Свора

      Гул разочарованной толпы стих как только двери, ведущие в раздевалку, закрылись за спинами бойцов. Ошарашенные и даже расстроенные зрители, встретили финал боя, фактически, гробовым молчанием. Но как только рефери объявил победителей, люди взорвались оглушающими криками. — И что это, чёрт возьми, было? — возмущённо воскликнул Смит. Впервые, наверное, он был в таком состоянии. Слегка покрасневшее лицо, выбившиеся кое-где пряди волос и нахмуренные брови, положение которых говорило о том, что Эрвин прилично разозлён. — Что за цирк я только что видел? — повторил он. Голос прозвучал уже спокойнее и звонче, на фоне лёгкого шума из-за дверей и тяжёлого дыхания ребят. Леви молча поднял глаза на начальника. Уставший, злой взгляд смотрел блондину прямо в лицо. Но он молчал. Естественно, после такого идеального начала карьеры, после стольких побед, благодаря которым его имя загремело на весь мир подпольных боёв, так нелепо проиграть. Аккерман не хотел оправдываться, обвиняя во всём Леонхардт, которая мешалась у него под ногами на ринге. Но и признавать свою вину он не собирался. Обида сдавила грудь. Он стиснул сильнее зубы, и челюсть мгновенно отозвалась тупой болью. Не в силах принять тот факт, что бой остался позади и он уже ничего не может изменить, Аккерман лишь шумно выдохнул через нос, бессильно расслабляя ноющие плечи.  — Я вас предупреждала, — внезапно раздался голос справа. Брюнет бросил взгляд в сторону и увидел как Энни, выпрямившись, скрестила окровавленные руки на груди. — Я предупреждала, что это неудачная идея. Какая из нас пара? Мы всю жизнь бились в одиночку, естественно, что вместе работать не сможем! — разозлённая и раздосадованная собственной неудачей, она, сама того не замечая, стала повышать голос. — Тоже мне, лучший боец человечества, смех! Махнув рукой в сторону партнёра, блондинка, хромая, отошла к стене и сняла с крючка большое махровое полотенце, принимаясь вытирать лицо от пота и крови. Ссадины и раны, в тех местах, где кожа лопнула от ударов, отдавались жгучей болью, как только она прикладывала к ним ткань. — Сама то лучше? — хриплым, усталым голосом спросил Аккерман, поворачиваясь к ней. — Если бы ты не лезла под руку, всё могло бы получиться. Ты хоть смотришь, что делаешь? Из-за тебя нас там чуть в фарш не превратили. — Хватит, — строго сказал Эрвин, глубоко вдыхая, закрывая глаза и приглаживая волосы, — оба хороши. Возились там, как два телёнка, толкаясь и мешая друг другу, а теперь хотите повесить всю вину на кого-то одного.  Ривай осёкся, внимательно вслушиваясь в слова начальника и, где-то в глубине души, осознавая, что тот прав. — Этот бой уже потерян, ничего не исправить. Идите в душ и домой, отдыхать. Приступайте к тренировкам, как только восстановитесь. Ещё одного такого позора я терпеть не намерен.  С этими словами, Эрвин Смит вышел из раздевалки. Майк, стоявший всё время неподалёку, лишь молча кивнул ребятам и последовал за начальником. Бойцы долго смотрели на дверь, которая закрылась за Захариусом. У обоих промелькнула мысль, что это для них закрылась дверь на большую арену. Поражение, настигнувшее их сегодня, никак не вписывалось в представления о совместной работе. Как же так? Почему? Каждый из них старался сейчас найти ответы на эти вопросы. Разозлённая, обиженная на саму себя, Энни, с силой бросила полотенце на пол, пиная его ногой вдогонку. Всё же было так хорошо, всего пару месяцев назад. Возвращение из леса, после морального и физического отдыха, дало хороший старт для тренировок, которые проходили намного слаженнее, чем раньше. Да и настроение у них, всё то время, было такое, что, казалось, победа неминуема. Они договорились не общаться близко до боя, чтобы не сбивать настрой и не мешать друг другу. На тот момент, идея не пересекаться без острой необходимости, выглядела самым выгодным решением. Как оказалось, это было ошибкой. — Ладно, всё равно ничего не исправить, — пробормотал Аккерман, даже не поднимая глаз на девушку, — поехали домой. За ареной, как обычно, их ждал чёрный тонированный автомобиль, с тем же водителем, которого всегда нанимал Смит. Леви хорошо был известен этот мужчина, он не один раз уже возил его домой или в специальную частную клинику, в зависимости от исхода боя. — Привет, — устало бросил Аккерман, садясь на заднее сидение. Раздосадованный, он совершенно позабыл о привитых с детства манерах и не пропустил Энни вперёд, как делал это всегда. Но блондинка не обратила внимания, не до того было. Она молча села следом, сопровождая свои движения еле заметными стонами от боли, поздоровалась с водителем и захлопнула дверь. — Трудное выступление? — спросил мужчина, смотря в зеркало заднего вида. Ребята не ответили. Они, отвернувшись друг от друга, уставились в окна, показывая тем самым, что водитель сегодня не дождётся рассказов о том, как прошёл вечер. Но он хорошо знал Леви, поэтому не стал донимать их расспросами и принялся молча выполнять то, для чего его наняли.

