***
Чайный сервиз восстановлению не подлежит. Шерлок стоит, скрестив руки на груди, будто защищаясь, и рассматривает осколки, разложенные на столе. Аккуратные ряды, ровные шеренги. Военная четкость, когда-то сглаженная спокойным, но настойчивым беспорядком 221Б, снова отточена под те самые жесткие стандарты боевой службы. Шерлок задается вопросом о значении этих сверкающих чистотой рядов и смиряется с тем, что никогда не сможет это понять, а значит, остается только предполагать. Он позволил этому сервизу столько дней лежать у подножия лестницы не из-за мысли о том, что осколки фарфора можно когда-нибудь извлечь из их могилы и снова соединить. Порядок вещей не таков. Он оставил его там от того, что миссис Хадсон любила его; и потому что тогда она поднималась по лестнице так же, как и в любое другое утро; и потому что ему пришлось ругаться с парамедиками, которые не разрешали поехать с ней в карете скорой из-за того, что он не приходился ей никем, и даже при том… даже при том, что… А вместо этого он только и успел сказать в закрывающиеся за ней двери, что все будет хорошо, с вами все будет хорошо, я вас там встречу. А было совсем не хорошо. Он должен был сказать ей тогда, он ведь мог. Но не сказал. Это бы означало согласие с тем, что то, что должно было вот-вот случиться, произойдет. А оно произошло все равно. Хотя Шерлок надеялся, что она знала. Ее хрупкие, по-птичьи костлявые руки терялись в его ладонях. Покрасневшие веки. Как можно прощаться с кем-то, кто еще не знает о собственной важности? Как прощание в конце всего может что-то значить, если оно не означает Я люблю вас? Розы, нарисованные на фарфоре, презрительно смотрят на него со стола. Врачи из скорой отказали ему из-за того, что он был ей никем, и в последний момент он не смог доказать им, что они неправы. Вот так. Джон вчера вечером выложил осколки по-военному аккуратными рядами и ушел с пылающими от стыда щеками, а отпечатки его пальцев теперь выжжены на коже Шерлока. Вот так. Финал. Он слишком долго, не отрываясь, смотрит на розы, и когда они начинают то расплываться, то снова появляться перед глазами, Шерлок отворачивается от стола и подходит к раковине с остывшей мыльной водой. Он вынимает затычку и смотрит, как вода уходит, а в раковине остаются три невымытых обломка. Три оставшихся части расколотого единого целого. Он возвращает пробку на место и и до конца открывает кран с горячей водой. Когда он заканчивает, три последних кусочка занимают место на столе. Он стоит, держа руки перед собой. Они покраснели и пульсируют от боли, а с пальцев на линолеум капает обжигающая вода. Проникающий с улицы свет режет глаза.***
Сообщение приходит раньше, чем Шерлок ожидал. Половина девятого. Наверное, у Джона в это время бывает возможность побыть одному. Я сожалею. Он не объясняет, о чем сожалеет – ему и не нужно. Шерлок умеет читать между строк. Сожалею, что я вернулся и снова ушел. Сожалею, что не сказал ничего раньше, и что даже сказанное теперь, оно ничего не изменит. Сожалею, что гладил тебя, целовал, что принял то, что ты мне сказал своими ответными поцелуями, своими ответными прикосновениями, даже если я на самом деле этого и не хотел. Шерлоку приходится долго обдумывать ответ. Он не будет говорить, что он тоже сожалеет, потому что ему не жаль. Он не будет писать, что у него все в порядке, потому что это не так. Джон сам выбрал жизнь с другим человеком, потому что не мог поверить, что Шерлок останется и не исчезнет, даже при том, что Шерлок оставался, и оставался, и оставался, долгое время после того, как Джон ушел. Джон, который, увидев шрам, отстранился и ушел к женщине, которая этот шрам оставила. В конце концов, он набирает сообщение и нажимает «отправить». Подходящая к случаю дань уважения окончанию их отношений: фальшивки, в которую поверил Джон, и ожиданий, которые Шерлок никогда не мог оправдать. Я знаю. – ШХ.***
