***
«Ты мне не мать!» — жестокие слова звучали в ушах Юфимии, на сей раз сказанные голосом сына. Это произошло в феврале девяносто шестого, вскоре после массового побега, организованного Тёмным Лордом: тогда она объявила Джасперу, наконец, о своём окончательном решении развестись с его отцом. — Ты был прав. Наверное, я и впрямь ужасная мать. — Она взяла с прикроватной тумбочки колдографию, с которой корчил смешные рожицы замотанный по самые глаза тёплым шарфом слизеринских цветов темноволосый мальчишка — копия молодого Альберта Ранкорна. — Так и не смогла простить тебе, что ты занял его место.***
С того дня, как Рабастан с невесткой и братом, грязные и промокшие насквозь, под покровом ночи покинули её дом, прошло около трёх недель. В прессе неоднократно мелькали заголовки типа: «Пожиратели смерти, обвиняемые в доведении до сумасшествия известных авроров Фрэнка и Алисы Лонгботтомов, всё ещё на свободе», «Виновники кровавой расправы над четой Лонгботтомов до сих пор не найдены», «Волшебница, похожая на Пожирательницу смерти Беллатрикс Лестрейндж, замечена в одном из маггловских кварталов столицы. Просьба всех, кто располагает сведениями о местонахождении преступников, немедленно отправить сову в Главное управление Аврората». Если бы она сама знала, где они теперь… Пробежавшись глазами по строчкам и не узнав для себя ничего сколько-нибудь нового, Юфимия отложила «Пророк» в сторону, где уже высилась кипа прочитанных газет. Как быстро, однако, газетчики единогласно признали их виновными! Следствие ещё велось, насколько ей было известно. И от брата никаких вестей. Она постучала ложечкой о край чашки, пытаясь заставить засахарившийся мёд сползти в чай. Последнее время чай — единственное, что хоть как-нибудь лезло ей в горло, не норовя при этом тут же выйти обратно. Юфимия больше не могла аргументировать это новое для себя состояние постоянным страхом за жизнь Рабастана и пропавшего без вести брата, да и платье предательски жало в талии. Впрочем, неприлично дорогое помолвочное кольцо, которое позавчера надел на её палец выскочка Ранкорн, жало куда сильнее. При всех его недостатках, Ранкорн не был глупцом, не могла не признать Юфимия. Будет сложно заставить его поверить её байкам. Сама она родилась восьмимесячной, но всё же. — Откуда у тебя взялась эта ложка? — Алекто Кэрроу отбросила обглоданную куриную ножку, от одного запаха которой к горлу Юфимии подступала тошнота. Как она вообще может есть в такое время? — задавалась вопросом Юфимия, наблюдая, как подруга детства с невозмутимым видом принимается за крылышко. Проигнорировав вопрос Кэрроу, она положила ложку из нержавеющей стали на блюдечко. Треклятая ложка действительно выбивалась из набора, состоявшего из серебряных столовых приборов на двенадцать персон. — Ты слышала что-нибудь о Торфинне? Алекто пожала плечами. — Залёг где-нибудь на дно, наверное. Сейчас главное — отсидеться. — Юфимия с нескрываемым ужасом смотрела на школьную подругу. — Амикус делает всё возможное, чтобы оградить нашу семью. Меня, понятное дело, не тронут: я же женщина, ха! Кому вообще придёт в голову подозревать женщину? Юфимия очень кстати вспомнила о Беллатрикс. Алекто в ответ кровожадно расхохоталась: — О, если б ты видела вытянувшиеся лица этих несчастных, когда за ними приходила мадам Лестрейндж! Они хватали её за полы мантии, молили о пощаде, взывали к тому, что она, женщина, по своей природе должна быть милосердна. Наивные, они недооценивали Беллу, которая любит поиграть с мышкой, перед тем как перегрызть ей хребет! Думаю, в Аврорате до сих пор пребывают в шоке от того, кем оказалась эта овечка в волчьей шкуре. — Ты сошла с ума, — отшатнулась от неё Юфимия. «Во всём подражает Беллатрикс». И всё же только Кэрроу продолжала навещать её в столь неспокойное время. — Ты хотя бы пытаешься разобраться с бумагами? — Алекто промокнула губы салфеткой и обтёрла жирные после курицы руки. — Торфинн не выплатил до конца долги мистера Роули, а с Антонином шутки плохи, уж я-то знаю. — Он в Азкабане. — При упоминании Долохова Юфимию передёрнуло: русский, как и тогда, в день её семнадцатых именин, стоял перед глазами, подкручивая щегольские усики. — Ты вправду думаешь, что твой отец задолжал одному только Антонину? — Вскинула тонко выщипанные брови Алекто. — Не тяни с этим, Юфимия, вставай, нужно что-то решать, в конце концов! — Алекто встала из-за стола и скрестила на груди руки. Юфимия, закатив глаза, поднялась вслед за ней. Она ничего не понимала в этих драккловых цифрах, гриндилоу её побери! — Я пыталась. Какой-то господин приходил на прошлой неделе, требовал подписать какие-то документы, я так испугалась, Торфинна не было рядом… Алекто, вытаращив глаза, наблюдала, как Юфимия, обтерев чайную ложку салфеткой, кладёт её в карман домашнего платья. — На кой-чёрт тебе ложка?! — вскипела она, перехватывая руку Юфимии чуть повыше локтя. — Погоди, вот Торфинн вернётся и сам… — завела было старую песню Юфимия, но Кэрроу уже потащила её наверх, в кабинет. — Это он подослал тебя! Долохов подослал! — ахнула Юфимия, отталкивая от себя подругу. — Неужели ты думаешь, что я стала бы с тобой чаи гонять, будь это так? — парировала в ответ Алекто. — Посмотри правде в лицо: мы не знаем, когда вернётся твой брат и вернётся ли он вообще. Что-то подобное она уже слышала от Рудольфуса. — Мы не знаем, вернётся ли твой ненаглядный Лестрейндж, — продолжала Кэрроу. — Не смотри на меня так — как будто я не знаю, что он твой любовник! Юфимия хотела что-то ответить, но так и замерла с открытым ртом: какое однако вульгарное слово, «любовник». Подобными словами не бросаются в приличном обществе. Впрочем, Алекто никогда не заботил выбор правильной фразы. Наверное, потому, думала Юфимия, в свои двадцать один Алекто Кэрроу, в отличие от большинства чистокровных волшебниц своего возраста, была ещё не замужем. Беллатрикс тоже не всегда следила за своим языком, порой выпадая из образа чопорной чистокровной аристократки, но ей, в отличие от Кэрроу, подобное поведение всякий раз сходило с рук: во-первых, потому что она носила фамилию Блэк, а быть Блэком — это, как говорили многие волшебники их круга, — всё равно что быть равным королям; во-вторых, Беллатрикс за один лишь взмах тёмных ресниц, казалось, прощалось всё. Даже Тёмный Лорд, по слухам, относился к ней куда снисходительнее, чем к остальным Пожирателям. Алекто же вместе с буйным нравом могла предложить жениху разве что глубоко посаженные серо-голубые глаза, жидкие рыжие волосы и без малого сто шестьдесят фунтов живого веса при росте чуть более пяти футов. Кэрроу не была красавицей, но и некрасивой её назвать было нельзя, и если бы не абсолютное неумение держать язык за зубами, она вполне могла бы уже носить на безымянном пальце колечко. Но вместо него Алекто Кэрроу носила на левом предплечье Тёмную Метку. — Извини, — буркнула Алекто. Юфимия через силу улыбнулась: подруга в который раз оказалась права. Она сама отказала Рабастану, хотя сейчас могла бы носить его