***

      Смрад бетона, перегара, табака и крови, сменил запах медикаментов, стерильных кабинетов, и одноразовых халатов. Этим пахли начальные процедуры восстановления и зализывания ран. Ближайшие несколько недель их ждали бесконечные тесты, анализы, врачи, рентгены, УЗИ и прочее. Леви считал это «в пустую потраченным временем». Он отчётливо ощущал, что каждая минута, которую он сидел в кабинете врача, ожидая, пока тот просмотрит результаты, придумает диагноз или сообразит, чтобы ещё такого назначить, будто ценная жидкость, утекает в водосток. Туда, где она уже больше не принесёт пользы. Энни же, наоборот, относилась к этим процедурам более лояльно. Она, без всякого энтузиазма подавала руку для забора крови, механически выполняла всё, что говорили врачи. В отличие от Леви, её принцип был другой: быстрее всё сделают, быстрее всё кончится. Но оба сходились только в одном: в своей инфантильности и безразмерной самоуверенности. Устойчивое мнение о том, что «если ничего не сломано, тогда зачем больница» Эрвин старался пресекать на корню, фактически, арканом затягивая парочку в кабинеты специалистов, где они, долго ворча и ругаясь, всё же сдавались и послушно выполняли всё. С того самого вечера, когда чёрный автомобиль привёз их домой, неизменным оставалось одно: они не разговаривали. При любой встрече: в магазине, на лестничной клетке, на улице, да где угодно, они лишь одаривали друг друга надменным не добрым взглядом, продолжая обвинять в том проигрыше. Никому не хотелось уступать и признавать хотя бы малую долю собственной вины. Каждый, в глубине души, считал себя совершенством и был абсолютно уверен, что его, или же её мастерство и правота незыблемы и непоколебимы. Однажды, заметив эту немую вражду, обычно молчаливый Майк, указал им на это, но, бойцы не изменяли своим правилам, вновь промолчав в ответ.

