***
Нарцисса в деталях помнила каждое собрание Пожирателей смерти, на котором присутствовала, неизменно сидя между мужем и сыном, сжимая под столом их влажные от пота ладони. Она старалась не смотреть в отливавшие адским пламенем бесчувственные глаза Тёмного Лорда, не замечать огромной змеи, ползущей к своей жертве по длинному столу, не видеть всей этой грязи, всего этого липкого кошмара — она предпочитала вообще ничего не видеть. Нарциссе казалось, что её присутствие на собраниях было необходимо Тёмному Лорду только лишь с одной целью — чтобы ещё больше унизить Люциуса. Третьего мая одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года Нарцисса, наконец, вернулась в манор полноправной хозяйкой. В то утро она ощутила диковинную смесь бесконечного облегчения после смерти Тёмного Лорда, горя от потери сестры и страха за будущее сына и мужа. Вечером того же дня она приказала снять некогда любимое зеркало в изящной позолоченной раме, висевшее над камином, и заменить его чем угодно, лишь бы не видеть больше отражение страшных змеиных глаз, которые даже спустя столько лет продолжали преследовать её в ночных кошмарах. Она полюбила проводить время в маленькой уютной гостиной, широкие окна которой выходили на задний двор. Впрочем, маленькой эту гостиную можно было назвать лишь условно, как и все комнаты в маноре вплоть до последней кладовой. Нарцисса старалась впустить в дом как можно больше света и воздуха; она задыхалась в огромном доме, где каждый уголок насквозь пропитался стойким запахом смерти. Она приказывала каждый день расставлять в комнатах вазы со свежими цветами, распахивала настежь окна и отправляла на помойку оставленные Пожирателями вещи, но ничто не могло разрушить гнетущую атмосферу, в которую погрузилась некогда прекрасная усадьба, славившаяся щедрыми приёмами и роскошными балами. Супруг Нарциссы после долгих судебных разбирательств был осужден на пятнадцать лет тюремного заключения — новый Министр оказался на редкость принципиален, а сын покинул её, решив вернуться на седьмой курс в Хогвартс, якобы для того, чтобы закончить обучение. На деле Драко под любым предлогом стремился вырваться из родового гнезда, обернувшегося тюрьмой. Нарцисса осталась один на один со страхами и воспоминаниями, подстерегавшими её в каждом уголке дома. Её бросало в дрожь от каждой найденной на обоях капельки засохшей крови или кусочка змеиной кожи под диваном. Она долго рассматривала крохотное бордовое пятнышко, гадая, жив или мёртв сейчас человек, которому принадлежала эта кровь, и царапала его ногтем, отдирая дорогие обои. Проходя мимо лестницы, ведущей в подвал, Нарцисса неизменно слышала в своей голове истошные крики. Несколько раз ей даже казалось, что она видела, будто какая-то тень промелькнула в конце коридора. Она стала бояться темноты и шороха осенних листьев, напоминавшего ей о Нагини — любимице Тёмного Лорда. Но больше всего Нарцисса боялась потерять единственное дорогое, что у неё осталось — единственного сына. Драко всё больше отдалялся от матери и замыкался в себе. Возвращаясь домой на каникулы, юноша запирался в своей спальне и часами сидел в тишине, не произнося ни слова. Всё изменилось, когда в жизни Драко появилась Астория — хрупкая, болезненного вида девушка с огромными карими глазами на худом лице и мягкой, словно выстраданной улыбкой. Нарцисса не раз слышала о проклятии, из поколения в поколение передававшемся в семье Астории, и всячески предостерегала сына от близкого общения с ней, хотя сердцем чувствовала, что только она способна вдохнуть в него жизнь. К тому же девушка проявляла лояльность к магглам и магглорождённым волшебникам, к которым в её семье отношение было более чем скептическое. Но как только Астория Малфой, в девичестве Гринграсс, переступила порог этого мрачного дома, манор, а вместе с ним и Нарцисса, словно проснулся после тяжёлого сна. Астория была подобна свече, озарявшей путь странника, идущего в темноте. Она постепенно меняла привычный облик манора, начиная с новой наволочки для эльфа-домовика — Пинки отказался покидать дом — и заканчивая перестановкой мебели в комнатах и заменой обоев. Балансируя на тонкой лесенке, Астория сама приводила в порядок окна, почти не пропускавшие солнечный свет, ловко орудуя волшебной палочкой, а иногда и простой тряпкой, к огромному неудовольствию свекрови и удивлению супруга. Нарцисса лишь после рождения внука поняла, какой драгоценный камень попал в её руки. Лишь одно огорчало её: приёмный зал с его уродливыми фиолетовыми обоями никак не желал подчиняться перестановкам, как будто бы Малфой-манор стремился таким образом наказать своих обитателей, принявших в войне не ту сторону. Наблюдая за тем, как Дельфи пьёт чай из любимой чашки её старшей сестры, Нарцисса не могла игнорировать очевидное сходство племянницы с Беллатрикс. И в тоже время Нарцисса замечала в Дельфи другие черты, которые настораживали и даже пугали её — неестественно-длинные тонкие пальцы, по-детски обхватывавшие горячую чашку, мертвенную бледность лица — хотя, быть может, сказывался суровый климат… А ещё нечто тёмное, затаившееся на дне глаз и жаждущее момента, чтобы вырваться наружу. Нарцисса единственная, за исключением братьев Лестрейнджей, была посвящена в тайну рождения Дельфини. Она, как сейчас, помнила сестру, вцепившуюся в неё ледяными пальцами и в припадке нервного возбуждения доверившую ей свою самую сокровенную тайну.***
Нарцисса свернулась калачиком под холодной шёлковой простынёй. Она закрывала ладонями уши, чтобы не слышать криков, доносившихся с первого этажа Малфой-манора, с недавних пор превратившегося в штаб-квартиру Пожирателей смерти. Нарцисса переехала в бывшую детскую: Тёмный Лорд занял спальню её мужа, а в комнате самой Нарциссы поселился Долохов. Вообще в доме царила подлинная вакханалия: бесконечные попойки по случаю мелких побед вроде убийства кого-то из орденцов, пытки в случае очередного поражения и снова попойки… Посторонние люди, сновавшие по комнатам, по-хозяйски совавшие нос во все уголки дома и тащившие всё, что плохо лежит; мерзкие типы вроде Грейбэка, от которых разило, как от стаи немытых псов; шлюхи из Лютного, примерявшие её, Нарциссы, лучшие платья… Но всё это происходило когда в маноре не было Лорда. Тёмный Лорд ненавидел всё человеческое — как добродетели, так и пороки. Нарцисса ни разу не видела Повелителя ни с бокалом вина, так горячо любимого её сестрицей, ни с сигарой, какие обычно курили Долохов или МакНейр. Она не видела его радости, когда Пожиратели продвигались вперёд — лишь скупое удовлетворение, как будто бы по-другому и быть не могло. Но она кожей ощущала его слепую ярость, когда кто-либо из Пожирателей совершал оплошность. Чаще всего доставалось Люциусу и, как ни странно, бесконечно преданной Беллатрикс, которая по своей природной горячности часто совершала необдуманные поступки. Слыша доносившиеся с первого этажа крики, Нарцисса гнала от себя мысли, что это Люциус сейчас корчится от боли у ног Тёмного Лорда, моля о пощаде, или сестра, закусывая до крови губы, катается по полу, повинуясь воле своего жестокого Повелителя. Драко был в школе, Драко был под защитой Снейпа. Нарцисса не любила Снейпа (как будто бы кто-то любил его), но не могла ни признать, что лучшего покровителя для своего сына она вряд ли смогла бы найти. Разве что обратиться к Дамблдору… Что за глупая мысль, да и Дамблдор был давно уже мёртв… Дверь тихонько скрипнула; в спальню ворвался резкий аромат любимых духов Беллатрикс — приторно-сладких, тяжёлых, с нотками пачули и ванили. Она обожала их с юности и всегда пользовалась только ими, несмотря на протесты матери, считавшей такой аромат слишком «взрослым» для девушки. Беллатрикс бесшумно скользнула под одеяло и прижалась к младшей сестре. Совсем как в детстве, только тогда с ними была Андромеда, несчастная Андромеда, которую жестокая тётка Вальбурга собственноручно выжгла с семейного гобелена… Беллатрикс обняла сестру холодными руками и прижалась губами к её уху: — Цисси, я удостоилась такой чести, ты даже не представляешь… — Ты… ты снова убила кого-нибудь? — со страхом прошептала Нарцисса, прикрыв глаза. «Мерлин… Она так спокойно говорит об этом, словно жизнь для неё — сущий пустяк! Не важно, чужая или же собственная. Моя бедная, несчастная Белла…» — Не в этот раз, — с торжеством в голосе произнесла Беллатрикс. — Наследник Слизерина, наследник Гонтов, наследник самого Тёмного Лорда... — Что?! — Нарцисса не поверила своим ушам. Насколько она помнила, Тёмный Лорд никогда не стремился обзаводиться потомством и растить себе смену. Хотя бы потому, что не собирался уходить на тот свет. А как же Рудольфус? Беллатрикс же любила Рудольфуса, а тот, в свою очередь, любил её. Нарцисса помнила, как сестра притащила его на себе в Малфой-манор после операции с ложными Поттерами — без чувств, залитого кровью. Как она кричала, когда поняла, что не может самостоятельно остановить кровь, как она звала Лорда, как чуть не убила Люциуса, пытавшегося оттащить её от умирающего супруга. Как она под страхом смерти заставила целителя, похищенного из Мунго, поставить Рудольфуса на ноги… Да, Беллатрикс восхищалась Тёмным Лордом, пресмыкалась перед ним, за что получала его скупые ухмылки и насмешки других Пожирателей смерти. Она обожала