***
Трип второй: Карина. (Начало июня) — Пресвятая Богородица, выслушай мое прошение, сохрани от пьянящего дурмана. Не бросай его в тяжелый час, беде и страданиях; отпусти наказания. Смилуйся, пошли истинное спасение. Да будет воля твоя. Аминь. — женщина стояла на коленях перед священной иконой, стоящей на полупустой полке в шкафу. Даже в молитве ее язык не повернулся упомянуть имя человека, чей образ подсознательно вызывал страх. С иконы смотрело лицо одновременно безэмоциональное и грустное, взгляд обращен куда-то в пол, обе руки прижаты к груди, словно оттуда уже вырывается трепещущее за взмолившуюся душу сердце. В другой комнате на кровати сидит девочка, но молится она уже о другом и про себя. Хлопок. Калитка на улице предвещает возвращение хозяина дома. — Пусть все будет негромко, — от нервов девочка подскочила и зашептала вслух, — пусть все будет не так как обычно… Хлопнула входная дверь. В кухне раздался тихий голос матери. «Она что-то говорит отцу, скорее всего, он сейчас махнет рукой и ляжет спать…» — Не учи меня жить, женщина! — вскрикнувшая мать и грохот, словно на пол свалился громадный мешок. Нет. Тихо не будет. Удары, практически после каждого сдавленный стон или возглас. Ругательства, порожденные мужскими прокуренными связками, откликались эхом по всему дому. Мать постепенно смолкла, а, стало быть… Девочка зажала рот рукой, упала на колени, едва согнув парализованные страхом ноги, и снова взмолилась про себя, лишь бы ее не услышали. В какой-то момент она осознала, что мужчина в тяжелых сапогах зашагал по кухне, хрипя, прошел в спальню, но вышел оттуда. — Где ты сидишь? Выйди ко мне. — Она знала, что обращаются к ней, но выходить не решалась, боялась, да и попросту не хотела. — А ну, быстро вышла! — Угрожающий голос изо всех сил пытался походить на спокойный. — Ты смеешь перечить отцу? Думаешь идти наперекор? — Пожалуйста… — пустой обрывок фразы, и приближающиеся к комнате шаги. Шаг. — Ты считаешь, что можешь вот так игнорировать меня? Шаг. — Совсем границы потеряла? Повторный шаг, и девочка, дрожа, закрывает лицо, готовясь к неизбежному, но в последний момент она все же решается спрятаться под кровать. Лицо влипло в паутину, но ребенок изо всех сил терпит свое отвращение. Петли вскрикнули, когда мучитель вошел в комнату. Он подошел к кровати. Собственная ладонь еще крепче зажала рот, по тыльной стороне покатились слезы. «Пожалуйста, пусть все это прекратится…» — только и успела подумать девочка, прежде чем услышала хруст коленных суставов. Отец разозлился еще сильнее, когда увидел ее под кроватью. Быть может, не стоило прятаться там. Быть может, стоило сидеть на месте и покорно ждать, ведь тогда бы он не так злился. Она не чувствовала ударов, прикрываясь руками, и уже не различала ничего перед глазами из-за слез, которые еще больше нервировали мучителя. Он кричит на нее. Она помнит, что не должна заставлять его вытаскивать себя из-под кровати, не должна давить ему на нервы своими слезами, не должна всхлипывать, ведь этот звук ему не нравится. Она виновата в том, что отец такой злой. Надо успокоиться, но она не может, изо всех сил пытается, но слезы ручьями текут по ее щекам. — Простите, простите… — не в ее силах остановиться сейчас, но она упорно пытается отвернуться, закрыть глаза руками, чтобы было не видно, чтобы ее оставили в покое… Вдруг в кухне раздается визг. — Ты что, совсем с ума сошел? — молодой парень вбежал в комнату и тут же столкнул отца на пол. — Да что ты себе позволяешь? — рыкнул пьяный мужчина, пытаясь подняться. — Да ты в край уже охуел! — на подобное высказывание мать, сидящая за столом в кухне и повязывающая платок на плечи, вздрогнула. — Сквернословить в моем доме вздумал? Ну конечно, такая псина могла родиться только у отборной сучки. — Не смей называть мою мать сучкой! — кулак пришелся аккурат в висок, мужчина упал, а парень стал старательно добивать его, не давая подняться. В честном бою он бы проиграл, но когда отец настолько пьяный, его вполне можно было повалить на землю. — Остановись, — попросила мать, вставая со стула, но сын не послушался. — Не смей бить отца! — слова подействовали, как холодная вода за шиворот. — Это не может вот так продолжаться, — парень не смел поднять взгляд в глаза женщине. — Не должен сын на отца руку поднимать, — тихо и практически безэмоционально ответила та. — Если тебе на себя плевать, так хоть о дочери подумай! — он вскочил и обернулся. — Не говори со мной так. Ты еще глуп и заносчив, еще пожалеешь о том, что сказал… — Не пожалею. — Парень посмотрел в сторону сестры, а затем резко сорвался с места. — Ты что задумал? — раздался недовольный тон матери. — Я лучше умру, чем проживу здесь еще один день, — выдавил юноша, застегивая спортивную сумку, в которую на скорую руку побросал свои вещи. — И куда ты пойдешь? И куда ты пойдешь? — причитала женщина. — Куда угодно, — парень подошел к двери и напоследок посмотрел на сестру. — Пойдешь со мной? Девочка вздрогнула. Можно ли ей уйти? И действительно, куда они пойдут? Где они будут жить без папиной зарплаты? Но, даже так… Девочка хотела уже сделать шаг навстречу, как вдруг… — Не смей, Карина. Она остановилась и взглянула на мать: кажется, та была недовольна ее намерениями. Молодой человек вздохнул. Если взрослые люди не могут бросить свое рабство, то чего он хочет от пятнадцатилетнего ребенка? — Карин, я не вернусь. Если ты хочешь остаться, то останешься, если нет, то пойдешь со мной. — А сестру-то куда потащил? — слова жалили парня в самое сердце. — Бродяжничеством решил заняться — молодец, но сестру не тронь! Хочешь, чтобы она дешевой шлюхой стала, когда вырастет? У тебя же нет будущего! Сам-то не дорос еще, даже восемнадцати нет! Девочка впилась пальцами в подол платья и заплакала, ее тело тряслось от нервов и страха, от переживаний за брата и за себя. — Пойдешь? — взгляд в сторону матери, сдавленный всхлип и мотание головой. Она смотрела в пол, на который капали ее слезы. Дверь хлопнула, в последний раз закрывшись за братом. Эмоции захлестнули новой волной: она осталась одна, она больше никогда не увидит единственного, постоянно защищавшего ее, родного человека. Слезы с силой нахлынули, но не успела девочка издать лишнего звука, как тут же получила укор от матери: — Да не реви ты, и без тебя тошно! Если бы она могла, то остановилась. Ее слезы и так принесли столько боли… Как же ей хотелось перестать прямо сейчас… Простите… простите… простите… Хотелось провалиться сквозь землю, раствориться в воздухе, исчезнуть прямо сейчас, чтобы никто не слышал ее тяжелых хлюпаний носом, никто не видел ее раскрасневшихся глаз, не замечал бы дрожащих рук. Надо спрятаться и успокоиться, чтобы не нервировать родителей… — Куда пошла?! — Я… — всхлип — Я… — всхлип — …Я не далек-ко… — А ну, отошла от двери! Вернулась, быстро, — она не хотела поворачиваться, уж лучше бы она… Схватив дочь за плечо, женщина практически кинула ее на место за столом. Еще не хватало, чтобы та увязалась за своим непутевым братцем … лучше бы она умерла.***
