Счастье не для всех

— Я, когда готовился к нашему интервью, смотрел твой инстаграм. И, знаешь, не было прямо ощущения, что передо мной охуенная жизнь охуенной рэп-звезды. — А какое было? Ощущение. — Я увидел обыкновенного мужика средних лет — футбол, борд, тусы с друзьями, тачка, работа — вот это всё. Ты, вообще, как, доволен тем, что происходит? — В жизни? — В карьере, ну и в жизни тоже. Это интервью они включили, чтобы поржать. Чья была идея, Дэн толком не уловил (Фаллена, что ли? вряд ли Славы), но смешно ему не было, интересно не было тоже, только плескалась где-то между рёбрами смутная, как будто случайная жалость — он так, мимолётно жалел бездомных собак и бомжей, мимо которых проходил на улицах. После первых пятнадцати минут стало ясно, что смешно от этого интервью сегодня не будет никому — с таким же успехом они могли включить запись с заседания какого-нибудь унылого правительственного комитета. Народ разбрёлся, звякнули выуженные из пакетов бутылки, кто-то врубил музло, про видео забыли, но ноут никто закрыть не удосужился. Дудь продолжал вертеть в ладонях телефон и без остановки ёрзал в неудобном раскладном стуле, а Антон терпеливо отвечал, глядя серьёзно, чуть из-под бровей. Дэн в который раз удивился — как Дудь его вообще позвал? зачем? Кто там у него раньше бывал? Точно Слава, точно Рестор. Скриптонит. Хвалёные интервью Юры Дудя — это про хайп. Нахуя ему Хайд? Баттл века был чёрт знает когда, поздновато брать у него комментарии. Ну не про Биг Мьюзик же он у него спрашивать будет? За спиной кто-то заорал — протяжно так, явно несерьёзно, так что Дэн даже не стал оборачиваться. Он сдвинулся чуть ближе к экрану, наклонился и пожалел, что наушники далеко — с ними не пришлось бы прислушиваться, воткнул себе и всё, никаких фоновых воплей. Что бы там Антон не отвечал про жизнь и карьеру, он всё пропустил. — …где? — Сочи. «Роза Хутор». — Охуенно. Любимый курорт Путина. — Не знал. Мы с друзьями туда стараемся хоть раз в год выбираться. Без борда жить не могу, почти как без музыки. — Дорого? — Да нет, не очень. — Ну сколько? Полтос? Самолёт, отель, бухло... — Я не пью. — Окей, без бухла. За полный комплект с самолётом, проживанием и прочими радостями — сколько? — Ну не полтос, чуть больше. — Не могу не спросить, Антон, у нас тут так принято. Хорошо зарабатываешь? — Достаточно, чтобы ездить в Сочи. — А бабки откуда капают? Музыка или работа? Ты же работаешь ещё, я правильно понимаю? — Да, да, конечно работаю. Одной музыкой прожить было бы сложно. — Ну давай так, в процентном соотношении — сколько капает с музыки, а сколько с цивильной работы? Фифти-фифти? — Нет. Нет, конечно нет. — Шестьдесят на сорок? — Двадцать на восемьдесят, я бы так сказал. — То есть музыка тебе только двадцать процентов от условного Сочи оплачивает. Тогда возникает вопрос — а нахуя? — Музыкой заниматься нахуя? — Да. — Не могу по-другому. Дэн нахмурился и поставил на паузу — по пробелу попал только со второго раза и то как-то слишком размашисто, неуместно нервно. Какая разница, чем он там его доёбывает. Посмотрел в окно: закат был странный, фиолетовый с каплей оранжевого на донышке, чернеющие дома напоминали костяшки домино — одну задень, и все с клацаньем попадают. Интервью в Питере снимали. Антон ещё здесь? Хорошо, что на него особо не обращали внимания: Слава что-то художественно зачитывал, Андрей следил, чтобы тот рукой случайно не смахнул с низкого, липко поблескивающего столика самую долгоживущую из здешних чашек, Ваня смеялся, задыхаясь — над текстом, что ли? Дэн провёл по лицу ладонью — сильно, будто стирая что-то — и отжал паузу. — Тебе не кажется, что пик твоей карьеры остался где-то там, в 