Благослови своих демонов

      — Должна же быть граница, — говорил я.       Он улыбался:       — Нет.       Мы познакомились с Дэвидом, когда меня едва не отчислили. Профессор Мертил понял, что в стихах на латыни я рифмую мало пристойного — я-то думал, он уже никогда не догадается.       Дэвид так и нашел меня. В беседке, увитой розами, уселся рядом на спинку кованой лавки:       — Это ведь ты Оливер? Который втирал Мертилу непристойности.       — Поэзию. Я не виноват, что его латинский так плох.       — Он преподает только привычную латынь, — хмыкнул Дэвид. — Ты куришь?       — Нет.       — Никогда не поздно заиметь пару-тройку дурных привычек.       Но курить я не любил, а от запаха забористых сигарет Дэвида меня начинало натурально мутить. Поэтому я ценил, что он старался не доставать их при мне — или отходить. Я уже слышал о Дэвиде: один из самых одаренных учеников старшего курса, который легко мог стать лучшим, если бы приложил чуточку больше усилий.       Дэвид любил немецких философов и заинтересовался мной. Только дружеский интерес: для всего остального у него была Люсиль. Стройная блондинка Люсиль, изучавшая бизнес, чтобы однажды занять место отца в какой-то корпорации. Она украсила бы собой обложку любого журнала, но предпочитала проводить время с нами, студентами-филологами.       Она увлекалась эзотерикой, как Дэвид, и терпеть не могла его сигареты — как я. Дэвид и Люсиль жили в большом доме у реки. Настоящее поместье, с обветшалыми стенами, скрипящими полами и отслаивающимися обоями. Там несомненно жили призраки, вдали от города, шума и неверия.       Дом то ли купила, то ли арендовала Люсиль на отцовские деньги. Дэвид как-то достал чертеж поместья и расстелил пожелтевшую бумагу на деревянном столе на кухне. Водил пальцем по линиям, в которых я ни черта не понимал, и рассказывал, как при постройке пропадали люди. Пока искра с сигареты не прожгла уголок чертежа, и Люсиль не завопила, чтобы Дэвид прекратил курить.       Он смеялся, а я сам подхватил бумагу и сложил, чтобы не злить Люсиль, и спросил улыбаясь:       — А что, предыдущий владелец, конечно же, умер тут?       Но Люсиль ответила серьезно:       — Да. И не он один. Массовое убийство.       Позже я проверил в библиотеке подшивки старых газет: действительно, владелец дома пригласил гостей, отравил все пятнадцать человек, взял револьвер и добил тех, кто выжил. А потом пустил себе пулю в висок, оставив записку, что эти стены всегда получают ту кровь, о которой просят.       Но я старался не забивать голову всякой чепухой. Люсиль и Дэвида очаровывал дом, а меня — они сами. Умные, свободные и не стесненные надуманными рамками. Однажды я пришел чуть раньше и через открытую дверь вошел в пронизанную сумраком и пылью гостиную. Люсиль и Дэвид занимались сексом на диванчике, который, вполне возможно, остался еще от предыдущего владельца. Может, и на нем умер кто-то из гостей.       Может, о том же думал Дэвид, лаская Люсиль, или она сама, извиваясь под его телом. Смутившись, я хотел уйти, но Люсиль меня заметила:       — Что же ты, Оливер? Иди к нам.       Не знаю, предлагала она всерьез, или это было хитрой игрой. Я отказался, ушел на кухню, где позже они оба меня и нашли, уже одетые.       Они умудрялись где-то доставать опиум, так что привычки хоть и не вышло, но это явно было вредно. Однажды мы сидели на крыльце вместе с Дэвидом, пока Люсиль занималась делами внутри дома. Лампа для нагрева горела на ступеньках, мы передавали друг другу трубку с опиумом и молчали, наслаждаясь звездной ночью.       — Я скоро уеду, — внезапно сказал Дэвид.       — Что? Куда?       — Домой.       — Почему не хочешь остаться на лето?       — Поработаю у дяди, он отлично платит.       Дэвид никогда не говорил о семье, так что я посмотрел на него с удивлением. Которое явно длилось слишком долго, потому что Дэвид улыбнулся и перехватил у меня трубку.       — Чему ты так удивляешься, Оливер? Ты же знаешь, я учусь по стипендии.       — Еще бы не знать, — фыркнул я, — один из лучших учеников курса.       — Но у меня нет родителей. Так что придется поработать на ту часть за следующий год, которую не покрывает стипендия.       Я молчал. Мои родители оплатили мое обучение, так что я не думал об этом.       — Ты не сможешь работать здесь?       — Нет, у дяди отличная компания, и трех месяцев хватит. Я приеду в конце августа.       — Люсиль знает?       — О нет… никак не решусь ей сказать. Но придется. Уезжать через неделю.       Мы еще долго сидели, ощущая во рту сладковатый вкус опиума и ночи, наблюдая, как с реки наползает туман, пронизанный лунным светом.       Я пришел на следующий день, но уже не застал Дэвида. Люсиль ровно сказала, что он уехал раньше времени. Но я видел ее плохо скрываемую обиду, так что сразу понял, что они поругались. Жаль только, Дэвид не попрощался со мной, но это было вполне в его духе.       — Все уходят, — глухо сказала Люсиль, обхватив себя руками. А потом посмотрела на меня. — Ты ведь не уйдешь, Оливер?       Разумеется, я пообещал ей, что никуда не денусь. И действительно, днем я чаще всего оставался в общежитии, где писал статьи для нескольких изданий. А вечерами приходил к Люсиль, она делала холодный лимонад, и мы сидели на крыльце. Я цитировал ей шутки на латинском, а она говорила о переселении душ и рассказывала о своих любимых серийных убийцах.       — Я понимаю хозяина этого дома, — сказала она однажды. — Только представь, позвать пятнадцать человек, а потом отравить их. Ходить между телами, наблюдая, как они корчатся. И знать, что это ты властен над ними. В твоих руках были жизни, и теперь ты их прекращаешь.       — Не пугай, — усмехнулся я нервно. — Иначе решу, что хочешь меня пристрелить.       — Может, таким домам, как этот, иногда нужно немного крови? И они ее получают. Так или иначе.       Но я не успел решить, что Люсиль может говорить всерьез, когда она рассмеялась:       — Тем более у меня нет пистолета. Только у Дэвида был.       Он иногда писал. Никогда не звонил, говорил, что у него всё отлично, только очень много работы. И он постарается вернуться как можно скорее. Но мы редко говорили о Дэвиде с Люсиль. Чаще я просто слушал, глядя на реку. Однажды мы просидели так на крыльце с лимонадом до самого рассвета.       — Пойдем гулять, — неожиданно предложила Люсиль.       — Нет, я лучше домой. Еще работать сегодня…       — Не будь занудой, Оливер! Летние рассветы надо прочувствовать.       Она скинула босоножки и босой пошла по траве, а я последовал за ней. Там, ближе к реке, она смеялась, разведя руки в стороны, как будто хотела охватить весь этот мир.       — Вот она, реальность, Оливер!       Я любовался Люсиль, поэтому не отстранился, когда она поцеловала меня. И дальше… я овладел ею на утопающей в росе траве, на речном берегу, в лучах восходящего солнца. И это казалось самым прекрасным, что только может быть.       Потом мы сидели в доме, завернувшись в какой-то плед, который притащила Люсиль. В этот день и многие следующие. Иногда Люсиль шептала:       — Ведь ты-то меня не оставишь?       Ее пальцы цеплялись за мои плечи, как будто она хотела удержать и никогда не отпускать. Но я не стремился уходить. И даже не обратил внимания, что сообщения Дэвида прекратились. Мучила ли меня совесть? О да, конечно. Но Люсиль распахивала свои огромные глаза и обнимала меня. От нее пахло сладкой выпечкой и ощущением чего-то безграничного и способного подарить одуряющее счастье.       — Только не уходи…       — А многие уходили? — спросил я однажды, когда мы пили чай в гостиной.       Люсиль опустила голову, так что длинные волосы закрыли ее лицо:       — Мама умерла, когда мне было десять.       — О, прости.       — Ничего. Ты же не знал.       Она, кажется, вспомнила прошлое. А потом извинилась и пошла наверх переодеться, мы еще собирались успеть в город. Я размышлял, как загладить неловкость, когда услышал наверху глухой звук — как будто Люсиль упала. Но почему-то не было сил подняться и проверить, как она: тело охватила слабость. Я слышал какие-то шаги, а потом вздрогнул: резкий хлопок, как будто выстрел — по крайней мере, так, как их показывали в кино.       Тело отказывалось повиноваться, так что пришлось собрать всю волю, чтобы просто повернуть голову к выходу.       И я увидел Дэвида.       Он стоял в дверях и смотрел на меня. И я сразу заметил в руке Дэвида пистолет.       — Ты ее трахал, — тихо и на удивление спокойно сказал Дэвид. — Всего три месяца. Она не осталась мне верна. А ты не остался моим другом. Думал, я ничего не узнаю? Люсиль сама мне рассказала. Позвонила каяться.       Я попытался встать, почти получилось, но я только неловко упал на колени у дивана.       — У меня был ключ, достать немного яда оказалось не проблемой. Я говорил, что у дяди фармацевтическая компания? Мне показалось забавным еще разок воссоздать историю в этом доме.       Я ждал, когда он подойдет ближе, чтобы собраться и одним движением сбить Дэвида с ног. Но когда он оказался рядом, я дрожал, собрав все силы, просто чтобы не рухнуть на пол.       — А еще у меня есть гордость.       Он выстрелил мне в живот, и я завалился, захлебываясь кровью. И слыша еще один выстрел: у меня уже не было сил повернуться, так что в поле зрения оказалась только рука Дэвида на полу и струйка крови, стекающая между досок. Так, будто у нее был собственный разум, и она стремилась скорее впитаться в пол.       Таким домам, как этот, иногда нужно немного крови. И они ее получают. Так или иначе.       И пока мой собственный взгляд не померк, я видел этот образ: кровь, стремящаяся по полу, пропитывающая доски пола.       И цикады. Где-то за стенами особняка стрекотали цикады.