* * *
Гермиона проснулась, чувствуя себя крайне отвратительно. В голове что-то стучало, рот был будто набит ватой, плечи болели, как и низ живота. Очевидно, у них с парнем была бурная ночь. Хуже того, когда она начала вставать с кровати, голова сильно закружилась, а желудок свернулся в узел, готовясь опустошиться. Ноги едва успели коснуться пола, как Гермиона побежала в туалет. Она уже с трудом сдерживала желчь и выпитый алкоголь у себя внутри. К несчастью, рядом оказался Малкольм, который одной рукой собрал ее волосы в хвост, а другой успокаивающе поглаживал по спине. — Полегчало? — спросил он с удивительной заботой, когда желудок Гермионы был уже пуст, давая вспомнить события прошлой ночи. — Немного, — прохрипела она. Гермиона не была трусихой, поэтому решила взглянуть правде в глаза. — Что произошло прошлой ночью? Мне приснился кошмар? Малкольм внимательно посмотрел на нее с каким-то подозрением. — Та часть, где ты решила, что я насильник, была кошмаром, — ответил он через мгновение холодным, бесцветным голосом. — А та, где ты напала на меня, вцепившись в руку и ударив коленом в пах, произошла на самом деле, — его тон не изменился, но Гермиона покраснела, когда он показал ей свою руку с ярко-алым отпечатком зубов на бледной коже. — Боже, мне очень жаль, Малкольм, — начала бормотать извинения Гермиона. Потянувшись, чтобы коснуться раны, она вздрогнула, когда он отодвинулся. Гермиона прикусила губу. — Ты позволишь мне объясниться, или мне уйти? — она поймет, если он больше не захочет иметь дело с невменяемой девушкой, которая напала на него, когда он был в своем самом уязвимом состоянии. — Конечно, я позволю тебе объясниться, Гермиона, — Малкольм с сочувствием смотрел на нее. — Но почему бы тебе сначала не принять душ, почистить зубы, а потом за завтраком мы обсудим все, как цивилизованные люди.* * *
Пока она принимала душ, Малкольм оставил на краю раковины свою мягкую черную рубашку и шорты, сверху положив ее браслет. Выйдя из ванной комнаты, Гермиона обнаружила, что ее все еще не бывший парень ждет полностью одетый и гладко выбритый. Уже в этот момент она почувствовала себя в невыгодном положении, и это чувство сохранялось весь путь до кухни. Его манеры всегда были превосходными, но Гермиона чувствовала, что Малкольм старается не поворачиваться к ней спиной, опасаясь ее действий. Изображая идеального хозяина, он учтиво разливал чай по кружкам. — Драко, — нерешительно начала Гермиона. Голова Малкольма тут же резко поднялась, а в серых глазах появилась тревога. — Прости, я не хотела тебя пугать, — извинилась она, чувствуя себя хуже, чем когда-либо. — Все в порядке, — отозвался он все тем же плоским тоном, который использовал при разговоре с ней все утро. — Булочку? — Я не хочу рисковать, — покачала головой Гермиона. — Ты все еще бледная, — согласился Малкольм. — Выпей тогда чаю, он успокоит твой желудок. Гермиона решила, что он прав. Чай был травяной — с ромашкой, имбирем и чем-то похожим на мяту и смутно знакомым. Какими бы ни были ингредиенты, она обнаружила, что пьет его быстрыми глотками, так как он уменьшает головную боль и тошноту. — Итак, я обязана объясниться, — неохотно опустив кружку, сказала Гермиона, расправив плечи. Малкольм кивнул, его глаза настороженно осматривали ее лицо, а рука небрежно опустилась в карман брюк, хотя его осанка выдавала напряженность. — Я тебя слушаю. — Больше четырех лет назад я попала в аварию. Я была в шлеме, но все равно получила сотрясение мозга, и теперь у меня большие пробелы в памяти — я много чего не помню до аварии, — после этого короткого рассказа Гермиона сделала успокаивающий глоток, после чего продолжила: — Единственное, что мне удалось вспомнить, так это что прошел год или около того после смерти моих родителей, а затем моя жизнь развалилась. Насколько я помню, я бросила школу, месяцами бесцельно шатаясь по деревням и лесам с двумя парнями, с которыми мы жили в палатке. — Это не похоже на тебя, но продолжай, — пристально посмотрев на