Если бы все было как раньше, (совершенно бесполезная мысль, потому что во всем множестве вещей, которые меняются каждый божий день, ничто не остается таким же на долгое время, поэтому само понятие «было как раньше» как таковое настолько расплывчато, что может считаться бессмысленным) (хотя такая идея упорно сохраняется) Шерлок бы поднялся, выпил бы чашку чая, может быть даже и съел кусочек тоста и направился бы в Скотланд Ярд, в комнату с папками нераскрытых дел, чтобы продолжить разбирать архивы. А сидя в квартире с гуляющим вокруг эхом и сообщением от Джона, тяжелым грузом лежащим у него в кармане, Шерлок не знает, чем еще заняться. Он совершает налет на архив, выбирает и уносит с собой самые сложные из дел, что удается найти, и устраивается в переговорной комнате на третьем этаже, бросая сердитые взгляды на любого, кто возникает в дверях, и время от времени отправляя загадочные сообщения Лестрейду, заставляя того гадать, над каким из дел Шерлок сейчас работает. Самое лучшее из развлечений, доступных человеку с перманентным предписанием врача об ограничении физических нагрузок. Было бы лучше, если бы Шерлок мог пойти и начать командовать расследованием прямо на месте преступления. Если бы он мог погрузиться в него всеми своими чувствами, забыться в своей стремительной дедукции. Но у Шерлока лучше получается работать с «глухарями», чем справляться с хроническими болями и спазмами, вспыхивающими, когда он перенапрягается, или, с тех пор как Майкрофт следит, когда его арестовывают за проникновение на место преступления и нарушение порядка. Прямо как в старые времена, когда у Шерлока вместо друга была игла. Хотя, если подумать, нераскрытые дела – не такой уж и плохой компромисс. Шерлок раскладывает файлы на столе и размышляет о том, что бы подумал Джон, увидев его таким. Опустившимся до старых папок и полицейских отчетов в офисах с люминесцентными светильниками. От этой мысли ему хочется скрипеть зубами от стыда. Конечно же, Джон придет в ужас, без сомнения. Но это заставит Джона чувствовать себя виноватым за сделанный выбор, только самого выбора не изменит. Как оказалось, способность Джона к прощению не знает границ. Шерлоку это известно из первых рук. В любом случае, в том, что он здесь, - вина самого Шерлока. К этому привели его собственные решения. Эту кашу заварил он сам, когда уехал тогда. Все, что он расхлебывает, причиталось только ему. Самопожертвование тоже имеет цену, которая каждый день напоминает, что это было не таким уж и бескорыстным, как он хотел верить, и потерял он намного больше, чем сам осознавал. Я бы пообещал тебе ее всю целиком. Он трясет головой, чтобы выбросить эти мысли из головы, и наугад берет файл со стола. Проходит всего около часа, когда Шерлок отправляет первое сообщение, которое Лестрейд получает на пути в переговорную. Он заходит – руки в карманах, взгляд немного виноватый. Он берется листать файл, над которым работает Шерлок, чтобы не встречаться с ним взглядом, когда произносит: – Знаешь, тебе положена еще неделя отпуска по семейным обстоятельствам. Шерлок фыркает. – Вообще-то нет. Миссис Хадсон не была мне ни родственницей, ни иждивенкой. Она была моей домовладелицей. - А я решил, что положена, - парирует Лестрейд. – Шерлок, что ты здесь делаешь? Иди домой. Побудь с… хм… Шерлок смотрит с деланым ожиданием и с наигранной серьезностью. Внутри у него поднимается волна от воспоминаний об утреннем сообщении от Джона и о непрекращающейся тишине, от которой он сбежал сюда. – С кем, инспектор? Конкретно с кем я должен провести остаток дня и предстоящий вечер? Лестрейд кашляет. – Я думал, что Джон снова рядом, - отвечает он несколько громче, чем