Обрученные

      — Дура!       — Идиот!       — Тупорылая дылда.       — Мелкий лепрекон.       — Мерзка крыса.       — Вонючий тролль.       — Скользкая глизень*.       — Бундимун**!       — Кто? — скорчил в недоумении рожу мальчишка.       — Ха! Моя взяла, — гордо выдала волшебница, подловив своего оппонента.       — Ничего подобного! Ты вообще придумала этого биндельмуна, — гордый до мозга костей, Малфой никогда бы не признал своего поражения, тем более от такой, как Элла.       — Бундимуна, — закатив глаза, поправила его девочка, смотря на него, как…как на того самого бундимуна. — А если ты такой ограниченный болван, то это не моя вина.       — Как ты меня назвала?!       — Тупой, ограниченный, — вкрадчиво проговаривала она каждое слово, — слабоумный, безмозглый, дубинноголовый. Мне продолжать?       — Ну все, — злобно испепеляя девочку взглядом, просипел доведенный Драко, — сама напросилась, — с этими словами он налетел на нее с кулаками и, судя по всему, даже намеревался вырвать добрый клок золотых волос. Элла тут же пронзительно закричала, достигая чуть ли не уровня ультразвука, а после и вовсе ударилась в слезы.       Им было лет по пять, не больше. В тот день поместье Малфоев посетила давняя подруга Нарциссы, Стефани де Жонсьер — на тот момент простая журналистка, ведущая модную колонку и грезившая о карьере модельера. Они учились вместе в Хогвартсе (с четвертого курса, когда француженка перевелась из Шармбатона), только Нарцисса на Слизерине, а Стефани на Когтевране, но это не мешало девушкам завязать теплые дружеские отношения. Правда, они несколько охладились на последних курсах, когда когтевранка стала более тесно общаться с представителем Гриффендора, Аланом Бруствером, который изъявил желание в будущем вступить в ряды мракоборцев. Тем не менее, девушки продолжали общаться даже после замужества. Что удивительно, со временем их мужья тоже поладили. Нарцисса подозревала Алана в шпионаже против Темного Лорда, но, как выяснилось позднее, все было в точности да наоборот. Но сейчас не об этом.       Словом, их семьи так сдружились, что когда вопрос встал о потомстве, было принято единогласное решение породниться, причем иные варианты судеб детей даже не рассматривались. Нарцисса, кажется, была единственной, кому эта затея казалась несколько двоякой. Конечно, это было бы идеальным решением для обеих семей: родной зять, родная невестка, — но реальность порой диктует свои правила. Что если дети не понравятся друг другу? Или же полюбят другого/другую? И что же, насильно заставлять их? Рушить жизнь обоих? Но ее слова никто всерьез не воспринял, решив, что женщина слишком уж все драматизирует. Как говорится, стерпится, слюбится. Тем не менее, ее мнение приняли во внимание и решили до выпуска из школы ничего не говорить ни жениху, ни невесте.       Однако, на первой же их личной встрече стало предельно очевидно, что юные обрученные не выносят друг друга, как бы их родители не тужились. Дети были полными антиподами друг другу, к тому же оба надменные и избалованные эгоисты, считавшиеся только лишь со своими интересами. Они попросту не слышали друг друга, да и признаться, не очень то и хотели слышать.       Поначалу ничто не предвещало беды: все было крайне чинно-благородно, как учили гувернантки на уроках этикета. Но стоило детям скрыться с глаз взрослых, как начался сущий ад.       — А теперь слушай сюда, — важно запустив руки в карманы своих коротких штанов, начал Драко. — Хочешь, чтобы мы общались нормально, запомни ряд правил. Первое: не лезь ко мне. Второе: не трогай мои вещи. Третье, — но не успел он озвучить следующее правило, как Элла наступила на его игрушку, безнадежно сломав.       — Ой, — пискнула она, невинно хлопая своими до умиления большими глазками, которые в довершение к пухлым щечкам и губкам делали девочку похожую на ангелочка; казалось, еще чуть-чуть и она разрыдается, отчего неминуемо хотелось броситься ее обнимать и успокаивать. Но тут выражение ее лица кардинально изменилось: глаза чуть сощурились, губы сжались в тонкую полоску и приобрели выражение презрительной усмешки. — А что, если я не хочу, чтобы мы общались нормально, — даже голос ее изменился; опустился, окреп, похолодел, лишаясь таким образом своей очаровательной детскости. Элла весьма талантливо передразнивала манеру Малфоя, смотря на мальчишку, как на домашнего эльфа.       Стоит ли говорить, что Драко был несколько в шоке от подобной метаморфозы? Секунду назад этот ребенок казался воплощением невинности и очарования: миленькая девочка в розовом платьице, с двумя очаровательными высокими хвостиками, светловолосая, голубоглазая — истинная принцесса. Сама чуткость и вежливость, сама забота и скромность. С нее невозможно было не умиляться. А стоит ей улыбнуться, так Вы вообще готовы будете сделать для этой малышки все, что угодно. Нужно ли говорить про оружие массового поражения, именуемое «щенячьими глазками»?       Уже в этом возрасте Элла с блеском освоила мастерство манипуляции и нагло этим пользовалась, как за счет родителей, так и за счет других взрослых. Среди детей же она держалась так же, как сейчас с Драко, из-за чего имела неоспоримый авторитет среди сверстников, посредством элементарного шантажа, нередко настраивая таким образом родителей против их детей. Как правило, взрослые верили ей, а не своим родным отпрыскам. А если кто-то из сверстников решался рассказать правду, то Элла с завидным мастерством драматической актрисы разыгрывала из себя жертву, и ей опять же верили, а потом еще и утешали, заваливая подарками.       — Драко, прекрати немедленно! — Люциус был в ярости. — Как ты мог набросится на Жизель с кулаками? Разве этому я тебя учил?! — Уличив момент, девочка стрелой подлетела к мужчине, в мнимом страхе обнимая его за ноги. Ее всю трясло, она плакала, но это было ничем иным, как игрой. На какое-то мгновенье, когда волшебник в гневе отчитывал сына, Элла смерила младшего Малфоя насмешливым взглядом, в котором сквозь лживые слезы ясно читалось искреннее упоение этой маленькой победой.       — Но отец, я, — пытался оправдаться мальчик, расстроенный до глубины души от услышанного.       — Не желаю ничего слышать.       — Но она…       — Довольно, Драко! Ты уже достаточно меня опозорил, — тот взгляд отца юный волшебник запомнит на всю оставшуюся жизнь: разочарование, презрение, гнев. С того дня этот взгляд станет для Драко самым страшным кошмаром. — Ты немедленно извинишься перед Жизель.       — Но…       — Теперь ты смеешь мне перечить? — вот этого мужчина стерпеть никак не мог.       Переступив через свою гордость, Малфой все же выполнил приказ отца:       — Прости…       — Я не слышу, — прогремел Люциус, подобно великану возвышаясь над сыном.       — Жизель, прости меня, — не в силах скрывать своих отчаянных слез, взмолился мальчик, про себя не переставая проклинать, что девчонку за грязную подставу, что себя за свое безволие. Но, надо признать, как бы трудно в тот момент ему не было, Драко продолжал говорить честно, искренне веря в каждое сказанное им слово. — Я больше никогда не подниму на тебя руку. Клянусь честью.