виной не является. Поэтому он вообще ничего не говорит. Джон покашлял. – Думаю, мне нужно идти, - говорит он. Шерлок кивает. Никак по-другому это и не могло закончиться. Джон оставит его и направится домой, в свой бастион надежности и постоянства семейных ценностей. Жизнь в пригороде с женой и ребенком. Фикция его жены в образе веселой медсестрички, страшащаяся живого напоминания о былых преступлениях, еще сильнее приободрится. Малышка с глазами Джона, замечательным смехом и светлыми волосами будет напоминать Джону о причинах, по которым он сделал свой выбор. - Ты береги себя, ладно? Если… если тебе что-нибудь понадобится – у тебя есть мой номер. Он стоит, облокотившись о край кухонного стола, и не смотрит, как уходит Джон.***
Несколько часов спустя Шерлок вспоминает, что сам должен готовить себе чай.