Лихолесское несчастье

Жизнь в Средиземье после победы над Сауроном текла своим чередом: строились города, правили короли, рождались дети, а люди (и не только люди) жили-поживали и горя не знали. И как-то тихо-тихо, само собой, среди юных (и не очень) дев Средиземья пошло поветрие сочинять и читать истории о любви двух мужчин: воинов, героев баллад, легендарных витязей и храбрецов. Неизвестно, с чего так вышло, видимо, не хватало в мирные времена героев, страдающих, но не сломленных, к тому же испытывающих чувства столь желанные, сколь запретные! Пожалуй, не было во всём легендариуме Средиземья того, кому бы не приписывалась нежная привязанность к ближайшему соратнику или спутнику в походах. Свитки с историями геройской любви тщательно прятались от родни под матрацами, на самом дне сундуков с нарядами, иногда даже носились с собой в сумочках. Самые предусмотрительные девы заучивали любовные сказки наизусть, как их прапрабабушки — прекрасные легенды старины. Нет, любимые ими истории тоже были прекрасны, хоть правдивостью, скорее всего, и не отличались, но кто точно скажет, что в легендах ложь, что правда? А ещё эти истории так интересно было обсуждать, особенно на девичьих посиделках после ярмарок! Именно этим занимались одним вечерком три эсгаротки: Бент, дочка рыболова, Грета, дочка торговца и Анникен, дочка бочара. Девушки мирно попивали чай и читали припасённые Гретой свитки с самыми изысканными историями любви. Бент нахмурилась. — Ой, а так можно разве? — спросила она подругу. — Чтоб мужчина на коне скакал, сражался… а потом ещё и другого мужчину любил… Да он тоже скакал и сражался ведь… Устали наверняка, а это дело тоже силы требует! — Абарран не воин! — уточнила Грета. — Он певец и сказитель, вот, послушай сама: «И голос его звенел, как сотни и сотни колокольцев, и замирали птицы, едва Абарран запевал свои прекрасные песни…». Где прописано, что сражался? Нигде! Он был люб Иверу потому, не сражаются певцы на мечах-то! — Разве ж не сражаются? — подала голос до того молчавшая Анникен. — Девчонки, я ж вам говорила… книжечка… мне папа показывал, ну которую полурослики это… у эльфов переписали, как говорят, срамная книжечка. Там такое написано! Про певцов тоже! — Какое? — пискнула Бент (Грета ещё не отошла от наглости подруг, не обративших должного внимания на историю запретной любви, которую она с таким трудом переписала у жены брата). — Самый мудрый из Нолдор с Барахиром рушил дом! И совсем не на мечах… а дальше я не помню, они там это… любили друг друга в общем, — выдала Анникен. — Да и с Береном в темнице он не проочь быыл полюбиитьсяя, вот как дальше, помню оказывается, вот! — Смотрите! — почти рявкнула отошедшая от непочтения подруг к истории, добытой с таким трудом, Грета и кинула на стол новый свиток. — Это я у эльфа переписала! У эльфа! Говорит, всё правда! Чистая! И называется ещё так, ух! «Эру проклинает тебя!». С лестницы раздались тяжёлые шаги. — Это папа! — взвизгнула Грета. — Ой, девочки, что сейчас будет, девочки!