фамилию. И быть супругой разыскиваемого по всей стране Пожирателя смерти — стать аутсайдером в обществе. Впрочем, она уже оказалась на задворках этого самого общества стараниями покойного отца. Оказавшись перед дверью отцовского кабинета, Юфимия резко остановилась. Кэрроу, ослабив хватку, поинтересовалась, в чём дело на этот раз. Круглая бронзовая ручка, отполированная до блеска эльфийкой Фиби, резко выделялась на фоне тёмной двери. Она не переступала порог кабинета с момента его смерти: именно здесь наутро после её семнадцатых именин нашли труп отца, отравившегося аконитом. «Хороший день ты выбрал, чтобы умереть, папа». Алекто решительно распахнула дверь и потянула за собой зажмурившуюся Юфимию. Когда она открыла глаза, Кэрроу уже расшторила окна и впустила в комнату яркий свет предзакатного солнца: окна в кабинете выходили прямо на запад. — Ну, — выжидающе произнесла Алекто. — Доставай бумаги. Даже не проси меня — я не стану рыться в чужом столе! Юфимия, облизав сухие губы, приблизилась к рабочему столу. «Хорошо, что я не видела его лежащим здесь, — думала про себя Юфимия, открывая и закрывая ящики стола. — Фиби говорит, он сидел за столом, уронив голову на руки, так что сначала подумали, что он в очередной раз заработался и уснул в кабинете». Она, наконец, нашла нужные документы и протянула их подруге: Алекто всегда соображала быстрее неё. Юфимия приказала Фиби принести в кабинет чай. Её снова угрожало вывернуть наизнанку, но чай с мёдом оказывал на желудок успокаивающее воздействие. Она достала из кармана чайную ложку из нержавеющей стали. — Мистер Роули заложил дом, чтоб ты знала, — сообщила Алекто, подсовывая ей какие-то бумаги с множеством печатей и подписей. — И вот ещё, смотри… — Я знаю, — поморщилась Юфимия. — Торфинн выплатил часть долга, разве не так? — Вот именно, что часть. — Алекто нахмурилась. — Дом в любом случае уйдёт на торгах — сумма просто нереальная. Тот господин, что приходил на прошлой неделе… Ты хотя бы читаешь то, что подписываешь?! Этот Уильямс выкупил особняк со всеми прилегающими территориями! А вот остальное можно бы было спасти… — Было бы? — переспросила Юфимия, равнодушно просматривая очередной вексель. — А сейчас? — Крайне сложно сейчас найти покупателя на всё это. — Алекто сделала широкий жест рукой, обводя комнату. — Интересно, кто стоит за тем человеком, который выкупил дом… И зря ты не вышла за Лестрейнджа. Ты любишь его, он любит тебя, оба — чистокровные волшебники, чей род ведётся чуть ли не от самого Мерлина, — в голосе Алекто отчётливо звучали завистливые нотки. — Какого ты ему отказала? — У меня тогда только что умер отец, ты же помнишь. — Обе они знали, что истинная причина заключалась отнюдь не в этом. — Прошло уже пять лет, пора повзрослеть, Юфимия. В общем, выход у тебя один: удачно выйти замуж, — подвела итог Кэрроу. — Чтобы не остаться без крыши над головой хотя бы. Рада, что ты это понимаешь, хотя Ранкорн — не лучшая партия для тебя, безусловно. — От её цепкого взгляда не ускользнуло помолвочное колечко на пальце подруги. — Твой дом ушёл с молотка, окстись! — Не может быть. — Глаза Юфимии наполнились слезами. — Когда Торфинн вернётся… Кэрроу в ответ лишь вздохнула, продолжив раскладывать векселя и долговые расписки по папкам. — Вот с этими, — она обратила внимание Юфимии на красную папку, — нужно разобраться как можно скорее. Остальное может пока подождать. Я составила для тебя список первостепенных дел. — Спасибо… Есть новости о Лестрейнджах? Рудольфус, когда я видела его в последний раз около трёх недель назад, сказал, что хочет найти Ивэна Розье. — Тишина. Хочешь знать моё мнение: пока с ними Беллатрикс, они в опасности. Она не сможет так долго прятаться по углам и бездействовать. Вопрос лишь, как скоро… Юфимия зарыдала в голос. Алекто скривилась. — Последний раз Беллатрикс выглядела скорее подавленно, чем решительно, — сказала Юфимия, когда успокоилась. — Как будто дементоры высосали из неё душу. — Странно… — задумчиво протянула Алекто. — Это исчезновение Тёмного Лорда так подействовала на неё. Подумать только, младенец… — Я знаю, — Юфимия оборвала её на полуслове. Она не хотела в сотый раз выслушивать эту историю, не поддававшуюся никакому логическому объяснению. — На Ивэна я бы тоже особо не полагалась: наши говорят, это он стоит за всеми этими беспорядками в маггловском гетто, как его там… не помню. Сейчас разумнее поступать так, как ведёт себя Малфой: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу. В общем, Моуди в ярости — едва не задушил Амикуса, когда тот разговаривал с судьёй, прямо посреди Министерства! Если Ивэн себя выдаст… — Лекта, останься сегодня у нас. — Юфимия убрала бумаги в стол и заперла ящик на ключ. — Министерство ввело комендантский час — аппарировать не удастся. Фиби постелет тебе в гостевой спальне.***
Спать Юфимии не хотелось. Алекто уснула, как только её голова коснулась подушки; в Хогвартсе она тоже засыпала одной из первых. Как давно это было, с тех пор столько воды утекло… Зябко поёжившись, Юфимия завернулась прямо поверх домашнего платья в махровый халат, спустилась в гостиную, подошла к остывшему камину и поворошила тлеющие угли. — Insendio! — Не прогоревшие остатки дров весело затрещали. От камина полыхнуло жаром. Она подвинула поближе кресло и поуютнее устроилась в нём. Прищурив глаза, она, не мигая, смотрела на рыжие языки пламени, размышляя над словами Кэрроу. На прошлой неделе Юфимия так же сидела перед камином, обдумывая дальнейший план своих действий. Казалось бы, чего проще — найти себе мужа! Она по очереди загибала пальцы, перебирая возможных кандидатов на роль будущего супруга, вычеркнув без вести пропавшего сразу после окончания Хогвартса Регулуса и находившегося в бегах Рабастана. Сейчас она безо всяких раздумий согласилась бы выйти за него замуж, тем более что носила под сердцем ребёнка. «Сколько ему сейчас? Месяца три, наверное…» Эйвери, с которым её в Хогвартсе связывало некое подобие дружбы, женился в прошлом году. Ранкорн. Снова приходил на прошлой неделе вместе со своим полукровкой-папашей, хотел примазаться к её имени. Тоже минус. Ещё чего не хватало — выходить замуж за этого выскочку! Она с досадой отметила, что список кандидатов на её руку (но не на сердце) подошёл к концу. — Юфимия! — Посреди пламени торчала белобрысая голова Торфинна. Вскрикнув от радости, Юфимия скатилась с кресла и распласталась перед камином, целуя брата в обе щёки. Как он изменился за то время, что они не виделись: щёки ввалились, на подбородке пара ссадин… — Где ты пропадал столько времени?! Я так за тебя волновалась! — Она отстранилась от каминной решётки, чтобы было удобнее разговаривать. — Есть новости о Лестрейнджах? — Было заметно, что Торфинн сильно взволнован. — Три недели назад они были здесь, Рабастан с братом и Беллатрикс. Но я… — И где они теперь? — нетерпеливо прервал её брат. — Они собирались укрыться у младшего Розье. Ты знал, что за всеми этими беспорядками у магглов стоит Ивэн… — Юфимия не успела