нужно, будто бы ходил в туалет репетировать этот разговор. – Я видел его накануне на похоронах. Он что, не…? – незаконченный вопрос повисает в воздухе. - Я уверен, что доктор Уотсон - очень занятой человек, - поясняет Шерлок. И немедленно жалеет, что произнес это несколько излишне эмоционально. Слова и цифры на токсикологическом заключении, что он держит в руке, расплывчаты и нечитаемы. Лестрейд переминается с ноги на ногу, но находит способ продолжить. – Слушай, я не знаю, что между вами произошло, когда он перестал появляться, но может, у тебя получится не допустить повторения? - Ничего не произошло, - говорит Шерлок. Внезапно он чувствует, что силы его покинули. Он находится здесь, чтобы отвлечься от этой темы, а не обсуждать ее. - Но что-то же должно было… - Ничего не произошло, - уже громче повторяет Шерлок. – Ничего не произошло. Ничего не было. От повисшей паузы в комнате становится жарко, и Шерлок судорожно сглатывает. - Ох, - произносит Лестрейд, и следом повторяет. – Ох. Шерлок возвращает отчет на место, берет файл, и на пути к двери припечатывает его к груди Лестрейда.***
Он идет по улицам очень долго, и его руки замерзают настолько, что он перестает чувствовать пальцы. Потом он садится в такси и едет в круглосуточную библиотеку Университетского Колледжа Лондона. Взяв с полки случайную книгу и пристально оглядев со своего места студента, изучающего сравнительное литературоведение, он читает про места в Британии, где есть привидения, про замки и пабы, сеансы вызова духов и говорящие спиритические доски, про всякие мистификации и разные трюки до тех пор, пока в окна не вползает свет, слегка окрашенный по краям янтарем. Когда он возвращается домой, в квартире жутко холодно. Он включает во всем доме свет и врубает телевизор на полную громкость. Потом спускается на первый этаж, достает чуть-менее-безобразный синий с бордовым флисовый плед и сворачивается под ним на цветастом диване миссис Хадсон, глядя, как тени движутся по ее вещам следом за восходящим солнцем. Вокруг него – запах тальковой присыпки, звук телевизора, проникающий через перекрытия, и ощущение, что скоро кто-то придет и разбудит его. (Его собственная история о привидениях. Его собственная мистификация.)***
Он просыпается около часа спустя, когда в его руке начинает вибрировать телефон. С затуманенной головой, очнувшись ото сна только наполовину, он смотрит на экран. Ты в порядке? Сообщение из разряда тех, что Джон присылал несколько лет назад, когда еще работал в своей старой клинике, и иногда их расписания не совпадали, и они могли не видеться по нескольку дней. Он снова ложится на свое место на диване и набирает ответ. Да, все нормально, - так же, как он отвечал тогда. Знакомое ощущение плавно соскальзывает на воспоминания о мягких губах и влажном языке, смутные и сбивающие с толку. Мобильный снова оживает в руке, а потом еще раз. Входящий звонок. Диван под ним кажется уже более реальным, чем минуту назад, и Шерлок хмурится – он у миссис Хадсон, а не у себя, он забыл – и отвечает: – Алло? - Привет, - слышен тихий голос. – Доброе утро. Я... извини, я знаю, что еще рано. Шерлок подносит телефон к глазам и смотрит на имя на экране, чтобы убедиться, что он действительно не спит. Джон. Двигающиеся бедра, сильная талия, поцелуй, в котором тонешь… задерживаются на границах его сознания. Ощущения такие близкие, будто бы он все это сейчас видел во сне. Его грудь и плечи затекли от слишком долгого лежания в одной позе. В трубке слышно успокаивающее дыхание. – Могу я сегодня зайти? Сомнение и неуверенность в голосе Джона поселяются под ребрами Шерлока рядом с отпечатками пальцев, оставленных Джоном. – Нет. - Я просто хочу объяснить, ну понимаешь, я не… мне нужно, чтобы ты понимал… - Я уже понимаю. Молчание. Рядом