-Юрий.
Блондин лежит на кровати и делает вид, что не слышит. Не слышит, как за дверью глубоко, тяжело дышат, как нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, как барабанят подушечками пальцев по белой краске двери.
Он всего этого не слышит, поэтому лениво приоткрывает изумрудный глаз и еле заметно кивает какому-то черноволосому мальчишке. Тот смотрит на него недоумённо, чёрно-бурая радужка бешено пульсирует, недовольно оглядывается на дверь и робко целует податливые губы распластавшегося под ним подростка.
Юра отвечает агрессивно, потому что нежность – не то, что ему сейчас требуется. Прикусывает губу, видимо, до крови, потому что во рту образуется металлический солоноватый привкус. Черноволосый недовольно мычит, и Юра обвивает тонкие руки вокруг его шеи, привлекая его ближе, да, ещё ближе, чем есть сейчас и вообще когда-либо было…
-Юра!
За дверью происходит какая-то возня, но Юрию абсолютно плевать. Он подставляется под неумелые ласки, жадно целует распухшие губы и вплетается в тёмные вихры пальцами. Паренёк что-то шепчет по-японски, глядит мутными, осоловевшими глазами и грубо прикусывает чувствительную кожу в районе ключицы.
Плисецкий шипит – вовсе не от боли – вдыхает пьянящий мускусный аромат мужского тела и судорожно хватает ртом воздух, до боли впиваясь ногтями в широкую спину японца.
-Юрий, открой.
Юрий не намерен никому открывать. Он волен делать, что хочет, а в данный момент ему хочется подставляться под горячие руки и хрипло, тихо стонать так, что его партнёр вздрагивает от прошившего тела возбуждения.
С Юры сдирают его спортивные лосины и резко сжимают полувставший член через хлопковую ткань боксёров. Юрий приглушённо вскрикивает и на миг ему чудятся платиновые пряди и пронзительные голубые глаза, чувственные, чуть приоткрытые губы и чётко очерченные брови.
-Юра, ты там не один?
Юрий мельком оглядывает черноволосого и мысленно соглашается: да, он не один. На нём сейчас сидит обнажённый парень, гибкий и подтянутый, на вид лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Он смотрит на Юру с обожанием, призывно толкается бёдрами и гортанно стонет.
«Да, твою мать, я не один, и ты это прекрасно знаешь, Виктор!» - хочется крикнуть, громко-громко. Потому что под сердцем отвратительно-болезненно горят огнём две чёртовы буквы, которые он не в состояние стереть, вывести из своего тела. Потому что у Виктора вся левая сторона тоже полыхает пламенем, где точно такими же тёмно-синими чернилами выведены его грёбанные инициалы.
Все говорят, что найти своего соулмэйта – счастье, которое не каждому дано.
Все говорят, что жить с красивыми, прописными буквами под сердцем намного лучше, чем без них.
Все говорят, что та боль, когда твой соулмэйт тебе изменяет, та общая боль, прошивающая всю левую часть тела, приносящая мучения, не сравнимые ни с чем, есть истинный дар судьбы, который нужно беречь, хранить и ценить.
Наверное, говорят те, у кого каждый день не цепенеет левая часть тела.
Юрий действительно не понимает, что тут любить и ценить, так же как и не понимает, в каком месте «найти своего соулмэйта – счастье». Кроме боли эта связь ему ничего не даёт с самого детства.
Врачи говорили – не выживет, видимо, не судьба, придётся смириться. Просто не повезло, что его соулмэйт намного старше. В следующий раз всё будет хорошо.
В другой жизни.
Но повезло.
А лучше бы нет.
Блондин смотрит на девственно-чистую грудь парня, проводит по ней ладонью, пальцами задерживаясь на том месте, где должны выделяться клеймом первые буквы имени и фамилии, и ногтями оставляет там красные следы, заполняя неправильную пустоту.
«
Везунчик, - меланхолично думает подросток, пока его партнёр стягивает его же нижнее бельё. –
Без инициалов, без обязательств. Свободен. Волен делать, что хочет. Целовать, кого хочет. Трахать, кого хочет… любить, кого хочет».