договорить: Алекто Кэрроу схватила её за шиворот и попыталась оттащить от камина. Черты лица брата менялись на глазах: волосы темнели, нос увеличивался в размерах… Лже-Торфинн протянул сквозь пламя руку, пытаясь схватить её, но она неожиданно для самой себя врезала ему кулаком по лицу. Лже-Торфинн исчез по ту сторону камина. — У тебя совсем нет мозгов?! — набросилась на неё Кэрроу. — В стране комендантский час, все камины контролируются Министерством, и тут посреди ночи появляется Торфинн и первым делом спрашивает о Лестрейнджах, о чём ты вообще думала?! Что нам теперь делать? — Ты видела его лицо? Они держат Торфинна у себя и использовали Оборотное зелье, чтобы… — Пятьдесят баллов Слизерину! — не удержалась Алекто. — Молодец, Моуди уже пристегивает ногу! Юфимия тем временем лихорадочно шарила по карманам своего платья. — Портключ! Я её потеряла… Ты не видела ложку? — С ума сошла? — Вытаращила глаза Алекто, наблюдая, как подруга ползает по полу, заглядывая то под кресло, то под журнальный столик. — Ты оставила её в гостевой спальне. Она одним прыжком вскочила на ноги и помчалась в спальню, где разместилась Алекто. Пламя в камине вспыхнуло с новой силой. Несколько искр выбросило на ковёр, устилавший пол комнаты. Следом за искрами из очага выбросило троих волшебников. — Мисс Кэрроу, вам придется пройти с нами до выяснения обстоятельств. Алекто, на всякий случай подняв вверх обе руки, без разговоров шагнула в огонь, сопровождаемая одним из авроров. — Долиш, побеседуйте с домовиком, — распорядился высокий темнокожий волшебник с приметной серьгой в ухе. — А я пока поищу хозяйку. — Не стоит утруждать себя, сэр. — Юфимия, бледная, как сама смерть, вернулась в гостиную. — Кто позволил вам вот так врываться посреди ночи в чужой дом, уводить куда-то мисс Кэрроу? Да ещё использовать столь подлый приём, играть на моих чувствах к брату! — Кингсли Шеклболт. — Волшебник учтиво склонил голову. — Простите, что пришлось доставить вам неудобства, мисс. Сами знаете, какое сейчас положение вещей. Долиш, тем временем, безуспешно пытался допросить сотрясавшуюся в рыданиях эльфийку. — Знаю. Тёмный Лорд пал. Война окончена. Вы похищаете человека, используете Оборотное зелье, чтобы… — Она повернулась к Долишу. — Я запрещаю вам допрашивать моё имущество! Долиш вопросительно посмотрел на шефа: Шеклболт нехотя кивнул. — Боюсь, вам, как и вашей подруге, тоже придется проследовать в Министерство. Вы располагаете сведениями о местонахождении опасных преступников, мисс. — Располагаю, — с вызовом подтвердила Юфимия, изо всех сил борясь с подступающей тошнотой. — Вы узнали всё, что хотели. Что вам ещё от меня нужно, сэр? — У меня к вам накопилась масса вопросов, связанных с деятельностью вашего брата, Торфинна Роули… — Которого вы похитили, а затем приняли его облик, чтобы обмануть меня, — закончила за него Юфимия. «Держать марку», как говорила мама. — Долиш, покажи ей материалы. Долиш, повозившись немного, протянул Юфимии толстую бумажную папку. — Что это? — Она двумя пальцами достала из неё колдографию, на которой были запечатлены два трупа. — Братья Пруэтты, Гидеон и Фабиан. Возьмите следующую, — сказал Шеклболт. На сей раз маггловская фотография. Семья магглов: тоже мертвые. — Следующую, — потребовал Шеклболт. Труп волшебницы. Авроры-новобранцы, совсем молодые ребята. И снова женщина. Юфимия выронила конверт; она почувствовала, что задыхается. Не может быть! Торфинн, её единственный, любимый брат… «Не ври себе, — в голове отчего-то звучал едкий голосок Алекто вместо её собственного. — Ты прекрасно знала, что Пруэтты — это только начало». Её, наконец, вывернуло наизнанку. Шеклболт наколдовал салфетку и стакан воды. — Простите, мисс. Долиш, собери колдо обратно в папку. Scourgify! — Вы ещё не видели материалы по Лестрейнджам, мисс Роули. Поверьте, я сам чуть не изверг весь свой завтрак, когда впервые увидел их. Басти… Юфимия нащупала ложку в кармане платья. Только одно слово. Один взмах палочки. Portus — и она в Розендале, в Норвегии, на родине матери. — Могу я увидеться с братом? — уточнила Юфимия. — Конечно, мисс. Как только ответите на наши вопросы.***
— Вашу палочку, мисс. — Уже знакомый Юфимии аврор по фамилии Долиш протянул жёсткую ладонь. Поджав губы, она отдала ему волшебную палочку. Если её план сработает, купить новую в Осло не составит труда. — Джон, смотри, она носит с собой чайную ложку! — Напарник Долиша, увидев торчащий из кармана посетительницы кончик ложки, рассмеялся так сильно, что слёзы брызнули из его глаз. — А я-то думал, что это Моуди со своей флягой — параноик! — Долиш шикнул на него. — Чашечку с блюдцем случайно не прихватили, мисс? Я был бы не против попить с вами чайку после работы. Часиков в пять. «Если повезёт, в пять часов я уже буду пить чай с братом и семьёй дяди Бьорна». Сердце ухнуло вниз. Если Долиш или его коллега догадаются проверить ложку, она вполне может очутиться в соседней камере с Торфинном или Басти. То, что всех троих Лестрейнджей уже задержали, не было для неё тайной. Убитый Моуди Ивэн Розье-младший учился с ней на одном курсе… — Головотяп. — Долиш вырвал ложку-портал из рук своего напарника и бросил рядом с волшебной палочкой. — Простите, мисс, Майкл у нас новенький. Можете идти. — Долиш отворил перед ней скрипучую дверь, грубо обитую жестью. Долиш остался стоять в дверях; о его присутствии в комнате напоминала лишь длинная тень, отбрасываемая на противоположную стену. Торфинн сидел за грубо сколоченным столом, положив на столешницу скованные цепями руки. На сей раз перед Юфимией был настоящий Торфинн: она узнала его по выражению глаз, похожих на прозрачные голубые льдинки. Перед глазами замелькали отвратительные колдографии, которые показал Шеклболт. Она хотела бы наброситься на него, закричать, что это неправда, но гадкий голосок Алекто не уставал повторять: «Пруэтты — это только начало». Она села напротив брата, смерив равнодушным взглядом маячившего в дверях аврора. Ей было плевать на Долиша: она и так рассказала им всё, что знала, под Веритасерумом, после чего смачно проблевалась на ковёр прямо перед главой Аврората. Хотя знала она едва ли многим больше, чем сами авроры. — Как твои дела? — Торфинн произнёс эту фразу так, как будто бы они беседовали за ужином. — Выглядишь не очень здоровой. — Она отвела глаза. — Ужасно. Дом уже выкупил какой-то Уллис или Уиллис, да и всё остальное… немногим лучше. — Ты говорила с кредиторами? Юфимия неопределённо мотнула головой, что могло означать как «да», так и «нет». — Понятно, — обречённо вздохнул Торфинн. — Алекто отпустили. — Знаю. Разговор не клеился. — Заканчивайте, — раздался в тишине голос Долиша. Поцеловав брата в лоб, Юфимия вышла, уже не пытаясь сдерживать текущие из глаз слёзы. Напарник Долиша как ни в чём не бывало размешивал чайной ложкой-портключом кофе. Покраснев, он протянул ложку и палочку владелице. План спасения брата с треском провалился. Оставалось только спасать себя и ещё не рождённого ребёнка.***
