***
Августовское утро обдает свежестью, и Юра даже немного ежится в легкой футболке. Пока Жук целенаправленно тянет его к парку, Плисецкий успевает поздороваться с дворником, и спросить, сколько время. - Десять минут седьмого, - охотно докладывает дядя Леня, и кивает на пса. – Я смотрю, Отабек окончательно завербовал тебя в собачьи няньки. Вот и приезжай к коллегам по работе в гости, да? - Ага, - краснея, кивает Юра, и торопливо трусит за Жуком. Нет, ну фактически они дяде Лене не врали – правда же коллеги по работе. Ну а уж чем они занимаются за закрытой дверью Алтыновской квартиры, это уже не его дело. Мысли Юры тут же перекинулись на то, чем они с Отабеком НЕ занимаются за закрытой дверью. Сексом, например. Не петтингом, дрочкой, и крышесносными поцелуями, а обычным, полноценным сексом. Так себе мысли с утра, тоскливо думает Юра, наблюдая за Жуком, который с энтузиазмом облаивает белок. Самое интересное в этой ситуации то, что его нынешняя сексуальная жизнь Плисецкого абсолютно устраивает. Целиком, и полностью. Во-первых, его партнер – Отабек. Собственно, этот же аргумент можно использовать во-вторых, и в-третьих, и так до бесконечности, короче. Охуенный, нежный, любящий Отабек, его губы, пальцы, и все остальные не менее охуенные части тела. Во-вторых, чуть ли не впервые в жизни у Юры случилась близость по любви. Еще и с охуенным партнером. В-третьих, Отабек та еще заеба грешная, перед тем, как залезть Юре в штаны, сходил в вендеспансер и сдал все возможные анализы. И предоставил справки Плисецкому. Юра тогда минут десять сидел в ступоре, а потом весь оставшийся вечер судорожно вспоминал, был ли у него хоть раз не защищенный секс. Его не было, однако анализы он все же тоже сдал. На всякий случай. Одним словом, Отабек был охуенным. Охуенным настолько, что после очередной очень горячей дрочки сказал Юре, что им не стоит торопиться с сексом. «Ага, - глубокомысленно кивнул тогда Плисецкий. – А где твоя машина времени, чтобы мы могли залезть в нее, и отмотать немножко времени назад?». С проникающим сексом, поправился Отабек, слегка потеплев щеками. Юра кивнул еще более глубокомысленно и пожалел, что машину для телепортации тоже не изобрели. Позднее им все же пришлось поговорить на эту тему более развернуто. Отабек ссылался на то, что сексом с парнями не занимался, а потому знает лишь теорию. «Ну так, вперед, к практике!», влез Юра и получил укоряющий взгляд. Отабек тогда весь день ходил задумчивый, а вечером, после ужина, подсел к залипающиму в ноуте Юре, и предложил просто гениальную (исключительно на его взгляд), идею. «В принципе, если я буду снизу, то мы можем попробовать» Жук тянет поводок, углядев очередную белку, и Юра выныривает из своих мыслей, ощущая, как сильно у него печет щеки. Весь тот разговор пекло, и каждый раз, когда он эту ситуацию вспоминает – печет. Сказать, что у Юры отпала челюсть, это не сказать ничего. То есть. Разумеется, он ничего не имел против того, чтобы быть сверху. Но! Он также не имел ничего против того, чтобы быть снизу. А коварный Отабеков план заключался в том, чтобы принести собственную задницу в жертву, а вот задницу Юры оставить невинной и неприкосновенной. Это было настолько явно, что Плисецкий, помнится, даже заржал тогда. Ненадолго, потому что брови Отабека поползли вверх, и пришлось быстро объяснять, что дело не том, кто из них сверху, а кто снизу, а в том, что один из них слишком заботливый и гиперопекающий. Тут же оказалось, что это обычные забота и опека, и в них нет ничего «гипер», и ты просто не представляешь, что может произойти, если недостаточно подготовиться к сексу, можно сильно поранить, я читал, Юра, мне плохо от одной мысли об этом. Так Плисецкий узнал, что при всем своем здравомыслии Отабек из тех людей, что гуглят симптомы болезни в интернете. Пришлось брать все в свои руки. Юра провел несколько незабываемых дней, перелопачивая интернет на тему рекомендаций по анальному сексу. В итоге получилась почти методическое пособие. Еще несколько незабываемых минут Юра провел в аптеке, выбирая подходящий лубрикант и презервативы. И одним