его, боготворила, но зачать от него ребёнка, Мерлин и Моргана! От одной мысли об этом Нарциссу передёрнуло. И в то же время она не могла не замечать, как сестра наклоняется к нему, сидя с ним за одним столом, как смотрит на него и говорит с ним… Как задерживается после собраний… Беллатрикс начало мелко трясти. Нарцисса крепко обняла сестру и погладила по растрепавшимся волосам. — Ты должна стать Хранителем тайны, — прошептала Беллатрикс, больно стиснув её запястья. — Что ты от меня требуется? — осторожно спросила Нарцисса. — Ты оградишь его своей защитой, никто не узнает о появлении на свет этого ребёнка, — ответила Беллатрикс. — К тому же, ты — кровная родственница. Пока он здесь, он в безопасности. Рудольфус говорит, так будет безопаснее. Для всех нас. — Рудольфус в курсе? — прошептала Нарцисса. Её уже давно перестало что-то удивлять, но то, что супруг сестры желал защитить её побочное дитя… Поистине, оба они выжили из ума! — Никто не сможет отыскать его здесь, пока не кончится война. Сам Повелитель не мог отыскать Поттеров, пока Хвост, Хранитель тайны, не выдал их. И не мог причинить Поттеру вред, пока он был под защитой своей маггловской тётки. Обещай, что даже Драко и Люциус — особенно, Люциус — ни о чём не узнают до нашей победы, защити моего ребёнка! Нашего ребёнка! На ладонь Нарциссы капнула горячая слеза. Беллатрикс несколько месяцев безвылазно провела в Малфой-маноре. Она по-прежнему участвовала в собраниях Пожирателей, но никто из вхожих в усадьбу волшебников не мог заметить, как округлился её живот.***
— Миссис Малфой, — обратилась к ней Дельфи, отставляя в сторону чашку. — Если вы так любили её. Почему вы бросили меня, не взяли к себе? Племянница строго смотрела на неё, требуя объяснений. — Рудольфус забрал тебя из дома после победы, — коротко ответила Нарцисса. — Победы? — Зрачки Дельфи угрожающе сузились, в глазах заплясали зловещие огоньки. — О какой победе вы говорите, когда моя мать — ваша сестра — умерла? Нарцисса за одиннадцать лет привыкла говорить слово «победа», хотя в её случае «победа» ознаменовала лишь смену чёрной полосы жизни на тёмно-серую. — О победе над тем кошмаром, который разъедал нас всех изнутри. Ты не понимаешь… — Ба-ба! — С радостным воплем в комнату вбежал пухлый розовощёкий малыш лет трёх-четырёх. Мальчонка выглядел настоящим ангелочком: у него было круглое личико с огромными серо-голубыми глазами, обрамлённое воздушным облачком серебристых волос. Он размахивал игрушечной волшебной палочкой, испускавшей клубы разноцветного дыма. Нарцисса, ласково улыбнувшись, подхватила мальчика на руки. — Это Скорпиус, сын Драко, — представила внука Нарцисса. — Драко и Астория отправились к морю, поправить здоровье Астории, в последнее время она часто болеет. Маленький Скорпиус с любопытством протянул пухлую ручонку к Дельфи. Она демонстративно пересела на соседнее место, смерив ребёнка ненавидящим взглядом. «Почему этот сопляк получил всё, а я не удостоилась даже капельки внимания родной тётки? Даже право носить собственную фамилию — и то у меня отобрали!» — Он ни в чём не виновен, Дельфи, — как можно мягче произнесла Нарцисса. Она помнила, как Белла в детстве ревновала сестру и родителей к маленькой Цисси. — Почему отец доверил меня не вам, а Юфимии Роули? — продолжила допрос Дельфи. — Отвечайте! И снова требовательные интонации Беллы, а может, и самого Тёмного Лорда… Она никогда не могла противостоять сестре. Да, с другими Нарцисса могла быть сильной, даже жестокой, но только не с ней. — Когда Тёмный Лорд пал, авроры первым делом явились с обыском в Малфой-манор, который считался официальной резиденцией Тёмного Лорда и Пожирателей смерти ближнего круга, — начала объяснять Нарцисса, старательно подбирая слова. — И я не могу сказать, что они были дружелюбно настроены. Все были настолько озлоблены… — Нарцисса чуть дёрнулась. — Я могла больше никогда не увидеть тебя! Тогда много всякого отребья прибилось к аврорам, собирались так называемые «дружины», которые, прикрываясь законом, порой занимались откровенным грабежом. Мальчишка Поттер ходатайствовал об условном наказании для Люциуса, однако Визенгамот был непреклонен, и я… я… благодарна Поттеру за этот поступок. — В воздухе повисла пауза. Нарцисса слегка промокнула глаза краешком носового платка. — Мало кто знает, но… это ведь я сохранила ему жизнь: соврала Тёмному Лорду, сказала, что Поттер мёртв. Я не горжусь этим — я сделала это не ради него, нет, но ради сына, моего Драко. Ради него я была готова пожертвовать жизнью, да и сейчас… И твои родители, они сделали всё, чтобы тебя защитить. — Почему вы не забрали меня, когда всё закончилось? И снова эти обвинения, на которые ей нечем было ответить. Почему? Потому что она боялась разрушить хрупкий мир, балансировавший на лезвии ножа, боялась правды, которая рано или поздно открылась бы, боялась навредить Драко… Никто не сможет обнаружить это дитя здесь, пока не кончится война… Спустя годы Нарцисса не могла в точности воспроизвести слова произнесённой клятвы, но магия с присущей ей прямотой поняла всё буквально. Война закончилась поражением, и защита развеялась, как утренний туман над рекой. Присутствие Дельфи в маноре стало небезопасным как для неё самой, так и для хозяев поместья. А почему Юфимия? — Она и сама толком не понимала, почему Рудольфус передал Дельфи на воспитание именно Роули, человеку стороннему и, откровенно говоря, ненадёжному… — Вы просто струсили, — мрачно констатировала факт Дельфи. Нарцисса сглотнула подступивший к горлу ком. Во рту её пересохло. «Кто такая эта девчонка, чтобы так разговаривать со мной?! — Дочь Тёмного Лорда и твоей старшей сестры, которая плевать хотела на все условности и всегда делала то, что хотела, даже если это не вписывалось в общепринятые рамки». Нарцисса боялась. Боялась когда-нибудь увидеть в этих глазах нечеловеческий красный отблеск, и это послужило второй причиной. Она была прекрасной матерью. После рождения Драко вся жизнь Нарциссы сосредоточилась вокруг наследника. Её любовь к сыну граничила с помешательством. Наверное, некоторая доля безумия всегда дремала в каждом члене «благороднейшего и древнейшего семейства Блэков», ожидая подходящего момента, чтобы проснуться. Нарцисса часто заходила посмотреть на Дельфини, мирно сопевшую в своей колыбельке. Она раскачивала её, беззвучно шевеля губами и напевая про себя песню, которую, казалось, в далёкой прошлой жизни пела своему долгожданному сыну. Уже тогда Нарцисса боялась этого ребёнка. Она вспоминала рассказы Люциуса о возрождении Тёмного Лорда, когда Хвост опустил в котёл нечто, отдалённо напоминавшее человеческое дитя, но с мертвенно-белым змеиным лицом, смотревшим на мир бесчувственными глазами. Всякий раз, когда девочка открывала припухшие глазки, Нарцисса больше всего боялась увидеть алые радужки, горящие огнём. Но Дельфини смотрела на неё тёмными глазами Беллатрикс и улыбалась особой улыбкой, как улыбаются одни только младенцы. — Да, я струсила, Дельфи. Дельфи была премного удивлена, что Нарцисса не стала изворачиваться и врать, придумывая новые отмазки, как то делала, бывало, Юфимия. — Расскажите мне о родителях, — попросила Дельфи. — Пожалуйста. Я хочу знать, какими они были. Нарцисса не знала, что именно рассказать одиннадцатилетней девочке о чете Лестрейнджей. Как Беллатрикс пытала в соседней комнате грязнокровую девчонку, от криков которой содрогалась половина манора? Как хладнокровно убила кузена и племянницу? Как вместе с мужем, деверем и Краучем-младшим довела до помешательства Лонгботтомов на глазах у их годовалого сына? Рассказать, как Рудольфус учил Драко применять Непростительные заклятия, используя в качестве учебных пособий провинившихся перед Лордом волшебников? Как небрежным взмахом палочки уложил пятерых егерей, посмевших что-то возразить его дражайшей супруге? Да, всё, что говорили и писали о них, было правдой — фанатики, безумцы, одержимые идеями Тёмного Лорда… Нарцисса решила рассказать о своём детстве — о том, как первое время маленькая Белла Блэк ревновала к ней родителей и любимую сестру Андромеду, как она кричала, что придушит Цисси во сне подушкой и как позже просила у неё за это прощение, как возилась с младшенькой, словно с живой куклой… Как они втроём бесились перед сном, и даже строгий отец не мог заставить их разойтись по своим спальням, как полагает маленьким леди… Нарцисса рассказала, как в Хогвартсе всюду хвостом ходила за Беллой, как гордилась, что у неё есть такая замечательная старшая сестра. Как они вместе с Беллой шпионили за Андромедой, когда та начала оказывать знаки внимания магглорождённому мальчишке с Хаффлпаффа… Как Белла решила устроить Меде «тёмную», а она в последний момент отказалась поднимать палочку на сестру… Как однажды застала Беллатрикс в объятиях Рудольфуса, спустившись однажды посреди ночи в общую гостиную Слизерина… Нарцисса до сих пор помнила красное от смущения и гнева лицо старшей сестры и громкий смех Рудольфуса, сжимавшего в руке стакан с огневиски. И как только спиртное оказалось в школе! Как Белла на следующее утро угрожала превратить её в слизняка, если она посмеет открыть свой болтливый рот… Нарцисса рассказала про красивую свадьбу, на которую съехался весь высший свет магической Британии, а также французские кузины матери и