Со мной волки

Он каждый раз гнал прочь мысли о том, что будет с ними дальше: вернутся ли они в Питер вместе, или Серёжа поедет один, сдав Ваню на попечение Саши где-то на полпути; бросит ли Ваня баттлы (то, что музыку он не бросит, было ясно как день и без размышлений — слишком сильно Ваня хотел писать, теперь всё чаще заглядываясь на лежащий без дела Серёжин блокнот для текстов); уйдёт ли Ваня из интернетного инфополя, и если да, то как надолго; изменится ли что-то между ними (уже изменилось, да так, что назад не повернуть, даже если бы хотелось. Не хотелось, конечно). Но впервые серьёзно, по-настоящему серьёзно Серёжа задумался о жизни после дачи (Дачи — с большой буквы, раз это место уже стало для них обоих поворотным, как переход через Рубикон), когда в очередной раз забежал к Екатерине Ивановне за продуктами и чуть не споткнулся о стоящие в коридоре наполовину собранные сумки. — Серёженька, ты? — голос соседки донёсся со второго этажа, где, как он знал, находилась их с Наташкой крохотная спаленка. — Я, Екатерин Иванна, — отозвался Серёжа, переступая через видавшую виды чёрную адидасовскую котомку. На самом верху, кокетливо сложив поля, примостилась белая панамка — в ней Екатерина Ивановна занималась огородом. — Вы собираетесь уже, что ли? Так рано? В лестничном пролёте показались сначала обтянутые джинсами ноги (городскими джинсами — отметил про себя Серёжа), потом собранные в охапку цветные тряпки (Наташкина одежда — узнал он), а потом и вся Екатерина Ивановна целиком: уже накрашенная к отъезду, аккуратно причёсанная, совершенно нездешняя, не-дачная. — Собираемся, Серёж, собираемся, — подтвердила она, складывая вещи на поставленный тут же стул. — Лето вот-вот кончится, Наташке уже учебники покупать надо… Приедем — засажу её за книжки. Ты знаешь, она же за лето ничего из списка литературы не прочитала. А там Толстой, Достоевский — когда только нагонять будет? «Войну и мир» попробуй за выходные прочитать. Ты, Серёж, читал? — Я фильм смотрел, — признался он. — Два раза. Второй раз уже с Ваней, прервав на один вечер привычный поток Коэнов, Тарантино, Ричи и Макдонаха — их любимых режиссёров. Что тогда ими двигало, Серёжа не помнил, помнил только как сквозь незаметно подкравшуюся сонливость слушал Ванин голос, когда тот ругал на чём свет стоит Наташу и болел за русскую армию так, будто это матч его обожаемых «Бизонов». — Эх, не читаете вы совсем. Вот мы читали, как мы читали. Правда у нас тогда ни вашего Интернета не было, да и по телевизору чепуха всякая шла, но была от этого всё-таки какая-то польза… Ты-то, Серёж, когда в город собираешься? Тебе на учёбу-то не надо? — Не, не надо. Мы тут до упора, пока совсем холодно не станет. Екатерина Ивановна покачала головой, не переставая укладывать в сумку Наташины вещи. — Что ж тут делать-то осенью? На речку не сходишь, огорода у тебя нет, все разъедутся… Будете тут с Ваней вдвоём куковать, одни на весь посёлок. Не скучно будет? — Вдвоём не скучно, — улыбнулся Серёжа. Вдвоём. Они всегда были вдвоём — даже тогда, когда гуляли по затопленным людьми питерским улицам, даже на баттлах, даже на вписках. Кто ещё им нужен? — Дело ваше, конечно, Серёженька, но всё-таки опасно вот так оставаться. Случится что — а ближайшие люди в получасе езды. — Ничего не случится, не волнуйтесь. Всё нормально будет. Она выпрямилась, посмотрела на него оценивающе, будто решала, справится ли он без неё. — Ты пройди по огороду, когда мы уедем, ладно? Там что-то оставалось ещё, мы не повезём — несподручно, а вот вам пригодится. Давай я тебе ещё закруток дам, а? Ваня у тебя варенье любит? — Любит, — кивнул Серёжа. — Он у меня всё сладкое любит. — Ну пойдём тогда. Возьми пакет, вон, на тумбе лежит. Нагружу тебя так, что в руках не унесёшь. На кухне Вани не было — только спал, свернувшись в тугой клубок, кот Васька. Он устроился прямо на столе, одним ухом касаясь стоящей тут же Серёжиной кружки с недопитым смородиновым чаем, и явно мёрз — нос был надёжно спрятан под одной из лап. Серёжа поставил на пол у двери добычу — три баночки варенья и двухлитровую банку маринованных огурцов — и осторожно, стараясь не потревожить поведшего ушами кота, шагнул в спальню. Вани не было и там. — Волки-Волки-Волки, тебя что, волки в лес утащили?.. Куда делся? В последнее время он беспокоился гораздо меньше: Ваня снова стал почти привычным Ваней, пусть и был немного тише — тише говорил и смеялся тише, бродил