(Конец августа) Смирись, и тебе воздастся. — Каринка! Где тебя черти шатают?! — на крыльце стоял отец, оперевшись руками в бока и выгнувшись вперед. Сегодня он опять проснулся не в настроении. Будь тихой и тебя не тронут. — Я собрала помидоры из теплицы на салат, — покорно ответила девушка, торопясь вернуться. — На салат, — передразнил ее отец. — Это вы с матерью салатики можете кушать… — Я нам и собираю, — она боялась, что, перебив, пошлет на себя праведный гнев, но обошлось. Мужчина не тронул дочь, лишь негромко цокнул, пропуская в дом. Девушка пыталась как можно быстрее разобрать овощи, но ей не дали: — Сейчас готовить не начинай. Сходишь в магазин. — Но мама сейчас должна приехать с базара… — Так мы не о ней говорим, — тон резко сменился на более грубый. Больше она не позволит себе отвечать. — Сходишь, купишь мне «Царский выбор» или что угодно, на что денег хватит, — на стол положили пятидесятирублевую купюру. Выбора нет.***
Ненавижу стоять в очередях с одноклассницами. Все они… — Пачку молока, пожалуйста, — девушка Лида на голову выше Карины, с завитыми светлыми кудрями, в блузке и юбке, настолько аккуратная, словно вышла с фотографии журнала.— Спасибо… — ее взгляд скользнул по очереди и встретился с чужими карими глазами. — О. Каринка. Ты еще и в магазин ходишь? Я-то думала, что ты только коров на пастбище выгонять умеешь. …сучки. — Я… — зачем она вообще решила что-то ответить? — Следующий, говорить будете? — нетерпеливо спросила полная продавщица. — Да… мне… мне… — сказать это на глазах у целой очереди и назойливой одноклассницы?.. — Давай, Каринка, это продавец, с ним говорить надо. Я знаю, что ты это не умеешь, но хотя бы попытайся! Почему ты еще здесь, сучка? Разве на выходе тебя не должны ждать твои кобели?! Слова застряли в горле и, кажется, там уже начал появляться неприятный нервный комок. — Ты говорить будешь? Лидка еще продолжает мерзко пялиться… — Мне… — вдох, -… одну «Царский выбор», пожалуйста. И тут ухоженная одноклассница заливается смехом. Да. Она все это время только и ждала шанса унизить. Что еще можно ожидать от такой мымры, как она? — Прости, что? Да они издеваются? Второй раз еще повторить? — Она попросила бутылку водки, — не известно точно, что хуже: договорить эту фразу самостоятельно или услышать ее из уст смеющейся Лиды. — Детям не продаем. — отрезала женщина за кассой. — Мне не для себя, мне для… — на глазах у одноклассницы признать, что отец алкаш? Куда уж больше себя позорить? А вдруг это как-то отразится? Вдруг прознает классная руководительница и начнутся разборки? Тогда отец точно разозлится… — Вот пускай те, для кого ты покупаешь, сами приходят. Следующий. Кто-то грубо толкнул в спину, когда очередь двинулась, и девушке пришлось отойти. — Нет, мне… Очень надо. Мне очень надо. Вы не понимаете, насколько это важно, а других магазинов поблизости нет, до ближайшего ехать двадцать минут минимум, а пешком и того дольше… — Не печалься, опохмелишься в другой раз, — едкая усмешка. Да сдохни ты! Не хочу тебя видеть! Исчезни! Карина вышла из магазина. Домой возвращаться нельзя, отец не обрадуется отсутствию трофея. Тело покрылось мурашками от нерадостной сцены возвращения перед глазами. Если нельзя купить здесь, то надо пойти куда-то, где ее продадут. Все равно нужно куда-то идти, пока Лидка не вышла из магазина, засмотревшись на сладости у выхода. На небе собирались тучи, а пройденная часть пути едва ли тянула даже на половину. Подул прохладный ветер и девушка прижала руки к груди. В одной из сжатых ладоней все еще хранилась цветная бумажка, «билет банка России», да вот только это ненастоящий билет. С настоящим можно куда-нибудь уехать, а с этим кусочком целлюлозы и краски сбежать никуда не получится. Сейчас нельзя купить даже место в автобусе, ведь на товар может попросту не хватить. Раздался гром, но дождя еще не было. Хоть природа активно намекала на скорый ливень, отступать было уже поздно: большая часть пути пройдена и возвращаться сейчас домой было бы как минимум глупо. Она почти у цели. Босоножки неприятно натерли задниками пятки, ноги гудели от изнурительно долгой ходьбы в быстром темпе, хотелось быстрее закончить свою миссию. Не столько чтобы скорее вернуться домой, сколько для того, чтобы закрыться в комнате и запечатать там тот ворох эмоций, что сейчас копошился у девушки в голове. Она дошла до цели до наступления дождя: неприметный киоск с яркими конфетами и чипсами на витрине, обклеенный различными татуировками и стикерами из жевачек. Первый и второй ряды напитков были полностью из лимонадов и газированной воды, алкоголь же прятался чуть выше и самая дешевая бутылка водки там стоила пятьдесят восемь рублей. Стоит ли спрашивать о долге в восемь рублей? Вряд ли ей позволят купить бутылку за такую цену, да еще и вопросы лишние возникнут. Вдруг к киоску подошел мужчина с густыми усами, он купил батон хлеба и «Dr. Pepper», после чего, расплатившись и засыпав в карман мелочь, направился прочь. Это шанс. — Простите, пожалуйста… — хоть голос и дрогнул, но мужчина обернулся и беззлобно посмотрел на девушку. — У вас есть лишние восемь рублей, мне не хватает?.. — вопрос звучал незаконченным, словно она хотела что-то добавить, но сдержалась. — Сейчас посмотрю, — он пошарил в кармане и, отсчитав рубли и копейки, отдал девочке получившуюся сумму, — вот, держи. Только не покупай слишком много сладкого. Мужчина улыбнулся, и в уголках его глаз появились ярко выраженные морщины, которые изначально даже показались девочке красивыми. Наверное, этот человек сейчас торопится домой к детям, баловать их напитком, после того как они пообедают с кусочком белого хлеба, еще теплого и хрустящего, стоит только сжать его корку в ладони. Он поправил серую восьмиклинку и пошел домой. Убедившись, что мужчина ушел достаточно далеко, чтобы не слышать ее слов, Карина постучала в маленькое окошко киоска. — Что надо? — дверцу открыла взлохмаченная, худощавая женщина с едва различимыми кругами под глазами и неестественно острыми скулами, внутри маленького здания разило перегаром и, судя по половине лежащей в стеклянной пепельнице сигарете, понятно почему. — Водку за пятьдесят восемь, — ей хотелось сделать тон, словно ничего криминального не происходит, будто она каждый день покупает подобное и сорвавшиеся с уст слова не режут ей слух. — А сколько тебе лет, девочка? — Шестнадцать… — можно было соврать! Зачем она сказала правду? — Не продадите?.. Стряхнув пепел и зацепив сигарету зубами, женщина потянулась куда-то вглубь киоска, чтобы достать литровую бутылку с синей этикеткой. Протянув девушке товар, продавщица на прощание выдохнула малолетней покупательнице в лицо облако дыма, от которого та тут же закашлялась. После этого дверца закрылась, оставив Карину с бутылкой в руках, без денег и уже без чувства собственного достоинства. Только голова девушки повернулась, а перед глазами уже стояли две старухи, с презрением глядящие на объект своего негодования. — И как не стыдно таким еще и деньги на свое пойло у чужих людей выпрашивать, — припозорила девушку одна из бабок. — Бессовестные! — Родители наверняка и слухом не знают, на что она эти деньги-то тратит! — И не говори, я таких-то… — Карина пожалела, что уходила без спешки. На прощание одна из старух одарила ее мощным ударом тростью по лопатке. Терпи, и тебе воздастся. От язвительных речей пенсионерок уши сворачивались в трубочку. Хоть Карина и ушла достаточно далеко от них, хоть крики уже и не касались ее слуха, но в голове все еще гремели их слова, их оскорбления, их ненависть. Какой стыд Хотелось исчезнуть, пропасть без следа, никогда больше не возвращаться ни в сарай с дровами для топки, ни в отчий дом, ни в эту проклятую деревню. Не видеть лиц людей вокруг, не слышать поток их желчи в свой адрес. Когда-нибудь у нее будет такая возможность. С неба одной большой волной хлынул дождь, будто кто-то резко повернул вентиль душа. Осталось немного. Нужно поторопиться. Стук в дверь, девушка сжалась, ощущая