All Good Things

Несомненно, пройденная боль рано или поздно забывается, но никогда она не уходит до конца. Ты все равно возвращаешься к этим событиям, анализируя ситуацию: каким ты был, каким стал, что вынес из ситуации, как она изменила тебя, нашел ли новых людей на своем жизненном пути. Одно дело, когда сознательно анализируешь, а когда этакие воспоминания врываются в твое сознание, заставляя биться в агонии и кричать, будто при смерти, при этом задыхаясь, то ничего хорошего из этого не следует. И дело даже не в том, что это психически ненормально. Каждый из нас по-своему болен. Только боль у всех разная: физическая, психическая, любовная, да много какая. События Убежища М-2 от Кэпа никуда не ушли, как бы старательно тот не пытался их извести из своей головы. Никогда не задумывались вопросом, почему приступы случаются ночью? Всякому интересен сей вопрос, но есть ли на него ответ? В груди оператора все сжалось, противный кашляющий звук вырвался из горла, на глаза выступили слезы, а в голове, словно вспышки молнии, одна за одной мелькали картинки: полчища зомби, симбионт, техник, инкубатор, Беркут, маленький и ничтожный среди этого Апокалипсиса. Беспомощный. Руки в хаотичных движениях дергались, сметая все, что попадалось под них. Кэп ударился о прикроватную тумбочку, но не почувствовал боли, а лишь кричал, как в кошмаре. Только это не сон. Это жестокая реальность, не выстоишь — сгинешь. Беркут, почувствовав возню рядом с собой, всхлипывания, включил настольный светильник. Невероятно страшная картина открылась перед ним: сжавшийся в клубок оператор, сжимающий плед, брыкающийся, что-то бубнящий себе под нос. — Кэп! Оператор, очнись! Это я, слышишь? — Сергей перепугался не на шутку. Всякий, у кого начинает страдать близкий, хочет помочь, но если такое случается впервые — то тут развилка: смерть — налево, жизнь — направо. — Этаж А-5... дверь чугунная... Афоня.... код... автомат... — Черт! Проснись, это просто сон, открой глаза! — не вынося этого душераздирающего зрелища, старший лейтенант влепил сильную пощечину оператору, тот на пять секунд замолчал и, тихо повернувшись лицом к Сергею, сглотнув, произнес: — Это... что только что было? У Беркута отлегло от сердца: его кэп жив, пусть и пребывает в сильном шоке. Он со всей любовью, нежностью, заботой протянул руки к любимому, обнял, притянул к себе и прижал к своей могучей груди крепко-крепко, загораживая со всех сторон от пуль, наполненных ядом, отравляющим душу. — Все хорошо, все хорошо, кэп, не переживай, ты пройдешь через это, мы пройдем через это... Как же я испугался за тебя, черт возьми, я уж было подумал, что... ай, все, не надо... Как же я люблю тебя, кэп... — надрывающимся голосом произнес Беркут, тычась носом то в шею, то в макушку оператора, вдыхая запах его медового шампуня. Любовь — не подарки и не пустые слова, это действия, это ощущение самой любви на себе. И доказательства ей не нужны. — Сережа... — прошептал кэп, легко поцеловав Беркута. — Спи. С рассветом все уйдет. Все фантомы уйдут. Будто и ничего не было. Спи. Я знаю, что ты всегда за моей спиной.