-Юрий, если ты не откроешь, я вынесу эту дверь к чертям собачьим!..
Угроза тонет в очередном протяжном стоне, когда черноволосый берёт в рот, преданно смотря из-под пушистых ресниц. Юрий поощрительно сжимает тёмные пряди и настойчиво, но несильно тянет от себя. Нет, не это ему нужно, совсем не это.
Парень в недоумении хмурится и вопросительно опускает руки ниже, сжимая упругие ягодицы. Легко, почти невесомо проводит пальцем между ложбинок, но сразу же останавливается, слыша недовольное сопение.
Японец в растерянности глядит, чуть ли не плача, и Юрий в какой раз отмечает, что языковой барьер становится ужасной помехой втакого рода отношениях. Он ласково треплет парня по тёмным волосам и, тонко улыбаясь, кладёт его ладонь на свой стояк, подаваясь бёдрами вперёд. Парень всё понимает очень быстро и через минуту уже ласкает их обоих, а Юра закрывает глаза, потому что стыдно. Стыдно перед парнем, который готов следовать любым его капризам, а он представляет себе другого…
…Дверь слетает с петель в тот момент, когда по плоскому животу Юрия стекает мутновато-белёсая жидкость, а японец сбивчиво шепчет извинения. На пороге стоит Виктор, злой и обескураженный до нельзя, а Юра довольно жмурится, достигая разрядки, когда встречается с ледяными глазами своими, зелёными.
Черноволосый, смущённый и раскрасневшийся, быстро собирает свои разбросанные по комнате вещи, лепечет слова прощания и, проскальзывая мышкой мимо замершего Виктора, скрывается за порогом. Юрий слышит, как внизу хлопает входная дверь, но не двигается, всё так же млея.
-Ты ничего не хочешь мне сказать?
От Виктора несёт убийственной, холоднющей аурой, и Юра недовольно садится, прислоняясь к деревянной спинке кровати.
-Я тебя ненавижу, - говорит он, прикрываясь простынёй. И чувствует, как метка жалобно пульсирует, сжимаясь. Надо бы сходить в душ. Ага. –Не-на-ви-жу.
Юра пытается встать, но ноги не держат, поэтому приходиться устало осесть на кровать. Горячие слёзы по щекам текут рекой, а он всё продолжает улыбаться, словно не замечая по-идиотски растянутых в улыбке своих же губ.
Ему просто
заебись как весело.
Виктор безмолвно подходит к нему и закутывает хрупкое, не сопротивляющееся тело в простыню. Подхватывает безвольно обмякшего подростка, перехватывает под коленями и спиной и несёт, по всей видимости, в ванную. Белый шлейф простыни едва ли не касается пола, и Юра думает, что он похож на невесту.
«Ага. Счастливую, в чужой сперме, невесту», - Юрий истерично смеётся и сильнее прижимается к Виктору, выдыхая ему в шею одно и то же слово.
Его, всё ещё глупо хихикающего, опускают в ванную, прямо в простыне, и через секунду Юра дурно´ кричит, захлёбываясь в холодной струе душа. Надсадно кашляет, отмахиваясь, хрипит, потому что воздуха уже критически не хватает, а вода льётся непрекращающимся потоком.
-Успокоился? – струя исчезает, и блондин волком смотрит на Виктора, не удерживаясь от неприличного жеста. –Значит, да, - Виктор спокоен, практически безэмоционален, но в его голосе такая сталь, что подростка начинает трясти похуже, чем от ледяной воды. –А теперь потрудись объяснить, что
это было?
-Ничего особенного, - Юрий обнимает себя в попытке согреться, но особых успехов это не приносит. –Я тебе ничего не должен, так же, как и ты мне.
Виктор устало вздыхает, присаживается на край ванны. Его юката, подаренная Юри, расходится на груди, и Юра видит яркие буквы.
Ю.П.