какие-то родственники Лестрейнджей тоже издалека. Она показала колдографию, на которой юная Беллатрикс кружилась в пышном белом платье, по её прихоти украшенном живыми цветами ярко-алого цвета, похожими на свежие пятна крови, расплывавшиеся на снегу. «Не к добру», — шептались пожилые матроны, но Беллатрикс плевать хотела на мнение достопочтенных троюродных тётушек. Высокий худой Рудольфус стоял чуть в стороне и, печально улыбаясь, смотрел на свою невесту. Нарцисса подумала, что эта колдография как нельзя лучше отражала дальнейшую семейную жизнь четы Лестрейнджей: Беллатрикс, яркая звезда созвездия Ориона, и Рудольфус, которого неодолимо тянет к ней, как мотылька на огонёк свечи. Показала она и детские колдографии, где маленькие Беллатрикс и Андромеда, как две капли воды похожие друг на друга, смеялись, а она, Цисси, с надутым видом демонстративно отворачивалась от сестёр, очевидно, на что-то обидевшись. Нарцисса, как ни старалась, никак не могла вспомнить, что послужило причиной той детской обиды… — Андромеда умерла? — спросила вдруг Дельфи, переворачивая очередную страницу альбома, с которой махал ей рукой шестнадцатилетний Рабастан Лестрейндж, отпустивший первую в жизни нелепую жидкую бородку. — Для нас — да, — холодно ответила Нарцисса и захлопнула альбом. — Она умерла в тот день, когда тётя Вальбурга выжгла её с фамильного гобелена за то, что она предпочла семье своего возлюбленного-маггла. — Того, за которым вы шпионили в школе? — Да, — подтвердила Нарцисса. Было заметно, что ей неприятно говорить о средней сестре. — Вышла замуж за Теда Тонкса. — У меня тоже есть фотоаппарат, — вдруг вспомнила Дельфи и вытащила из сумки кожаный футляр со стареньким волшебным фотоаппаратом, подаренным ей опекуншей. Она прищурила глаз и сделала снимок. — Я хотела сфотографировать праздничную ёлку в Косом переулке, но тёте вдруг стало плохо… — Знаю, она сказала, что видела Беллатрикс в лавке, — устало вздохнула Нарцисса. — Она боится предсказания, — объяснила Дельфи. — Старуха говорила что-то про меня, я не помню что точно… Что я — «проклятое дитя» — кажется, так. «Проклятое дитя… — поёжилась Нарцисса. — И правда». — Мало ли на свете похожих людей. В конце концов, это могла быть та же Андромеда — Юфимия могла запросто спутать. — Тётя не верит… — Зато она верит в предсказание обманщицы из Лютного переулка и плач авгурея, предрекающий скорую смерть, — парировала Нарцисса. — Малышу Скорпиусу пора спать, Пинки проводит тебя в твою комнату. Пинки! С громким хлопком посреди гостиной возник домовой эльф. — Отведи Дельфини в комнату для гостей и позаботься, чтобы у неё всё было, — отдала приказ Нарцисса, даже не взглянув на эльфа. Затем она, подхватив на руки внука, громко стуча каблуками, вышла из гостиной.***
Дельфи никогда не любила Рождество в доме Роули. Юфимии всегда было не до праздников — казалось, она давно умерла душой и навсегда забыла запах свежей хвои и рождественского пудинга. Хотя, отдавая дань традиции, опекунша всё же вешала в гостиной пару блестящих гирлянд и ставила куцую ёлку. Пудинг Юфимия обычно покупала в ближайшем маггловском супермаркете, и Дельфи уныло жевала невкусный, слишком приторный десерт. В качестве подарка она получала слащавую книжку, в которой все истории неизменно имели счастливый конец. Слушая рассказы Юфимии о годах её детства и юности, Дельфи, как ни старалась, не могла представить вечно угрюмую, раздражённую опекуншу, кружащуюся в танце или играющую в шарады. Нарциссу жизнь тоже окунула в грязь лицом, заставив прочувствовать на себе то, при виде чего она обычно демонстративно кривила носик и поджимала губы. Но она сумела подняться и, как прежде, взглянуть на мир свысока, доказав, что Блэки всегда восстают из пепла, подобно фениксу, умиравшему и рождавшемуся вновь. А Юфимия медленно угасала в своей тоске по давно минувшему прошлому, как старый авгурей в позолоченной клетке. Хотя, может, Нарциссе просто было ради кого продолжать улыбаться и делать вид, что всё хорошо, — ведь у неё были любимый сын и маленький внук. У Юфимии Роули не осталось никого, кроме девочки-сироты, которую у неё никак не получалось полюбить. После развода с мужем её и без того непростые отношения с сыном вовсе испортились: сначала парень перебрался к отцу, напоследок обозвав мать подстилкой, а через несколько лет поссорился и с ним — из-за его новой супруги. После ссоры с отцом Джаспер ненадолго вернулся к матери и попытался наладить с ней отношения. Дельфи терпеть не могла сына Юфимии, который, в свою очередь, платил ей той же монетой. Она была почти счастлива, когда он съехал, сняв комнату в Дырявом Котле.***
В Малфой-маноре стол ломился от всевозможных кушаний, как будто хозяйка готовилась к светскому приёму. В гостях у Нарциссы Дельфи впервые попробовала запеченного с яблоками гуся и настоящий рождественский пудинг. Юфимия не умела готовить ничего сложнее подгоревшего пастушьего пирога, а домовой эльф, бывший у неё в услужении, давно скончался от старости. Пушистая праздничная ель, упиравшаяся в высокий потолок гостиной, была украшена красными и золотыми стеклянными шарами, сверкающими гирляндами и заколдованным снегом. Дельфи, не удержавшись, слепила из заколдованного снега маленький плотный шарик и запустила им в Скорпиуса, пока Нарциссы не было рядом. Мальчонка жалобно захныкал, и Дельфи с отвращением отвернулась от него, занявшись большой коробкой, завёрнутой в блестящую обёртку. Внутри оказались несколько нарядных мантий и белые лаковые туфельки. Примерив атласную голубую мантию с белыми оборками на подоле и капюшоне, она закружилась по комнате, представляя себя на Йольском балу в Дурмштранге. «Только когда я перейду на четвёртый курс, мантия будет едва прикрывать мне коленки!» — с грустью отметила Дельфи, рассматривая себя в зеркале. За последний год она выросла на целых четыре дюйма и теперь была одной из самых высоких девочек в классе. А вот лаковые лодочки с кокетливым бантиком на носу неожиданно оказались велики, по меньшей мере, на два с половиной размера.***
Дельфи провела в маноре остаток каникул. Она день за днём с интересом исследовала старинный особняк, заглядывая в каждую комнату. Больше всего ей понравилась библиотека, которая по размерам, казалось, почти не уступала дурмштрангской. С помощью Пинки, знавшего наизусть расположение всех книг на полках, она открыла для себя много нового. Эльф послушно левитировал нужные книги на письменный стол, обтянутый зелёным сукном, за которым любил работать хозяин дома. Нарцисса подарила Дельфи несколько колдографий, на которых были изображены сёстры Блэк и братья Лестрейнджи. Покопавшись ещё немного в старых альбомах, она обнаружила единственное изображение сестры с новорождённой дочерью на руках — на нём уже немолодая, усталая Беллатрикс крепко прижимала к себе драгоценное дитя, словно предчувствуя скорую разлуку.***
Следующее Рождество Дельфи тоже встречала в гостях — на сей раз в семье однокашницы Маргреты Билевиц, с которой они крепко сдружились. Многие пребывали в недоумении и задавались вопросом, что связывало этих совершенно разных, на первый взгляд, девочек: почему жизнерадостная, общительная Гретхен выбрала в подруги нелюдимую англичанку, предпочитавшую размахивание волшебной палочкой в Дуэльном Клубе и предрассветные полёты на метле посиделкам в общей гостиной и шумным забавам вроде взятия снежного городка? Однако они во многом были похожи: Гретхен Билевиц, несмотря на любезность в общении даже со старым ворчливым завхозом, не стремилась заводить близких подруг и доверять им свои секреты. Она одинаково ровно общалась со всеми, никого при этом не выделяя, была вежлива с преподавателями и студентами старших курсов, а по вечерам помогала первогодкам с домашним заданием. Первое время её доброта казалась Дельфи наигранной, но после того, как она узнала Гретхен поближе, её мнение изменилось, и она, как и другие, попала под обаяние очаровательной австрийки, которая к тому же оказалась весьма одарённой волшебницей.***