прекрасным (не для Отабека) вечером разложил все это перед своим парнем. Отабек в тот день много курил. Много молчал. Много думал. Юре даже показалось, что он много думал о том, чтобы просто поменять партнера. Но в итоге Отабек (накурившись до зеленого цвета кожи) с решительным видом засел за «методичку». Лубрикант и резинки, правда, убрал в тумбочку, пробормотав, что еще не время. С того момента прошло две недели. По скромным прикидкам Юры, Отабек должен был успеть выучить всю информацию наизусть. Потом до него дошло – Отабек реально пытался выучить эту информацию наизусть. Осознав это, Плисецкий тяжело вздохнул и решил перестать быть эгоистом. Смерть от спермтоксикоза ему явно не грозила, так что… - Гав! Юра снова вздрогнул и удивленно огляделся. Во всех своих пиздострадальческих раздумьях он не заметил, как они с Жуком успели вернуться обратно к подъезду. И теперь пес сидел прямо в луже, оставшейся после полива грядок с цветами, и укоряюще смотрел на него. - Я тебе жопу мыть не буду, - сообщил ему Юра, и достал из кармана шорт ключи. – Будешь ходить с мокрой. - Гав, - соглашается Жук и медленно поднимается. С жопы льет. - Я серьезно, Чара, - вздыхает Плисецкий. – Иди, вытрись обо что-нибудь. Пес смотрит на него печально. Как на дебила. Как на любимого дебила, когда понимаешь, что дебил, но это твой любимый дебил, поэтому тебе печально. - О, нагулялись уже? – радостно спрашивает возникший из-за угла дядя Леня. – Быстро вы сегодня. - Дядь Лень, тряпки нет никакой? На выброс? Жопу подтереть собачятине? – с надеждой спрашивает Юра, все еще отказывающийся вести в чистую квартиру Отабека ниагарский водопад в лице Жука. Дворник ржет, а потом вытаскивает из кармана рабочего фартука кусок какой-то мешковины. - Выкинешь в мусорку потом, - и кивает на урну около подъезда. Юра его горячо благодарит, и решительно подходит к Жуку. Справедливости ради, стоит отметить, что пес выносит унизительную экзекуцию с достоинством, и спустя пять минут они все – Юра, Жук, и его кристально чистая жопа – поднимаются в квартиру.***
Насыпав псу щедрую порцию корма, Юра идет в душ, заглянув перед этим в спальню. Отабек по-прежнему спит – разве что немного позу сменил, - и это неудивительно, поскольку на часах всего семь утра. Поэтому Плисецкий решает искупаться, а потом завалиться к парню под бок – досыпать. Вода идет еле теплая, поэтому Юра наспех мылится, моет волосы и буквально вываливается из ванной, клацая зубами, и судорожно натягивая на себя трусы и все ту же отабековскую футболку. Накидывает на голову полотенце и тихо заходит в спальню. В животе урчит – он последний раз ел вчера, часов в семь вечера, - но одному завтракать не хочется, поэтому Юра глотает голодную слюну и трет влажные волосы полотенцем в надежде высушить их. - ..Юр? - Разбудил? – расстроено отзывается Плисецкий, стягивая полотенце и кидая его на спинку стула. Отабек сонно щурится на него, потом на часы, потом снова на него. - Ты чего не спишь? Голос у него такой… хриплый, глухой, сонный, что Юру тут же продирает вдоль позвоночника. Он молча залезает на кровать, и сворачивается у Отабека под боком. - Жука выгуливал. Отабек поворачивается к нему, моргает, а потом вздыхает. - Черт, Жук… Ну вот чего ты меня не разбудил? - Сам проснулся, - пожимает плечами Юра, и льнет ближе к парню. – А Жук тут же услышал. И пришел. И начал страдать. Отабек кладет руку ему на поясницу, сдвигает ткань футболки, и ласково гладит вмиг покрывшуюся мурашками, кожу. - Все равно нужно было разбудить. Рано же. А вы в парке были. Юра жмурится от удовольствия, не особо вслушиваясь в чужие слова, но при упоминании парка не выдерживает, хмыкает. - Бека, в нашем парке из опасностей – только белки. - Это ты так думаешь, - вздыхает Отабек, и чуть наклонившись, целует Юру в скулу. – А вдруг там маньяки? - Я гулял с собакой, - напоминает ему Юра. – С собакой, которая мне по пояс. Ему не хочется разговаривать, ему хочется, чтобы Отабек трогал его, и целовал, и снова трогал, но он продолжает беседу из чувства противоречия. Потому что, блять, их парк – и маньяки. - С собакой, которая