как ветер обдувает ее насквозь мокрое тело, как капли бьют по голове и плечам, скатываясь с крыши и падая ей на лоб. Дверь открылась, на пороге отец, Карина протягивает ему сжатую в дрожащих пальцах бутылку. — Где ты все это время шлялась, мерзавка?! — обхватив шею девушки и надавив с двух сторон указательным и большим пальцами, мужчина заволок дочь в дом. — Где ты была? Почему ушла без спроса? — в кухню выбежала мать, вероятно уже давно вернувшаяся с базара. — Я… Я уходила в магазин, меня… — А это что за дрянь? — мужчина вырвал из девичьих рук бутылку с бесцветной жидкостью. — Я только в магазин пошла… — Ну и кто тебя отправил? — в данный момент она никак не ожидала услышать этот вопрос от отца. — Так… — этот агрессивный огонь в мужских глазах — предзнаменование чего-то страшного, если все пойдет не по плану. — Ты же меня послал… — Я?! Ты, гадкая девчонка, смеешь наговаривать на родного отца?! А ну иди сюда… — хлопок в висок и Карина повалилась на пол. — Но я говорю правду!.. — взвыла она, прижимая рукой ушибленную часть головы, и уже чувствуя, как к горлу подкатывают слёзы. — Ага, конечно. Заткнись. — Хладнокровно парировал отец, будто и не он просил купить бутылку семейного раздора. — Как ты смеешь наговаривать на отца? И куда только мать смотрит, а? — Мама, но я… — девочка увидела, как женщина отвернулась, она не верит чужим словам. Слезы, которые, казалось, прекратились еще под дождем, вновь хлынули от обиды и страха. — Заткнись. Не реви, — грубо и с упреком, — не реви, дура! Хлопки по щекам с двух сторон смешались, они мотали голову то вправо, то влево, словно нарочно путая девушку в пространстве. — Заткнись, тупая тварь! — Не трогай меня! — смелость закончилась на первом же толчке мужчину в грудь. Судя по его резко звереющему взгляду — она пожалеет о подобной вольности. Дождь еще шел, но даже в сарае было лучше, чем в доме. Сейчас даже на боль пожаловаться было нельзя: девушка просто не понимала, где и что у нее болит из-за нервно дрожащих рук и ног. Если уж она решила здесь спрятаться, то придется ждать до наступления темноты, чтобы не получить еще тумаков по возвращению. К завтрашнему дню все забудется. Всегда забывается. Как же хорошо, когда рядом никого нет. Шум дождя перекрикивал лишь беспокойный пес, взволнованный какими-то, как ему показалось, подозрительными звуками. Он часто заливался лаем без причины, крича куда-то за забор. Обычно после второй минуты выбегал отец и колотил животное, сетуя на то, что Дина была лучше. Дина — предыдущая собака, по совместительству мать сидящего сейчас на цепи пятимесячного щенка, умерла, не разродившись шестью детенышами. Она была умной девочкой: не скулила по ночам, не лаяла на прохожих, если те не подходили к калитке или не останавливались у забора. Пять лет она охраняла двор и так глупо ушла, оставив после себя не лучшую замену. — Бобик, хватит. — Животное и не думало останавливаться. — Бобик, перестань! Выходить из укрытия не хотелось, но она вышла и тут же почувствовала, как открытая территория двора сдавила ее психику. Если сейчас отец выйдет ругать собаку, то он тут же наткнется на сбежавшую во время ссоры дочь. И тут он не посмотрит на дождь и выйдет во двор, прокручивая недавнюю ругань на кухне. Бобик повернул голову, замахал хвостом и, покружив за ним возле будки, подошел к девушке. Он высунул язык, облизнул стекающие с носа дождевые капли и снова залаял, но теперь в сторону молодой хозяйки. — Бобик, Бобик, тихо, — как нарочно, к лаю прибавилось еще и гремение цепью от прыжков, — Тише, тебя ведь услышат, тупая псина… Пес продолжал привлекать к себе внимание так громко, как только мог. — Заткнись! — неожиданно даже для самой себя, девушка хлопнула пса по морде. Он пошатнулся, но даже не заскулил, не поджал уши и не убежал, а остался стоять на своем месте, словно ошарашенный. — Ненавижу тебя, тупая псина, отрок истинной сучки! Он не сопротивлялся, когда хозяйка схватила его за ошейник, не укусил ее, даже когда была возможность, перед тем как девчонка прижала его к земле и, навалившись телом, обвязала вокруг длинной морды часть цепи. Только после этого пес заскулил. Хладнокровно сковав животное в действиях, она нанесла первый удар… Заткнись. Заткнись. Заткнись, тупая тварь…***
Трип третий: Сектант. У меня нет образования, нет жилья и друзей в этом большом городе, но где-то внутри я еще испытывал удовлетворение от мысли, что если бы мне снова дали выбор, я бы выбрал то же самое. Я скитался по различным ночлежкам довольно долго, пытаясь изо всех сил не попасться на глаза полиции или кому-нибудь, кто мог отправить меня в детский дом. Можно подумать, что я боюсь этого заведения, но на самом деле я боялся, что там меня распознают и отправят домой. Ведь я еще несовершеннолетний. Знаю, что поступил ужасно, что расстроил родителей и бросил сестру без защиты, но где-то внутри эти действия вызывали удовлетворение. Я уже мог реально поверить в то, что к таким действиям меня дернул сам черт, но для этого не хватало маменьки и двух ее подружек с «целебными» книгами. Не знаю, сколько бы я скитался по улицам, если бы не один день, изменивший мою жизнь к чертям. — Вижу тебя не в первый раз, — мужчина улыбнулся, хоть перед его глазами была не самая приятная картина: молодой человек в куртке с порванным рукавом, обгладывающий кожуру арбуза из помойки во дворе. Мужчина одет в темный халат и наспех натянутые домашние тапочки, на первый взгляд можно подумать, что он вышел выбросить мусор, но пакет в руках отсутствовал. Около пяти часов утра, люди неохотно выходят на улицу, а отходы вывозят к десяти часам, благоприятное время для выхода из тени ради какого-никакого комбикорма. — Ты слишком молодой для бомжа, откуда ты? — отвечать мужчине не хотелось, и парень просто потупил взгляд. — Ты не хочешь об этом говорить или не помнишь? О, если бы он не помнил, то наверняка бы уже попал в какой-нибудь детдом, не боясь, что его отправят обратно родителям. Он бы пытался обратиться за помощью, но память, страх перед возвращением в отчий дом сковывали его волю. Посмотрев на сморщившийся от наплыва эмоций нос парня и поняв, что с головой у того все нормально, мужчина продолжил: — Пойдем, покормлю тебя. Может, о себе расскажешь, — Не сказать, что он выглядел подозрительно, но идти за ним было бы крайне безрассудным поступком. — Что, не доверяешь мне? — он устало потер переносицу. — А у тебя есть вариант получше? Верно. Нету. Даже если это какой-нибудь псих, плевать. Парнише не страшно бросать судьбе такой вызов. Его не пугает даже собственная смерть, все это звучит как незначительные детали жизни жалкого человечка, всеми забытого и для всех потерянного. В его жизни уже давно что-то пошло не так. — Не бойся, пойдем, — мужчина приобнял парня за плечи и повел в сторону ближайшей многоэтажки, отчего второму сразу же стало как-то не по себе, ведь от него за километр разило гнилью мусорного бака.***