нее, отозвался Малкольм. С неосознанной обидой она осмотрела его кашемировый джемпер, отутюженные брюки и отполированные туфли. — Я сомневаюсь, что ты знаешь, каково это — жить на периферии общества. Я же помню лишь голод и холод, а также то, что меня преследовало чувство опасности, — Гермиона посмотрела под стол на свой браслет, потеребила шарм, после чего продолжила: — Тут уже дело не в памяти, мне снятся кошмары о том, как в лесу меня преследуют люди, жаждущие схватить меня. В моих кошмарах они увозят меня куда-то, а затем бросают, и дальше нет ничего, кроме боли и крови, а потом я с криком просыпаюсь, — она медленно прокрутила браслет на запястье, желая быть откровенной под холодным взглядом сидящего напротив нее человека. — Что бы ни случилось со мной, оно определенно имеет отношение к этому, — Гермиона оголила руку со шрамом. — Прошлой ночью, когда ты назвал меня грязнокровкой... Это вызвало у меня воспоминания — я думала, что ты там был. Что ты принимал участие во всем этом. На скулах Малкольма проступил румянец. — Я не должен был говорить это. Я просто... — Почему ты меня так назвал? — отчаянно спросила Гермиона, в глубине души чувствуя, что он может что-то знать. — Что это значит? Малкольм потер переносицу, будто бы защищаясь. — Мне нравятся грязные разговоры в постели, и я думал... я думал, что и тебе тоже. Я не имел в виду ничего такого. Обещаю, такого больше не повторится. — Но что это значит? — с вызовом повторила она. — Это ничего не значит, — уверенным тоном ответил Малкольм, нежно поглаживая указательным пальцем буквы, вырезанные на ее предплечье. — Я увидел это слово вчера вечером и после такого количества алкоголя и отсутствия здравого смысла просто глупо выпалил его. И мне жаль, очень жаль, что я такое сказал. Гермиона удивленно посмотрела на него, не понимая, почему он извиняется после того, как она сама напала на него. Однако, она не сомневалась в искренности слов Малкольма. Стальная холодность, которую она видела в его глазах все утро, оттаивала, и ее страх уходил. — Гермиона, ты простишь меня? — спросил он. — Конечно, — быстро согласилась она. И только позже поняла, что он просил прощения за то, что сделал, а не за то, что сказал.* * *
Драко был благодарен своей практике в искусстве окклюменции, а также многолетнему опыту поддержания малфоевской невозмутимости, потому что без них он бы сейчас смеялся в голос и радостно прыгал по комнате. В последний раз он чувствовал такую волну облегчения, когда в шестнадцать лет разобрался со шкафом в Выручай-комнате, заработав у Темного Лорда отсрочку для своей семьи. Грейнджер ничего не помнила. Он провел целое утро, тщательно изучая ее, выявляя признаки притворства, но ничего не было. Теперь, когда она протрезвела, трещина в ее памяти заросла, заставляя извиняться за нападение. Драко держал лицо, и Грейнджер уже принесла пять жалких извинений менее чем за час. Несмотря на то, что в определенный период своей жизни он получал бы удовольствие от этой ситуации и заставил бы Грейнджер чувствовать себя гораздо хуже, Обет сыграл с ним злую шутку. Драко отчаянно желал, чтобы она поскорее почувствовала себя лучше. Он начал понимать, почему бестолковые Флинт и Нотт вели себя настолько мягко с Кэти и Чо. Драко начал понимать, что его обещание защищать Гермиону от любого вреда, усилило свое влияние из-за того, что они стали проводить вместе больше времени. Он также отметил, что Обет зависел от ее настроения. Драко задался вопросом, что еще можно ожидать от ведьмы, разработавшей их Нерушимый Обет, которая в данный момент плескалась в его огромной ванне, как игривая выдра, весело беседуя с ним о своих планах на день. Он говорил себе, что Обет объяснял то, почему он держал ее за волосы, пока ее тошнило, почему добавил антипохмельное зелье в ее чай, почему настоял на горячей ванне, чтобы снять напряжение в плечах, почему принес чистую одежду из ее квартиры, пока она мылась, и почему пригласил на экскурсию в Бодлианскую библиотеку, чтобы она могла увидеть