Об итальянской лексике

Zigome — скулы.

У Джиджи такие острые скулы, что ими, кажется, можно порезаться. За вечно широкой улыбкой их не заметишь, но стоит только глубокой тени лечь на это обожженное ярким тосканским солнцем лицо, как вместе с ними проступают и сетки морщин в уголках глаз, и залегает меж опущенных к переносице грозно бровей неглубокая длинная складка — как трещина на тронутом грубой рукой человека мраморе, хотя люди, впрочем, редко Буффона гневят. Лишь поражения. И несправедливость, и собственное перед нею бессилие. Как бы ни пытался, Войцех ничем не мог из себя вытравить это воспоминание, разбившее между ними давно воздвигнутую стену вежливого молчания: спокойное, посеревшее за впитавшимся в кожу загаром лицо и бесцветный невидящий взгляд, сверлящий где-то близко перед собой пустоту. Скулы отбрасывали за собой на впавшие щеки холодные тени, сжалась в безжалостную прямую побледневшая линия рта, а в черных, как горячая смоль, волосах серебрилась едва заметными переливами первая седина. Джанлуиджи вырвал ее потом — немногим позже, стоя, наверное, за минуту до обратного перелета у зеркала и вглядываясь в свое изрезанное злостью и горечью лицо; сжимал наверняка руками край умывальника и столь же крепко — ноющие от напряжения зубы, но тогда, в опустевшей наполовину раздевалке, где даже стены белели отчаяньем, лишь поднял вверх на секунду глаза. Руки Войцеха, успокаивающе-холодные, влажно блестящие хлорной водой, сжали его безвольно лежащую на колене бледную, с проступившими нитями вен ладонь. И цепкие пальцы вдруг крепко их сжали в ответ. Их впившиеся в кожу разодранные костяшки оказались острее.