Белоснежный особняк с тремя круглыми и одной квадратной угловыми башнями, с трёх сторон окружённый хвойным лесом, а с четвёртой — подступавшими к самым ступеням холодными водами альпийского озера был единственным строением на этом берегу Халльштаттера. На противоположном берегу горели огоньки заснеженного Халльштатта* — крошечного городка, в котором волшебники на протяжении столетий в относительном мире и согласии сосуществовали бок о бок с магглами. На причале девочек встречала одинокая фигурка сгорбленной пожилой женщины. — Добро пожаловать домой, мои дорогие! — Старушка взмахом волшебной палочки отправила обтянутые телячьей кожей саквояжи Гретхен и её старшего брата Тристана в распахнутые двери особняка. Тристан тоже обучался в Дурмштранге, но был избранником Земли. Дельфи почти не пересекалась с ним в школе, лишь здоровалась, проходя мимо. — Добро пожаловать в замок Груб*, фройляйн Роули, желаю вам хорошо провести время. — Чемодан Дельфи вырвался из её рук и помчался вслед за багажом однокашницы. — Спасибо, фрау фон Эйссель, — приветливо улыбнулась Гретхен пожилой волшебнице, которая семенящей походкой, высоко подобрав полы мантии, поспешила скорее предупредить чету Билевиц о прибытии дочери и её гостьи. — Фрау фон Эйссель — она вроде экономки? — спросила Дельфи глядя вслед удаляющейся старушке. От Нарциссы она узнала, что прежде состоятельные волшебники имели человеческую прислугу. Быть может, на родине Гретхен это и сейчас считалось в порядке вещей? — Фрау фон Эйссель — моя двоюродная бабушка со стороны отца, — шепнула Гретхен на ухо Дельфи. — У неё нет семьи, поэтому она живёт с нами. Иногда мне кажется, она скрывает какую-то страшную тайну! — Гретхен хихикнула. Вертлявый эльф-домовик помог девочкам раздеться и проводил в просторную гостиную, где их ожидали хозяева Груба. Тристан, отдав домовику школьную мантию, тут же умчался к себе. В центре гостиной стояла живая ель, украшенная бантами из золотой парчи, ароматными пряниками и горящими свечами. Рядом с праздничным деревом стояли ясли, символизирующие рождение младенца-Христа. Переливающиеся всеми цветами радуги гирлянды, свисавшие с канделябров, были сделаны из причудливых кристаллов, внутри которых горели волшебные огоньки. Над камином висел еловый Адвентский венок, украшенный шишками и тремя красными свечами*. На каминной полке стояла четвёртая свеча, терпеливо дожидаясь своего часа. Дельфи с любопытством рассматривала праздничное убранство, походя размышляя о «страшной тайне» фрау фон Эйссель. Во что бы то ни стало, она захотела узнать эту тайну. Герр Билевиц, статный волшебник в нарядной бордовой мантии с чёрной оторочкой, поднялся с кресла, чтобы поцеловать дочь и поприветствовать гостью. У него были мягкие черты лица и пронзительно-голубые глаза, как у дочери. Его супруга, в девичестве носившая фамилию Грегорович, была одета в тёмно-синее бархатное платье, щедро расшитое жемчугом, и того же цвета мантию, украшенную серебряными нитями. Гретхен унаследовала от матери только небольшую горбинку на аккуратном носике, в остальном же была копией отца. Тогда как Тристан больше походил на мать. — Рада видеть вас в нашем доме, фройляйн Роули, — повторила слова пожилой волшебницы фрау Билевиц, чуть наклонив голову, увенчанную сложной причёской. — Я провожу вас в вашу комнату, чтобы вы немного отдохнули с дороги. Гретхен, попроси Тристана переодеться к ужину и спуститься к нам.***
Тристан зашёл в гостиную, когда отец семейства уже собирался собственнолично подняться в комнату сына. По случаю праздника он накинул поверх школьной рубашки иссиня-чёрную мантию. Он сильно сутулился и как бы втягивал голову в плечи, стесняясь высокого роста и юношеской нескладности. Дельфи мысленно сочувствовала Тристану: её собственный рост в неполные тринадцать лет составлял почти пять футов и шесть дюймов, что давало однокашникам повод дразнить её за высокий рост. — Ты опоздал на ужин, — сухо констатировала факт фрау Билевиц, смерив сына уничтожающим взглядом. — Когда ты станешь хоть чуточку пунктуальнее? За почти двадцать лет брака с Францем Клементина переняла многие черты характера мужа, в том числе и стремление к идеальному порядку во всех сферах жизни. И если Гретхен редко разочаровывала родителей, то Тристан плевать хотел на семейные ужины, когда в его домашней лаборатории кипело очередное исследуемое зелье. Тягу к зельям он унаследовал от матери: Клементина в своё время даже выигрывала Международный Чемпионат по зельям — призовой котёл из чистого золота, защищённый от плавления специальными чарами, и сейчас занимал центральное место в домашней лаборатории. — Извини, мама, — пробормотал Тристан ломающимся голосом уже не мальчика, но ещё не мужчины. — Отец. — Он кивнул герру Билевицу. — Фрау фон Эйссель, сестрёнка. Дельфи. — Привет, — ответила Дельфи. Она чихнула в кулак, вдохнув резкий запах полыни и мяты. Так иногда пахла опекунша, возвращаясь домой после рабочего дня, проведённого в подсобке «Ядов и противоядий». — Ты варил какое-то зелье? — Я занимаюсь алхимией, — важно произнёс Тристан, одновременно накладывая в тарелку кусочки фаршированного карпа. — Мы с профессором Штольцем бьёмся над разгадкой секрета легендарного Философского камня. — Боюсь, мсье Фламель унёс эту тайну с собой в могилу, — хмыкнул герр Билевиц. — Я знал Штольца ещё студентом и могу сказать, что он распыляет свои недюжинные способности в области зельеварения на всякую чепуху. — А я верю, что Тристан сможет найти нужный рецепт, — заступилась за брата Гретхен. Тот с благодарностью посмотрел на сестру и улыбнулся ей. Дельфи часто видела Тристана в кабинете профессора Штольца, когда приходила после занятий проверить степень готовности какого-нибудь зелья, требовавшего длительного кипячения или настаивания. Тристан обычно толок порошки в агатовой ступке, помешивал очередное странное варево, собрав волосы в хвост на затылке, или до хрипоты спорил с преподавателем о необходимости добавления того или иного ингредиента. — Ты покажешь Дельфи лабораторию? — спросила Гретхен, отрезая кусок яблочного штруделя. Тристан с огромным неудовольствием согласился. Он не любил, когда его отвлекали. — Лучше предложи гостье прогуляться по Халльштатту, дочка, — вставила своё слово фрау Билевиц, которая всегда с недоверием относилась к алхимии. На старших курсах она пыталась изучать эту науку, но вернулась к классическому зельеварению. — Франц аппарирует с вами на другой берег после обеда, а после заберёт к ужину. Я как раз успею подготовить дом к празднику. За ужином Дельфи не терпелось поскорее посетить лабораторию Тристана и воочию увидеть создание эликсира бессмертия. Она подумала, будь у её матери такое зелье, она бы сейчас могла быть рядом с ней. «Наивная девчонка, — произнёс ехидный голос в её голове. — Даже если бы Беллатрикс обладала Философским камнем, это значило бы лишь то, что ей целую вечность предстояло гнить в Азкабане». И всё же интересно: эликсир бессмертия, полученный из камня, мог бы спасти Беллатрикс от смертельного заклятия? Наверное, всё-таки нет. Как только родители встали из-за стола, Гретхен, схватив за руки брата и подругу, побежала по длинному коридору, украшенному теми же кристаллами, что свисали с канделябров в гостиной. Дома она чувствовала себя гораздо свободнее, чем в школе. Дельфи тоже нравилось в замке Груб, который не имел ничего общего с мрачным Малфой-манором. Но позже оказалось, что имение Билевиц таит в себе немало секретов. Спустившись на несколько этажей вниз, Дельфи почувствовала, как за воротник лёгкой мантии медленно просачивается холод. В подземельях Груба было в той же степени сыро и промозгло, что и в дурмштрангских. — Alohomora! — важно произнёс Тристан, остановившись перед неприметной дверью с начертанными на ней алхимическими символами четырёх Стихий, вместе образующими шестиконечную звезду. — Заходите, только ничего не трогайте. В каменном мешке, оборудованном под лабораторию, было нестерпимо жарко. Языки пламени полыхали в печах и жаровнях, отбрасывая на каменные стены пугающие тени. На рабочем столе громоздилась куча пергаментов, сломанных перьев и скрюченных сушёных растений. На жаровне стоял золотой котёл, от блеска которого у Дельфи заслезились глаза. В дальнем углу помещался большой стеклянный бак, соединённый многочисленными трубками с ёмкостями поменьше. — Здесь я получаю вытяжку из щупалец гидры, — пояснил юный алхимик, махнув рукой на стеклянный бак, — гидра обладает свойством регенерации тканей. — А что в котле? — поинтересовалась Дельфи, заглянув внутрь и увидев там плавающие в кипящей воде крупные жёлтые соцветия, похожие на одуванчики-переростки. — Это девясил. Ещё древнегреческие целители заметили, что этот цветок повышает физические возможности. Он содержит в себе силы Марса, Солнца и Юпитера. Можно сказать, даёт «девять жизней», как у кошки. Древние маги применяли зелья из девясила перед поединками, — увлечённо рассказывал Тристан. Его глаза сияли особым светом, свойственным людям, горящим за своё дело. — Смотри, Дельфи, — прервала лекцию брата Гретхен, показывая на связку голубоватых засушенных цветов, висевшую прямо над их головами. — Это же твой цветок, дельфиниум! У нас его называют рыцарскими шпорами. — Цветок печали. Греки считали его символом горя. Я немного экспериментирую с ядами, в частности с ядами на основе аконита и родственных ему растений. Ты что-нибудь слышала о «кураре»? — Конечно. Яд, которым американские индейцы пропитывали свои стрелы. Я даже видела его своими глазами! — похвасталась Дельфи. Глаза Тристана сделались круглыми, как золотые галеоны: — Где?! Его очень сложно достать в Европе. — Если знаешь, где искать, — загадочно улыбнулась Дельфи и тут же разозлилась на себя за неуместное кокетство. — Моя тётя работает в лавке ядов. Я пару раз помогала ей готовить некоторые. — Geil*! — воскликнул Тристан. Гретхен укоризненно покачала головой и зацокала языком. — Тогда ты знаешь, что это такое. — Он аккуратно вытряхнул из платяного мешочка, лежавшего на столе, блестящие чёрные ягоды. — Белладонна. — Я читала, что в Средние века магглы давали зелье из белладонны ведьмам и колдунам, приговорённым к сожжению на костре, — прошептала Гретхен. Дельфи скрипнула зубами от ярости. — Но поскольку магглы обычно сжигали себе подобных, волшебникам в большинстве случаев удавалось избежать казни, — сказал Тристан. — Венделина Странная, например, даже специально давала магглам себя поймать, чтобы сбежать от них в самый последний момент. Некая разновидность мазохизма, я полагаю. — Всё равно ненавижу магглов, — буркнула Дельфи. — Ещё я изучаю свойства «летучей мази», описанной европейскими магами семнадцатого века. Позже, в тысяча девятьсот третьем году, немецкий зельевар-экспериментатор Густав Шенк восстановил состав чудодейственной мази, вводящей волшебника в транс и позволяющей ему свободно парить в воздухе какое-то время*. Хочу попробовать на себе в следующем семестре. Дельфи с открытым ртом слушала увлекательные рассказы Тристана, пока сердитая фрау Билевиц не разогнала ребят по их спальням. Повесив на резную спинку стула голубую мантию, подаренную Нарциссой, Дельфи с разбегу плюхнулась на широкую кровать. Она блаженно растянулась поверх шерстяного покрывала, прикрыв глаза. После неуютной койки в общей спальне было приятно ощущать под собой мягкую перину вместо жёсткого матраца, набитого соломой. Директор считала, что такое ложе гораздо полезнее пуховой перины. Однако Дельфи всё же предпочитала матрацу перину. Не раздеваясь, она быстро уснула. Ей снились розовые цветы белладонны и полёты над башнями Груба.***