Сердце в груди продолжало отплясывать ирландскую джигу. Лифт, дёрнувшись напоследок, остановился. Тяжёлые створки с лязгом поползли в стороны; локтями пробиваясь к выходу, Юфимия чувствовала, как желудок готовится сделать сальто. «Проклятый Веритасерум. Мало было унизить меня перед всем Авроратом…» — размышляла Юфимия, цокая каблучками туфель по отполированному до зеркального блеска полу атриума. Она впервые прошла мимо фонтана Волшебного Братства, не бросив туда ни кната. Покрытые позолотой камины то и дело вспыхивали, выбрасывая в атриум сотрудников и посетителей Министерства. — Мисс Роули! — Она с неохотой обернулась: возле фонтана стоял Альберт Ранкорн, сжимая в руках новёхонький портфель из драконьей кожи с блестящими серебряными застёжками. От блеска серебряных застёжек в сочетании с алыми всполохами пламени в каминах и сиянием золотого фонтана у неё заболели глаза. — Доброе утро, мистер Ранкорн, — поздоровалась она с большой неохотой. Ранкорн широкими шагами направился в её сторону, прижимая к себе драгоценный портфель. — Лестрейнждей задержали этой ночью, всех троих, слышали? — В глазах Ранкорна читалась откровенная насмешка. Юфимия хмуро смотрела в его лицо. Наверняка коллеги-авроры уже рассказали ему подробности вчерашнего допроса. И зачем только им понадобилось знать, в каких отношениях она состояла с Рабастаном? Проклятый Веритасерум. — Да. Мой сокурсник Ивэн Розье убит при задержании — это тоже мне уже известно. — Ваш брат… Ничего не могу с этим поделать, как бы мне не хотелось вам помочь, мисс Роули. Так жаль, ведь мы скоро станем одной семьёй. — Даже если бы вы в самом деле хотели мне помочь, у вас не хватило бы авторитета в нужных кругах, — презрительно бросила в ответ Юфимия. «Крокодильи слёзы». На лбу Ранкорна вздулась вена; лицо почернело от гнева. — Боюсь, никакой авторитет в нужных кругах ни Лестрейнджу, ни его жене, ни брату уже не поможет. Тем более в тех кругах, где вращаются Лестрейндж и ему подобные. Если бы она обладала взглядом василиска, то Ранкорн упал бы замертво. — Я слышал, ваш особняк и усадьбу выкупил некий мистер Уильямс. Это действительно так? — Ранкорн присел на краешек фонтана и завозился в портфеле. Из портфеля будто бы случайно выпал свиток пергамента. «Роберт Филипп Уильямс», — успела прочесть Юфимия, прежде чем Ранкорн поднял свиток и положил обратно в портфель. — Что это значит? — холодно спросила Юфимия, предвидя ответ. — Не люблю бумажную волокиту, — просто ответил Ранкорн. — Предпочитаю поручать подобную работу агентам. Вы разве не рады, что не придётся покидать родной дом? Зеркальный пол поплыл перед глазами. Никогда Альберт Ранкорн не будет хозяйничать в её доме! Пусть лучше имение достанется чужим людям. Последнее, что она увидела, прежде чем провалиться в темноту, было ненавистное лицо будущего супруга.***
Очнулась Юфимия уже в своей спальне. Она щёлкнула пальцами, вызывая эльфа-домовика. — Что произошло? Который час? — Она завертела головой; шторы были плотно задвинуты, не пропуская солнечный свет, и определить время суток не представлялось возможным. Огромные глаза Фиби наполнились слезами. Не в силах больше сдерживать подступающие рыдания, эльфийка в истерике рухнула на колени, закрывая лицо крохотными ладошками. — Вы проспали весь день и всю ночь, хозяйка Юфимия. Сейчас около полудня. Юфимия попыталась встать, но резкая боль внизу живота заставила её со стоном опуститься на подушки. На лбу выступили капли пота. — Нет… Не может быть, Фиби! — Эльфийка затрясла головой, продолжая рыдать. — Мистер Ранкорн доставил хозяйку Юфимию домой через камин Министерства магии. Мистер хотел остаться, но хозяйка велела ему уйти. Фиби сказала, что позаботится о хозяйке, Фиби не знала, что хозяйка носит ребёнка… — Убирайся. — Меньше всего на свете Юфимии сейчас хотелось наблюдать за бьющимся в истерике эльфом-домовиком.***
Дельфи не выходила из спальни до самого ужина, к которому весьма кстати появился Рудольфус. Он уговорил её поужинать с ними. Подумать только, опекунша возомнила о себе невесть что — как будто она вправе решать её судьбу! Её судьба уже решена: было пророчество касаемо её и Тёмного Лорда (Дельфи никак не могла привыкнуть называть его отцом, он казался ей недоступным, великим и недосягаемым, сродни божеству), и никакой Юфимии Роули там не было места. Сама Юфимия сидела как неживая; её порция оставалась почти нетронутой. Она лишь мелкими глотками пила чай, в который, не глядя, положила ложек пять сахара. Какая мерзость, думала Дельфи, пережёвывая жёсткий кусок стейка. Рабастан молча нарезал мясо, глядя в тарелку. Складывалось ощущение, что ему неловко за своё поведение по отношению к Юфимии сегодня утром, свойственное больше обиженному подростку, нежели взрослому мужчине. Извиниться ему мешала собственная гордыня. Дельфи начала понимать, в чём дело, когда Рабастан перед тем, как сесть за стол, шёпотом поинтересовался у неё, какие отношения связывали Юфимию и Мундугнуса. Опешив, она посмотрела на него расширившимися от удивления глазами: даже разведённая соседка-маггла, вечно находившаяся в поисках нового мужа, воротила от Флетчера нос. Странно, как ему вообще могла прийти в голову подобная мысль. — На рассвете ты, Дельфи, отправляешься в Австрию, — объявил Рудольфус, отставив в сторону пустую тарелку. Юфимия всегда заказывала портключи в Отделе магического транспорта за несколько недель до активации; оставалось только гадать, какими путями и в какую сумму обошлось ему это приобретение. — Но зачем так спешить? — непонимающе заморгала опекунша. — Портключ был заказан на конец месяца. Ты сам говорил, что хочешь побыть с дочерью! — Лестрейндж-холл нуждается в восстановлении. Дельфини будет лучше погостить у своих школьных друзей, — отбрил Рудольфус. — Они, конечно, из семьи чистокровных волшебников?***
Дельфи едва успела уведомить о своём прибытии Тристана и Гретхен. Ещё никогда ей так не хотелось покидать Лондон. Даже четыре года назад, делая шаг в никуда, она чувствовала себя лучше. Белые стены Груба стали для неё родными, так же как и холодные камни Дурмштранга, зимой согреваемые бежавшей по замурованным трубам-венам водой из горячего озера. Она полюбила каждый уголок душистого розового сада, разбитого фрау фон Эйссель, тихое озеро Халльштаттер, скрывавшее мрачные тайны многих поколений хозяев замка, пряничный городок на другом берегу с высокой церковью в паре шагов от причала и мощёными улочками, сходившимися на центральной площади, где Тристан учил её танцевать вальс. Она полюбила Гретхен, как сестру, которой у неё никогда не было, и полюбила её брата, как… Она хотела бы закончить эту фразу словами «как её мать когда-то полюбила отца», но сложившаяся в её голове картинка с признанием Рудольфуса разлеталась на тысячи отдельных кусочков, из которых она вслепую пыталась сложить новую. Она хотела сражаться, бороться, а Рудольфус, вместо того, чтобы обучать её, как обещал, отправил подальше из соображений безопасности. Чёрт возьми, как будто она когда-либо была