***

      Ссадины проходят, синяки бледнеют, раны затягиваются, а уязвлённое самолюбие требует другого лечения, обычные медикаменты тут бессильны. Единственной панацеей для сломленного эго является самоутверждение. Аккерман лежал на полу, на большом пушистом ковре в гостиной, пялясь в потолок и размышляя над словами Захариуса. «Как два обиженных ребёнка, дуетесь друг на друга. Непрофессионально это. С каких пор ты стал таким высокомерным, Леви?» — эти слова звучали в голове, снова и снова, с того самого дня. Фраза Майка, как всегда, короткая, но ёмкая и вовремя поданная, задела его. Действительно, откуда это самолюбие? Он перевёл взгляд на электронную фоторамку, подаренную давно кем-то из друзей, которая стояла на нижней полке большого стеллажа. Как раз в этот момент сменилась фотография и на следующей мелькнуло лицо Энни. Моментально вспыхнула обида, вставшая в горле огромным противным комом и заставившая Леви скрестить руки и повернуться на бок, лицом к большим окнам, за которыми раскинулся алый, как кровь, закат. Он шумно выдохнул, хмурясь и убеждая себя, что Майк не прав, хотя, в ту же минуту, он понимал, что тот чертовски прав. Как всегда. Вечер младшей Леонхардт проходил не менее «активно». Девушка решила провести его в большом кресле с книгой в руках. Поставив на кофейном столике бокал красного вина, она завернулась в плед, пытаясь начать читать. Вот только это плохо выходило. То светильник отбрасывал тень на текст, то сидеть неудобно, то нога затекла и ещё множество всяких "но" портили ей вечер. Да и сам текст никак не мог улечься в её голове. Вскоре, она словила себя на мысли, что перечитывает одну и ту же страницу, и никак не может уловить смысл, постоянно прокручивая в голове тот бой и пытаясь понять, может Леви прав, и это была её вина? — Да бред какой-то, — устало сказала она сама себе, бросая книгу на пол и нервно скидывая с кресла плед. Вино не лезло в горло, поэтому девушка быстро организовала ему турне в водосток, ополаскивая бокал и возвращая на место. Закрыв кран и, тем самым, оставаясь в полной тишине, до её слуха донеслось, как в подъезде хлопнула соседская дверь. Это могло означать только одно: Аккерман выполз из своей берлоги покурить. Энни задумалась, закусывая губу и опуская взгляд в пол. — В конце концов, я умнее этого заносчивого придурка! — твёрдо заключила она, слегка топая маленькой ножкой и, прихватив пару бутылок пива, решительно направилась к входной двери. Леви стоял в одних штанах, у большого открытого окна, всматриваясь в город, который уже накрыла серость сумерек, и спокойно курил, не обращая внимания на звук открывшейся двери. Блондинка заметила, что ссадины с его тела почти сошли, а кровоподтёки посерели, местами совсем исчезая. Она подошла к нему ближе, ставя бутылки на подоконник и пододвигая ему одну из них. — Дай закурить, — твёрдо сказала она и фраза совсем не выглядела, как просьба. Но Аккерман не заострил внимание, он молча достал из кармана пачку и протянул ей. — Тоже голова гудит? — наконец, выдавил он из себя, прекрасно понимая, что произошедшее лишило сна и её. Энни не ответила. Они лишь взглянули друг на друга, обмениваясь сочувственными взглядами. Они люди и могут совершать ошибки. Так же они достаточно взрослые, чтобы суметь поумерить свой пыл и гордость и уступив, постараться попробовать ещё раз. Всё же, это было их любимое дело, бросать которое никто не хотел. Они так и стояли, общаясь друг с другом без слов, попивая пиво и наблюдая, как город окончательно погружается в сон. — С понедельника продолжим тренировки, — нарушил тишину брюнет, выдыхая дым через нос и давя сигарету о, на четверть заполненную, пепельницу, — хорошей ночи. — И тебе, — ответила Энни, допивая пиво и вслушиваясь, как Аккерман шлёпает тапками по ступенькам, поднимаясь к себе.