боится громких звуков, бананов и когда кто-то произносит слово «замиокулькас». С Юры тут же слетает весь романтический настрой и он громко ржет Отабеку в шею, потому что – да, Жук боится почти всего на свете, но его страх перед «замиокулькасом» (это оказалось название цветка, Плисецкий гуглил) – это нечто непостижимое. - С другой стороны, когда вы гуляете вдвоем, я не боюсь хотя бы за него, - невозмутимо продолжает Отабек. – Уверен, ты сможешь его защитить. - Я ему жопу сейчас оттирал, - умудряется выговорить Юра сквозь смех. – Этот придурок в лужу уселся. Цени меня. Отабек на секунду замирает, а потом его плечи начинают мелко трястись от смеха. - Я, конечно, ценил тебя и до этого… жопного эпизода, но теперь я вижу, что ты просто сокровище. Они лежат и хихикают как идиоты еще минут пять, прежде чем успокоиться. А потом Юра вдруг вспоминает. - Бека, ты так и не прокатил меня на мустанге! Отабек на секунду замирает, а потом медленно отодвигается. В глазах плещется паника. Юра растягивает губы в улыбке. Ладно, возможно это больше похоже на оскал. Сразу поймет о чем он, ага, как же. - Я про мотоцикл. В спальне повисает тишина. Плисецкий выскальзывает из чужих объятий, толкает Отабека в грудь, а потом по-хозяйски усаживается ему на бедра. - Хотя и тот вариант, о котором ты подумал, меня тоже более чем интересует. - Юра… - слабо бормочет Отабек, отводя взгляд. Впрочем, руки Юре на бедра он кладет тут же. – Давай поговорим об этом чуть… - Не чуть. Отабек переводит взгляд на него, хмурится, что-то там обдумывает, и Юра решается. На самое низкое, что только можно придумать. На шантаж и провокацию. Он глубоко вздыхает, убирает руки с отабековой груди, отводит глаза, и трагичным шепотом спрашивает: - Ты.. не хочешь меня, да? Откровенно говоря, он не верит, что это сработает. Актер из него хреновый, а Отабек умный мужик, который чувствует его лучше, чем Юра сам себя. Ну хоть поржут, если чт… - Что ты… Такое говоришь! – потерянно бормочет Отабек, и резко садиться на кровати, поддерживая Юру, потерявшего равновесие. – Юра, посмотри на меня, пожалуйста. Юра не смотрит. Его захлестывают стыд и восторг. И еще он боится заржать. Отабек внезапно удивленно вздыхает, и молчание в комнате принимает укоряющий оттенок. - Юра… тебе не стыдно? - Стыдно, - сдавленно признается Плисецкий, и начинает хихикать, утыкаясь Отабеку в шею. – Но я был уверен, что это не сработает. Что твой радар тут же отреагирует на мой пиздеж. Отабек молчит. Уровень укора в воздухе возрастает. - А еще я знаю, что ты любишь меня. И я тебя тоже люблю. И еще я мою жопу твоему псу. - Господи, - бормочет Отабек, и порывисто обнимает его. Левой рукой залезает под футболку, а правую кладет на еще влажную макушку. – Только ты можешь смешать признание в любви и… моего пса. - Жопу твоего пса, - чопорно уточняет Юра, и снова хихикает. Он просто не может удержаться – во всем его теле буквально бурлит счастье. Он счастлив, что в его жизни есть Отабек. И не просто есть, а что парадоксально – любит его, Юру. И не просто любит, а всем сердцем. Любит так сильно, что отказывается от полноценного секса просто потому, что боится навредить ему. Господи, блять, боже. - В прошлой жизни я был охуенным человеком, - бормочет Юра, и поднимает, наконец, голову. Встречается глазами с удивленным Отабеком, прокашливается, и застенчиво продолжает. – Иначе в награду за что мне послали тебя? Парень смотрит на него растеряно, и это так не похоже на него, что Плисецкий заталкивает поглубже охватившее его смущение и откровенно пялится. Он собирается запомнить этот момент, и вспоминать каждый раз, когда Отабек будет бесить его своей уверенностью и бесстрастием. - Ты… - отмирает, наконец, Отабек. – Однажды ты доведешь меня до инфаркта своими разговорами. Юра пыжится от гордости, собирается сказать что-нибудь еще, но не успевает. Отабек обнимает его лицо ладонью, и гладит большим пальцем уголок рта. Глубоко вздыхает, и серьезно спрашивает: - Ты… действительно хочешь попробовать..? Плисецкого на секунду коротит, мозг выдает ошибку, в ушах шумит сломавшийся радиоприемник, но он все