City of Trees

Через неделю он сообразил, что должен хотя бы спросить у Тэхёна, действительно ли тот хотел там работать. — Ага, я спрашивал, — отреагировал Тэхён, — но, честно говоря, не думаю, что смогу поднять свои яйца, даже если меня позовут туда. — Чувак, люди работают. Такова жизнь. В конце концов тебе придётся примкнуть к этому цирку. — Агхт. Я не хочу. Разве я не могу навсегда оставаться на шее матери? Ненавижу быть ответственным за себя. Это страшно. — Кто-то должен нести ответственность за тебя. Я думал, ты хочешь быть независимым. — Я, да, но хочу добиться этого, рисуя.       Тэхён сорвал снэпбэк с головы Чонгука и попытался подражать его стилю: просто надел кепку прямым козырьком назад, предварительно зачесав свою чёлку под неё. Челюсть Чонгука слегка упала. Парень выглядел поразительно красивым. Он почти забыл, что у Тэхёна были такие густые брови с острыми линиями, поскольку он их никогда не показывал, лишь в редкие моменты в постели, когда волосы Тэхёна были раскинуты одновременно повсюду. — Тот самый момент, когда мне довелось увидеть твой лоб, — сказал он низким голосом. — Да? — спросил Тэхён. — Выглядишь очень хорошо. Тэхён немедленно встал и поскакал в ванную, чтобы взглянуть: — Хах! Чонгук последовал за ним в комнату. Тэхён заулыбался самому себе в зеркале: — Я выгляжу как закоренелый бро! Я бы трахнул себя! — Тебе нравятся закоренелые бро? — Ты же мне нравишься, не так ли? — Он стоял там, наклоняя голову назад и вперёд и корча различные рожицы. — Ебать, я горяч. Чонгук ухмыльнулся: — Ага, ещё как. — Он обнял Тэхёна за талию. Тот хихикнул и расплылся в улыбке, но поморщил свой нос и вырвался из его хватки. — Не делай всё таким гейским. Боже. — Мы оба геи, чувак. — Иногда я трахаю женщин. — Ты трахаешь всё, что посмотрит на тебя правильно. Тэхён наклонился к раковине, ухмыляясь: — Давай отправимся куда-нибудь. — Куда? — Новая Зеландия. Хочу увидеть хоббитов. — Никогда не смотрел про них фильмов. — Пойдём, прогуляемся по Ривер стрит. Я одеваюсь, как ты; а ты одеваешься, как я. — С чего бы вдруг ради всего на белом свете мне это делать? Тэхён надулся: — Ты всегда бредишь тем, что я ношу пушистые свитера. Я хочу увидеть тебя в одном из них. Никакой рубашки под низом! Я пойду возьму одну из твоих гигантских белых футболок.       Чонгук действительно надеялся, что не выглядел столь же глупо, каким казался Тэхён в гигантской худи и снэпбэке, надетом задом наперёд. Он также надеялся, что не выглядел насколько тупым бараном, насколько ему казалось, в превосходном белом вязаном свитере Тэхёна, а также в своих разодранных узких джинсах и коричневых рабочих ботинках. По крайней мере, погода немного раскочегарилась, терпимо, при условиях слегка дискомфортных десяти градусах цельсия и лёгкого ветерка, пробивавшегося сквозь позаимствованный Чонгуком свитер, и даже сквозь его бини. Тэхён тащил его вниз по крутой, очень крутой, многовековой лестнице у отвесного берега на краю города до Ривер-стрит: — Мне нравятся твои вансы. Они очень удобные. Его зубы клацали: — А тут внизу, у воды, ветрено. — Вспомни лето, когда вся болотистая растительность была зелёной, а на деревьях распустилось много листьев, — сказал Тэхён, указывая на противоположный берег, длинный пыльный зелёный остров с несколькими огромными зданиями посреди заболоченной реки. По другую сторону от него находилась Южная Каролина. — Конечно, я помню. Я живу здесь уже девятнадцать лет. Ебать, Тэхён. Тебе всегда так холодно? — Почему у тебя нет акцента? — Мои родители с Северной Каролины. У большинства моих друзей со школы не было акцента. Этот город — довольно странное сочетание янки и южан. — Да ладно. Магазин со сладостями.       У «Сладостей с Ривер-стрит»¹ от середины стены до высоких потолков тянулись заполненные конфетами пластиковые трубки цилиндрической формы. Повсюду стояли бочки с конфетами. Чонгук проскользнул внутрь, изучая магазин, по знакомой схеме, как нормальный человек, в то время Тэхён, как, ну, ребёнок в магазине сладостей, худи Чонгука колыхалась, как плащ позади него, сбившись складками у его запястий, непривычным флагом в толпе для него стала его кепка, по которой можно было отслеживать парня. Он скучал по оранжевым волосам. Его так легко было заметить. Тэхён скакал обратно с как минимум тремя гигантскими леденцами на палочке и мешком солёных ирисок: — Хочу. — А у тебя есть деньги на это? Тэхён покачал головой, всё ещё выжидающе улыбаясь. — Я не собираюсь платить за твои сладости. Тэхён надулся, эти его брови выглядели так многозначительно. Его худи свисала с одного плеча. — Я заплачу за что-то, но не за столько много.       