Опасная привычка

Финрод проснулся, ощутив, как в плечо ему уперся шершавый подбородок, а вдоль бедер скользнули широкие ладони. Четвертое утро подряд или уже пятое? Похоже, такое пробуждение входит в привычку. — Кажется, я наконец-то обрел способность понимать, когда ты на самом деле проснулся, — со сна хрипло пробормотал Беор. — М-м? — Финрод потянулся, и Беор стиснул его бедра крепче. — Да. Ты дышишь иначе, и глаза смотрят ясно, а то, как отвечаешь… вот на касания… — Как интересно… — Финрод уронил голову Беору на плечо и ощутил, как человек ведет носом вдоль его шеи. И попытался сдержать участившееся дыхание: если Беор прознает, как сводят с ума царапающие прикосновения его бороды к шее, самого Финрода могут потом никогда из постели и не выпустить. Как вот когда тот обнаружил, какие же чувствительные у Финрода уши… — Ты так быстро учишься, — вместо этого сказал он, когда Беор опять потянул его на себя. — Это особенность твоего народа или лишь твоя уникальная черта? Способность людей к быстрому обучению кажется очень даже оправданной, с учетом… — Не начинай снова! — Беор провел своей большой ладонью по животу Финрода. — Научные заметки свои, эльф, сделаешь как-нибудь в другой раз! — И вовсе я никакие заметки не делаю, — заявил Финрод, чей голос не дрогнул, даже когда губы человека нашли его ухо. «Проклятье!» — Если помнишь, ты сам запретил мне брать тетрадь в кровать! — Да, запретил, — Беор проговорил это прямо Финроду в ухо, и тот вцепился пальцами в одеяло, чтобы побороть дрожь. — Хоть мне и льстит, что ты тянешься за пером, пока я тебя трахаю, но я предпочел бы владеть твоим вниманием безраздельно. — Это просто потому, что ты совершенно… ах… меня завораживаешь, — ладонь Беора скользнула ниже, и Финрод прикрыл глаза. — И так захватываешь, и… ох… если я не… если я вовремя все не запишу, то, боюсь, все позабуду… Ты слишком… меня отвлекаешь… — Но я просто вынужден быть таким запоминающимся, а? — голос Беора звучал низко, как рык. — Чтобы само время оказалось не властно над временем скоротечным, отпущенным мне рядом со столь великим эльфийским владыкой… Финрод задрожал — от давления, с которым человек так настойчиво прижимался к его спине, а может, от этого «скоротечным» … — Надеюсь, не таким уж и скоротечным… — Ну, ты уже знаешь, что я умею время тянуть, когда это мне нужно, господин мой, — улыбнулся ему в шею Беор. «Да-а… — думал Финрод и на этот раз не стал сдерживать вздох, когда Беор обхватил ладонью его член, — вот к чему я уже совсем-совсем мог бы привыкнуть… вот к этому, а еще к твоей грубой коже, к волосам жестким и, Эру мой, к этим твоим размерам… а еще к тому, как ты на меня смотришь: будто я что-то, во что ты никак не можешь уверовать до конца…» Но ничего из этого вслух он не произнес, а Беор целовал его шею и обнаженные плечи, и двигался, и двигался в нем с такой грубой нежностью, и шептал ему ласковые словечки на своем языке: — Боги небесные, как ты прекрасен… ах… и тугой какой… как же так я нашел тебя, загляденье мое, что же я за счастливчик?.. «Это я тут счастливчик, — думал Финрод, а еще: — Что за проклятие…» И: «Не могу позволить себе привыкать к этому.» *** Беор вновь проснулся, когда солнце уже катилось к полудню. Через раздвинутые занавеси шатра он увидел Финрода — голого, сидящего прямо на траве, склонившись над тетрадью — и рассмеялся: — Увяз в своих записях, а, книжник? Финрод поднял на него глаза и улыбнулся чуть рассеянно. — Нет, я не пишу. — А что делаешь? — Беор рывком выбрался из шатра и растянулся под полуденным солнышком. И оценивающий взгляд Финрода задержался на нем. — На самом деле, рисую. — Что, для твоих свежих открытий о расе людей слов не находится? — Ну, на этом поле ты проявил себя более чем запоминающимся, друг мой, — тихо проговорил Финрод. — Но оказалось, что мне хочется запечатлеть тебя в чем-то ином, чем слова. Так что вот… — Он махнул рукой на свои наброски. — Образы. Беор, склонившись над тетрадью, приподнял брови. — Надеюсь, этим со своим народом ты не будешь делиться! Я как-то думал, что у эльфов… хм… в таком вкус куда более утонченный… — Ну так ты был неправ, — и Финрод рассмеялся, глядя на то, как Беор вдруг напрягся. — Нет же, это лишь для меня самого. «Чтобы я всегда мог помнить тебя таким, какой ты сейчас.» И что-то в сердце его так больно сжалось, но он все смеялся, а Беор потянулся, стиснул его в объятиях и страстно поцеловал. Позабытая тетрадка упала в траву. Четвертое утро, а, может, пятое… и уже казалось, что так будет всегда. Но продолжаться так не могло, и он это знал.