же находит в себе силы, чтобы кивнуть. Несколько раз. Несколько десятков раз, возможно. - Мы не будем заниматься сексом сегодня, - тут же уточняет Отабек. – Просто… ну… я… - Ты вставишь в меня пальцы, я согласен, начинай, - выпаливает Юра, и тут же прижимается к чужим губам. Сердце лихорадочно бьется в груди, в голове пустота и раздрай, но тут Отабек отвечает на поцелуй, и все становится на свои места. Все становится как надо. Отабек целует его медленно, глубоко, скользит своим языком по чужому, притирается ртом ближе. Юра чуть вздрагивает, когда на бедро ложится горячая рука и плавно скользит по влажной коже. Сам он охватывает Отабека за шею, зарывается пальцами в волосы, и чуть царапает кожу головы ногтями. Жарко. Отабек словно чувствует, убирает руку с бедра (вызвав у Юры недовольное мычание) и задирает его футболку. - Давай, подними руки, - шепчет он Плисецкому в губы, и тот послушно выскальзывает из одежды. Отабек целует его сначала в челюсть, а потом спускается к шее – лижет, прикусывает светлую кожу. Юра закусывает губу, давит стоны, и цепляется за чужие плечи. Чужие плечи, обтянутые футболкой. - Да блять, - выдыхает Юра. – Почему из нас двоих раздет только я? - Потому что из нас двоих красивый ты, - бормочет Отабек, продолжая целовать его в шею, но, почувствовав тычок коленом в печень, все же отрывается от своего занятия, и стаскивает с себя футболку. Если бы у Юры уже не стояло, то вот сейчас бы точно встало. Потому что его парень без футболки, это… это, блять, все. Дальше поезд не идет. Конечная. В смысле, можете кончать уже сейчас. - Согласен, из нас двоих красивый только я. Ты надень паранджу и ходи только в ней. Всегда. Отабек внезапно тихо смеется. - Ты только что озвучил мои мысли. Только в отношении тебя. - Мы оба ебанутые. - Да, есть такое. Юра бы с удовольствием развил тему – он обожает попиздеть на тему их взаимной ебанутости друг на друге, но у Отабека другие планы. Он внезапно подхватывает Юру под бедра и плавно опускает на кровать, накрывая собой. Быстро мажет по губам, и снова опускается к шее. Юра бы и рад пошутить про кинки и фетиши, но у него мысли путаются, а потом Отабек кладет руки ему на бока и с нажимом ведет вверх. Задевает соски, и Плисецкий сначала вздрагивает, а потом сдавленно матерится. Зря он это, конечно. Потому что Отабек последний раз целует его в ключицу, а потом спускается ниже. Когда он коротко целует его грудь, Юра почти уверен, что все обойдется. Но потом Отабек широко и медленно лижет сосок, и все идет по пизде. Юре жарко, стыдно и очень хорошо. Он сдавленно стонет, вздрагивает, впивается Отабеку в плечи и прикусывает губу. Все это мало помогает, потому что у него чувствительное тело, которое отзывается на каждое движение. На каждое движение Отабека. Тот, кстати, аккуратно прикусывает правый сосок, а левый ласкает пальцами. Юра близок к слезам. Каждое движение отдает пульсирующей болью в паху и он хнычет, вскидывает бедра и нетерпеливо трется об отабеково колено. - Ш-ш-ш, - успокаивает его Отабек, отрываясь от груди, и целуя в скулу. – Все хорошо? - Все охуенно, - хрипит Юра и ценой нечеловеческих усилий опускает бедра. – Ты особенно охуенный. Отабек наклоняется к нему и снова целует. Потом отрывается и перегнувшись через Юру, шарит в ящике прикроватной тумбы. У Плисецкого реально мозги не варят, поэтому он понимает что к чему не сразу. Зато когда понимает, его буквально подбрасывает. - Я до последнего думал, что ты меня кинешь, - лихорадочно шепчет он Беке в плечо. Тот чуть вздрагивает, и наконец, выпрямляется. - А можно? - Да ты, блять, издеваешься, - шипит Плисецкий, и пытается пнуть парня. Отабек ловит его под колено, наклоняется, целует бедро и аккуратно опускает ногу на кровать. И Юра с ужасом понимает, что он сейчас заплачет. Потому что это его травмированное колено. И он забыл об этом. А Отабек нет. - Юра..? - Думал, нельзя любить тебя больше, а оказалось - можно, - всхлипывает Плисецкий и закрывает лицо руками. Следующие несколько минут его утешают, успокаивают, зацеловывают и трогают. К тому моменту, как Отабек наконец подтягивает