с Джоном, где он там сейчас находится, тишина. Ни кричащих детей, ни жизнерадостной жены, ни бормотания пациентов, ни шума трафика, или пешеходов. Просто тишина. Шерлоку в трубке слышно, как ему с трудом, но удается дышать равномерно, даже настолько, что можно считать вслух. - Прошу тебя, - наконец, говорит Джон, и Шерлок думает о том, когда в последний раз он слышал, чтобы Джон его умолял: Шерлок, чья жизнь под угрозой, и Джон внизу на тротуаре. Имя Шерлока звенит в воздухе, направляя его вниз. – Я должен тебя увидеть. Пожалуйста. Он не сможет слушать, как Джон будет все объяснять. Он не сможет слушать, как Джон будет оправдываться, будто бы логическое объяснение – любое из объяснений – успокоит постоянную боль у него в груди. Слишком много шрамов, проросших и обвивших его вены, проникших в его мускулы. Слишком многое в нем искалечено и изувечено той пулей, тем ребенком, а решение отпустить грехи вырезано на коже Шерлока. У него не получится смотреть на Джона и не думать о том, в чем так долго себе отказывал, даже в мечтах. О том, что Джон дал и забрал – вкус и прикосновения, и звуки, и жар – того, что Джон явно хотел, но хотел недостаточно. - Все нормально, Джон, - говорит Шерлок. – Это неважно. – И нажимает «отбой». Слышно, как наверху в гостиной работает телевизор, и от этого кажется, что в доме может быть кто-то еще.***
Майкрофт заявляется еще до полудня - естественно, без приглашения – и начинает ходить туда-сюда по ковру, перекладывать с места на место почту на каминной полке. Он что-то бормочет про налоги, сборы и расходы при получении в наследство жилья – бессмысленная болтовня, которая продолжается слишком долго в пустом пространстве. Шерлок его игнорирует, пока тот не роняет, будто невзначай: – Конечно, тебе придется сдавать 221А. Шерлок, стоя в кухне и глядя на стол, все еще покрытый рядовыми армии фарфоровых осколков, сжимает зубы, чтобы удержать себя и не реагировать слишком быстро. Это и было единственной причиной визита Майкрофта, единственное, что он пытался до него донести сквозь увертки и уклонения. Кто-то другой займет ее комнаты, кто-то другой будет печь в ее кухне, кто-то другой внизу, посторонний в ее квартире. – Нет. - Шерлок, у тебя нет особого выбора, - говорит Майкрофт, олицетворение разумности и образчик здравого смысла. Но он ни разу не посмотрел на стол, заставленный разбитым сервизом. – Ее наследство довольно солидное, и твой трастовый фонд практически не тронут, но ежемесячные расходы будут существенными. Конечно, потребуется определенный ремонт. – Слышится звук рвущейся бумаги – он открывает конверт из пачки шерлоковой почты. – Ну, и остаются ежемесячные счета. Ты просрочил оплату за электричество. - Нет. Мне плевать. – Оказывается, стоять на посту у ее любимого сервиза – дело слишком интимное, чтобы заниматься этим при свидетелях, и Шерлок задумывается о том, кто делает Майкрофту по утрам чай. Похлопывают ли его по плечу, когда он раскрывает газету, цокают ли языком и настаивают ли на том, чтобы он доел свой завтрак, и не послужил ли кто-то еще причиной этой полубезумной спешки с оформлением наследства миссис Хадсон, кто-то, пахнущий старинными розами и пекущий булочки с корицей. Майкрофт покашлял, скрывая неловкость. – Пожалуй, через некоторое время, - говорит он, будто соглашаясь. Он искоса смотрит на Шерлока и довольно осторожно добавляет: - Возможно, доктор Уотсон согласится помочь тебе разобрать ее личные вещи. Шерлок останавливает рвущийся из горла резкий выдох. Он не будет реагировать. Не будет. - Доктор Уотсон очень занят семейными делами, - выдает Шерлок, стараясь не скрипеть зубами. Мне нужно тебя увидеть, сказал ему Джон менее четырех часов назад. Пожалуйста. Каждый раз, когда я тебя видел, то думал о том, чтобы уйти от них. Шерлок