Квартира на девятом этаже, ухоженная лестничная клетка без единой надписи, железная дверь с двумя замками, крепко запертая, будто за ней находилась не квартира, а нарколаборатория. — Садись, — предложил хозяин, проходя внутрь и бросая ключи на журнальный столик. Квартира была мрачная: серые обои с темным рисунком, красные ковры и свечи в соседней комнате — единственное освещение тусклого помещения. — Иди в кухню, я сейчас, — мужчина прошел в комнату со свечами и стал тихо их задувать одну за другой. Медленно продвигаясь к нужному месту и разглядывая необычный для него дизайн, парень встал посередине большой столовой, разделенной с кухней лишь стойкой. — Чего встал-то? Садись, — предложил хозяин дома. — А… Куда можно? — молодой человек сел на место, на которое указал мужчина. — Рад, что говорить умеешь, — он прошагал к холодильнику и открыл дверцу. — Ну, так имя у тебя хоть есть? — Я… — парень потупил взгляд и уставился на свои колени. — Ладно, буду называть тебя Молчун, коль ты у нас такой замкнутый… Гречку будешь? Суп? — Что угодно, — выпалил молодой человек, после чего снова отвел взгляд. — Тогда пускай будет гречка, ее в микроволновке быстрее греть… — Не, можно не греть, — тихо отозвался гость и, как только тарелка с ложкой оказались у него под носом, с аппетитом стал уплетать дар незнакомца. — Стало быть, в край оголодал, если так на еду бросаешься, — ухмыльнулся мужчина, садясь напротив. — Ну, а если начистоту — идти-то тебе есть куда? Парень покачал головой, едва успевая пережевывать еду за щеками. — Если хочешь, то я помогу тебе найти пристанище.***
В моем положении выбирать не приходится, но я четко поставил себе цель — не возвращаться в дом родителей. И все мои решения отныне опирались именно на этот монолит мыслей: если я и поеду в тот дом, то только в деревянном ящике. Не вернусь туда по своей воле. Я ехал в машине, куртку пришлось выбросить, и она ушла туда же, откуда я ее подобрал. Чтобы я не замерз под сквозным ветром, Олег, — мужчина, который меня подобрал, отдал мне свою ветровку. Сам удивлен, куда меня завела судьба. Мать бы на порог не пустила, если бы узнала, куда я направляюсь. К счастью, я уже и не собирался переступать порог дома, который давно мне стал чужим. Машина заехала в широкие автоматические ворота, за которыми располагался огромный трехэтажный дом, судя по обстановке и саду принадлежащий далеко не бедным хозяевам. Ворота за нами закрылись, а транспорт вскоре был припаркован под специально отведенным навесом. — Выходи, мы приехали, — кинул Олег, отстегивая свой ремень безопасности и поднимаясь с места. Я поспешил последовать его примеру, на улице нас уже ждал сюрприз: человек в белой рубашке и черном пиджаке, с зализанными волосами, похожий на дворецкого из любого сериала про те самые богатые семьи, которые могут себе позволить подобную роскошь. — Я считал, что вы сдадитесь, — начал человек, обращаясь Олегу. — Можно сказать сама судьба ко мне благосклонна, — выдохнул в ответ мужчина, проходя мимо дворецкого и жестом подзывая меня за собой. Дом был действительно огромный, внутри высокие потолки и светлые стены, большая белая лестница практически у входа, но что-то не давало мне покоя в обстановке, из-за чего она не могла произвести большого впечатления. — Обглодыш, сюда, — я неохотно объяснял какую-либо информацию, связанную со мной, и поэтому за время пути успел обзавестись ворохом прозвищ. Я поднялся по лестнице следом за моим проводником, в груди еще что-то дрожало, но обратного пути уже нет. — Это ваш кандидат? — наверху нас ждал худосочный мужчина с длинным носом, с такой внешностью он легко походил на Кощея. — Никакие факторы не влияют на выбор, — словно оправдывался Олег, даже не взглянув на меня, в то время как длинноносый старательно прожигал меня взглядом. — Черт дернул меня дать клятву пропускать любого желающего, — шикнул худощавый, брезгливо сморщив нос и поджав губы. — Если только он действительно знает, на что идет… — Он знает. — Не говорите за него. — Мужчина склонился и немного оскалился, после чего обратился ко мне. — Ты знаешь, зачем ты здесь? — Да. — Готов подтвердить словом свою волю? — Да… — Может, не стоит давить на пацана… — попытался вступиться Олег, но тут же остыл от взгляда носатого. — Он должен подтвердить свое решение, иначе обязан покинуть этот дом. Это правило не обсуждается. — Мужчина продолжил говорить со мной. — Теперь подтверди, что ты находишься здесь по своей воле и полностью осознаешь себя. — Подтверждаю… — Нет, не так. Скажи это вслух: «я нахожусь здесь по своей воле и подтверждаю свой трезвый рассудок». — Я нахожусь здесь по своей воле и подтверждаю свой трезвый рассудок. — Я пытался сказать это как можно четче, хотя меня пронзила мелкая дрожь и руки уже хватались за ткань штанов. — Теперь ты пройдешь со мной. — Он говорил это, как робот, просто потому что должен был, несмотря на то что видимо показывал свое отвращение ко мне. Олег не пошел с нами, и от этого я стал нервничать еще больше. Он был единственным, кого я хоть как-то знал здесь. Хоть даже его присутствие не гарантировало ровным счетом ничего, я старательно пытался убедить себя, что это мой гарант безопасности. Но сейчас внутри все сжалось, а сердце глубже вторило свои удары. — Мы пришли, — шикнул мужик, открывая передо мной дверь. За ней оказалась огромная ванная в красно-белых тонах, в углу стояла небольшая ванна, напротив нее стеклянный душ, а также более классическая ванна покрупней. На тот момент я просто стоял и ничего не мог понять. — Сейчас придет наш человек, вы должны приготовиться. — П-подождите! — он уже хотел закрыть дверь, но все же нехотя остановился. — А… зачем все это?.. — Вы не должны посрамить хозяина своим видом. Дверь захлопнулась, а я топтался на месте… и что делать? Долго ждать не пришлось, вскоре в комнату вошла девушка в блеклой униформе, с тугим пучком волос на голове. Она неохотно говорила, в основном строго и четко отдавая инструкции. Было неловко первые пятнадцать минут, но потом это чувство постепенно стало притупляться, наверное, из-за безэмоционального лица здешней работницы, которая за все время ни разу не улыбнулась и не попыталась наладить хоть какой-то контакт со мной. Чужие руки грубо намыливали мне волосы, сильно терли кожу, до красноты расцарапывая ее губкой. Она четко обозначала, куда садиться, что делать, и под таким контролем я уже начинал чувствовать себя марионеткой. Правда, судя по поведению девушки, марионеткой здесь был не только я и, если задуматься, я могу стать абсолютно таким же в стенах данного заведения. Но меня это почему-то не пугало. Наверное, я уже отдался в руки той силе, от которой люди обычно бегут, и мне все равно, что эта сила со мной сделает. — Вылезай. — безэмоциональный приказ и прилетевшее в меня полотенце. — Вытирайся. Оденешься в другую одежду. Пока я надевал черный балахон на голое тело, то слышал ее голос за стеной, докладывающий о том, что нарушения кожных покровов, клейм, ожогов, гнид и вшей у меня не найдено. Кажется, я не такой паршивый товар, как им казалось. Мне должно быть противно от сравнения себя с вещью, но сейчас я чувствовал себя именно чем-то неодушевленным, но мне было все равно. Кажется, я действительно настолько жалок, что даже душа моя не обладает ценностью. Меня завели в комнату и поставили в ряд с какими-то незнакомыми людьми: все они были в таких же черных балахонах с капюшонами, все разного возраста и пола, но большинство из них были юны, а около стоящей напротив стены тоже собрались люди, правда, их было уже меньше, и они были старше. По команде все накинули капюшоны, и я повторил за толпой. В то время как вдалеке раздавались непонятные слова на мне неизвестном языке, нам тихо говорили, что мы не должны отрывать взгляд от пола, пока по комнате будет ходить сам дьявол. Единственное исключение — если Он сам прикажет. Я сжал кулаки, но не от эмоций, а потому что озяб стоять в прохладном зале босиком на каменном полу. Я слышал, как вошел Он. Казалось, я что-то почувствовал в этот момент, будто сердце рухнуло куда-то в пятки. Я почувствовал, как