к себе небольшую подушку и просит лечь на нее, Юре до оргазма остается всего ничего. Однако он довольно резво переворачивается, и пытается устроится поудобнее, что проблематично, учитывая чувствительный член. - Подушке пиздец, - хрипит он, понимая, что уже заляпал смазкой все. – Из-за тебя с меня течет. Предлагаю сделать ее гостевой и давать нежелательным гостям. ЖаЖа, например, если приедет. - Блять, Юра, - выдыхает Отабек за его спиной, наклоняется, и целует между лопаток. – Как ты такие предложения выстраиваешь? - Я полон талантов, - заверяет его Плисецкий, устроившись наконец-то так, чтобы ничто нигде не давило. И тут его накрывает запоздалым смущением. Потому что, да. Он лежит кверху задницей перед человеком, которого любит. Юра как раз лихорадочно обдумывает план побега, как ему на поясницу опускаются руки. Он каменеет. Отабек несколько секунд не двигается, а потом медленно ведет руки вниз. Ну, или относительно позы Плисецкого – вверх. Когда Юра чувствует ладони на собственной обнаженной заднице, это… немного странно. И очень горячо. Во всех смыслах. И есть кое-что, что он хочет почувствовать прямо сейчас. - Эй, Бека..? - Да? – голос у Отабека такой, что можно кончить. Юра сдерживается с трудом. - Можешь лечь на меня? Ну, то есть.. блять, ты понял. Судя по захлебнувшемуся вздоху, Отабек понимает. Он убирает руки, и Плисецкий утыкается пылающим лицом в подушку. В темноте проще принять тот факт, что ты извращенец. Кровать рядом с его лицом чуть проседает, а потом на Юру медленно опускается очень горячее тело. Юра отчаянно стонет в подушку, прогибается в пояснице, вздрагивает от влажного и твердого прикосновения между ягодиц, и снова стонет. Отабек на нем напряженный, словно камень, с натянутыми мышцами, хрипло дышит через раз. - Плохая была идея, плохая, - сбивчиво шепчет Юра в подушку, и снова чуть подается назад, и снова ощущает это прикосновение, и он близок к тому, чтобы со слезами на глазах попросить Отабека потереться об него. Просить, разумеется, не приходится. Отабек переносит вес тела на правую руку, а левой впивается Юре в бедро. Замирает на секунду, а потом медленно двигает бедрами, притираясь членом между ягодицами, скользя головкой по анусу. Юра кричит в подушку. - Ю… - Всехорошовсе… Он недоговаривает – Отабек снова двигается, одновременно целуя его в шею, и Юру накрывает. Он прижимается к парню, сильнее разводя колени, и судорожно сжимает свой член правой рукой. Оргазм больше болезненный, чем приятный, и Юра хрипло, громко стонет в подушку. Когда его немного отпускает, он неудобно поворачивает голову, и Отабек тут же прижимается к его губам. Он стонет в поцелуй, его немного трясет, и Юра почти готов предложить свою помощь, когда Отабек кончает. Он прижимается мокрым лбом к плечу Юры и шумно дышит. Плисецкий выворачивает руку и зарывается пальцами в мокрые волосы. - Я тебя люблю. - Я люблю тебя. Непонятно, кто говорит это первым, но откровенно говоря, это не имеет никакого значения.***
Юра просыпается из-за жары. На часах десять утра, но не смотря на плотно закрытые шторы, в комнате душно. Он потягивается, попутно замечая, что все еще раздет, зато заботливо накрыт простыней. Отабека в кровати уже нет, но из-за плотно прикрытой двери доносится бормотание телевизора и едва слышный звон посуды. Юра валяется еще некоторое время, берет с тумбочки телефон, лениво просматривает сообщения от одногруппников, которые почему-то даже летом пишут в общий чат, а потом залезает в инстаграм. Первое же всплывшее фото – Отабековское. Юра удивленно вскидывает брови, протирает глаза, щурится, а потом падает лицом в подушку и ржет. На выложенном Отабеком фото преданно смотрит в камеру Жук, вывалив розовый язык. Внизу лаконичная подпись: «Пес вернулся с прогулки чистым. Спасибо. С меня поездка на мотоцикле». В комментариях знакомые Отабека удивляются тому факту, что пса повезут кататься на мотоцикле в благодарность за то, что он вернулся с прогулки чистым, а Юра продолжает совершенно дебильно хихикать, потому что он, ну, влюбленный дебил. А еще потому, что его наконец-то покатают на мустанге.