в безопасности! — Дельфи! Так не интересно, — укорила её Гретхен. — Ты плохо прячешься. Возведя глаза в потолок, Дельфи выбралась из своего убежища за драпировкой, прикрывавшей дверцу каморки, в которой обитал домовик. Глупое занятие! И зачем только она поддалась на уговоры однокашницы сыграть в эту детскую игру. Она стряхнула паука с платья. Судя по кислому выражению лица Тристана, он тоже был не в восторге от игры, но изо всех сил подыгрывал сестре, желавшей во что бы то ни стало расшевелить подругу. Отсчитав положенное число раз, Дельфи открыла глаза и неспешно двинулась по коридору, на ходу размышляя о поступке Рудольфуса, который относился к ней как к дорогой хрустальной вазе, которую ну никак нельзя было разбить. Дельфи не хотела быть хрустальной вазой — она хотела быть Авгуреем Тёмного Лорда, что бы это ни значило. За спиной послышался скрип дверных петель. Дельфи резко обернулась на шум и успела заметить, как что-то светлое мелькнуло в конце коридора. Внезапно её обуял страх: последняя дверь вела в спальню фрау фон Эйссель. Год назад герр Билевиц распорядился запереть комнату, оставив все вещи лежать на своих местах, как было при жизни хозяйки. Помня её прошлое, герр Билевиц опасался притрагиваться к незнакомым предметам, пылившимся в сундуках и на полках. Он лишь приказал эльфу-домовику перестелить кровать и перенести в соседнее помещение цветы с подоконников. «Призраки не скрипят дверьми, глупая девчонка! — отругала себя за малодушие Дельфи. — Они проходят сквозь стены». Дверь действительно оказалась чуть приоткрыта, а в замочной скважине торчал ключ. Она победоносно улыбнулась: попались. Скорее всего, то, что она вначале приняла за привидение, было краешком подола летнего платья Гретхен или рубашкой Тристана. И всё же она мешкала перед тем, как войти: в памяти явственно оживала ночь, когда она уговорила покойную провести тёмный ритуал. «Существуют двери, которые должны оставаться закрытыми», — кажется, тогда она сказала что-то такое. «Ничто не вечно под луной, все кончилось однажды. В мае, котик? — Мяу! Стал ворон паче снега бел — хоэ-хо! — после линьки в мае! — Сошедший в бездну, как в купель, воскреснет для бессмертья». Дельфи раздосадовано хлопнула себя по лбу. И как только эта мысль раньше не приходила ей в голову! Обе они считали ритуал неудавшимся. Но что, если ритуал прошёл успешно? Что, если песня была посланием, дополнением к пророчеству? В комнате пахло пылью так сильно, что хотелось чихать. Дельфи зажала нос рукой. Здесь всё осталось по-прежнему: массивная кровать, застеленная шерстяным покрывалом, небольшой комод, кресло, книжные полки во всю стену и высокое зеркало в углу, которое хозяйка при жизни закрывала на ночь тканью. Она опасалась зеркал, Дельфи помнила это. И умела видеть в них, в то время как другие только смотрели. Если бы фрау фон Эйссель была жива, то наверняка сумела бы объяснить смысл увиденного в первую ночь Йоля — часы, шедшие обратным ходом, а затем растаявшие, как снег на солнце. С видениями однокашниц было проще — Катарина видела себя в подвенечном платье, а Гретхен — с цветочным венком на голове. Да и насчёт пророчества она наверняка могла бы что-нибудь подсказать. Дельфи не сомневалась, что ей было под силу вернуть к жизни Тёмного Лорда. — Тристан! Гретхен! — Она заглядывала то под кровать, то под кресло и никого не находила. По спине побежал холодок: если друзей здесь не было, кто зашёл в комнату и куда этот кто-то делся? Прочихавшись, Дельфи отодвинула портьеру и убедилась, что ставни плотно закрыты. Да и какой глупец полез бы в окно, когда на то существует дверь! — Мяу! Дельфи, вскрикнув, подскочила на месте. На книжном шкафу сидела трёхцветная Люси, буравя её жёлтыми глазами. Увидев кошку, Дельфи облегчённо выдохнула. Как только она сюда попала! И кто открыл дверь? Дельфи с любопытством рассматривала стоявшие на полках книги. Вперемешку с дамскими романами и классической литературой стояли тома, о содержании которых она могла лишь догадываться. Пару раз она натыкалась на рунические тексты, но смысла понять не могла. Несколько словарей древних языков — фрау фон Эйссель, помимо прочего, специализировалась на изучении исчезнувших цивилизаций… — Мяу! — Люси спрыгнула на пол, с грохотом уронив на пол увесистый свёрток пергамента. Ещё раз мяукнув, кошка выбежала из спальни покойной хозяйки. Из свёртка высыпалось несколько книг: одни были совсем тонкие, другие были потолще. Последняя толщиной превосходила учебник по истории магии. На всех книгах, кроме самой толстой и старой, красовался знак Даров Смерти — тот самый, который так и не удалось стереть со стены Дурмштранга. Дельфи наугад открыла одну. «…считается важным непременно сохранять чистоту волшебной крови, однако большое количество близкородственных браков между представителями чистокровных семей неизменно приводит к постепенному ослаблению магических способностей и вырождению… …многочисленные связи с магглами также обуславливают вырождение магической расы, необходимо соблюдать принцип золотой середины — аurea mediocritas*…» Она перевернула страницу. «…какими причинами обусловлено появления волшебников в маггловских семьях, можно ли считать их полноценными членами магического сообщества, или же они несут в себе скрытую угрозу… …как мало мы знаем о тончайшем лезвии бритвы, разделяющем два параллельных мира…» Глаза скользили по неровным строчкам. Было заметно, что рука автора не всегда поспевала за потоком мыслей. «…легенды о существовании закрытых орденов магов, об особой касте просветлённых, об избранных, которые охраняют тайные знания от простых людей для их же блага, существовали ещё тысячи лет назад… …среди магглов с незапамятных времён ходят слухи о посвящённой верхушке, которая пишет правила для правителей и управляет миром, подобно кукловоду дёргая за нужные ниточки…» Рукописи Гриндельвальда. Она взяла толстую книгу, которая была настолько старой и ветхой, что едва не разваливалась от прикосновений, и открыла её на середине. С немалым удивлением обнаружив, что книга написана на английском, она ещё раз посмотрела на обложку. «Некрономикон», сиречь «Аль Азиф» — книга, про которую Селвин сказал, что она забирает души, рукопись йеменского поэта, переведённая Джоном Ди на язык Шекспира. Та, что считалась утерянной в середине прошлого века, поиском которой в своё время были одержимы Гриндельвальд и Тёмный Лорд, её отец. Она поймала себя на мысли, что впервые назвала Тёмного Лорда отцом. «Содержимое этой книги настолько опасно, что прочитавший её от корки до корки уже никогда не сделается прежним. Имевшие дело с «Некрономиконом» маги обычно плохо заканчивали, начиная с самого автора». — Дельфи! Дельфини, где ты? Понимая, что поступает неправильно, Дельфи шепнула: «Reducio!», уменьшив книги до размера спичечных коробков, и рассовала их по карманам. Уничтожив пергамент, она выскользнула из комнаты, неслышно притворив за собой дверь. «Книга подобна шкатулке Пандоры. «Draco Dormiens Nunquam Titillandus» — никогда не щекочите спящего дракона. Так говорили в Хогвартсе». В Дурмштранге считали иначе.***