по моей спине пробегают мурашки, а пол словно стал теплее. Шаги приближались к нашей линии, и я ниже опустил голову, старательно всматриваясь в свои босые ноги. Шаги прекратились, раздался тихий, хриплый голос: — Подними голову. Любопытство распирало увидеть, к кому же обращается дьявол, но посмотреть я не смел. — Взгляни на меня, — голос безусловно принадлежал сыну тьмы, даже будучи негромким он заставлял что-то внутри дрожать от своего тембра. Тут под ногами я увидел черные туфли и понял, что обращаются… ко мне? Видно, моя голова дрогнула, и дьявол подтвердил мои догадки: — Да, ты. У тебя шея не устала в пол смотреть? Я начал поднимать голову и действительно почувствовал легкий дискомфорт в шее, в глубине которой скрипнули позвонки. Вдруг меня схватили за подбородок и чуть притянули к себе, я неожиданно уставился в черные глаза молодого человека, лицо его было не похоже на лико дьявола: миловидные черты, едва выделяющиеся скулы, ровный нос. Его ангельское лицо излучало спокойствие, с которым он смотрел в глаза мне, настолько глубоко, что я почувствовал, как его взгляд пронзил внутри душу. — Ты знаешь, что у тебя редкий цвет глаз? — поинтересовался дьявол, чуть качнув голову вбок. Я лишь молча думал, стоит ли ему что-то сказать, или мне не позволят. — Гавр, я не понял, — он повернулся к стоящему у противоположной стены сектанту, — он глухой? — Вроде слышал, — пожал плечами мужчина. — Тогда какого хуя он всем своим видом изображает карпа? — А вы спросите его о чем-нибудь, — предложил собеседник. — Ладно, — сын тьмы снова прошелся взглядом по мне, — сколько тебе годиков, мальчик? — Семнадцать… — торопливо выдохнул я, прикусив губу от желания пискнуть что-то еще. — И как же тебя жизнь-то сюда привела? — я не нашел, что ответить на этот вопрос, да и раскрываться на глазах у стольких людей не хотелось. — Что же. Не хочешь говорить — не говори. Он подошел как-то слишком близко и, взяв меня за подбородок, тихо спросил, — ты хочешь стать моей бабочкой? — …Кем? Его ангельское лицо резко исказилось в гневе, теперь оно больше походило на дьявольское: нос сморщился, губы поджались, он резко повернулся к бывалым сектантам и закричал: — Какого хера вы смеете притаскивать сюда детей, которые никоим разом не представляют, на что они соглашаются? Кто его припер?! Организаторы тут же дружно расступились перед Олегом, которому от удивления только и оставалось, что рот раскрыть: — Мефистофель, я не… Дьявол гулким шагом подошел к мужчине и стал прожигать его взглядом, который не сулил ничего хорошего. — Я не думал, что он попадет под выбор… — Да, владыка, — вмешался какой-то другой сектант, молодой, пухлый и лысый. — Он действительно не самая подходящая кандидатура. Приехал сюда только час назад, выглядел так, будто его с помойки подобрали, говорил, что знает, на что идет, а мы только и успели, что отмыть его… — Мне плевать на ваши оправдания. — Голос Мефистофеля стал ниже, и даже у меня от него что-то дрогнуло внутри. — Знаешь, — он схватил Олега за грудки и вжал в стену с такой силой, что тот невольно зажмурился, — что бывает с теми, кто думает в первую очередь о собственной выгоде? — Я согласен. — Безэмоционально, но достаточно громко сказал я, чувствуя, как внутри все еще что-то дрожит. — Ты же не до конца понимаешь, на что соглашаешься, — возразил Мефистофель, повернув голову вбок. — Мне все равно. Мефистофель отпустил Олега и, даже не посмотрев на него, вновь подошел ко мне, подтянул мое лицо за подбородок и со слабым прищуром всматривался в него. — Тебе действительно настолько до лампочки на свою жизнь, что ты соглашаешься на что-то, не зная основных условий сделки? Он прожигал меня взглядом, а я пытался не отводить свой в ответ, зеркально разглядывая его бездонные зрачки, слившиеся в одном цвете ночи с радужкой. Дьявол усмехнулся и отпустил меня, но, получив возможность посмотреть куда-то еще, я все равно смотрел на него, изучая лицо так, будто позже собирался его по памяти нарисовать. — Если ты не против, то проблем я не вижу. В этот момент я услышал, как кто-то в толпе разочаровано вздохнул, а, возможно, это был и не один человек.***
Как оказалось, у сектантов есть уровни и звания. Я стал бабочкой или, проще говоря, «фаворитом дьявола», хотя о моих обязанностях мне никто ничего не говорил, все лишь улыбались и отнекивались, что я скоро сам все пойму. Меня это не особо задевало, мне не хотелось думать об этом вообще. Жить я остался в этом самом особняке, который был поделен на комнаты, как общежитие, и считался гнездом сатанистов. Все дело в том, что семья, выкупившая этот дом и нередко помогающая культу дьявола рублём, сама по себе была проклята. В смысле их предок составил с дьяволом договор: его род будет успешен и богат настолько, что они забудут о том, что могут в чем-то нуждаться, но только до тех пор, пока кто-то в их роду не пожадничает перед дьяволом. И они не жадничали, уже более сотни лет они содержат этот культ и особых забот не знают, деньги, которые мне казались неимоверными затратами, они считают копейками и малой долей за их благополучие. Теперь я жил под одной крышей с сектантами, в достаточно просторной светлой комнате с большой кроватью и широким письменным столом, в основном я неохотно из нее выходил, никаких служб и жертвоприношений не объявлялось, никто от меня ничего не требовал, лишь говорили, что Мефистофель о моей судьбе сам позаботится. Всем было на меня плевать, да и мне было все равно, что со мной позже сделают, даже если я стану жертвой на пентаграмме (сатанисты так делают, нет?), но до этого момента еще нужно было дожить, а времяпрепровождение у меня было скучным. Если бы я был художником, то сидел и рисовал, но я не умел, если бы был писателем, то писал книги, но этого я тоже делать не мог, так что я или пытался корябать карандашом что-то отдаленно напоминающее наброски рисунков или наматывал круги вокруг особняка, часами прячась в саду в уголке между большим деревом, домиком для принадлежностей садовника и забором. Под гнётом этой изнурительной скуки я уже с нетерпением ждал, куда меня заведут мои поступки и, как кто-то мне сказал, «необдуманные решения». И вот, когда я в очередной раз прятался в саду, я услышал тихие шаги, словно кто-то крался к моему скромному укрытию. — Не передумал? — раздался надо мной хриплый голос. — Я уже говорил, что до своей судьбы мне дела нет. Сейчас меня задевает только каждодневная скука. — дьявол сел под деревом, боком ко мне, чтобы только боковым зрением замечать мой силуэт. — Мне сказали, что ты тут постоянно прячешься. Не ладятся отношения с окружением? Не ладятся. Да они меня терпеть не могут! Старшим сектантам было не до меня, а вот более молодые постоянно задирались, расспрашивали о моем прошлом и подговаривали сбежать, некоторые говорили, что Мефистофель уже обо мне и думать забыл, что стоит отсюда уехать, но я не слушал. Они говорили это не от чистого сердца, и я чувствовал их презрение, а у некоторых даже намёки на ненависть. — Все с тобой понятно, — вздохнул дьявол, посмотрев на мои поджатые губы. — Пожалуйста… — я растерялся, не в силах посмотреть владыке ада в глаза. — Ты что-то хотел спросить? — его голос… Интонация такая спокойная и заботливая, что в сердце невольно что-то щекотало от такого контраста с хриплостью и тембром. — Ничего… — на что я жалуюсь? Крыша есть над головой, кормят тут отлично, никто и пальцем не трогает! — Говори, я как минимум выслушаю. Не посчитает ли он меня избалованным мальчишкой? Мне тут грех