несколько весьма редких экземпляров книг. Другого объяснения этим поступкам он найти не мог. — Как бы я ни наслаждался видом сейчас, когда пена исчезла, ты съежишься от воды, если просидишь там еще немного, — сказал Драко. — И разве ты не хотела успеть на ранний поезд в Оксфорд? Этого было вполне достаточно, чтобы вытащить ее из ванны. — Подай мне полотенце, пожалуйста, — попросила Гермиона. Драко встал со своего насеста в виде краешка раковины, чтобы выполнить ее просьбу — не торопясь, продолжая наблюдать за ее мокрым, обнаженным телом. В течение нескольких следующих дней он вряд ли сможет смотреть, а тем более прикасаться к ней, после ночной выходки. Так что Грейнджер должна позволить ему это внимательное изучение. Видимо, она не была с этим согласна, выхватив полотенце у него из рук и быстро обмотав вокруг себя. — Извращенец! Ты и так пялился на меня десять минут! — Веди себя хорошо, Грейнджер, иначе не получишь от меня тот чудесный массаж, который я тебе обещал, — предупредил Драко. Но он блефовал, потому что видел, как она вздрагивала от боли, когда тянулась за полотенцем. И Драко был полон решимости использовать на ней целебный бальзам Мипси, что бы ни случилось. Она решила вести себя хорошо, ложась на кровать лицом вниз и спуская полотенце на бедра, давая ему полный доступ к своим плечам и спине. Когда он начал втирать мазь в кожу, Грейнджер буквально размякла под его руками, изредка постанывая, из-за чего Драко ухмыльнулся. Под маской чопорности она действительно была чувственной девушкой. Драко провел пальцем по ее позвоночнику. — Какие у тебя планы на выходные, принцесса? — в дополнение к грязнокровке, Драко убрал из своих обращений к ней слово «котенок» — по крайней мере, в качестве ласкового обращения. Только дурак будет называть львицу котенком. — Ничего особенного, — пробормотала Гермиона, полностью абстрагировавшись от всего. — Хорошо, — сказал Драко. — Это значит, что я могу забрать тебя на мини-уикенд. Дублин или Париж? — он почувствовал, как мышцы спины напряглись, но прежде чем она смогла сказать хоть слово, он ее опередил: — Это просто такая форма извинения за произошедшее ночью, — Драко чувствовал некоторый осадок сожаления после того, как выиграл ставку у Тео с Флинтом, и надеялся потратить этот выигрыш на Грейнджер, чтобы успокоить свою зудящую совесть. — Я думала, мы уже закончили с этим, — Гермиона слегка развернула голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Да, но это было связано с твоими извинениями передо мной, — сказал Драко, продолжая разминать ее плечи. — Между прочим, я не должен был связывать тебя, не получив на это разрешения. — Тогда Дублин, — приглушенно ответила она, уткнувшись носом в матрас. — Я уже была в Париже — в августе со своими крестными, но никогда не была в Ирландии. По крайней мере, я этого не помню, — на последних словах в голосе Гермионы вновь послышалась грусть. — Знаешь, ты не должен извиняться за связывание. Прежде чем все стало так плохо, я наслаждалась этим. Я была бы не против повторения, только без участия текилы. Драко начал яростнее массажировать ее спину. Память услужливо подкинула ему связанную Гермиону Грейнджер — воспоминание, которое он будет лелеять. Но он все же колебался. — Что если это случится снова? Грейнджер открыла один глаз и улыбнулась так, что сердце Драко забилось сильней. — Мы можем выбрать какое-нибудь стоп-слово. И у тебя есть кровать с балдахином. Драко еще не отошел от образа голой Гермионы, запястья и лодыжки которой были привязаны к кровати, чтобы обратить должное внимание на ее слова. — Конечно, да, стоп-слово, — пробормотал он. Гермиона приподнялась на локте, раздумывая. — Это должно быть что-то, что я никогда не скажу тебе в постели, что-то вроде овоща или животного. Что-то настолько запоминающееся, что остановит тебя как можно скорее, — улыбка Гермионы быстро перешла в ухмылку, в глазах появился лукавый блеск. — Придумала! — воскликнула она, хитро глядя на Драко. — Наше стоп-слово... хорек.