Герр Билевиц выписывал некоторые зарубежные периодические издания, и Гретхен, неплохо понимавшая по-английски, иногда проглядывала статьи в «Ежедневном пророке». Прочитав о массовых амнистиях заключённых в Туманном Альбионе, герр Билевиц предсказывал скорый рост преступности и, как следствие, падение рейтинга Министра. Тем временем его дочь в душе радовалась за однокашницу, воссоединившуюся с отцом, который, судя по её обрывочным рассказам, в кругу семьи был, в общем-то, неплохим человеком, что никак не вязалось с образом идейного чистокровного фанатика. Тогда Гретхен вспоминала двоюродную бабку, последние полвека не выпускавшую из рук вязальные спицы, в своё время лишь чудом избежавшую камеры в Нурменгарде по соседству с Гриндельвальдом. Они с братом единодушно сошлись во мнении, что поведение Дельфи меньше всего походило на радость дочери, обретшей после долгой разлуки отца. Напротив, весь вид подруги свидетельствовал об обратном: словно что-то бередило ей душу, заставляя отгораживаться от мира. Они безрезультатно пытались поочерёдно узнать, что произошло за те несколько недель, что Дельфи провела в Лондоне, и всякий раз она с надрывом в голосе отвечала, что ей необходимо время, чтобы привыкнуть к произошедшим переменам. Попытки вывести подругу из затянувшейся рефлексии не увенчались успехом: Дельфи продолжала замыкаться в себе, предпочитая общество старой больной птицы компании друзей, неохотно соглашаясь прогуляться по городу или слетать на мётлах в горы.***
Тристан склонился над котлом, в задумчивости прислонив пальцы к вискам. Работа не спорилась. Само появление Дельфи тремя неделями ранее казалось ему странным — сорваться с места, едва обретя отца, уведомив их с сестрой короткой запиской. Родители были, мягко сказать, удивлены. К тому же, оформить в сжатые сроки портключ за границу… Тристан снял котёл с огня и направился в комнату сестры. Гретхен там не оказалось, лишь желтоглазая Люси раздирала когтями подлокотник маленького диванчика, стоявшего по правую сторону от окна. Шикнув на кошку, он закрыл за собой дверь и решил поискать сестру внизу. Проходя мимо дверей гостевой спальни, Тристан, наплевав на все писаные и неписаные правила этикета, припал к замочной скважине: Дельфи сидела на подоконнике со свитком пергамента в руках, спустив на пол горшки с комнатными растениями. Рядом валялся разорванный почтовый конверт. Последнее время она часто получала почту, хотя раньше неделями не получала писем и сама никому не писала. Оторвавшись от замочной скважины, Тристан продолжил свой путь, запоздало подумав, что мать, застав его за подобным занятием, непременно устроила бы разнос. Преодолев лестничный пролёт, он очутился в гостиной. Сестра была здесь: одновременно помогая матери накрывать на стол, она беседовала с отцом. — У фройляйн произошло какое-то несчастье? Это так неожиданно, на то должна быть веская причина! Гретхен сама ни малейшего понятия не имела о том, что произошло в Лондоне. — Надо бы позвать её к столу. — Фрау Билевиц закончила раскладывать столовые приборы. — Или у неё опять нет аппетита? Так не должно быть, ей нужно показаться целителю — она совсем испарится! Я знаю одного хорошего. Он живёт здесь, в Халльштатте, нет необходимости аппарировать в Вену, Зальцбург или куда-либо ещё. Я выкрою время, и мы обязательно к нему сходим. И никаких возражений — так и передай ей! Кстати, где она пропадает целыми днями? Ты совсем загрустила, дорогая, всё время одна… Гретхен и впрямь большую часть времени проводила в одиночестве, коротая время в саду. Она безрезультатно звала Дельфи побродить по городу, искупаться в озере, пока стоит хорошая погода, или втроём слетать на мётлах к заброшенной шахте, как в прошлом году. Им было так весело тогда! — Неужели ты не понимаешь, Тина! — усмехнулся в усы герр Билевиц, лукаво подмигнув жене. — Мы в этом возрасте вели себя точно так же: проводили всё свободное время вместе, гуляя в окрестностях школы, и никого больше не было в этом мире, кроме нас двоих. Каркаров едва не исключил нас, когда мы пытались на мётлах вылететь за территорию Дурмштранга, помнишь? — Он раскатисто рассмеялся: — До сих пор ума не приложу, как нас вычислили тогда! Хоть Каркаров и был редкостным гадом, но, признаюсь, нашей милейшей Урсуле до него далеко в плане дисциплины, какие бы речи она не толкала перед попечительским советом. Мне кажется, сейчас хоть к океану лети, хоть к горным троллям! Красивые черты лица Клементины Билевиц исказились. — Урсула фон Розабельверде смолоду строила из себя не то графиню, не то баронессу, смотрела на всех свысока, стремилась подмять под себя. Она никогда мне не нравилась. — Тем не менее, поднять авторитет Дурмштранга после того, что натворил её предшественник… — возразил супруге герр Билевиц, переворачиваю газетную страницу. — Как-никак, первая женщина-директор со времён Нериды Волчановой. Да и не помню я, чтобы она кичилась своим происхождением. Все эти «фоны» — графы, бароны — не более чем отжившие маггловские титулы, не имеющие к нам, волшебникам, ни малейшего отношения. Супруга, ничего не ответив, смерила его уничижительным взглядом. Гретхен улыбнулась: фрау директор, очевидно, по молодости хорошо насолила матери. Её улыбка, однако, едва появившись, померкла: если бы то, что сказал отец, было правдой, она бы только порадовалась за них обоих. — Олливандер вновь подаёт судебный иск. Этот достопочтенный господин заверяет, что ты якобы используешь его технологии. — Герр Билевиц протянул жене газету. Та, пробежав глазами по строчкам, бросила газету в камин и выкрикнула: «Insendio!»; бумага вспыхнула и в считанные секунды превратилась в горстку чёрного пепла. — Пусть герр Олливандер отправляется в преисподнюю, — зло ответила всегда сдержанная Клементина. — Я не собираюсь поддаваться на провокации человека, который нагло лжёт всем в лицо. «Семейство Олливандер — производители волшебных палочек с триста восемьдесят второго года до нашей эры», — процитировала она. — Вздор. Он обвиняет меня в краже его технологий, Франц? Я использую технологии моего покойного деда, пусть докажет обратное! Не он первый, не он последний! — Гретхен! — Тристан поманил сестру рукой, по-прежнему маяча на пороге, чем ещё больше раздражал сейчас мать. Она и без того была излишне строга с ним с тех пор, как он заявил, что не собирается продолжать семейное дело и что его больше интересует секрет создания Философского камня, нежели сердцевины волшебных палочек. Карьера министерского чиновника, как у отца, его в той же степени не устраивала. — Выйди, пожалуйста, нам нужно поговорить. Фрау Билевиц, взметнув полами мантии, удалилась из гостиной. — Это серьёзно? — с беспокойством спросила Гретхен, глядя вслед выходящей из комнаты матери. — Насчёт волшебных палочек. Неужели кто-то поверит этой клевете? «Я, кажется, ясно распорядилась запереть дверь после уборки! Почему в ней торчит ключ?!» — наверху фрау Билевиц громко отчитывала эльфа-домовика. — Фирма всегда передавалась в семье Грегорович по мужской линии, но после убийства в девяносто седьмом семьи Тины в права наследования вступила она. Видимо, некоторые до сих пор надеются прибрать к рукам прибыльное дело. Не думаю, что это его собственные мысли — Гаррик Олливандер всегда казался мне человеком, не способным на подобную низость. Кто знает, во что иногда верят люди… — Франц Билевиц крутил в пальцах волшебную палочку, купленную им когда-то у старика-Грегоровича. — Беги, Гретхен, кажется, тебя зовёт брат. Ступайте гулять и возьмите с собой вашу подругу: грех в такой день сидеть взаперти!***