Как и обещала фрау Билевиц, после обеда герр Билевиц вместе с девочками и Тристаном аппарировали на противоположный берег Халльштаттера. Сославшись на не терпящие отлагательств дела в городском совете, герр Билевиц покинул их, наказав к шести часам явиться к зданию лютеранской церкви, возвышавшейся над крошечным городком. Население Халльштатта составляло немногим более тысячи жителей, добрую половину которых составляли волшебники. Это миниатюрное австрийское поселение в предрождественский день походило на один большой пряничный домик с разноцветными стёклышками-цукатами и сахарной глазурью на черепичных крышах. Узкие улочки, петляя между домами, карабкались вверх, так что из-за недостатка свободного места некоторые постройки как бы нависали одна над другой. Халльштатт на протяжении столетий существовал обособленно от других поселений из-за отсутствия путей сообщения. Это обстоятельство привлекало в коммуну волшебников, стремившихся к уединению. Дельфи с интересом рассматривала знак, изображавший два скрещенных молотка, высеченный на двери одного из пряничных домиков. — Знак горняков, — объяснил Тристан, взявший на себя обязанности экскурсовода. — Эти молотки здесь почти повсюду, если хорошо приглядеться. В горах уже пять тысяч лет ведётся добыча соли, так что этот знак можно назвать своеобразным символом Халльштаттских соляных копей. Кстати, наш с Гретхен предок — граф Кристоф фон Эйссель — занимался их разработкой. Местное население преклонялось перед ним, боготворило его и одновременно боялось, считая колдуном. Насчёт колдуна они, собственно, оказались правы. — Это, должно быть, очень скучно — добывать соль, — протянула Дельфи, представив разряженного в шелка и бархат графа, чей портрет висел в гостиной, в тускло освещённой шахте с киркой в руках. Хотя добывали соль, наверное, всё-таки магглы, а не сам граф. — Нисколько, — возразил Тристан. — Всю грязную работу делали магглы, а граф фон Эйссель занимался экспериментами в области алхимии. В алхимии соль символизирует тело. Граф мечтал обрести бессмертие и всю свою жизнь изучал магические свойства соли. Известно, что мясо, переложенное солью, может пролежать достаточно долго, оставаясь нетронутым процессом гниения, а трупы, помещённые в крепкий соляной раствор, сохраняются в почти неизменном состоянии. Он надеялся выделить из кристаллов каменной соли особое вещество, способное, так сказать, «законсервировать» живое существо. Кстати, его могила находится на кладбище возле часовни Святого Михаила, можем зайти. — Это было бы замечательно, — поддержала идею брата Гретхен. — Тристан помогает расписывать черепа для местной костницы. Думаю, тебе будет интересно на это посмотреть, Дельфи. — Расписывает… черепа? — неуверенно переспросила Дельфи. Ей показалось, что она ослышалась. — Это такая традиция, — улыбнулась Гретхен. Она шла спиной вперёд, периодически сталкиваясь с прохожими. — Как видишь, у нас кругом горы, и мест на кладбище катастрофически не хватает. Поэтому спустя лет десять после смерти покойника выкапывают, и кости помещают в специальную костницу, которая находится в часовне Святого Михаила. Расписанные художником черепа выставляют там же. Это очень красивый обычай, жаль, ему сейчас почти никто не следует. «Неудивительно, — хмыкнула Дельфи. — Какой нормальный человек захочет, чтобы на его черепе нарисовали цветочки и выставили на всеобщее обозрение!» — Тебе это кажется странным? — рассмеялся Тристан. Одетый во всё чёрное, он казался чуждым праздничной атмосфере маленького городка. — Тогда что ты скажешь о самом графе, который после смерти наказал потомкам раз в пятьдесят лет выкапывать его из могилы и переправлять на лодке к замку, чтобы покойник мог осмотреть пустыми глазницами свои владения? — Да он просто псих! — воскликнула Дельфи и весело рассмеялась, почти так же, как это делала Гретхен: запрокинув назад голову и улыбаясь всему белому свету. — Мы могли бы посетить копи, но так как в горы удобнее добираться на мётлах, а сейчас в городе полным полно магглов, лучше пойдём сразу в костницу, — сказал Тристан. — Можем подняться в Дахштайн через несколько дней. Ты хорошо держишься на метле, Дельфи? — Она прекрасно летает, — ответила за неё Гретхен. Поскользнувшись, Гретхен растянулась на мостовой. Поднявшись и стряхнув с мантии снег, она беззаботно рассмеялась. — На следующий год выпускаются двое охотников, мы с Мэрит собираемся попробоваться на их места, — добавила Дельфи, помогая подруге избавиться от снега, провалившегося за воротник. Тристан показал девочкам небольшую мастерскую, расположенную в нижнем ярусе небольшой часовни и даже познакомил со старым художником, расписавшим за свою жизнь более пятидесяти черепов. На каждом из них красивой вязью были выведены инициалы, дата смерти и профессия умершего. Дельфи казалось, что раскрашенные черепа следят за ней пустыми глазницами, и от этого ей стало не по себе. Из церкви доносилось едва различимое пение хора; старик, мурлыча себе под нос, полировал замшевой тряпочкой очередной череп. — Пойдёмте отсюда, — шепнула Дельфи подруге, и ребята вышли на свежий воздух. Смеркалось, и в городе зажглись рождественские огни. Нарядные жители — магглы и волшебники вперемешку — наводнили узкие заснеженные улицы. — Я бы хотела, чтобы мой череп после смерти украсили венком из дикой розы, — сказала Гретхен, поправив капюшон мантии. Начинался снегопад. — Если ты умрёшь раньше меня, я, так и быть, исполню твою просьбу, — рассмеялся Тристан. Было что-то противоестественное в этих разговорах о смерти в преддверии праздника. — У нас есть ещё около часа. Побежали на площадь? — весело предложила Гретхен, резко сменив тему. Взметнув полами пальто, она устремилась вглубь разношерстной толпы, увлекая за собой подругу и брата. На площади под звуки знаменитого венского вальса пары кружились в танце вокруг пушистой рождественской ели, украшенной разноцветными маггловскими гирляндами. Крупные хлопья снега мягко ложились на плечи людей, с восхищением наблюдавших за танцующими. — Тристан! — Задорно подмигнула брату, Гретхен и потянула его в центр образовавшегося круга. Эта странная пара — высокий подросток и его маленькая сестрёнка — моментально приковала к себе внимание зрителей. Капюшон слетел с головы Гретхен, и светлые кудри разметались по её плечам. Дельфи, как и все, залюбовалась танцующей парой, на мгновение представив себя на месте подруги. — Дельфи! Ты умеешь танцевать? — Раскрасневшаяся Гретхен подбежала к ней, поправляя капюшон. — Почти нет, — немного смутившись, ответила Дельфи. На прошлых каникулах Нарцисса пыталась научить её основным шагам, но она оказалась плохой ученицей. — Тогда Тристан тебя научит, — улыбнулась Гретхен. — Жаль, мало кто знает, что он прекрасно танцует. Дельфи и правда никогда бы не подумала, что этот мальчик, похожий на нахохлившуюся ворону, так ловко кружится в вальсе. — Смотри. — Тристан опустил левую руку на её талию, а правой взял за руку. Дельфи, вспомнив уроки Нарциссы, положила левую руку ему на плечо. — Раз — правой ногой делаем шаг, два — левую ногу приставляем… И на месте, три — снова наша правая нога… Представь квадрат, так будет проще. Они медленно заскользили по кругу. Дельфи в мыслях видела себя в красивом платье на школьном балу, провожаемую завистливыми взглядами Катарины. Она замечталась и не заметила, как сбилась с ритма и наступила Тристану на ногу. — Уже почти шесть. — Тристан посмотрел на часы. — Отец будет недоволен, если мы опоздаем.***