***

Трандуила, решившего лично взглянуть, что же привезли люди на продажу, привлёк смех. Даже не смех, а гогот торговцев. — Это я у дочки взял, — сказал румяный, державший в руках свиток, вызвавший такое веселье. — У ней с подружками такой муры — полны сундуки. Прячут вот от нас, понимаете, боятся, мол ругать их будем за неприличное. А мы что, мы ничего, мы всегда рады похохотать вволю Ну чего там неприличного в свитках ихних?! Да ничего, вашество! А эти сиклявки ещё пищат, что у эльдар так и есть, так они любовь и испытывают мол. Сами почитайте, посмейтесь, есть над чем! Нахмурив брови, Трандуил принялся читать протянутый свиток: «Макалаурэ, ожившая песня, неуловимая и прекрасная. До сих пор я не теряю надежды увидеть твою улыбку не во сне, но наяву. Наконец я скажу, как скучаю по тебе не мороку, не сну! „Я люблю тебя больше жизни. Больше, чем кого-то ещё,” — скажу я и прижму тебя к сердцу! Но этому не сбыться. Где же ты, брат? Почему ты не здесь, не со мной? Небо проклинает тебя, Макалаурэ за сотворённое со мной! Но я люблю тебя, пожалуйста, вернись! Мы все скучаем по тебе. Я должен был не размыкать губ, целующих тебя. Я должен был не разжимать объятий и не отпускать тебя прочь. Я должен был сказать, что люблю тебя сильнее всех. Ты не знал этого. Я скучаю, как я скучаю по тебе… Я пишу письма в никуда. Братья говорят, что я повредился разумом, но Макалаурэ, между нами остались лишь эти клочки пергамента. Я уже устал жить воспоминаниями и желать, чтобы ты был со мной здесь, до конца мира. Я устал плакать и утешать себя мыслями, что оба мы смотрим на одни звёзды. С любовью, Майтимо». — Однако, — еле слышно пробормотал Трандуил, дочитав. — Может, рассказать Макалаурэ, что брат слёзы льёт и к сердцу прижать хочет? То-то он удивится… А уж Аэвелинд-то как обрадую… — Так мне Рандир рассказал, что братья те… ну не только братья, — раздался голос Тауриона. Увидев, с какой скоростью развернулся к нему Владыка, страж тут же прикусил язык. — Твоих рук дело, — скорее удовлетворённо, чем сердито, отметил Трандуил. — Вот скажи, зачем тебе, эльда, это придумывать? Эдайн ладно, пусть что хотят о нас сочиняют, но ты? Мало тебе было баллады для Кили? Ещё раз по голове от меня и Леголас захотел? Устрою. Срамота, а не страж. — Я подумал, людям будет интересно, — вздохнул Таурион, потупив глаза. — Тем более, эльда из отряда Макалаурэ сам рассказал, — заметив недоумевающие взгляды торговцев и остальной охраны, Таурион быстро добавил, — что он… один тут из семьи остался… в Средиземье… лорд его… бывший. Всё-таки Таурион не был глупцом: торговцы, поняв, что эльфийский паренёк просто сочинил сказочку красивую про любовь, никак подружке своей в дар, вернулись к своим делам, а Трандуил, мысленно пообещав выдрать Тауриона за уши, последовал к рыбакам, у которых как раз маячила Леголас. — Отец, если мы будем обменивать на рыбу наши… — начала было она, но Трандуил перебил дочь. — С рыбаками решай сама. Скажи-ка, чего это Таурион твой любезный к Рандиру зачастил, на дочь его виды имеет? — Что ты, — усмехнулась Леголас. — Милейший Таурион всего лишь спросил Рандира, правда ли всё, что пишут о нолдор эти… сочинительницы, ну те, о которых рассказывала тебе. Рандир, вижу, ответил, — и, не сдержавшись, хихикнула. — Я тоже не верю, что это правда! — пробурчал Таурион из-за спины Трандуила. — Не делился же Макалаурэ с дружиной и вассалами любовными терзаниями! — Кто знает, — сладко-сладко протянула Леголас. — Вдруг Рандир и сам испытывал чувства к лорду. Как там было? «В кольчуге с лампой я приду, до крови буду сечь себя, пока не засверкает в свете лампы кровь моя… В восторге пытки…» Из-за спины Трандуила раздалось обиженное сопение. — Ты бы лучше поучился у Рандира чему, творец, — усмехнулся Трандуил, — чем любовь к его бывшему сюзерену приписывать, больше толка будет. — А я и учусь, — пробурчал Таурион. — Смотри, не доучись до братоубийства, — посоветовал Трандуил и пошагал прочь.