***
все становятся старше. не злее - просто равнодушнее к чужим проблемам. золотистая голова, увенчанная короной тяжелых кос, устало клонится на плечо очередной не-замены калеба. оригинал уплыл еще осень назад, сбивчиво и комканно извиняясь и виновато пряча взгляд. ирма задумчиво грызет кончик карандаша и отводит глаза. в конце концов, это не ее дело, верно? внутри протестующе разбиваются волны. ирма вздыхает и склоняет голову над учебником - колледж никто не отменял, несмотря на постоянные сражения и бесконечное латание Завесы. да и чувства которых-как-бы-нет уважительной причиной забить на собственную жизнь вряд ли являются. ирма хочет быть врачом. помогать склеивать кусочки душ и сердец, забирая чужую боль и топя ее в море, а взамен дарить безмятежность и покой тяжелых волн. только может ли она помочь другим обрести покой, если сама-то еще его в глаза не видела? ее собственное море мягко целует гальку у ее ног. ирма надеется, что в шелесте волн ей слышится обещание "переживем все" ирма стрижется коротко. волнистые волосы теперь едва прикрывают уши. ирма вычитала в одной книжке про странные японских традиций, что обряд обрезания волос знаменует собой переход в другую жизнь, прощание и отречение от прошлого себя. сжигая обрезки волос, она надеется, что чувства-которые-никому-не-нужны уйдут вместе с этим самым прошлым, растворятся серым дымом в светлеющем небе. собирая вещи для колледжа она впервые чувствует внутри такой штиль.***
они по-прежнему стараются встречаться всей компанией на выходных, в свободное от спасения мира и учебы время. правда, собираться всем составом получается разве что на поле битвы. хай лин покоряет дороги где-то в китае, оседлав байк и вогнав в ступор, а потом и в состояние кататонического ужаса родителей, полностью оправдывая воплощение своей стихии. хай лин наплевала на выпестованный заботливыми предками план построения ее тщательно отшлифованного, загнанного в традиционные рамки будущего. китай большой - ищи-свищи ветра в поле, подзаработать на дорогу можно помогая в придорожных чайханах, спать там же, а то и вовсе под звездным небом и в кои-то веки дышать полной грудью. тарани с серьезным видом ассистирует профессорам на парах, сменив косички на тщательно прибранный пучок. она - гордость своего направления, и, кажется, совсем потерялась в своих правильных и нерушимых числах. даже в очередной битве она так спокойно высчитывает количество энергии и размер фаербола, идеальную траекторию его полета, что кажется, будто неистовое пламя в её груди превратилось в домашний камин со всеми мерами безопасности и кованой решеткой в дурацкий цветочек. единственное, что еще радует ирму - этот огонь все еще больно жжет, если просунуть пальцы сквозь решетку. вилл выглядит все более отдаленной и задумчивой. это странно, при том что это она инициатор большинства встреч. вилл смеется, шутит и замолкает посреди разговора на пять минут, после чего виновато улыбается, пытаясь скрыть тоску в аметистовом омуте глаз. ирма догадывается, что вилл попросту одиноко: мать живет отдельно с новым мужем, тем самым школьным учителем и хоть звонит каждый день, ближе от этого не становится. мэтт в другом колледже, активно пишет, присылает фотографии из музыкального клуба или с концертов с припиской "яскучаю". вилл привычно ругается с телефоном, когда тот пищит, что загруженных фотографий слишком много и пора бы почистить память или мозг. вилл бы и рада сделать второе, выдернуть оттуда хандру и одиночество, но дома встречает лишь телевизор и кровать, а чужой город за окном заставляет чувствовать еще большую нехватку обычного человеческого тепла. ирма сочувственно сжимает ее в обнимашках - как-никак, ирма все еще самый-самый человек-позитив, по крайней мере, она надеется, что для окружающих все остается именно так. кто-то же должен продолжать верить и дружить за всех. вилл в объятиях расслабляется, понемногу отпускает ее звериная тоска, утыкается носом в теплое (господибоже наконец-то) плечо и тихонько растягивает губы в улыбке. ведь все нормально. мы еще здесь.