Фрау Билевиц коснулась волшебной палочкой последней свечи и добавила её к трём свечам Адвентского венка. — Как прошёл день? — Замечательно, — хором ответили девочки. Тристан по прибытии домой вновь скрылся в лаборатории. Герр Билевиц, переодевшийся в бордовую мантию, в которой был накануне, углубился в чтение газеты. — Да это ведь всё из соли! — догадалась, наконец, Дельфи, бросив восхищённый взгляд на цветные кристаллы, украшавшие гостиную. — Верно, фройляйн, — ответил герр Билевиц, отложив газету. Он подмигнул дочери: — Ты рассказала нашей гостье о соляных копях? — Тристан рассказал. — Гретхен сняла с еловой ветки имбирный пряник и откусила кусочек. — Мы отлично провели время: сходили в костницу и танцевали на площади вальс. Фрау Билевиц удивлённо вскинула тонкие брови: — Тристан? Я думала, он весь день будет бурчать о том, как его заставили следить за двумя маленькими второкурсницами! — Мы отлично провели время, фрау Билевиц, — поспешила заверить её Дельфи. — Ещё мы купили подарки на рыночной площади. — Подарки! Как я могла об этом забыть, Гретхен! — стукнула себя по лбу фрау Билевиц. — У нас ведь есть для вас подарок, Дельфини. Заинтригованная, Дельфи в сопровождении подруги и её матери проследовала в рабочий кабинет фрау Билевиц, располагавшийся в квадратной угловой башне. Вдоль стен тянулись стеллажи с сотнями узких коробочек с волшебными палочками внутри и литературой по теме. Здесь были как тонкие брошюры, выпущенные недавно, так и очень старые на вид книги. — Мы с Гретхен посовещались и решили подарить вам волшебную палочку, — сказала фрау Билевиц, присаживаясь в резное кресло, стоявшее напротив узкого башенного окошка. — Вы ведь пользуетесь палочкой своей тёти, верно? Дельфи кивнула. Она никак не могла поверить в то, что совсем скоро станет обладательницей собственной волшебной палочки! Она положила на стол палочку, принадлежавшую опекунше. — Каштан и сердечная жила дракона, девять с половиной дюймов, — задумчиво произнесла фрау Билевиц, покрутив в руках старую палочку Дельфи. — Она хорошо вас слушается? — Да, фрау Билевиц, весьма неплохо. Фрау Билевиц принялась вытаскивать из стеллажа пыльные футляры, на каждом из которых стояла печать фирменная печать магазина: «Gregorovitch Zauberstäbe» *. Дельфи по очереди пробовала волшебные палочки, пока длинная белая палочка, сделанная из осины, не испустила сноп разноцветных искр. Гретхен радостно захлопала в ладоши. — Осина и перо авгурея, тринадцать дюймов*, — прокомментировала выбор фрау Билевиц. — Это одна из последних палочек, созданных непосредственно моим дедом. Он в последние годы жизни занимался изучением магии друидов — кельтских жрецов… Кельты жили на этих землях тысячелетия назад. Я никогда не использую перья этой птицы — слишком уж палочки получаются, что называется, тёмные. Хотя многое зависит и от волшебника, конечно. Осиновая палочка особенно хороша для боевой магии. Вы, наверное, слышали о бесчестном клубе дуэлянтов «Серебряные копья», в рядах которого состояли исключительно обладатели осиновых палочек? — Кажется, на истории магии нам рассказывали об этом, — неуверенно произнесла Дельфи, рассматривая новую палочку. — И о Старшей палочке тоже. Из-за необычного для древесины цвета казалось, будто бы палочка изготовлена из кости. Дельфи дёрнулась, вспомнив черепа в Халльштаттской костнице. — Волдеморт убил мою мать и младших братьев, пытаясь отыскать деда. Меня спасло то, что я вышла из дома за хлебом. Когда я вернулась, они были уже мертвы. — Фрау Билевиц машинально раскладывала коробочки по своим местам. — Он всё-таки нашёл его позже… Боже, сколько несчастий нам принесла бузинная палочка! И снова это имя, как злой рок, преследовало Дельфи. На сей раз семья сердобольной фрау Билевиц пострадала от рук могущественного тёмного волшебника, которому служили её отец и мать. — Вот почему я ненавижу эти идеи о бессмертии, Философском камне и прочей ереси, которой занимается мой сын!***
После того как члены семьи раскрыли подарки, заботливо спрятанные фрау Билевиц под ёлкой, герр Билевиц поставил в старенький граммофон пластинку с традиционными рождественскими песнями. Звенел колокольчиком кристальный голосок Гретхен. Вся семья подпевала, порой ужасно не попадая в ноты. Дельфи, не знавшая слов, расслабленно улыбаясь, наблюдала за этой счастливой семьёй. Заиграл вальс. Герр Билевиц тяжело поднялся из-за стола, подавая руку своей супруге. Дельфи и Гретхен по очереди кружились в вальсе с Тристаном, оглашая гостиную смехом. Фрау фон Эйссель украдкой доставала из кармана мантии старую колдографию, с которой ей улыбался светловолосый юноша, и смахивала краешком носового платка выступившие на выцветших голубых глазах слёзы. Вернувшись в Дурмштранг, Дельфи всё чаще стала оставаться после занятий в классе зельеварения, полируя и без того кристально чистый котёл или затачивая ещё не затупившиеся ножи для резки волшебных ингредиентов. Забившись в дальний угол класс, она с лязгом высекала искры из точильного камня, внимательно прислушиваясь к разговорам молодого преподавателя и его ученика. Иоганнес Штольц, несколько угловатый и вечно растрёпанный молодой человек, выглядевший немногим старше своего любимого студента, старательно разъяснял ему тонкости приготовления того или иного зелья. Многие термины были непонятны Дельфи, но суть она всё же улавливала. В своих беседах они касались сложнейших составов, окутанных ареолом загадок и тайн. Говорили они и Философском камне и получаемом из него эликсире бессмертия; один раз, шёпом, Штольц рассказал Тристану о зелье Кости, Плоти и Крови, с помощью которого один могущественный британский колдун смог получить новое тело. Дельфи, разумеется, поняла, кого он имел в виду, и подробности приготовления зелья повергли её в благоговейный ужас. Рассказывая о древних магах, владевших утерянными знаниями, Штольц ссылался на книгу некоего Абдулы Альхазреда, а говоря о сакральной силе растений, он упоминал рукопись Войнича, написанную на забытом и живыми, и мёртвыми языке, по легендам пришедшим извне*. Отложив кинжал в сторону, Дельфи снова принялась за котёл. Ловко орудуя тряпкой, она до блеска натирала зеркальный бок котла, краем глаза наблюдая за размытым отражением четверокурсника, соединявшего в пузатой колбе настойку корней мандрагоры и асфоделя. — Когда можно будет опробовать новую формулу? Штольц, судя по характерному звуку, в данный момент весьма неаккуратно переставлял с места на место стеклянные пузырьки с какими-то снадобьями. — Полагаю, не раньше, чем через несколько недель, — после небольшой паузы ответил он. — У меня есть некоторые сомнения по поводу концентрации сока дурмана — я бы уменьшил его количество до двух капель на стандартный котёл. — Сколько ещё можно ждать, профессор?! — нетерпеливо воскликнул Тристан и тихим шёпотом добавил: — Мыши уже проявляли способность к левитации на протяжении часа. — Я не готов брать на себя такую ответственность до той поры, пока не буду полностью уверен в составе, — оборвал его нервный голос Штольца. — Не забывайте, что половина ваших мышей скончалась спустя двое суток после эксперимента. — Возможно, доза была слишком большой, — попытался возразить Тристан, однако преподаватель был непреклонен. Он решительно захлопнул тяжёлый ящик со стеклянными флаконами и пинком задвинул его под стол. — Фройляйн Роули, вы всё ещё здесь? — удивился он. — Заканчивайте, Тристан, уже очень поздно! Заприте, пожалуйста, кабинет, когда будете уходить, и после ужина занесите мне ключ. Штольц, попрощавшись, подхватил заляпанный каким-то особо приставучим зельем портфель и вышел из класса, притворив за собой дверь. Тристан резко отставил в сторону котёл, который Дельфи старательно очищала от несуществующей грязи. — Мать послала тебя шпионить за мной, чтобы я не натворил ничего, по её, безусловно, единственно верному мнению, дурного? — строго спросил он, скрестив на груди покрасневшие от недавних химических ожогов руки. Тристан так же, как и его чудаковатый наставник, часто забывал о технике безопасности и необходимости использования защитных перчаток. Дельфи, вскинув подбородок, с вызовом взглянула в его нахмурившееся лицо. — И вовсе я не слежу! Я хочу работать вместе с тобой. Тристан бросил взгляд на кристально чистые колбы, педантично выставленные Дельфи по росту. — Ну и чем мне может помочь второкурсница? Ножи точить я и сам умею. — Он покрутил в руках остро заточенный серебряный кинжал. Дельфи возмутилась. Всего лишь сообразительная? — Да она знает о зельях больше иных третьекурсников! — Если откажешь, я всем расскажу, что вы собираетесь испытывать опасное зелье, — совсем по-детски выпалила задетая за живое Дельфи, прищурив глаза. — Ябедничать нехорошо, — меланхолично произнёс Тристан, словно его вовсе не волновал возможный исход событий. Он был абсолютно уверен в том, что Дельфи не способна совершить столь подлый поступок. — Знаешь, как проверить, хорошо наточено лезвие или нет? Дельфи, презрительно фыркнув, выдернула из своей причёски торчащий волос и с лёгкостью рассекла его вдоль пополам, после чего швырнула кинжал на стол. — Я работала в «Ядах и противоядиях», не забывай об этом. Работала — это, конечно, сильно сказано. На самом деле она иногда помогала опекунше толочь сухие жучиные глаза или резать стебли полыни. — А ты молодец, — отметил Тристан, рассматривая рассечённый надвое волосок. — Хорошо, поручаю тебе ухаживать за подопытными мышами и следить за чистотой лабораторного оборудования, а дальше будет видно. «Обязательно будет видно», — мысленно уверила мальчика Дельфи, принимая из его рук клетку, в которой копошился десяток белых мышей с рубиновыми глазами. — Тебе помочь отнести её наверх? — спросил Тристан, возясь с ключом. Из-за сырости, царившей в подземельях, замок порядком заржавел, и ключ никак не желал поворачиваться. — Tergeo! — массивный ключ с характерным щелчком легко повернулся в замочной скважине. — Это было бы нелишним, — ответила Дельфи. Тристан снова забрал у неё клетку с мышами, и они медленно двинулись наверх. Всю дорогу грызуны, разбуженные внезапной тряской, отчаянно верещали. Дельфи думала, что будет забавно подбросить парочку мышей в постель Катарины — после каникул она сделалась ещё более невыносимой.***