Тэхён и вправду запрыгал вверх-вниз от предвосхищения, а затем снова помчался прочь. Чонгук наблюдал, как тот положил всё обратно и смущённо поплёлся за ним следом. Чонгук отыскал дорогу обратно к нему, когда парень стоял у стеклянного прилавка перед огромными плитками сливочных помадок. — Мы возьмём кое-что из этого. Какую из них ты хочешь? — Ту, что с арахисовом маслом. Серьёзно? Сливочная помадка? Она дороже того другого дерьма, которое ты хотел. — Ах, но мы возьмём поменьше.       Тэхён заказал им обоим, прислонившись к стеклу руками, сложив их перед собой. Улыбчивая девочка по другую сторону продолжала хлопать ресницами, глядя на него. Семейка с тремя шумными маленькими детьми, толкаясь, пыталась прорваться мимо него, и Чонгук поспешно встал рядом с Тэхёном, положив руки на стекло по обе стороны от него, его тело полностью прислонилось к спине парня. Тэхён оглянулся через плечо на лицо Чонгука, что находилось в нескольких сантиметрах от его, когда убедился, что последний прорвавшийся ребёнок прошел мимо: — Я не твой бойфренд, медок, — сказал он, подняв брови, — чёткое требование, чтобы Чонгук прекратил держать его в клетке у прилавка.       Чонгук одарил его пристальным взглядом, потому что, реально, после всего того дерьма, в которое он окунул его на публике, после просиживания его коленей в кафетериях и брачных танцев с его рукой на вечеринке на Хэллоуин, почему, чёрт возьми, это важно? — Завяжете ли вы с Чимином по поводу «мёда»? Я знаю, это странно, но меня реально нервирует. Вы оба с Севера, так что ты не понимаешь, что это значит. — Что-то резкое и снисходительное, верно? — Ага. Вы оба используете его и в этом ключе, и выражая нежность, и всё, что существует между ними, но я слышу только резкость и снисходительность, и это пиздец как оскорбляет, когда кто-то произносит подобное, но в особенности когда это вы двое. — Я имел в виду как нечто резкое и снисходительное. — Пошёл ты, — сказал Чонгук и отступил. — В следующий раз я, нахуй, затопчу детей. Дай мне просто заплатить за твою ебучую помадку и спокойно встать в углу. Брови Тэхёна взметнулись вверх в замешательстве и немного от обиды: — Что? Почему ты так злишься?       Чонгук закатил глаза и заплатил за сливочную помадку. Он повернулся, обнаружив, что Тэхён всё ещё лежал на стекле, положив голову на столешницу и с беспокойством наблюдая за Чонгуком. — Вот, — пробормотал он и передал Тэхёну его помадку. Тот осторожно взял её, глядя из-под ресниц. — Прости, что сорвался на тебе? — преподнёс он. — Всё в порядке, — сказал Чонгук. Ему хотелось отпинать себя. — Просто… ты знаешь, как я отношусь к снисходительности.       Тэхён ударил о его плечо своим и пробормотал ещё одно извинение. Чонгук быстро обнял его, прижавшись боком, и они продолжили идти.       На улице было так много дешёвых туристических магазинов, и к тому времени, когда они прогулялись с одного конца до другого, холод усилился. Безграничная энергия Тэхёна вернулась в полном объёме, и Чонгуку пришлось один раз уложить того на лопатки, по-настоящему сняв с дерева, и оттащить, когда тот подражал двум уличным артистам. Тэхён шёл добровольно, хихикая так сильно, что ему пришлось остановиться и подышать пару раз. Чонгук с любовью усмехнулся.       