Они спустились в сад. На улице и впрямь было чудесно: со стороны озера дул лёгкий ветерок, доносивший благоухание цветущего розария, на волнах покачивались лодки местного населения и небольшие круизные катерки, перевозившие с одного берега на другой многочисленных туристов, летом по обыкновению стекавшихся в альпийский городок. Пройдя некоторое расстояние по тропинке, ведущей к причалу, Тристан остановился и повернулся лицом к фасаду замка. — Взгляни. — Он показал на окно гостевой спальни. Дельфи по-прежнему сидела на подоконнике с той лишь разницей, что теперь в её руках помимо свитка было перо, которое она периодически опускала в чернильницу. — Мне это не нравится, Гретхен, — серьёзно произнёс он, хмурясь не то от яркого солнца, не то, задумавшись над причиной столь странного поведения подруги. — Ты говорила с ней? — Да, много раз. — Гретхен каждый день пыталась выяснить, что, собственно, происходит, всякий раз натыкаясь на глухую стену. — Может быть, её отец оказался не таким, каким она его себе представляла, не оправдал её ожиданий? — Она присела на лавочку. — Садись. Согласись, сложно представить, чтобы тюрьма никак не повлияла на человека. Пятнадцать лет — огромный срок. Не забывай, это его не первый срок: в общей сложности Рудольфус Лестрейндж провёл в одиночной камере тридцать лет, половину из которых — охраняемый дементорами! — Граф Монте-Кристо провёл в тюрьме меньше, — мрачно сказал Тристан, по-прежнему наблюдая за окнами гостевой спальни. — И существовал лишь в воображении Дюма. Мне кажется, от такого у любого крыша поедет. Знаешь, поговори с ней ещё раз, у тебя это получается лучше. Меня никто никогда не слушает, — тоном обиженного подростка подытожил он. Гретхен удручённо вздохнула. — Потому что ты ведёшь себя, как ребёнок. Даже в своих исследованиях перескакиваешь с одного на другое и ничего при этом не доводишь до конца. Собираешься после окончания школы просить стажировку, а сам… Эх! Они встретились глазами и рассмеялись. Тристан всегда невольно начинал смеяться вслед за сестрой, даже когда ему было совсем не до смеха, настолько обаятельной она была — настоящий солнечный лучик! — Зато ты больно взрослая. Как будто я не видел, как вы с этим рыжим по ночам по коридорам бродите, Каркарова на вас нет! — шутливо упрекнул её Тристан. — Это ведь не противоикотное зелье сварить, ничего ты не понимаешь. Так поговоришь ты с ней или нет? — Нет, — твёрдо ответила Гретхен. Брови Тристана удивлённо поползли вверх. — Ты сам должен с ней поговорить. И не лезь не в свои дела, братец.***
Дельфи запечатала очередной конверт и написала на нём адрес дома Мундугнуса. Отец… Рудольфус жил пока там, намереваясь в скором времени перебраться в Лестрейндж-холл. Он обещал, что к концу семестра работы по восстановлению дома будут завершены, и она сможет жить там с ним и Рабастаном. Юфимия, разумеется, отправится с ними, чтобы у авроров не возникало лишних вопросов. А так, кому интересна приживалка Юфимии Роули, любовницы старого Пожирателя смерти? Дельфи подавила смешок. Рудольфус писал, что Рабастан с Юфимией не могут даже короткое время находиться в одном помещении без упрёков со стороны Рабастана (он почему-то решил, что опекуншу с Флетчером связывали не только соседские отношения) и истерик Юфимии. Самому Рудольфусу, судя по едкому стилю письма, надоели они оба. «Ты хотела иметь семью — ты её получила», — саркастически произнёс голос в её голове. — Заткнись, — она неожиданно ответила ему вслух. Дремавший на спинке кровати Тенебрис встрепенулся и удивлённо уставился на хозяйку. — Я не тебе. — Дельфи выпустила сову в форточку и спрыгнула с подоконника. Авгурей смотрел на неё грустными чёрными глазами; носить почту он был более не в состоянии. Она погладила птицу. — Прости, я ничем не могу помочь. Рудольфус писал, чтобы она держала «Нерономикон» при себе и ни в коем случае не пыталась воспроизводить какие-либо заклинания, пока он, Рабастан и мистер Селвин не посмотрят книгу. То, что Селвин был посвящён в их тайну, немало удивило Дельфи: открыться человеку, который, спасая свою шкуру, отправил в Азкабан родного брата… В дверь постучали. — Извините, фрау Билевиц, мне нездоровится, я не выйду к ужину, — крикнула Дельфи, продолжая перебирать тусклые зеленовато-чёрные перья. — Долго ты собираешься сидеть здесь, как в тюрьме? — раздался из-за двери громкий голос Тристана. — Если ты не впустишь меня, я буду сидеть под дверью, пока ты рано или поздно не выйдешь. Мы с сестрой беспокоимся за тебя. Я беспокоюсь за тебя. Задвижка щёлкнула. — Я же сказала, что всё нормально! — Нет, не нормально. Дельфи старательно отводила глаза, рассматривая муху, ползшую по стене, лишь бы не встречаться с ним взглядом. Она была абсолютно не готова говорить с кем бы то ни было на эту тему, даже с Тристаном. Она была так счастлива, что судьба свела её с людьми, в общении с которыми не приходилось носить маску, но теперь обстоятельства вынуждали лгать самым близким. Семья Билевиц приняла её как родную, а она готовилась вонзить нож в спину. Сейчас Дельфи напоминала самой себе тётку Нарциссу. От одной мысли об этом ей становилось так мерзко, как будто она только что проглотила комок осклизлых угрей. Борясь с подступающими слезами, Дельфи продолжала разглядывать муху, весьма своевременно переместившуюся на потолок. С запрокинутой головой было легче удержать в глазах слёзы. Пальцы неосознанно комкали невесомую ткань летней мантии. Тристан взял её подрагивающую ладонь в свои. — Скажи, что произошло между вами? Ну же, не молчи, Дельфи, ты вообще виделась с отцом или нет? — Я просто… — она запнулась, обдумывая очередную ложь. — Мне всегда говорили, что они любили друг друга со школьной скамьи, я видела колдографии, но Рудольфус… мой отец, он всю жизнь любил её… — В конце концов, это было правдой. — Я совсем не похожа на него внешне, ты сам говорил… Дослушав до конца её несвязную речь, Тристан осторожно поинтересовался: — Что ты хочешь сказать? Она прикусила губу. — Погоди, ты же не думаешь, что… — Я не его дочь. — Дельфи вновь ощутила себя стоящей посреди длинной комнаты с гобеленом на стене. — Я не думаю. Я в этом уверена. Она поведала ему о произошедшем на площади Гриммо, утаив то, что случилось после. Одну деталь, от которой зависело всё: рассказ Рудольфуса. — Я не скажу ему об этом. — В конце концов, она действительно собиралась так поступить. — Знаешь, ты прав. Глупо весь день сидеть взаперти!***