Теперь к привычному утреннему ритуалу прибавился уход за подопытными мышами. Стукнув ладонью по будильнику, Дельфи сразу же вскакивала, на ходу накидывая поверх пижамы полосатый махровый халат — подарок опекунши на тринадцатый день рождения. Раздвинув занавески, она, как обычно, в течение нескольких минут любовалась величественным Летучим Голландцем, утопавшим в клубах густого пара, и заснеженными горными пиками, пронзавшими ясное небо. Затем, с огромным трудом оторвав взгляд от завораживающего пейзажа за окном, она принималась за кормление вверенных ей мышей. Мыши при виде Дельфи поднимались на задние лапки и приветствовали её голодным писком. Серая сова Катарины, заслышав писк, начинала громко ухать и раскачивать клетку в надежде выбраться наружу. Вся эта возня, конечно, не могла ни потревожить однокашниц, в столь ранний час видевших ещё десятый сон. Катарина, едва открыв глаза, принималась бурно возмущаться по поводу расшумевшихся мышей, даже не пытаясь успокоить свою птицу. Это обычно делала Гретхен, без лишних слов накидывая на высокую полукруглую клетку школьную мантию, тем самым заставляя возбуждённую сову моментально заткнуться. Затем Гретхен, пробормотав сонное: «Доброе утро!», спокойно шлёпала босыми ногами досматривать прерванный сон. Непробиваемая Мэрит, приоткрыв один глаз, тут же его закрывала и вновь проваливалась в объятия Морфея. Дельфи доставала из-под кровати увесистую коробку сухого корма, оставленную предусмотрительным Тристаном, и доверху наполняла фарфоровое блюдце, служившее миской. Затем наливала в поилку воду из своей кружки и с помощью заклинания Тergeo очищала поддон от помёта. Покончив с грызунами, она натягивала старый свитер и немаркие серые брюки, туго зашнуровывала ботинки и выскакивала во двор, чтобы перед завтраком в очередной раз промчаться над острыми шпилями замковых башен верхом на стареньком «Чистомёте». Прижимаясь вплотную к древку метлы, она пыталась выжать из «Чистомёта» максимум скорости, однако метла упорно не хотела развивать скорость более сорока миль в час и противно вибрировала при наборе высоты. Поднявшись на предельную высоту, Дельфи убеждалась в необходимости освоения искусства левитации. Пару недель назад, штудируя библиотеку на предмет информации для эссе по истории магии, она неожиданно наткнулась на рукописи, в которых говорилось о могущественных магах родом из Индии и Тибета, в совершенстве владевших своим телом. Они утверждали, что волшебник, достигший высочайшей ступени духовного развития и перешагнувший грань собственного «я», способен перераспределять массу и плотность своего тела, отрываясь от земли. По поводу того, что подразумевали индийские и тибетские маги под гранью собственного «я», автор никаких комментариев не давал, однако ссылался на некие Веды — сборник священных индуистских писаний. Заказав поиск, Дельфи получила длинный список всех книг, в которых упоминались таинственные Веды, однако самих писаний в библиотеке не обнаружилось. Она зависла над одной из башен, пристально вглядываясь в призрачную линию горизонта, простиравшуюся меж двух остроконечных горных пиков, покрытых ледяным панцирем. Где-то за сотню миль отсюда к берегам острова, затерянного в неприветливых северных морях, подступали бескрайние просторы Атлантики. Дельфи даже казалось, что она различает вдалеке полоску серого океана. Она на мгновение закрыла глаза, представив себя стоящей у самой кромки бушующей стихии, готовой в любой миг поглотить её в тёмной пучине. В конце концов, с самого рождения жизнь неизменно стремилась низвергнуть её в небытие, подобно мощным арктическим штормам, пожиравшим утлые лодчонки местного населения. Метла угрожающе провалилась вниз на добрые полфута. Вцепившись в древко окоченевшими от пронизывающего ветра пальцами, Дельфи тряхнула головой, отгоняя нахлынувшие видения. «Так и с метлы свалиться можно, — подумала она, разозлившись сама на себя. — Тут никакого проклятия не надо — только ворон лови чаще, раззява!» Она не спеша спускалась к квиддичному стадиону, описывая в воздухе круги. — Вы бы хоть недельку отдохнули, — покачал головой старый сторож, с сочувствием глядя на обветренное лицо Дельфи. Он по привычке повесил ключик от раздевалки себе на шею и спрятал его под воротник колючего свитера. — На каникулах снова останетесь в школе? — Да, буду летать, герр Торвальдсон, — ответила Дельфи. — На следующий год хочу пробоваться в команду. Сторож понимающе улыбнулся добродушной беззубой улыбкой: — Виктор хорошо отзывается о вас — он говорит, вы способная ученица, но последнее время забиваете голову ерундой. Она нахмурилась. Крам всегда считал её интерес к левитации несерьёзным. — Извините, герр Торвальдсон, — холодно отрезала Дельфи, не желая касаться этой темы. — Я опаздываю на завтрак. Она побежала прочь от перекосившейся сторожки, увязая подошвами башмаков в жидкой апрельской грязи. Виктор Крам импонировал ей, как человек, сумевший кровью и потом, падая и поднимаясь, взобраться на вершину Олимпа, однако его взгляды на некоторые разделы магии встречали с её стороны жёсткий отпор. Помимо всего прочего, Крам не признавал иного способа перемещения в воздухе, кроме полётов на метле. Разве что аппарацию. Левитацию он считал весьма туманным искусством: магов, в совершенстве овладевших этой способностью, было очень мало, а подробных инструкций, как развить её — ещё меньше.***
По мере приближения долгожданных каникул мрачный серый замок постепенно приобретал новые краски. Эльфы по ночам развешивали в коридорах и общих гостиных гирлянды из разноцветных крашеных яиц, а в зале Четырёх Стихий даже поставили целое пасхальное дерево, украшенное яркими атласными лентами и всё теми же пёстрыми яйцами. На столах между блюдами с едой стояли вазы с живыми нарциссами, а над бурлящей поверхностью озера вместо привычных бесформенных клубов пара резвились сотканные из воздуха снежно-белые зайцы — символы грядущего торжества. Вообще, в эти дни длинноухие встречались буквально на каждом шагу — Эйнар даже принёс настоящего кролика в общую гостиную, чем заслужил внимание большей части девочек. Наблюдая, как Катарина и Гретхен сюсюкаются с пушистым комочком, Дельфи про себя отметила, что из кролика получился бы неплохой подопытный, тем более что треть их с Тристаном мышей уже канула в Лету. Гретхен с братом на каникулах тоже оставались в Дурмштранге. За несколько дней до торжества фрау Билевиц простудилась и, чтобы не заразить детей, предложила провести каникулы в школе. Тристан, конечно, переживал за здоровье матери, однако был несказанно рад, что ему не придётся возвращаться на Пасху домой. У него на каникулы были свои планы, в которые он не посвятил даже Штольца. Преподаватель ясно дал понять, что пока они не выведут единственно верную формулу, ни о каких испытаниях не может быть и речи. Тогда Тристан, ничтоже сумняшеся, решил осуществить эксперимент в одиночку, в последний момент предложив Дельфи роль своего ассистента. Они сошлись во мнении, что эксперимент лучше всего провести утром после Пасхи, когда все обитатели замка отправятся на праздничный завтрак, чтобы уж наверняка обезопасить себя от возможного разоблачения. Поскольку в спальне Тристана оставались ещё двое его однокурсников, решено было собраться в комнате Дельфи. Полночи проворочавшись в неудобной постели и размышляя о предстоящем эксперименте, Дельфи уснула только под утро. И почти сразу, как ей показалось, была разбужена настойчиво тормошившей её подругой. Пробормотав что-то неразборчивое, она сонно открыла глаза. Гретхен, по случаю праздника нарядившаяся в салатовую мантию и соорудившая из волос нечто вроде корзиночки из тонких косичек, с шутливым укором смотрела на неё сверху вниз. — Светлой Пасхи! Смотри-ка, что прислали из дома, — Гретхен зашуршала обёрточной бумагой. Дельфи прикрыла глаза. — Не спи, Дельфи! — Подруга потрясла её за плечо. Дельфи внезапно ощутила отчаянное желание запустить в назойливую однокашницу каким-нибудь особо дурным заклятием и вновь провалиться в сон. Отругав себя за такие мысли, она заставила себя открыть глаза и привстать на локте. Гретхен радостно продемонстрировала коробку глазированных пряничных кроликов, забавно шмыгавших треугольными носиками и моргавших глазками-бусинками. — Даже жалко их есть, совсем как настоящие! Тебе мама тоже прислала подарок, хочешь взглянуть или продолжишь клевать носом? Дельфи, улыбнувшись, села на кровати, поджав под себя ноги. Ей было несказанно приятно внимание, которое оказывала ей семья однокурсницы. Чужая семья… Гретхен выудила из пергаментного пакета точно такую же упаковку пряничных кроликов и плитку отменного горького шоколада в зелёной обёртке. «Зелёный цвет приносит в жизнь мир и спокойствие, а также символизирует весну и надежду», — зачитала Гретхен строки письма фрау Билевиц. — Спасибо за заботу, — поблагодарила Дельфи. Гретхен, рассмеявшись в ответ, стиснула подругу в объятиях. — Может быть, родители разрешат тебе погостить у нас летом хотя бы недельку! Говорят, шоколад помогает при малокровии. В детстве мама закармливала меня шоколадом. Ты