по даче, следя за поскрипывающими половицами так, будто это не пол, а минное поле, размешивал сахар, нарочно не касаясь ложкой стенок стакана, и звал его, Серёжу, всегда вполголоса, боясь, наверное, что его услышит кто-нибудь чужой. Серёже казалось, что чужие — это все вокруг. Милая соседка и её дочь, Саша на другом конце вконтактовской переписки, всё чаще молчащая теперь Василиса, народ в чатах, спрашивающий о Ване изредка, будто позабыв, да и к нему самому обращающийся всё меньше, словно пришив его намертво к Ване и его волчьей болезни. Серёжа не возражал. Вместе, напополам, в кои то веки «мы» значило «двое», они были оторваны от мира, не «против», но как бы «вне», будто дача — это локация, в которой они застряли из-за хитрого бага системы. Ему так всегда и хотелось. Откуда-то сверху громыхнуло, послышался приглушенный Ванин голос — Серёжа различил пару ругательств, — тут же соскочил со стола потревоженный кот, полусонный, пришёл и потёрся о Серёжины ноги. — Ну, пошли вместе его искать, — предложил Серёжа, наблюдая за тем, как Васька покрывает его штаны сотым слоем рыжей шерсти. Кот не ответил — только замурчал громче. На чердаке Ваня всё-таки нашёлся: он стоял в узкой полоске проникающего из распахнутой двери света и рассматривал погнутую с одного бока, потускневшую от времени птичью клетку. Сам Серёжа и забыл, что она тут стоит — на чердаке он в последний раз был лет пять назад, когда затаскивал сюда сломавшуюся садовую табуретку. — И чего тебя сюда понесло? Ваня обернулся немного нервно, испугавшись как будто. Из заднего кармана джинс выглядывал Серёжин блокнот; рядом торчал цветной карандаш — травянисто-зелёный. Где только нашёл? — Дэ Пэ, — ответил Ваня загадочно и потянулся к сложенным в стопки, отсыревшим от времени книгам. Где-то там должны быть и Серёжины книжки со сказками — в детстве он больше всего любил те, где главным героем был Иван-царевич. Теперь у него был свой Иван — и Царевич, и Серый Волк в одном запорошённом пылью счастливом лице. — Дурилка Полиэтиленовая? Домушник Подвальный? — Почему подвальный? — засмеялся Ваня. — Потолочный. — Или Дэ Пэ — это хэштег для баттла Чейни-Хайд? «Денис Победил»? — Дачные приключения. А хэштег — «Денис Проебал». Серёжа решил не отвечать на последнюю фразу — только молча показал Ваниной спине средний палец. — Охуенные приключения — с мусором на чердаке. — Тебя долго не было. Серёжа задохнулся от желания к нему прикоснуться. Он шагнул ближе, взбив кроссовками пыль, и широко раскинул руки, будто приготовился ловить (будто Ваня куда-то бежал, будто так он его остановит), но передумал в ту же секунду и потянулся к плечам — сжать посильнее за то, что снова заставил бояться и обшаривать, в панике, взглядом их комнату, потом дотянуться на цыпочках и поцеловать в тёплый затылок, почувствовать в его волосах вкус чердачной пыли, а под ним — поймать его собственный запах и запах дешёвого шампуня из зелёной бутылки, встать вплотную, не отпуская, держась крепко, как альпинист за страховочный трос, расцеловать его шею и плечи — как в последний раз, каждый раз как последний — и застыть, заново привыкая, храня в голове мысль, что можно, ему всё можно теперь и навсегда, пока их не разлучит смерть, болезни, бедность или стерегущий за углом конец августа. Он остановился в шаге от и прижал раскрытую ладонь между Ваниных лопаток. Днём ему было сложно. Ночью — ночью другое дело. Было темнее и глубже, когда в окно светила только луна и едва-едва заглядывал тонким лучом фонарь с соседского крыльца, когда был отключён телефон, когда слегка, редким звуком в тишине, поскрипывала кровать (спасибо, что не железная с сеткой, какая была у них лет пятнадцать назад, когда Серёжа был ещё совсем мелким), когда можно было касаться везде и столько, сколько захочется, когда Ваня смеялся, будто никогда не был счастливее, когда были чаще вдохи, а выдохи — до последней капли, когда Серёжа прикасался лбом к его лбу, деля на двоих воздух, когда воздуха не было вовсе, и только рефреном — «двое, двое, двое», как припев их главного, так никогда не случившегося совместного трека. Ночью легче было представить, что ничего не кончится. — Дашь мне телефон, ладно? — взглянув на него через плечо, спросил Ваня. — Хочу позвонить Саше. Серёжа вынул мобильник из кармана в ту же секунду. Правой ладонью он всё ещё призрачно ощущал тепло Ваниной спины. — Я пойду чайник поставлю. Катерина Ивановна нам варенья с