Тэхён продолжал возиться со своей кепкой, натягивая ту вперёд и заценивая себя в витринах магазинов, когда они проходили мимо. Чонгук продолжал возиться со свитером, перехлёстывая нижний край вокруг своих рук, чтобы почувствовать тяжесть и мягкость пряжи. Тэхён закинул руку ему на плечо, по-настоящему обыденно, и сказал: — Не то чтобы мне не нравилось встречать взглядом твой пресс каждые несколько минут, но какая-то цыпочка чуть не выскочила перед автомобилем из-за того, что пялилась на тебя, так что ты можешь перестать натягивать свитер до середины груди. Я думал, что тебе холодно. — Я замерзаю. Ветер ужасен, и свитер не спасает. На самом деле без разницы: на мне он или нет. Мне грустно, что ты не разрешил мне надеть пальто или, к примеру, твою университетскую куртку или чего-то такого. А, ну, ещё два свитера, шарф и перчатки. Тэхён хихикнул: — Сейчас всего лишь тринадцать градусов. Тебе нужно носить одежду в обтяжку почаще, Куки. Выглядишь хорошо. Не как гомик. — Мы оба геи, идиота ты кусок. Что в тебя вселилось сегодня? Просто потому, что на тебе снэпбэк, не значит, что ты должен вести себя как кретин. Тэхён шмякнул кепку набок на голове и засунул руки в карманы: — Теперь я выгляжу как хуйло? — Боже, надеюсь, я не выгляжу так, когда ношу эту одежду. — Однако такие вот делишки и происходят. Чонгук вспомнил свои школьные годы в старших классах, когда гордился тем, как выглядел, и застонал: — Все вы, артисты, заебали меня. Знаешь ли, я был респектабельным хуйлом! Тэхён хихикнул и вернулся обратно к альтернативному режиму плюшевого медвежонка, расплываясь моськой в массивной заразной лыбе: — А если по-серьёзному, — сказал он, кивая на свитер, — ты выглядишь фантастически. Тебе нужно обновить свой гардероб. — Людям в баре нравится мой привычный образ. — Людям нравятся твои напитки. Им будет всё равно, что на тебе надето. Им плевать на нас, СКИиД’ов. — И вовсе им не плевать. — …ох. Ты хочешь взять мороженое? Я думаю, что здесь где-то есть местечко с джелато.       Тэхён ввязался в драку с семилетним ребёнком из-за кражи джелато, и их выкинули, всего лишь когда Чонгук как раз зачерпывал ложечку с мятным вкусом. Тэхён пританцовывал, спускаясь к набережной, где ветер был сильнее всего, и опасно скакал то вверх, то вниз по каменным скамейкам, будто мог упасть в любую секунду. Чонгук последовал за ним, поедая быстро.       Огромное, выше любого из городских зданий, контейнерное судно проплывало мимо и взвыло гудком. Тэхён быстро спрыгнул вниз, как будто его лично оскорбили, а затем подбежал прямо к перилам и закричал в ответ. Чонгук выбросил свой стаканчик из-под джелато, дрожа так сильно, что его руки тряслись, а затем поплёлся вверх и обнял Тэхёна сзади, вздыхая и резко припадая к теплу. — Не твой бойфренд, Чонгук, — тихо сказал Тэхён. Чонгук понял, что Тэхён не откидывается на него, как всякий раз, когда тот обнимал его со спины. Он вцепился в перила и одеревенел, словно доска в объятиях Чонгука. Тот медленно отпустил его и попятился, крепко обнимая себя, чувствуя, как колотится в груди сердце. Из-за джелато было такое ощущение, что его тело замерзало изнутри. — С каких пор тебя это колышет? — спросил он. — Сегодня ты мучительно холоден.       Тэхён посмотрел на него с по-опасному пустым хмурым взглядом. Чонгук уже не был уверен: он дрожал так сильно от сочетания леденящего джелато и ветра или от лихорадочно стучащего о его грудную клетку сердца. — Перестань обращаться со мной, как с бойфрендом. Ты же знаешь, что эта хрень меня пугает. — Ебать, Тэхён, я не делаю ничего, что отличалось бы от того, что ты всегда делаешь. Я не знаю, как мне себя вести. Я не обращаюсь с тобой, как со своим парнем. Я обращаюсь с тобой, как с тобой, потому что мы ведём себя так много месяцев. Я чертовски замёрз, Тэхён. Если я не могу использовать тебя в качестве обогревателя, мы можем зайти внутрь?        Тэхён оглянулся, посмотрев на воду, как будто собирался поплавать. Эта мысль пробила ещё один залп пробежавших мурашек, и он присел на корточки, пытаясь сохранить тепло. Тэхён, застывший в замешательстве, словно статуя, уставился на контейнерный корабль.       Ветер рванул прямо через дырки в Чонгуковом свитере, и парень так сильно напрягся, что свалился с визгом на ледяные кирпичи. — Житель, блять, Джорджии, — выкрикнул Тэхён и, наконец, сдвинулся, помогая Чонгуку подняться с земли. — Пойдём, нахер, домой тогда. Ты мёрзнешь. — Мы могли бы, например, зайти в другие магазины или ещё чего-нибудь. Я не хочу заставлять тебя идти домой раньше, чем ты захочешь. — Всё шикарно. Я не в настроении больше шароёбиться здесь. — Прости. — Что ты извиняешься. Это моя вина. Я хуйло. Прости, что заставил тебя надеть его. Чонгук фыркнул: — Не стоит. Эта херь настолько удобная, что ты никогда не получишь его обратно. Мне просто хотелось бы, чтобы сегодня было теплее.       