2015 или раньше? — Нет, я думаю, что пик моей карьеры ещё не наступил. Лучшие альбомы и лучшие концерты впереди. — Это типа вербализация заветного желания? — Это предсказание. — Ну смотри, ты говоришь «лучшие концерты». Сейчас ты сколько собираешь? Явно не стадионы. — Клубы собираю. Стадионы — это к Оксимирону. — То есть масштаб всё-таки другой. — Странный вопрос, Юра. Конечно другой. Это ты так пытаешься провальсировать к вопросам про Мирона? — Ты с ним встречался? — Да. — Какое первое впечатление? — Он трудоголик. Выкладывается на своих концертах, все силы отдаёт. Поэтому и стадионы сейчас собирает. — Ты считаешь, что ты в будущем тоже сможешь стадионы собирать? — Я думаю... нет. Наверное, всё-таки нет. Дэн не поставил на паузу, просто листнул дальше, щёлкнул куда-то наугад. — ... он проиграл. Какая твоя версия? — Да это уже никому не интересно, Юра. Ещё дальше, дальше — вот уж про пресловутый баттл слушать точно не стоило. Не в стотысячный раз. Снимали Антона с какого-то слишком удачного ракурса, обычного, конечно, для интервью Дудя, но Дэн всё-таки тормознул, пригляделся. Он его последний раз таким видел, когда пересматривал запись с феста. Может поэтому так смотреть неприятно? Нет, это не ракурс, это Дудь и ебаное хайдово терпение. — Друзья? — Конечно. Все те, кто был со мной с самого начала. Они никуда не делись. — Но фото девушки я в инстаграме не видел. — Не хочу афишировать свою личную жизнь. — То есть девушка всё-таки есть? Дэн вдарил по паузе, листнул дальше. На стоп-кадре Антон выглядел напряжённее, чем на вопросах про карьеру и деньги, хотя, если его не знать, то можно было и не заметить. Но Дэн уловил какую-то особенную заледенелость челюсти и шеи и странное выражение глаз. Да, таким он его тоже в последний раз видел на той записи. Он понял, что там будет, ещё до того, как видео, пару секунд прогрузившись, поползло дальше. — ... конфликт. Ты что можешь про него рассказать? — Это тоже старая история, Юра. Такая старая, что и рассказывать уже как-то неловко. — Но всё-таки. — Да всем уже похуй. — И тебе тоже? — Если бы мне было не похуй, я бы сюда не пришёл. Знал же, что ты меня спросишь. — Раз похуй, то почему говорить об этом не хочешь? — Неинтересно. — Сам конфликт уже неинтересен? Или баттлы? Или Слово? — Баттл-рэп как формат — это всё ещё охуительно круто и с каждым годом всё круче. Я рад, что когда-то этим занимался. Конфликт, ну... тут всё просто. У меня никогда не было интереса доводить всё это до конца, разбираться где-то с кем-то... У меня что тогда, что сейчас нет на это времени. — Возвращаться не планируешь? — Нет. Точно нет. — Есть что-то, что ты тогда не высказал? Ответа Дэн не услышал: крышка ноута захлопнулась, и на диван рядом упал Слава. Пиво из стакана плеснуло ему на ладонь и закапало куда-то на ковёр. — Бля. Дэн потянулся, нашарил на столе брошенное кем-то кухонное полотенце и промокнул влажную Славину руку — отстранённо как-то, всё ещё косясь на ноутбук. Чёрная крышка напоминала то ли крышку гроба, то ли надгробие — что-то такое неизбежно кладбищенское. Кого тут сегодня хоронят? — Я где-то тут видел конфеты, — поделился Слава. Он отхлебнул из стакана — лениво, нехотя даже, зачем только пьёт — и отставил его наконец, склонился над заваленным всяким хламом столом. — О, и не только конфеты. Смотри, что у нас тут есть. Дэн смотрел. Слава взмахнул руками нарочито фокуснически, рисуясь, но следил внимательно, чуть сощурив глаза — пьяные, конечно, но не так, как обычно. Первым на стол действительно легла конфета в полуразвёрнутом оранжевом фантике. — Шоколад, чернослив, внутри миндаль. Яйцо в утке, утка в зайце, а миндаль в черносливе. И