жаловаться, наверно… — А когда я отсюда уеду? Мефистофель задумался, откинувшись назад и тихонько стукнувшись затылком о ствол дерева. — А ты хочешь отсюда уехать? Тебя тут обижают? — Н-нет… Я просто… Мне просто что-то постоянно не нравится, вот и всё!.. — Тогда пойдём, — он поднялся с места и мельком посмотрел в сторону особняка. — Нет… Меня правда тут не обижают, — пискнул я, но замолк, когда дьявол повернул голову в мою сторону. Я боялся, что он вновь будет бушевать как в первую нашу встречу, но он был спокоен, просто поправил чёрную рубашку и легонько улыбнулся. — Пошли, давай посидим в твоей комнате, а то у меня спина тут затекает. — Да… — я встал и направился вслед за ним. — Вообще, тебе не стоит переживать, — Мефистофель чуть повернулся ко мне, — рассказывай все, что тут с тобой происходит. Не стесняйся говорить мне о своей жизни. Я махнул головой и потупил взгляд. Что мне рассказывать? Мы дошли до моей комнаты, по дороге никого не встретив. Это нельзя назвать чем-то необычным, ведь по большей части особняк был негусто населен, но определённо можно посчитать удачей. Пройдясь по моей спальне, дьявол остановился у письменного стола и пролистал лежащие на нём наброски. — Я не умею рисовать… — попытался я оправдать свои жалкие штрихи на бумаге, но Мефистофель только мельком на меня посмотрел, после чего обошел кругом мою комнату. — Чисто так, будто за беспорядок тебя наказывают. — Нет, я просто привык не мусорить. Дьявол приподнял правую бровь и, прыгнув на мою кровать, с размаха сел на нее, по-турецки поджав под себя ноги: — Ну и чем же ты тут занимаешься? — Да вот это и всё, — я пожал плечами. — А никакого хобби у тебя нет? — Я плохой художник, а больше под рукой у меня ничего нет… — Разве ты раньше ничем не занимался, до того как попал сюда? — Ну, — я обшарил взглядом комнату, — я раньше выполнял много домашней работы, но по вечерам, когда старшие не видели, любил уходить на речку и играть на гитаре… — Ни слова больше, — он подскочил кровати, — собирайся! — Мне нечего надеть, — я растопырил руки, показывая на чёрный балахон. — Отмазка не принимается, сейчас одежду тебе найдём, а о большем ты не беспокойся! — Он вышел из комнаты, но уже через минуту бросил мне на кровать комплект одежды. — Быстро оделся, поедем в центр. Я долго не мог понять, какая муха укусила этого дьявола. Мы направились в город, вскоре я уже стоял в музыкальном магазине, от ассортимента которого глаза разбегались. — Простите… А что мы тут делаем? — Гитару выбираем, идиота кусок. Покажите молодому человеку, пожалуйста, акустические гитары с металлическими струнами… В тот день я усвоил урок: если дьявол впал в ажиотаж, то это надолго… Мы купили красивую гитару, причём Мефистофель самолично прошелся по струнам пальцами и сказал, что выбор хороший. Потом он погнал меня в магазин одежды. Главным аргументом дьявола было то, что своей одежды у меня, по факту, нет. Пакеты я нес сам, но мне и так становилось максимально неловко от ситуации. Потом мы остановились в кафе на третьем этаже где, поставив пакеты, наконец могли поговорить. Мефисто опустился на стул, как перышко, в то время как я, поставив два пакета с одеждой на пол и повесив на спинку чехол с гитарой, рухнул на сидушку мешком с костями, едва скрипнув деревянными ножками по полу. — Так, кажется из своей скорлупы недоверия ты потихоньку начинаешь вылупляться, — выдохнул дьявол, выпрямляя спину и немного потягиваясь. — Бог мой, как же в смертном теле неудобно… мы ходили-то всего ничего, а я уже устал. — Он пристально посмотрел на меня. — А ты меня ни о чем спросить не хочешь, поговорить? — М? — Я окончательно бы растерялся, не зная что сказать, если бы не подошедшая к столу официантка, положившая нам меню. На время Мефистофель отвлекся, рассматривая яркие картинки в тонкой книжечке. — Ты должен перестать меня шугаться. Если бы я не видел твоего общения с окружающими, то посчитал бы себя исключением, — он взглянул поверх страниц меню. — Я не хочу тебя отпугивать. Поэтому прошу тебя рассказывать мне всё, что тебя тревожит. Если ты меня боишься, то скажи почему, если тебе плохо — я хочу знать причину. Я махнул головой и сжал ладони под столом. Кажется, дьявол заметил этот жест и тяжело вздохнул. Не уверен, что научусь подпускать себе кого-нибудь так, как он об этом говорит. Мы приехали к вечеру, оба уставшие и измотанные. Он спровадил меня в комнату, где я уже мог самостоятельно разложить новые вещи. Я еще никогда не получал так много подарков одновременно, особенно меня радовала гитара. Кажется, жизнь все-таки меняется, но в какую сторону еще говорить рано… хотя не все ли равно?***
— Я столько раз молился Богу, что уже и не уверен, слышит ли он меня. — Значит, молился не тому, кому надо, — парировал Олег, вытягивая ноги под столом. — Там, где молюсь я, молитвы всегда слышат.***
Три месяца я к нему привыкал, пока не понял, что привязался. В один прекрасный день он стал расспрашивать меня об образовании и, когда узнал, кем я мечтал стать, сказал, что я буду учиться где захочу. Меня приняли, и дьявол устроил меня в общежитие, в самую дальнюю от посторонних глаз комнату «66». Я не любил толпы, которые последнее время собирались на звуки гитары возле моей двери в особняке, и это было действительно ценным подарком для меня. Мы стали видеться чаще, он рассказывал истории из жизни, а я слушал. Мне было действительно хорошо рядом с ним, я хотел знать его лучше, понимать его, быть ближе, чем есть. Когда я общался с бабочкой Ваала, та милая девушка рассказала мне, что дьявол творил с ней, и в какой-то момент я боялся, что подобные истории будут происходить и со мной, но этого не случилось. Мефистофель по-прежнему был хорошим хозяином, а для меня еще и единственным другом. Я был безмерно благодарен ему за все, он стал для меня миром, незаменимой звездой удачи, и я хотел хоть чем-то отплатить ему. Он долго говорил мне, что я еще не готов, и это стимулировало меня все чаще и чаще задавать ему подобные вопросы. Я действительно хотел узнать и прочувствовать на себе то, от чего, казалось, Мефистофель меня берёг. Я хотел сделать хоть что-то, чтобы увидеть его счастливей в ответ. И однажды дьявол решил, что я дозрел. Я никогда еще ни с кем не был так близок, он это чувствовал и в какой-то мере радовался моей неопытности. Когда мы ушли в комнату, я осознал, что обратного пути уже нет, и от этого знания в голове мысли смешались в кучу. Я пытался представить, как буду действовать, как двигаться, я не хотел сделать что-то не так. Но сосредоточиться на действиях становилось все труднее, каждое движение чужих ладоней по моим плечам отдавалось электрическими разрядами по коже, каждый нежный поцелуй в шею провоцировал на новый сиплый выдох. Я чувствовал как горячее дыхание поднимается ближе к уху, над которым раздается хриплое: — Не бойся, говори мне, если что. Я бы сказал, если бы происходящее не вскружило бы мне голову, если бы я вдруг не испытал удовольствия от подобных действий, если бы вид чужого торса не вызывал у меня такой восторг… Меня пугали сказками о дьяволе давно, даже сектанские бабочки говорили о их странных экспериментах, но сейчас я слабо им верю, когда рядом чувствую сбивчивое дыхание, когда ощущаю столько тепла и заботы, что невольно хочется прикрыть лицо рукой и отвернуться от смущения. Я еще никогда не был так любим. Кажется, это действительно счастье. Если меня поглощает тьма, то я готов поднять руки и утонуть в ней полностью, с осознанием того что я этого действительно хотел. Его мягкие и теплые движения, голос над ухом, постоянно интересующийся, все ли в порядке… Да, все хорошо. И никогда не будет лучше. Мне нравится, что я здесь, и с удивлением я стал понимать, что я не просто близок к дьяволу. Я отдал себя ему, не подписывая контракта на душу. Мои душа и тело, все принадлежит ему по собственной воле… …Кажется, я люблю Мефистофеля.***