***

— Рада видеть вас снова в строю! — звонко поприветствовала Ривая Нанаба. Аккерман выглядел прекрасно, свеженький и отдохнувший вид излучал энергию и живость. Обнимая за талию Петру и что-то игриво нашёптывая ей на ухо, от чего девушка не переставала, вновь и вновь, заливаться румянцем, он, лёгкой походкой, подошёл к стойке. — Леонхардт на месте? — бодрым голосом спросил он, продолжая одной рукой придерживать свою девушку, а второй оставляя росчерк в журнале. — Да, — ответила администратор, — она опередила вас, буквально, на пятнадцать минут. Петра, хихикая, тоже наклонилась к журналу, оставляя красивую витую роспись, напротив своего имени. — Отлично, — проговорил в ответ он, и направился по коридору, не выпуская свою спутницу из объятий. Нанаба, улыбаясь, слегка перегнулась через стойку, провожая взглядом пару и наблюдая, как сияющая от счастья Петра виснет на плече своего мужчины.       Весь день, настороженные хорошим настроением тренера, дети вели себя тихо, с опаской, незамедлительно выполняя то, что он им задавал. — Я правильно делаю? — спросил Жан, выполняя отжимание. — Нет, руки слишком близко, — прозвучал знакомый голос. Кирштейн зажмурился, ожидая стандартного удара ногой, по рукам, как обычно делал Ривай, желая, чтобы кто-то увеличил между ними расстояние. Но, вместо этого, тренер опустился на одно колено возле ученика и мягко, руками, переставил его ладони чуть дальше. — Вот, — заключил он, — теперь должно быть полегче. У Армина, вблизи наблюдавшего за этой картиной, мгновенно затряслись руки, подкосились колени и он рухнул на пол. И, точно так же, всё, что он услышал от старшего: пожелание быть аккуратнее. День проходил легко, на подъёме. Аккерман был чем-то чрезмерно воодушевлён. Для него сегодня и солнце светило ярче, и воздух из открытого окна был теплее и ароматнее, и птицы пели, как-то по-особому. Из тела ушла боль, после последнего выхода на ринг, а от сердца отхлынула обида, хотя, причина этому до сих пор не была ясна. Сегодня ему не хотелось думать о плохом. Хотелось дышать полной грудью и жить. Просто жить. — До встречи, — громко ответил Леви на прощание учеников, которые, продолжая оглядываться и перешёптываться, гуськом выскакивали из зала, опасаясь, что тренера снова перемкнёт, только уже в обратную сторону. Среди ребят уже витало мнение, что, либо начальство на сильных наркотиках, либо кто-то ему хорошенечко надавал по голове. Брюнет не хотел обращать на это шептание никакого внимания. Он ловко складывал маты, подготавливая зал к предстоящей тренировке с Леонхардт. Дверь открылась беззвучно, тренер даже не заметил, и в зал просочилась уставшая и злая блондинка. По её внешнему виду было ясно, что день у неё не задался. Слегка растрёпанная, с тёмными кругами под глазами, она больше напоминала больного воробья. — Ты уверена, что готова!? — осматривая её, спросил Леви. Пропускать парную тренировку, или работать вполсилы он не хотел. Такая перспектива его никак не устраивала. — Уверена, — проворчала Леонхардт, скидывая сумку в угол и туда же отправляя серую толстовку. — Сложи, пожалуйста, вещи либо на окне, либо в тренерской, — внутренний перфекционист мужчины, почему-то, решил проснуться именно сейчас. Бросив на него замученный взгляд, Энни всё же подчинилась, ибо была на его территории и понимала, что начинать повторное налаживание контакта с ссоры из-за такой мелочи – глупая идея, тем более, что Леви, на удивление, был предельно вежлив. Пожав плечами, она перенесла вещи на широкий подоконник. — Начнём? — энергично наматывая на руки бинты, спросил Леви. — Да, пожалуй, — без всякого энтузиазма, слегка раздражаясь от его приподнятого настроения, ответила Энни, лениво вползая на маты. Для него тренировка началась легко, непринуждённо. Отдохнувшее тело следовало любым командам, давая лёгкие и пружинистые движения. Для неё это стало очередной пыткой, после бессонной ночи. Движения рук были тяжёлые, сильные, а настроение напарника раздражало сильнее с каждой минутой. — Чёрт возьми! — зло вскрикнула Энни, отталкивая Леви от себя, когда тот, в очередной раз, неверно поставил ногу и девушка споткнулась, едва не падая. — Вот так и на ринге было! Ты вечно мешаешься. — Давай потише, — настороженно отозвался брюнет, толкая её в ответ, — если бы ты не мешала мне локтем каждый раз, всё было бы намного лучше. — Ах, так это я теперь главная помеха!? — возмущённо воскликнула девушка, вновь, с силой толкая Аккермана, от чего он, не удержав равновесия, приземлился на маты. День был испорчен. Всё хорошее настроение в одно мгновение улетучилось. Ривай поднял на Энни злобный холодный взгляд.

***

— Нет, Моблит, — весело щебетала Ханджи, входя в здание, — я не поеду, ни за какие коврижки! Здравствуй, Нана, — отмахиваясь от своего помощника, женщина кивнула администратору, оставляя быстрый росчерк в журнале. — Но Ханджи, они нас ждут, — не унимался Моблит, прилично уже вспотевший, от беготни за начальством, — без вас никак! Все материалы дела у вас. — И что? — безразлично бросила Зоэ, доставая из кармана конфетку в ярком фантике, протягивая Нанабе и с упоением наблюдая, как та краснеет, но принимает сладость. — И то, что без вас никто ничего не сможет начать, — в голосе помощника стали появляться усталые, и даже плаксивые нотки. — Нет, нет и нет, — весело продолжала противостоять начальница, огибая стойку и направляясь в длинный коридор, — я готова повторять это снова и сн… Громкий стук, смешанный с треском древесины, прервал фразу женщины и только Моблит, вовремя спохватившийся, успел отдёрнуть Ханджи на себя, благодаря чему та не пострадала. Выбив собой дверь зала, вместе с петлями, и продолжая пинаться и отвешивать друг другу удары по корпусу, в коридор вывалились Аккерман и Леонхардт.