протягивает руку и передвигает один из осколков, нарушая линию, ломая ряд, и избавляется от призрака Джона при помощи неправильного построения. Ссылка на семью Джона – необходимое для их обоих напоминание. Таково положение вещей. Майкрофт издает звук, обозначающий, что он обдумывает услышанное и, держа в руке конверт со счетом за электричество, идет к креслу у двери, чтобы взять пальто. – Тогда я позабочусь, чтобы в этом месяце счет был оплачен, хорошо? Это должно было казаться снисходительным, но он произносит это тем же тоном, каким не более недели назад говорил мои искренние соболезнования, и Шерлок не дышит, пока дверь внизу не закрывается. Он удивлен, что остался. Он думает о том, чтобы уехать. Думает о городах, которые будут ему тесны, как слишком маленькие футболки, о том, чтобы перемещаться среди людей, которых он вряд ли сможет прочесть. Странность всего этого, подрываемая постоянным слабым ритмом имени в его крови, зовущим его домой. Шерлок, ты не должен быть один. У него в голове один голос накладывается на другой, и оба они полны любви и беспокойства. Он думает, что мог бы уйти и больше никогда не оглядываться назад. Если все так, как оно есть.***
Слишком поздно. Он уже сказал «нет». Тем не менее, Шерлок оказывается сидящим за столом и наблюдающим, как следы от фар пробегают по книжным полкам, когда по улице проезжают машины, прочерчивая яркие полосы в ночном свете. В руке у него мобильный, указательный палец занесен над экраном. Его ноги, спина и плечи затекли от сидения в одной позе, от его раздумий. Он здесь уже несколько часов, обдумывая свое решение. Кажется, что кнопка «отправить» весит тонну. Не отказался бы от помощи на этих выходных. Разбираю вещи миссис Хадсон. – ШХ Ответ приходит мгновенно. На часах – три часа ночи. Да. Да, обязательно. В субботу? Он откладывает телефон и закрывает лицо ладонями, делая глубокий вдох. Он не уверен, что поступает правильно. Он даже и не знает, возможно ли вообще теперь поступить правильно. Поздно. Слишком поздно. Два года, как поздно. Поздно уже пять лет. Они упустили каждую из возможностей, каждый из шансов, и Джон пишет ему в три ночи из своего дома в пригороде, когда они оба должны спать, но почему-то они там, где они есть, колеблющиеся и неуверенные. Три ночи, и ничего не изменилось, за исключением того, что Шерлок иногда спускается вниз, чтобы посидеть в другой тишине. Ничего не изменится, и они оба должны спать, но он все равно отправляет Джону ответ. Суббота вполне подойдет. – ШХ Ощущение, будто оставил свет в окне. Как будто привязал желтую ленту к входной двери. Шерлок оставляет мобильный на кухонном столе среди фарфоровых обломков ее любимого сервиза и идет в ванную. Десятью минутами позднее сквозь шум душа до него доносится еле слышный звук пришедшего сообщения. Забыл, каково это – скучать по тебе.***
Субботним утром Шерлок медленно и методично убирает осколки в коробку. Джон их помыл, Джон их разложил. Шерлок не хочет, чтобы он видел их снова, лежащими все там же, вытянувшимися «во фрунт» в полковом строю. Он неспешно освобождает стол, и можно подумать, что он стыдится своего горя, и ему приходится прерваться не один раз, чтобы благоговейно провести пальцами по фарфору. На прощание. Ее любимый сервиз, разбившийся на лестнице. Превратившийся в обломки. Упакован и убран. Джон будет здесь всего через несколько часов, и Шерлоку не хочется, чтобы вокруг было излишне много трагического. Не хочет лишних напоминаний о том, как тряхнуло осколки, когда Джон прижал его к столу и поцеловал. Что я делаю, - потрясенно думает Шерлок, но продолжает складывать черепки в коробку, пока не убирает последний.***