*** Меня неожиданно схватили за локоть, когда я возвращался с учебы. — Я в какой-то степени обязан тебе, — никак не ожидал встретить Олега на улице, после момента ссоры с Мефистофелем я его так и не видел, — ты буквально спас меня, согласившись на обязательства перед владыкой. — Мне никто ничего не должен, — я понимал, что скорее уж я всем обязан. — Я действительно и подумать не мог, что он выберет тебя, ты ведь не рыжий… — А что не так с рыжими? — А ты не знал? — Он действительно удивился, когда я замотал головой. — У Мефистофеля какой-то особый пунктик на рыжих. Раньше я думал, что, обзаведясь физическим телом, он в первую очередь обзаведется рыжей бабочкой, но с дьяволом, видно, сложно просчитывать ходы наверняка. — Я сейчас тороплюсь, мне надо быстрее вернуться домой… — Еще раз благодарю, что спас меня от гнева дьявола. Меня могли изгнать из объединения сатанистов за эту оплошность, но в конечном итоге меня, как того, кто привел бабочку, ждала награда. Так что ты нехило повернул стрелки! Наверное, он рад, что смог не просто не расстаться со своим местом, а еще и получить выгоду с этого дела. — Я был бы рад поболтать, но я действительно спешу, — вырвавшись из рук сектанта, я пошел домой, успев получить в спину замечание, что стал разговорчивей с нашей последней встречи. Это правда. Я действительно изменился. Встреча с Мефистофелем преобразила меня, он стал для меня кем-то особенным, кто вытащил меня из тьмы, а не заволок туда. Еще пол года назад я был потерян для всех, считал себя мертвым изнутри, но сейчас я как никогда чувствовал прилив сил и осознание того, что мне очень хочется жить. Мне кажется, он тоже в какой-то мере одинок, он часто сидит и задумчиво смотрит в окно, словно мечтает о чем-то. Часто при встрече он угрюм, но в ходе нашего разговора или различных совместных игр он преображается. Словно забывается. Мне так нравится, что я тоже могу сделать его счастливее. Он не вел себя со мной как дьявол. Да, он порой становился собственником, любил показывать себя главным в любых действиях, но был слишком заботливым. Порой не просил физической близости, когда я приезжал. Он разговаривал, наливал чай, и мы могли всю ночь болтать о его мыслях. И я слушал, мне нравилось, я втягивался. Однажды он позвонил мне и попросил, чтобы я приехал. В мой контракт входили подобные прихоти. Я должен приехать, когда только вздумается моему повелителю. Мы не виделись неделю или около того. Возможно больше. Я кинул в трубку, что приготовил ему сюрприз и пошёл собираться. Примерно через полчаса я стоял перед ним: поношенная куртка, обвязанный шарфом нос и моя глупая ухмылка. — На тебя поглядеть, так скажешь, что ты и рад видеть меня, — пофигистично произнёс Мефистофель, включая электрический чайник в розетку. — У меня есть сюрприз, — наспех я стягивал шарф и расстегивался. — Ну, не стоило, я же… — он обернулся и удивленно выдохнул. Я ещё не разулся и стесненно мял шапку в руке. Дьявол внимательно смотрел на меня, изучал взглядом, то и дело смотря то на серо-болотные глаза, то на волосы, покрашенные в рыжий. — Нравится? — спросил я, а он как-то странно заглянул мне в лицо, после чего улыбнулся. — Оттенок получился таким тёмным… — Я могу попробовать перекрасить ещё раз… — Нет, не надо, — он прошёлся ладонью по моей голове, затем перейдя тыльной стороной на щеку, — именно этот оттенок… — Нравится? — кажется, я уже глупо напрашиваюсь на его поощрение. — Нравится, — опять эта мимолётная улыбка на уставшем лице. Но я вижу, что ему действительно понравилось, и на душе от этого стало тепло.***
— Мефисто? Что такое? — я вышел из комнаты на свет, горящий в кухне. Он сидел, облокотившись на стол, погруженный в свои мысли. — Я тебя разбудил? — устало поинтересовался он, взглянув на меня, и я снова поймал его изучающий взгляд, присматривающийся к моим волосам. — Нет, — на самом деле я и сам не понял, от чего проснулся. Словно мне вдруг стало холодно и одиноко без него, я просто хотел быть рядом, не отдавая себе отчета почему. — Я рассуждал о том, что трачу время впустую, — выдохнул Мефисто, откинувшись на спинку стула. — С чего ты решил перекрасить волосы? Без предупреждения, не спрашивая, просто взять и придти так? — Мне показалось, что так будет лучше, — у меня не было сомнений, что цвет ему понравился, но вот только что его тревожит сейчас? — Ну не с потолка же ты именно этот цвет взял, — он сканировал меня взглядом так внимательно, словно искал подсказку в моем лице и, кажется, нашел. — Сказал кто-то. — Но это было мое решение — изменить цвет волос. — Понятно, — выдохнул Мефистофель, посмотрев куда-то в потолок. — Ты знаешь, что не так с рыжими? — Мне как-то сказали, что у рыжих нет души. — Это неправда. Душа у них есть, но у каждого она почти что проклята. — В смысле? — В прямом. Рыжие не попадают ни в ад, ни в рай. Это их особенность. Я про действительно рыжих, конечно, а не про крашеных. Дело в том, что рыжие перерождаются после смерти. Все они, как фениксы в человеческом обличии: умирая, возрождаются вновь. Да, у них отсутствует память о прошлых жизнях, и почувствовать их природу можно только в ауре… она у каждого своя. Бывает ощущение сходства аур двух душ, но все равно разница между ними есть. — Мефисто, — в ответ он как-то резко перевел на меня взгляд, — мне сказали, что ты раньше не брал в бабочки кого-то с другим цветом волос… — Я всегда выбираю кого-то, кто подходит мне по типажу. Твою душу я сразу почувствовал, — он продолжал смотреть на меня, глубоко в глаза, отчего дыхание перехватило, — а потом я увидел твой взгляд. Ты подходил мне как никто другой, больше по своей природе. Конечно, ты был напуган и терялся в смысле своего существования. Тогда-то я и подумал, что помогу тебе найти правильный путь. Просто всегда наступает момент, когда кто-то указывает тебе на твои ошибки. Каждый заслуживает того, кто поднимет тебе веки и пнет под задницу, — он по-доброму улыбнулся, и мне вдруг стало приятно на душе. Правильно себя описал, он действительно был моим фонарем в непроглядной тьме страшного мира. Не представляю, что было бы со мной без него. — Ладно, пойдем спать. Уже поздно, а завтра большой день. Сейчас, когда на улице темень, и отсутствуют звуки жизни современного города, время будто остановилось. Я прижимался к такой родной груди, хотел слышать биение сердца и дыхание с легкой хрипотцой. — Я… — я не смею произнести этих слов вслух, но чувствую, как его рука приобнимает меня чуть крепче в ответ. Я благодарен за все. И даже больше.***