чернослив в шоколаде. А шоколад в обёртке. Сложно, многослойно, как тексты Оксимирона. Конфеты не для всех. Рядом он примостил кругляш печенья. — Вот этот объект кто-то охуевший успел надкусить и бросить на съедение муравьям, но мы этот обгрызенный край отхерачим, если понадобится. Для этого у нас имеется отвёртка «Вагабунд». Дэн не выдержал, фыркнул. — Почему «Вагабунд»? Слава вынул из кармана толстовки всамделишную отвёртку — длинную, с красной ручкой. — Хрен знает. На ней написано что-то, я посмотрел — вроде «Вагабунд». Дэн взял отвёртку в руки, покрутил. На стержне блеснули буквы. — «Ванадиум», — прочитал он. — «Вагабунд», — не согласился Слава. — Тебе что — элитную конфету или половину печенюхи? Ноутбук подмигивал зелёным могильным огоньком. Хотелось от него куда-нибудь уйти. Куда-нибудь подальше. — А сигарет у тебя нет? Слава огляделся и, нагнувшись, поднял в пола мятую пачку «Мальборо». Встряхнул. По звуку — одна-две сигареты. Дэн где-то вычитал, что счастье — это когда ты объявляешь, что уходишь домой, а в ответ получаешь искренне нахмуренные брови и печаль во взглядах. В тот день ему подумалось, что на самом деле счастье — это когда ты просто стреляешь сигарету, не надеясь ни на компанию, ни даже, собственно, на сигарету, а оказываешься на залитом вечерней полутьмой балконе с крошащейся половинкой на двоих. Больше в пачке ничего не было — только табак на донышке.

***

Антон всё ещё был в Питере. Последний вечер, последние — сколько там? — пять часов. Интервью опубликовали вчера, но он его так и не смотрел. Сначала не было под рукой ноутбука, а на телефоне смотреть не хотелось. Потом было лень искать вай-фай. Потом отвлёкся на дела, выдернули из отеля звонки и встречи. На соседнем стуле лежала сумка с ноутом, вай-фай раздавали в кофейне, где он сейчас сидел, но не оказалось желания — самолёт скоро, чего ему тут раскладываться? Дома посмотрит. Купленный совсем недавно кофе уже успел остыть, и Антон просто крутил полупустой картонный стакан в ладонях — осторожно и вдумчиво, сосредоточившись на том, как плещется внутри. Под пальто задувало, и он поёжился, забился чуть дальше в кресло. Больше на веранде никто не сидел — холодно. Все ответы на интервью хотелось переписать так, как если бы он осмелился говорить правду. Как если бы это кому-то было нужно. Очень подходящее для признаний место — канал Юрия Дудя. Антон усмехнулся, представил такое: — Да всем уже похуй. — И тебе тоже? — Нет. Да и не было никогда. Это же, блядь, баттл-рэп, и ты где-то каждый раз отмечаешь, что надо на пять, на десять делить, а потом выходишь и бьёшь по больному, и тебя тоже бьют. На десять же делим, похуй, сейчас можно. Я и делил, пришёл потом в комнату и там тоже делил — на двадцать даже. И всё было бы нормально, наверное, но с тех пор ни звонка, ничего — после такого съёба в туман резко становится понятно, что это всё всерьёз и навсегда. И оказывается, что ты тогда тоже всерьёз и навсегда бил — забивал даже, — только это приходит как-то сильно позже, когда уже назад сдавать некуда, а впереди тебя никто не ждёт. И ты сам понять не можешь, как так получилось, что тебе спустя столько времени всё ещё не похуй на того, кому на тебя похуй совсем. Дудь же хороший журналист, он бы спросил: — Так почему сам не позвонил? Раз не похуй. А он вроде как говорит правду, так что ответил бы: — Потому что чувствовал себя пострадавшей стороной. Ограбленный перед грабителем не извиняется. — Считаешь, что он тебя ограбил? — Я уже ничего не считаю. А вот это уже ложь, но он даже про себя не смог нормально закончить этот диалог. И на «что ещё хочешь сказать?» от Дудя он ничего, кроме «ничего», придумать не смог тоже.