Благослови своих демонов

      — Раз, два, три, плие. Раз, два, три, плие. Спинку держим, не забываем!       Движения Греты отточенные и ровные. Она не выворачивает пятки, аккуратно приседает и являет собой идеальную фигурку балерины. Ей всё равно.       Её хвалят и пророчат в основной состав труппы. Грета кивает, но на лице не отражается положенного восторга. Её мысли далеко.       Она переодевается в шерстяную юбку и свитер, натягивает ботинки на тонкие изящные ножки. Распускает стянутые волосы, и они неловкими волнами рассыпаются по плечам. Куртка старая и бесформенная, явно не по размеру и мужская.       — Ого, твоего парня? — Криста не пытается скрыть восторга. Ей недавно исполнилось семнадцать, как и Грете, поэтому мысли постоянно крутятся вокруг мальчиков.       — Брата.       — О…       Грета подхватывает сумку и, не прощаясь, уходит из балетный студии. С некоторых пор она не любит компанию и предпочитает возвращаться домой в одиночестве. Так не приходится поддерживать натужный разговор или притворяться, будто ей интересны все эти мелочи.       Грета вообще не понимает, как сейчас можно думать о мальчиках. Вообще о чем-то… обыденном.       Хотя мать тоже спрашивает, как дела, так, будто ничего особенного не происходит. Она уже наверняка приготовила ужин и ждёт Грету в своём обычном переднике в цветочек. Отец возвращается чуть позже, когда заканчивается смена на заводе. Он и раньше бывал не разговорчив, а теперь молчит почти всегда.       Грета намеренно делает крюк. Подходит как можно ближе к Стене.       «Стой! Проход запрещён. Пограничная зона».       Таблички натыканы тут и там, но Грета и без того не подходит слишком близко. Смотрит на бетонные блоки, ощетинившиеся поверху колючей проволокой. За ними — Западный Берлин, но он недоступен больше, чем Луна, на которую, как говорит отец, полетят, не пройдёт и десятка лет.       Грета останавливается и долго смотрит на стену, пока не начинает темнеть, и на пограничной вышке чуть дальше не вспыхивает свет.       Грета кутается в куртку Мартина и быстрее идет домой.       Она хорошо помнит августовское утро. Это было воскресенье, Грета проспала, а когда сонная вышла на кухню, то сразу почуяла неладное. Родители, не двигаясь, слушали радио, где рассказывали о том, что теперь доступ в Восточный Берлин закрыт.       Грета не поверила. Побежала сама… и увидела военных.       Мартин был где-то там, но Грета надеялась, он успеет вернуться.       Два дня спустя возникли заросли колючей проволоки и началось спорое строительство стены.       Мартин так и остался на той стороне.       — Я скучаю, — бормочет Грета, кутаясь в куртку брата.       Сейчас она не хранит даже тень его запаха.       Мартин рычит и кидается на противника.       Ему уже плевать, кого он месит кулаками, или в какую очередную заварушку встревает. Адреналин ослепляет, заставляет сердце биться чаще и ощущать себя наконец-то живым.       Отпускает только позже, когда он возвращается в место, которое Клаус зовет домом. Мартин считает, это именно то, чем кажется: побитая пылью и грязью брошенная квартира, которую они успели занять.       Клаус вскидывает брови при виде друга, но только хмыкает. Мартин усаживается на продавленный матрас, кинутый на пол. Берет аптечку, чтобы обработать ссадины и замотать бинтом руки.       — Твою мордашку никто не узнает, — хмыкает Клаус. — Хотя Михельсону плевать.       Мартин ненавидит Михельсона и всё его проклятое мероприятие. Именно из-за него они застряли по эту сторону стены. Михельсон клялся и божился, что они успеют закончить с поставкой, а дело Мартина и Клауса было малым, всего-то перетаскивать ящики.       На этой стороне Берлина лучше платили, поэтому Мартин с удовольствием работал.       Они не успели.       Михельсон до сих пор подкидывает работу и даже позволяет жить в этой квартире. Как подозревает Мартин, половина дел Михельсона не очень законная. Но плевать. И на него, и на гребаную работу.       Мартин просто хочет на ту сторону стены.       Он хочет домой.       Правда, никогда в этом не признается. Клаус хороший друг, но ему не понять, он не очень-то ладил с родителями. И сестры у него никогда не было. Может, Грету уже взяли в труппу, она колесит по миру, а он этого не видит, запертый в прогнившем городе.       Руки саднят и болят, на скуле наливается ноющий синяк, и это немного отвлекает. Мартин откидывается на матрасе, уставившись на трещину в потолке, потемневшую от грибка.       Он здесь сдохнет, думает Мартин. Сдохнет или сойдет с ума.       — Эй, ты еще не передумал возвращаться?       Мартин не отвечает. Клаус и так прекрасно знает ответ.       — У Михельсона есть человек… он может провести через стену. Надо сегодня, пока о проходе не пронюхали.       Мартин приподнимается на локтях и с удивлением смотрит на друга. Ощущает, как внутри поднимается безбашенный задор, как кровь начинает бурлить, а на губах расцветает шальная улыбка.