В семь минут восьмого раздается стук в дверь. Шерлок сидит на лестнице и смотрит на входную дверь, представляя себе, как может выглядеть Джон по ту сторону двери. Волосы, блестящие от желтого цвета уличных фонарей. Тени на его лице - где они могут появиться, собраться и вырасти. Зубы сжаты – он сама целеустремленность. Взгляд направлен вверх на темные окна. Он ждет, когда пройдут две минуты, и направляется к двери. Он собирался подождать три, но… Ладно. Джон стоит на некотором расстоянии от двери. Он в черной куртке, челка растрепана ветром, на лице застыла улыбка, полная решимости. В руках у него большая картонная коробка, в которой оказываются еще несколько сложенных коробок. - Привет, - говорит он, и в его голосе Шерлок слышит извинения и неуверенность. А еще ему слышится надежда.***
Джон ставит коробки на кухонный стол миссис Хадсон и на минуту останавливается, оглядывая комнату и барабаня пальцами по столешнице. Шерлок видит в его глазах воспоминания: вечера, которые они просиживали здесь, слушая, как она делится последними сплетнями или своими секретами, и обменивались насмешливыми взглядами; завтраки, на которые они заявлялись прямо из засады, а она баловала их, болтая без умолку. И она, добавляя побольше молока в их чай, с молчаливым умилением наблюдала, как они медленно расправляются с содержимым тарелок. - Ты тут ничего такого не слышишь? – вполголоса спрашивает Джон, будто он на мгновение выпал из реальности, - в доме что-нибудь скрипнет, а тебе вдруг кажется, что это она? Шерлоку хочется включить свет, но есть что-то в этой темноте, что смягчает висящее в комнате напряжение, сглаживая неуверенность до чего-то терпимого. – В основном это касается запахов, - тихо отвечает Шерлок. – Легкий аромат корицы, появляющийся неизвестно откуда. Большинство ее вещей пахнет детской присыпкой. - И духами с ароматом роз, - отстраненно добавляет Джон, будто прямо сейчас это чувствует. Пробарабанив пальцами по столу в последний раз, он оборачивается, чтобы через плечо взглянуть на Шерлока. - Знаешь, так было со мной, когда ты отсутствовал. Эти слова застают Шерлока врасплох, потому что уже прошли годы, и сейчас его скорбь - о миссис Хадсон, о коробке с обломками чайного сервиза, что стоит в его гостиной, о приклеенном на его холодильнике рецепте сконов, об оливково-оранжевом кошмаре, висящем на спинке его кресла. Чувство, будто получил под дых, когда он сначала ждет, а потом понимает, что никто не придет. Как дрожала миссис Хадсон, делая ему бутерброды с беконом тем вечером, когда он вернулся, вечером, когда он пришел домой. Надеюсь, теперь тебе удастся меня пережить, потому, в самом деле, с меня уже хватит. Прошли годы, и сейчас все это – о миссис Хадсон. Но Джон все равно еще немного переживает о нем, даже сейчас, и от этого что-то темное и кровавое закручивается в животе у Шерлока. Он всем им это «подарил»– и миссис Хадсон, и Лестрейду, и Джону – последствия в виде внезапных воспоминаний и боли от невозможности забыть насовсем. Прошли годы, но он не верит, что когда-либо сможет полностью пережить эту вину, даже теперь, когда квартира пуста, а Джон так далек, стоя сейчас всего лишь в противоположном конце комнаты. Шерлоку нечего ему ответить. Он поворачивается и ждет, опершись руками о края раковины. Коробки на столе – не более, чем просто предлог. Молчание такое глубокое и мрачное, что Шерлоку рядом с Джоном еще более одиноко, чем было все время после ее ухода. - Мне всегда кажется, что у меня с тобой покончено, - в конце концов произносит Джон голосом, в котором слышатся неверие и обида, а еще что-то похожее на смех, перемешанный с болью. – Когда я думаю, что я научился жить без тебя, ты возникаешь снова, и, бог мой, Шерлок, почему я не могу это просто оставить? Почему я не могу это просто забыть? Он говорит это, но имеет в виду тебя, и Шерлок не отвечает, потому что от самой мысли, что Джон мог