Тэхён слегка улыбнулся, но всю дорогу до дома он держался по меньшей мере в сантиметрах шестидесяти от Чонгука и воздержался от беготни по переулкам и попыток поздороваться с каждой собакой на площадях. Когда они, наконец, вошли в квартиру, Чонгук практически бредил от холода. Он рухнул на диван и натянул на себя одеяло, заворачиваясь в него, желая согреться побыстрее. Тэхён поставил фильм и сел на самом краю дивана. — Что мы смотрим? — Чонгук хмыкнул, всё ещё трясясь, словно осиновый лист, мечтая, чтобы Тэхён заполз к нему и согрел. — «Скотт Пилигрим против всех», наконец. Я хочу показать его тебе с первого дня. — Первого дня? К тому моменту я знал твоё имя уже целых две недели. — Ты знаешь, о чём я, — фыркнул Тэхён.       Они смотрели фильм в степенно согревающей тишине. Иногда Тэхён цитировал строчки. Иногда Чонгук ржал от блестящего переигрывания. — Знаешь, она ещё одна гикнутая мокрая мечта, — сказал Тэхён на середине, — Рамона. Она — единственное, что беспокоит меня в этом фильме. — Что тебя в ней беспокоит? — Они сотворили из неё такого сильного, необузданного персонажа, но к концу она просто ещё один призовой выигрыш. Она не растёт и не меняется. Мы не учимся у неё никаким урокам. Её сила — остроумный тип личности. Вот и всё. И даже это ей не помогает. Ей нужно, чтобы ебучий Скотт «если бы у твоей жизни было лицо, я бы по нему врезала» Пилигрим спас её. — Чувак, не спойлери это. — Но ты же видишь мою проблему. Это было до одури предсказуемо, верно? — Ага. Я вижу. Когда выползли титры, Тэхён фукнул и выключил телевизор: — Вот он. Культовый фильм нашего поколения. — Вот, это заявление. — Я сделал его. Я делаю это заявление. Чонгук ждал обычного монолога после титров. Тэхён просто свернулся калачиком на своём конце дивана и играл со снэпбэком. — Тэхён, что случилось? — Мой бывший парень позвонил мне вчера. — Да? — Он хотел узнать, как у меня дела. Сказал, что скучает по мне. Я чувствую себя ужасно, потому что он всё ещё так привязан ко мне, но я абсолютно ненавидел быть с ним. — Почему? — Он был похож на учителей в старшей школе. Я ему нравился, когда был на таблетках, и он относился ко мне как к идиоту, когда я не был. Я чувствовал себя собственностью. Однако он был таким милым, и он был всем для меня: достаточно, чтобы я чувствовал себя никчёмным, когда раздражал его. Затем он сказал, что любит меня, и я, нахуй, сбежал. — Вот почему ты боишься отношений, да? Из-за него? — Да. Это же ловушка! — сказал он и немного посмеялся. — Я когда-нибудь веду себя так? — спросил Чонгук, — ну, заставляю чувствовать себя никчёмным или что-то вроде? Вот почему ты отмахивался от меня сегодня? Тэхён выглядел удивлённым: — Нет, никогда. Ни один из моих друзей так себя не ведёт. К слову, прости меня за всё. Я впал в истерику и выместил это на тебе. Ты можешь обнимать меня, когда захочешь. Чонгук от облегчения распластался по дивану: — Я парился, что сделал что-то не то.       Он беспокоился, что Тэхён догадался о его очень несчастных чувствах и решил, что больше не будет ему доверять. В любом случае, чувства скоро исчезнут. Они должны были. — Я никогда не… мы никогда не будем пытаться контролировать тебя, Тэхён. Мы все слишком тебя любим. Тэхён улыбнулся: — Я знаю. И вы все всё равно выливаете на меня свою дурацкую любовь, поэтому мне даже не нужен никто другой. — А как насчёт того, что у всех нас появятся бойфренды или подружки?       Тэхён моргнул, глядя на снэпбэк, затем глубоко вздохнул и снова надел, и тот одинокий взгляд времён чанёлевской ванной стал гораздо более душераздирающим, когда Чонгук увидел его брови. — Не поступай так со мной, — тихо сказал он, наконец, встретившись с взглядом Чонгука. — Не оставляй меня. — Никаких обещаний, — сказал Чонгук. Лицо Тэхёна слегка дёрнулось от разрывающего сердце горя: — Ага. Ладно. Прости.        Чонгук приподнял одеяло, раскрывая руки для объятия, и Тэхён сразу же забрался внутрь, ложась на него, пряча лицо под Чонгуковым подбородком и обнимая парня. Чонгук накрыл их обоих одеялом, и они заснули, всё ещё в одежде друг друга.