барского плеча подарила. Ваня обернулся, пальцем легко провёл по глухо брякнувшим прутьям поломанной птичьей клетки. — Земляничное? — Земляничное тоже. — Моё любимое. — Я знаю. То, как Ваня здоровается с Сашей по телефону, ему всё-таки понесчастливилось услышать. Ваня ел варенье прямо из банки: Серёжа предложил ему хлеба и масла для бутербродов, но тот отказался, для верности бросив пару ложек ещё и в кружку с чаем. Телефон всё ещё был у него. Как и блокнот. — Ты что-то написал? — Серёжа кивнул в сторону его заднего кармана. Ваня пожал плечами и облизнул испачканную земляникой ложку. — Пару строчек для треков. Так, наброски пока. Он не стал дожидаться, пока Серёжа попросит — знал, что попросит, — и протянул блокнот сам. Пара десятков исписанных, исчёрканных, изрисованных фигурками страниц, потом одна почти чистая — только надпись «На пляже» в углу — и Серёжа добрался до Ваниной путаной вязи, вцепился в неё взглядом, как будто хотел выцедить из полутора листов ускользающий от него смысл происходящего. О край чашки звякнула ложечка. — Саша заедет завтра. Серёжа едва обратил на это внимание — даже головы от блокнота не поднял. — Завезёт что-то? Разве нам что-то нужно? Ваня засмеялся — невесело, тускло как-то. — Скорее увезёт. Мы в Крас улетаем. Некстати Серёжа вспомнил все слёзовыжимательные американские сериалы, которые они смотрели вместе с Василисой: в половине из них обязательно была сцена, в которой не лишённый обаяния доктор в белоснежном халате подходит к собравшейся в коридоре семье и сообщает, что они, к сожалению, ничего не смогли сделать, и пациент скончался. Ване не хватало только халата. Все подходящие реплики замерли где-то на полпути ко рту, он смог выдавить только: — Во сколько? — Что? — Во сколько приезжает Саша? Ваня моргнул. — А. После обеда, часа в два. Серёжа посчитал, почти не задумываясь, на автомате. Сутки. Ночь снова ему помогла — затемнила, убавила громкость, дала слова. — Из раздвоений и слияний, стремлений и испепелений… Ваня засмеялся, перехватил его шарящую в темноте ладонь. — Блядь, только не это. — Обледенений, охуений и расхуеней из хуеней… — Ночью Серёжа превращается в Аббу, да? Давай ты просто замолчишь и подвинешься ближе? — Так вот… Ваня дёрнул его к себе, проехался коленом по голому бедру. — Мира, где я хочу, чтоб ты уехал, я не нашёл ни одного. Он дотянулся, ткнулся раскрытым ртом в Ванину шею, перекатился так, чтобы целиком оказаться сверху. — Я же вернусь. — Ты и сам, блядь, в этом не уверен. Ваня взял его лицо в ладони. — Я уверен. Он хотел бы забаррикадировать дверь и заложить мешками окна, но вместо этого помогал затаскивать в багажник Ванины сумки. — Саш, возьмите ещё варенье, а? Я домой не повезу. Он никогда не видел её счастливее — и никогда не чувствовал себя хуёвее. — Ты уверен? Может оставишь себе всё-таки? — Не. Я не люблю сладкое. — Тогда возьмём. Спасибо, Серёжа. Ваня на кухне гладил кота. — Что будешь с ним делать? Серёжа пожал плечами, замерев на пороге. Сейчас он к Ване подходить боялся — не доверял себе. — Это твой кот. Он тебя будет здесь ждать. Ваня улыбнулся: — Приглашаешь приехать в следующем году? — Приглашаю не уезжать, — так тихо, чтобы не услышала Саша. Когда Ваня отнял руку, Васька мяукнул недовольно, вперился в него взглядом. — Вань, я завожу! — позвала с улицы Саша, и Серёжа тут же услышал мерное урчание движка. — Если ты после этого пропадёшь, я буду панчить про тебя в каждом баттле. — Это звучит как угроза. — Это она и есть. — Опять про мою маму? — Я не повторяюсь, Ваня. Про ямочки на пояснице. Зашкварюсь по полной. И будем мы — пидор и поехавший. Ваня подошёл близко-близко, утянул его под прикрытие стенки и наклонился. — Я не прощаюсь, это просто так. Поцеловал он его коротко, будто действительно тут же собирался вернуться. — Женатый и ебанутый. Пидор и поехавший, — повторил Серёжа задумчиво. — Звучит как название нашей команды на «Рвать на битах». Ваня снова улыбнулся, провёл ладонями по его предплечьям. — Питерский пидор пидорасил поехавшего. — Перманентно, — добавил Серёжа. — Перманентно поехавшего или перманентно пидорасил? — Перманентно полюбовно пидорасил. Саша посигналила с улицы. — Если что, Волки на пляже — это про тебя, — шагнув на крыльцо, проговорил Ваня. — Я в роли пляжа? — Нет. Просто Волки на пляже с тобой. — Мне уже нравится этот альбом. — Я тебе его пришлю. Первым же делом. Серёжа махнул ему рукой — не прощаясь, а просто так.