и не забыть его, внутри появляются ощущения, как от переизбытка шампанского, пенные и сладкие, как роскошь, превратившаяся в кислятину от чрезмерных возлияний. Джон становится рядом с ним, где в окне над кухонной мойкой виден переулок и бордовая темнота, подсвеченная то тут, то там висящими на домах фонарями. Шерлоку он кажется призраком, что он там, а не здесь. Привидение Бейкер стрит, которое следует за Шерлоком по всем комнатам. – А со мной было совсем по-другому, когда ты ушел, - говорит ему Шерлок. - Ну, и как оно тогда было? – спрашивает Джон, и в этот раз невыразительность его интонации отображает скорее печаль, чем безразличие – эдакий задумчивый вариант глубочайшей тоски, которая так долго висела на нем тяжким грузом, что он перестал ее замечать. - Я никогда не забывал, что ты не вернешься, - просто отвечает Шерлок. Свет фонарей за окном мигает, но вскоре его начинает поглощать разрастающаяся темнота. - Иногда я начинал ждать, что ты придешь и заберешь меня, - в конце концов говорит Джон, опуская голову и глядя на две их руки, лежащие рядом на столешнице миссис Хадсон. – Это должно было быть только на время. Пока не родится Адди. Я думал, что после этого вскоре появится момент, когда я пойму, что могу их оставить, и тогда… тогда я вернусь домой. Адди. Домашнее имя, привычное и затертое, как вот эта складка сбоку на рубашке Джона, там, где он обычно носит ребенка, как простое золотое кольцо, что все еще надето на его левой руке. Шерлок помнит фото, что прислал ему Джон в день, когда она родилась, где его лицо светилось пониманием и радостью, а потом были восемь месяцев, выродившиеся в полное молчание. После рождения дочери единственной временной составляющей в жизни Джона стала роль в ней Шерлока. Шерлок не двигается с места. Свет в переулке мигает снова. – Но при этом ты не вернулся. - Нет, не вернулся, - соглашается Джон. Он поворачивается, и Шерлок кожей чувствует ледяной холод его взгляда. – Я просто каждый день делал то же самое, что и накануне, а ты почти не отвечал на мои звонки, и было так легко повестись на то, как сильно они во мне нуждаются. Ты сказал мне, что она спасла тебе жизнь, что мы можем ей доверять, и я им был нужен, а ты… - Это то, чего ты хотел, - указывает ему Шерлок, стараясь говорить мягко, несмотря на обвинения, что предъявил ему Джон – что Шерлок не нуждался в Джоне, что не хотел его. – Иметь семью. Дом, работу. Вернуться к нормальной жизни. Я делал все, что в моих силах, чтобы у тебя это было. Джон стоит рядом абсолютно молча, и, в конце концов, Шерлок поворачивается к нему лицом к лицу. – Неужели так сложно в это поверить? – спрашивает он, но выражение лица Джона невозможно разглядеть в темноте. – Что я сделаю все, что потребуется, чтобы ты был счастлив? Мгновение, затем еще одно, непреодолимая пауза, а затем Джон приближается. Брови нахмурены, губы сжаты в ниточку. - Ты так думал? – мягко спрашивает Джон, и Шерлок немного напуган надрывом, который слышится в его голосе. Глаза Джона поблескивают, отражая свет уличных фонарей в соленом зеркале слез. – Что я был счастлив? Что не думал о тебе эти два года? Что не звонил, потому не задумывался о том, что ты делаешь, в безопасности ли ты, и все ли с тобой в порядке? – голос его напряжен, и он вздыхает, будто ему больно. – Я думал о тебе все время, Шерлок. Мне пришлось удалить твой номер из телефона, чтобы перестать тебе звонить только для того, чтобы ты мне не звонил в ответ. Шерлок смотрит на него, смотрит и смотрит, и слышит, что говорит Джон, и все, что он не говорит слышит тоже, и вспоминает, каким был Джон в его объятиях, какие звуки он издавал, вспоминает его вкус на губах, как его стоны эхом отдавались в груди у Шерлока, и сколько тепла он отдал Шерлоку, будто тот мерз десятки лет. - Так