Я — его единственная бабочка, самый любимый человек, о чем еще можно мечтать? Кажется, не только я отдал себя всего дьяволу, но и дьявол сделал то же самое взамен. Для меня больше не существует никого. И пусть злые языки в секте говорят, что захотят, пусть неизбранные бабочки смеются. Мне плевать на их мнения, как и на их жизнь. Для меня существует лишь дьявол. Лишь Мефисто. Я поехал забирать заказ, небольшой подарок Мефистофелю. Уже год как моя жизнь в корне поменялась, год с нашей встречи. Кажется, мы стали ближе как никогда, мы доверяем друг другу, знаем друг про друга все. Я знал, что он любит есть, какую одежду предпочитает, какие вещи на мне приводят его в восторг. Он знал почти все о моем прошлом, где учусь, где люблю гулять, чем люблю заниматься, весь круг моих интересов. Наверное, это ненормально, но… стоит ли вообще применять слово «нормальный» по отношению к дьяволу? Теперь я смотрел его глазами на старые мифы о небесном расколе, и происходящее в них мне казалось несправедливостью. Хотя Мефисто запрещал мне рассуждать об этом, и я не хотел задевать для него больную тему. Он такой заботливый. Когда у меня обнаружились незначительные проблемы со зрением, он настоял на очках, после чего сам выбрал оправу. Мне так нравится их носить, словно каждый раз чувствую, как он примеряет мне их на лицо. Заказ я забрал и не удержался от того, чтобы одним глазком взглянуть на работу. В коробке была рамка с нашим фото, стилизованная на заказ под огонь. Мефисто не любит фотографироваться, но в тот день у меня получилась-таки одна удачная фотография. Обычно он притворялся властным, грубым, но я чувствовал, что в душе это не так. На обратном пути я зашел в хозяйственный: купить крючки на стену. Напротив кассы стояла витрина с кружками. Я не удержался от покупки. Белая, в цвет халата Мефисто, большая, чтобы не наливать чай по десять раз, украшенная множеством сердец. Надеюсь, это многое скажет ему за меня. Я никогда не говорил вслух о том, что лежит у меня на душе. Надеюсь, мой подарок скажет ему все. Я не думал, что встречу Мефисто по дороге домой. Скорей, это был неожиданный сюрприз. Он шел с кем-то по улице, и они вели бурную беседу. Я не хотел подслушивать или следить за ними, но выйти в поле их зрения было бы невежливо, а уйти просто так уже не получалось из-за сильного интереса. Я как завороженный смотрел за поведением владыки, не таким я его помнил: радостный, много кривляется, заливается смехом даже от глупых и нелепых шуток… Я увидел собеседника и попытался разглядеть его лучше, как только мог: рыжий парень в клетчатой рубашке, с очками на носу. Они общались так непринужденно и душевно, что в подобных чертах я владыку просто не узнал. Во мне что-то надломилось. Я никогда его таким не видел. Меня впервые изнутри начало гложить странное чувство…***
Внутри все дрожало. Тогда мне казалось, что я начинаю его терять. Может, я не заметил, как он изменил свое отношение ко мне? Может, я настолько увлекся своими фантазиями, что попросту не увидел каких-то незначительных перемен? Перед глазами до сих пор его лицо, такое счастливое и улыбчивое в компании того рыжего парня… А сейчас он сидит у меня, угрюмый и погруженный в свои мысли, как обычно. Я тихо подошел и сел к нему на колени, дьявол тяжело выдохнул, будто я отвлек его от напряженных размышлений. — Мефисто, а кто я для тебя? — Это очень глупый вопрос, — ответил он, отпивая чай из кружки. — Но я хочу услышать на него ответ, — сердце обливалось кровью от его холодного взгляда, и только сейчас я понимал, что он всегда смотрел на меня так. Раньше мне чудилось, что это его менее эмоциональная натура, но вчера я видел его совсем другим. — Ты — моя бабочка, — беззлобный, но лишенный ласки голос владыки, — не больше. Все встало на свои места: услуга за услугу. Моя спокойная жизнь и учеба на мое тело взамен. Это такая же сделка, как и продажа души, я — товар. Еще год назад мне было все равно на свое существование, но теперь, когда я привязался к своему владыке и почувствовал вкус жизни… Я хотел любить и быть любимым в ответ. И для этого мне не нужен кто-то со стороны, мне нужен дьявол. Он один мой незаменимый спутник, мой свет во мраке страшного мира, погасший у меня на глазах… — Несправедливо, — наконец выдавил я. — Ты о чем? — устало спросил Мефистофель, поднимая на меня взгляд. Я не знал, как закончить фразу. Я просто хотел видеть его рядом всегда, я не хотел делить Мефисто еще с кем-нибудь, хотел, чтобы он посмотрел на меня глазами, полными интереса, как на того рыжего парня. Хочу чаще слышать его смех. Хочу, чтобы он полюбил меня… — Хочу… — я посмотрел в его глаза, понимая, что не смогу правильно сформулировать все мои «хочу», -… тебя. Более чем уверен, что он не понимал точно, о чем я говорю. — Наскучался, что ли… — предполагает Мефисто, а я тянусь к нему, и он принимает. — Тогда получишь то, что хочешь. Никогда не получу. Я никогда не буду по-настоящему тобой любим. Я, готовый в огонь и воду ради своего повелителя, отдавший ему свое сердце, никогда не получу того же взамен. Сегодня ночью с его уст сорвалось чужое имя. Несправедливо…***
— Меф. — Что? — Мефисто отвлекся от распаковывания чайного пакетика и уставился на Чака. — Не боишься образ похерить? — рыжий показал на белую кружку с узором из сердечек. — А, это… Ну, ты знаешь, можно быть брутальным и опасным, даже отпивая из такой кружки. — Девчонка подарила, наверное? — Да. Типа того…***
Я стоял на краю, ветер дул в лицо. Я не боялся смерти. Я боялся жить и точно знал, что все не может так продолжаться. Если бы здесь был Мефисто, то он бы наверняка отговорил бы меня, назвал бы идиотом, а я с радостью поддался на его уговорки и прыгнул бы к нему в объятия. Я бы поверил, хотел бы поверить. Три месяца я не могу найти себе покоя. Не хочу быть параноиком, выслеживать его передвижения, просматривать сообщения и звонки, проверять, чем он занят днями, и истерично думать, с кем он проводит время. Не хочу погружаться в раздумья, как бы вернуться в тот район и выследить рыжего, что ходил с повелителем, чтобы разузнать об их отношениях. Я не хочу разрушать его жизнь и медленно разрушать себя заодно. Не хочу днями всматриваться в отражение и замечать схожие черты с тем рыжим. Как будто я копирка. Я хочу невыполнимого. Дьявол никогда не будет мой. Это солнце, до которого, сколько ни тянись, нельзя будет дотронуться. Или обожжешься, подлетев слишком близко, и упадешь… И я упал. Я не хотел смотреть на землю. Я встал спиной к пропасти и посмотрел в небо: такое светлое и далекое, голубое, украшенное белыми кружевными облаками. Белоснежные. Как крылья ангелов. Если мне суждено попасть в ад, то я хочу увидеть напоследок небо. Хладнокровный шаг в неизвестность. И вот слова, которые я выдохнул, подлетая к земле: — Мефисто, я люб… Губы закрылись навсегда, не успев договорить фразу, а глаза продолжали смотреть на небо. Небо. Такое далекое и красивое. Солнце в зените, такое близкое, но до него никому не долететь…***
Сегодня ночью трудно заснуть. Мефистофель ворочался в своей кровати уже часа два, его не отпускали призраки прошлого. Чтобы продолжить расследование, ему нужно будет лицом к лицу встретиться с интересующей его душой. Мысли о преисподней, наверное, заставили подсознательно вспоминать минувший год. Это ведь так недавно было, но он практически вычеркнул назойливую бабочку из памяти. И одновременно она плотно там засела. — Мне казалось, что я не мог понять тебя. Ты держал все в себе, слишком скрытный для открытия своей боли окружающим… — Мефисто пил горячий чай из многострадальной белой кружки. — Кажется, теперь я тебя понял. Время будто остановилось, пока за окном темнота и тишина, пока отсутствуют звуки движения в воздухе, и все вокруг замерло. Только теперь он здесь один, зря он возвращается к прошлому. Нужно попробовать что-то еще. Вычеркнуть старые события из памяти. Погасив свет и нырнув с головой под одеяло, Мефисто попытался заснуть, хотя в голове чужой голос уже битый час спрашивал его: «Правда ли я просто бабочка?» Кружка с сердцами стала напоминанием о том, что нельзя играть с сердцами других.