такая бледная, наверное, она считает, что у тебя малокровие. Дельфи, схватив с тумбочки зеркальце в серебряной оправе, присланное на Рождество Нарциссой, взглянула на своё отражение. Из зазеркалья на неё смотрело невыспавшееся лицо с тёмными кругами под глазами, обрамлённое спутанными волосами. Дельфи положила зеркальце на место. Гретхен Билевиц, хоть и отличалась бледным цветом лица, всё же выглядела не в пример лучше неё. Когда они вдвоём шли по школьному коридору, именно на белокурую Гретхен, похожую на херувима, мальчики кидали восхищённые взгляды. А её мрачная подруга вызывала одно лишь недоумение. Пока смущённая Гретхен четырнадцатого февраля пересчитывала полученные валентинки, Дельфи сидела на подоконнике в общей гостиной, уткнувшись носом в книгу, по привычке отгородившись от мира пыльной портьерой. Юфимия говорила, что с такими родителями она просто обязана вырасти настоящей красавицей, однако пока её взору представало лишь отражение тощей длинной девчонки с нездоровым лицом. Единственное, что нравилось Дельфи в собственной внешности — это глаза, придававшие ей сходство с детскими колдографиями матери. — Тебе нездоровится? — обеспокоенно поинтересовалась Гретхен, заметив замешательство, отразившееся на её лице. — Да, немного, — покривила душой Дельфи, забираясь в постель. — Иди на завтрак без меня, я полакомлюсь твоим подарком. Только не шуми, когда вернёшься, ладно? — Я лучше сразу возьму с собой тёплую мантию и отправлюсь после гулять, чтобы тебя не беспокоить, — решила Гретхен. Она перекинула через рукав алую школьную мантию с меховой опушкой. — Не скучай без меня! Едва соседка скрылась за дверью, Дельфи, накинув полосатый халат и сунув ноги в тапки, стремглав помчалась в подземелья, ожидая застать там Тристана. Он действительно был уже в классе и в тот момент, когда она ворвалась внутрь, сосредоточенно делал пометки в блокноте. — Гретхен не будет несколько часов, — сообщила Дельфи сбившимся голосом, запыхавшись от беготни по замковым лестницам. — Мы можем провести эксперимент прямо сейчас. Тристан, совершив резкий взмах волшебной палочкой, собрал свой немногочисленный скарб в деревянный сундук. Немного подумав, он сунул в карман маленький безоар неправильной формы. Перепрыгивая через две ступеньки, Тристан стремглав помчался наверх. Дельфи с трудом поспевала за ним и в конце пути была вынуждена перейти на шаг. Она с раннего детства ненавидела бег. Заперев дверь изнутри и наложив на неё парочку защитных заклинаний, они принялись за подготовку эксперимента. Тристан аккуратно вынул из резного ларчика, выстланного бархатом, прозрачную ёмкость с изумрудно-зелёной субстанцией, напоминавшей изрядно подтаявшее желе. Он уже собирался откупорить крышку, как Дельфи одёрнула его: — Стой, не открывай! Тристан с изумлением уставился на свою ассистентку. — Если что-то пойдёт не так, как задумано, то я, возможно, не смогу оказать тебе помощь, — объяснила Дельфи. — А как же колоссальный опыт работы в «Ядах и противоядиях»? — саркастически поинтересовался Тристан. Однако заметив, как резко изменилось выражение лица Дельфи, примирительно добавил: — Ладно, ладно, я не хотел тебя обидеть, извини. Пожалуй, ты права. Я даже наложу заклятие головного пузыря, чтобы испарения не подействовали на меня. Думаю, нужно нанести состав на те участки кожи, где хорошо прощупывается пульс, чтобы зелье лучше раскрыло свои свойства, подобно духам. Мама обычно наносит парфюм на запястья и виски. Дельфи послушно нанесла липкую субстанцию сначала на левое запястье, а затем на правое. Она собиралась коснуться похолодевшими пальцами участка шеи, как вдруг почувствовала, что окружавшие её звуки куда-то исчезли. Цвета слились в бесформенную чёрную кляксу, и зрение померкло. Неизменным оставалось лишь обоняние, продолжавшее улавливать резкий приторный аромат дурман-травы, входящей в состав зелья. Наконец, нос перестал ощущать запахи, и она провалилась во тьму.***
Ледяные пальцы легко скользнули по её щеке. Дельфи с огромным трудом распахнула глаза. Она никак не могла сфокусировать взгляд — предметы расплывались, стоило ей сосредоточиться на одном из них. Не в силах разглядеть ни малейшей детали, она вновь закрыла глаза. — Я нарекаю её Дельфини, — произнёс холодный мужской голос. — Ты знаешь, кем была Дельфини? — Пауза. Мужчина продолжил говорить: — Одной из трёх дракониц, полузмей-полуженщин. Той Дельфини было поручено охранять сухожилия Зевса, похищенные змеем Тифоном, возжелавшим положить конец власти всесильных богов-олимпийцев, но была обманута Гермесом и не справилась с возложенной на неё обязанностью. Твоей дочери будет поручено охранять меня, и она, в отличие от легковерной драконицы, с честью исполнит свой долг, в чём я ни капли не сомневаюсь. — Вашей дочери, Милорд… Вы сделали меня счастливейшей из ваших слуг… счастливейшей из женщин, — ответил неестественно высокий женский голос. Очевидно, говорившая была очень взволнована. — Благодарю вас, Милорд. — Она прекрасна, как и ты, Беллатрикс, — прошептал мужчина. — Это имя принесёт ей удачу, — сказала женщина. — Дельфини… Она — плод моей бесконечной любви к вам, Повелитель… — Довольно, Белла, — резко оборвал её ледяной голос. Женщина сдавленно всхлипнула. Хлопнула дверь. Дельфи ощутила, как мягкие руки поднимают её и прижимают к сладко пахнущему молоком телу.***
Дельфи открыла глаза: перед ней на коленях стоял мертвенно бледный Тристан с наполовину сдувшимся головным пузырём и отчаянно пытался разжать её зубы, чтобы протолкнуть в рот предусмотрительно захваченный из лаборатории безоаровый камень. — Вот дерьмо! — Тристан, наконец, снял с себя заклятие пузыреголовости и, с облегчением вздохнув, смахнул со лба капли холодного пота. Было настежь распахнуто окно, и свежий ветер в неистовстве носил по комнате обрывки исписанных пергаментов. — Я летала? — Голова раскалывалась на тысячу частей; всё происходящее смешалось в одну большую бесформенную кучу, какие иногда сваливали на окраине Брикстона. — Штольц был прав, необходимо доработать зелье. Если бы не безоар, ты бы улетела на веки вечные. Примечания: Роулинг сообщает, что предок Люциуса был женихом королевы Елизаветы I, но свадьба не состоялась, и он проклял королеву, в результате чего она так и не вышла замуж. Реальную Елизавету I даже прозвали королевой-девой. Её нежелание выходить замуж связывают с боязнью потерять вес в управлении страной, сделавшись «королевой при короле». Интересно, что её мать, Анну Болейн, подозревали в колдовстве. === Малфой-манор (на фото — заброшенный замок Миранда в Бельгии): https://ibb.co/album/jukhdv По ссылке небольшая экскурсия по замку: http://poznavatelno.net/zamok-miranda-rodovoe-gnezdo-kotoroe-xotyat-razrushit-ego-vladelcy/ === Об австрийском городке Халльштатте и его достопримечательностях: https://www.otzyv.ru/read.php?id=148812 https://www.nice-places.com/articles/europe/austria/577.htm (здесь больше текста, но, к сожалению, нет фотографий) === Подлинная история замка Груб: http://markych.livejournal.com/82755.html === Адвентский венок — рождественский еловый венок с четырьмя свечами, каждая из которых зажигается в конце соответствующей недели, предшествующий Рождеству. Последнюю свечу зажигают 24 декабря. === Geil (нем.) — жаргонное слово, означающее что-то вроде «классно», только в более нелитературном формате. В зависимости от контекста значение его сильно меняется) === Густав Шенк — реальный немецкий учёный-токсиколог, изучавший воздействие на организм различных ядов. Он действительно пробовал на себе некую мазь на основе дурмана и белладонны. После этого у учёного начались галлюцинации, во время которых он испытал ощущение полёта и, наверное, ещё много чего интересного :) === Gregorovitch Zauberstäbe (нем.) — волшебные палочки Грегоровича === Информация с Гарри Поттер Вики: подходящий хозяин осиновой палочки — искусный дуэлянт (или ему суждено стать таковым), потому что осиновая палочка особенно хороша для боевой магии. Существовавший в восемнадцатом веке бесчестный тайный клуб дуэлянтов, члены которого именовали себя «Серебряными копьями», принимал в свои ряды только обладателей осиновых палочек. Владельцы палочек из осины обычно сильны духом и решительны, их больше остальных привлекают поиски и новые порядки; это палочка для революционеров. === Семья Билевиц поёт традиционную рождественскую песню, написанную в 1824 году. Уж как её только не перекладывали на новый лад! Советую послушать в исполнении финской певицы Тарьи Турунен — атмосферно:) https://www.youtube.com/watch?v=lvHlHK7aSS4 === Рукопись Войнича — существующий в реальности древний манускрипт, написанный на неизвестном языке неизвестным автором предположительно в XV веке. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D0%BA%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D1%81%D1%8C_%D0%92%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B8%D1%87%D0%B0 === Енохианский язык — искусственный алфавит, созданный английским учёным-энциклопедистом и оккультистом Джоном Ди на основе латыни, иврита и арабского языка. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%95%D0%BD%D0%BE%D1%85%D0%B8%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA То, что в рукописи использован именно этот язык — плод моей скудной фантазии)