-Ты, наверное, забыл, но мы с тобой
связаны.
Связаны. Слово звучит как приговор на смертную казнь, и Плисецкий морщится.
-Тогда у тебя тоже проблемы с памятью, Витенька, - шипит он, выплёвывая последнее слово прямо ему в лицо. –Я же подросток, гормоны играют, всё такое. Хочется новых ощущений, какого-то эмоционального всплеска. Я же не виноват, что ты не можешь мне это обеспечить. У тебя же тут своя личная жизнь, своя любовь. Тоже молодость в жопе взыграла?
Виктор бледный, словно кафельная плитка сзади него, но взгляд он не отводит, смотрит виновато и грустно, мол, ты всё не так понимаешь.
-Я с ним не спал.
Слова звучат так уверенно и твёрдо, но они оба знают, что эти слова насквозь пропитаны ложью. Виктор машинально подтягивает воротник рубашки, скрывая бледнеющий засос, и Юрий заторможено соображает, что у него точно такой же укус в районе ключицы. Почему-то эта мысль не греет, как раньше, и парень злится ещё сильнее.
Никифоров долго на него пялится, именно
пялится, и в его вечно ледяных глазах бушует такая непривычная ревность, что Юра краснеет как девица и мысленно ругает себя за очередную слабость.
Продолжать разговор нет смысла. Они проходили это не единожды, касались этой темы миллионы раз, и миллионы же раз натыкались на глухую стену обид и недомолвок.
Надоело.
-Лучше помой меня, чёртов старикан.
***
Мочалка аккуратно скользит по обнажённому телу, оставляя за собой мутные разводы геля для душа и приятный аромат цитрусовых.
Виктор действительно его моет, возится с ним, как с маленьким, но продолжает молчать
Юра сейчас по какой-то причине счастлив, поэтому улыбается и тоже молчит, не пытаясь даже нарушить этот чарующий момент своими репликами.
По окончанию водной процедуры его заворачивают в огромное махровое полотенце, явно не его, которое, к тому же, пахнет Виктором, и опять берут на руки. Юра мельком смотрит на Никифорова и видит на его лице нежную полуулыбку.
Сердце опять заходится в бешенном стуке, и блондин поскорее заминает свою неловкость фразой про принцессу и ужасное чудовище.
-Бедная принцесса. Приходится же ей таскать страшных чудовищ.
Виктор смеётся, а Юра возмущённо начинает задыхаться, широко открывать глаза и рот, но когда он находит нужные слова, его уже опускают на кресло, стоящее в его комнате.
Никифоров достаёт новое постельное бельё, с отвращение отбрасывая грязное в сторону, и застилает кровать. Юре хочется, чтобы этот момент длился вечно, потому что вот он, сам Виктор Король-Фигурного-Катания-и-Просто-Красавчик Никифоров уделяет ему тонну внимания, ухаживает за ним и носит на руках.
Что может быть лучше?
***
-Спокойной ночи.
Виктор выключает свет, и комната погружается в темноту.
Юру опять душат слёзы и отчаяние.
Виктору опять неудобно и неловко.
-Спокойной ночи. –
«останься».
Дверь закрывается с тихим щелчком, а Юра лежит на боку, заботливо укутанный в одеяло, и мутная пелена размывает незашторенное окно.
По кругу.
Всё повторяется по кругу.
А чего он, собственно, ожидал? У него там, этажом ниже, Кацуки, мягкий и любящий, домашний и понятливый, совершеннолетний, в конце концов. А не подросток с кучей комплексов и загонов, за связь с которым ты можешь загреметь в тюрьму.
Выбор очевиден.
Но всё же…
Шаги слишком громкие в ночной тишине, замок слишком звонко щёлкает, а нежные объятия слишком настоящие, чтобы понять: не сон.
Виктор осторожно целует его в шею, прижимает к себе сильно-сильно и шепчет оглушающие слова:
-Сегодня я хочу поспать с тобой. И завтра. И всегда хотел. Не против?
Тупой Никифоров.
Конечно нет.