было со мной, когда я был «мертвым», - шепчет Шерлок. Еще немного, и они оба сорвутся, ставшие такими уязвимыми от разделившего их расстояния и ответственности, которая никуда не денется только лишь от того, что за этими словами есть нечто невысказанное. – Когда я вернулся домой. - Боже, Шерлок, - говорит Джон, и тянется к нему, будто собираясь прижаться, может и поцеловать опять, но что-то в лице Шерлока внезапно его останавливает. – Почему ты никогда не говорил этого раньше? По его тону можно подумать, что он что-то нащупал, в чем-то разобрался, и от этого Шерлок ощущает внутренний трепет. Он закрывает глаза, и ему хочется поцеловать Джона в последний раз. Он знает, почему не говорил. Он знает, почему нечего было говорить об этом раньше, и по той же самой причине ему нечего сказать и сейчас: потому что он вернулся домой, а Джон ушел. Потому что Джон пообещал свою жизнь другому человеку и оставил это обещание в силе, когда Шерлок истекал кровью, защищая эту его клятву. Потому что это не вопрос выбора, кого Джон любит сильнее. Это вопрос, без кого Джон может прожить. Потому что простое золотое кольцо на левой руке Джона и прошедшие два года намного красноречивее и убедительнее любых признаний, сделанных в горькие минуты скорби. - Потому что это было неважно. Когда я вернулся, у тебя была уже другая жизнь, – решает напомнить ему Шерлок. – У нас были наши расследования, и их было тебе достаточно, а значит, достаточно и мне. Так долго, как тебе этого хотелось. Джон фыркает, и Шерлок слышит, как Джон проникается ощущением потери, когда до него доходит сказанное Шерлоком. – Если бы я знал – после того вечера, и ты ответил на мой поцелуй… Шерлок не смотрит на него, не колеблется, не двигается, и интонации в голосе Джона становятся слишком похожими на мольбы. – А теперь, когда мы знаем, что… - Нет, - обрывает его Шерлок, потому что знает, что Джон собирается ему сказать, и он не хочет этого слышать, ни от кого и никогда. – Не нужно делать из меня то, чего ты себе надумал. Это не так. Выбор всегда был в том, быть ли тебе с ними или без них. Я не являюсь частью этого выбора. Неужели ты не видишь? Ты бы мог от них уйти, если бы захотел. В любое время, независимо от того, что ты думал обо мне, а ты этого не сделал, потому что нежелание их потерять перевешивало все остальное. Ты любишь их, Джон. - Я тебя тоже люблю, - с невыносимой нежностью тихо произносит Джон, будто удивляясь тому, что Шерлок мог не знать об этом, а Шерлоку хочется рвать и метать от того что, боже, как же это несправедливо, говорить это сейчас, когда Шерлок не может ответить ему тем же. - Но я тебе не нужен, - отвечает ему Шерлок, и после этого говорить больше нечего. Ночь приходит в дом, а они смотрят на тени, движущиеся по кухне миссис Хадсон, будто она сама сейчас здесь, с ними, вздыхает, глядя на них, и бранит их обоих.***
Утром Шерлок лежит на диване, прислушиваясь контрасту тишины в квартире и приглушенного урчания Лондона снаружи - машин, грузовиков и людей на улицах, птиц на крышах, ветра, носящегося между зданиями. Солнце сверкает, а Шерлок чувствует себя пустым, будто Джон забрал с собой все страдания Шерлока, когда уходил вчерашним вечером. Он вышел из двери, перешел улицу и, прошагав до угла, скрылся из виду, а Шерлок в этот раз следил за каждым его шагом, закурив сигарету и пуская ему вслед облачка дыма, думая о том, будет ли он слышать запах табака на воротнике своего пальто, когда доберется до дома. В квартире так же ощущается пустота, но сейчас она стала другой, будто даже воспоминания о живых теперь позабыты. Когда он встает, то решает обойтись без своего обычного утреннего чая. Вместо этого он находит свой компьютер, открывает браузер и печатает в поисковой строке агентства недвижимости в Сассексе.