Дельфи любила лес. Ей нравилось ступать по мягкой земле, устланной опавшей хвоей, скрадывавшей шаги, пропускать через себя густой запах сосновых шишек, приятно хрустевших под подошвами ботинок, слушать тишину, изредка нарушаемую криком пролетевшей птицы или треском обломившейся ветки, слушать себя. Последнее в свете недавних событий доставляло особое удовольствие. Она представляла, какого это — быть дочерью могущественного волшебника, которому почти удалось подчинить себе смерть. «Он совершал ужасные дела, но великие», — даже те, кто по прошествии пятнадцати лет боялись произносить его имя, не могли не признать этого. Приживалка Дельфи Роули, наполовину сирота Дельфи Лестрейндж, единственная наследница Тёмного лорда Дельфини Риддл. Нет. Отец ни за что не дал бы ей маггловскую фамилию. Халльштаттский бор нравился ей куда больше скопления кривых лиственниц, по недоразумению называвшегося в Дурмштранге лесом. Дельфи была благодарна Тристану, что он больше не пытался расспрашивать её, а просто молча шёл рядом; и если бы не тёплая ладонь, сжимавшая руку, она бы и вовсе не чувствовала присутствия кого-то ещё. Что она могла рассказать им? — Что её отец вырезал под корень семью их матери, уважаемую в Европе династию чистокровных волшебников, в поисках какой-то палочки, пусть даже и самой могущественной на свете? Кровь — не вода, как она смогла убедиться, встретившись лицом к лицу с Поттером и его детьми — счастливыми детьми, у которых не отняли детство. Джеймс Сириус, Альбус Северус и Лили Луна. Понимая, что дети ни в чём не провинились перед ней, Дельфи отчаянно желала превратить их жизнь в ад. Зависть и гнев — одни из отвратительнейших пороков. Жалость к себе. Она презирала себя за это, но ничего не могла поделать. Или не хотела. Впрочем, что с того, если она и без того проклята от рождения! «Безнадёжная», — иногда бросала в сердцах опекунша. Гарри Поттер носил поношенную одежду кузена, не раз бывал бит этим самым кузеном и провёл детство в чулане под лестницей, понукаемый дядей и тёткой. Сей факт его биографии был знаком каждому школьнику. Юфимия порой была невыносима. Истеричная слабохарактерная эгоистка. И всё же она по-своему заботилась о ней: скрепя сердце, покупала на своё небольшое жалованье добротные, качественные вещи, чтобы она могла выглядеть достойно, и занималась её образованием до школы, как занимались с детьми в семьях чистокровных волшебников. Она до сих пор помнила первый сноп разноцветных искр, выпущенный из старой палочки опекунши, и учебник немецкого, который чуть было не полетел в распахнутое окно, стоило ей ненадолго отлучиться. В их мире Гарри Поттер почитался наравне с самим Мерлином. Едва переступив порог «Дырявого котла», из попираемого кузеном бедного сироты он сделался богатым и знаменитым. В Хогвартсе каждый второй считал за счастье посидеть с героем за одной партой. У него было много врагов, но ещё больше было друзей. Как тех, кого интересовала лишь его слава, так и тех, кто видел в нём не только «мальчика-который-выжил». Дельфини была чужой на родине. Персоной нон грата — как выражались газетчики. Она не смогла стать своей и в северном Дурмштранге, объединившим под своей крышей волшебников из самых разных стран. Худая долговязая англичанка с колючим взглядом, она не бегала на переменах в совятню и не рвалась домой на каникулы. Завсегдатай Дуэльного Клуба. Вызывавшая раздражение подруга очаровательной Гретхен Билевиц, которую одинаково любили как студенты, так и преподаватели. Девушка её брата-шестикурсника с мечтами о создании Философского камня. Последнее стало объектом шуток половины Дурмштранга: Дельфи даже не пыталась вспомнить, кто придумал новое прозвище — Изольда . И всё же они не отвернулись, узнав о Лестрейнджах. Гретхен лишь отметила её внешнее сходство с матерью и полное отсутствие такового между ней и Рудольфусом. Для них Лестрейнджи были лишь именами в книге по истории чужой страны по ту сторону Ла-Манша. Не отвернулись они и от двоюродной бабки, узнав о её участии в делах Гриндельвальда. Тёмный Лорд уничтожил семью фрау Билевиц, когда ей самой было не больше двадцати. «Мы тогда жили в Германии, в Восточном Берлине, — оживала в памяти её неторопливая речь. Рассказ давался ей тяжело, — Так близко от маггловской телебашни, что мои маленькие братья боялись, как бы эта громадина не рухнула на них. Отец не любил Германию. Он считал, что нам следует вернуться на родину и уже приглядел для нас дом в Софии. Мы должны были уехать в Болгарию следующим летом. Дед планировал остаться: бабушка была похоронена недалеко от Берлина, и он не мог покинуть её. В тот день за столом вдруг обнаружилось, что в доме закончился хлеб, и родители попросили меня сходить в маггловский магазин напротив. Когда я вернулась, мама и братья лежали на полу прихожей, недалеко от двери, с глазами, полными ужаса. Папа лежал чуть поодаль, ближе к кухне. Дед был в отъезде, но он нашёл его несколькими днями позже». Они поднимались всё выше по склону, и кое-где между деревьев уже проглядывали тёмные глыбы, отколовшиеся от скал. Отдельные сосны-великаны возвышались над чахлыми собратьями и смотрели на них свысока. Идти дальше стало затруднительно. Тристан опустился на пологий склон, выше переходивший в крутой скалистый откос. — Смотри, что у меня есть. — Он достал из кармана крохотный пузырёк, внутри которого слабо колыхалась желеобразная субстанция. Пузырёк весело поблёскивал в свете солнечных лучей, проходивших сквозь хвою. Дельфи села рядом, вытянув вперёд ноги. Оглядев вымазанные в грязи подошвы ботинок, она взмахом волшебной палочки заставила комья грязи отлипнуть. — То зелье, которое мы опробовали, когда я была на первом курсе? — Дельфи сразу узнала злополучную ёмкость, содержимое которой едва не отправило её к праотцам. Она уже и думать забыла о нём, но была несказанно рада, что Тристан решил обсудить с ней это дурацкое зелье, вместо того, чтобы вернуться к теме её отца. — Снова нуждаешься в подопытном кролике? — Она поцеловала Тристана в висок. Подкинув пузырёк на ладони, Тристан рассмеялся: — Не сейчас. Но мы, наконец, разгадали секрет зелья: ингредиенты для него следует непременно собирать в Вальпургиеву ночь, когда все травы обретают особую силу. Пузырёк, ещё раз перекувыркнувшись в воздухе, вернулся в карман. — Ещё один год? — У Штольца остались кое-какие запасы, сделанные весной. Так что к концу учебного года будет готово, — заверил её Тристан. — Как-никак, это мой последний год в Дурмштранге. В качестве студента. Дельфи, хмыкнув, ничего не ответила. Взгляд зацепился за высокий обломок скалы, поросший зелёным мхом и жёлтым лишайником. Она стряхнула с мантии редкие хвоинки; некоторые из них провалились за воротник и теперь неприятно кололи спину. Не без труда вскарабкавшись на валун, цепляясь руками за выступы в камне, она выпрямилась на нём во весь рост. — Спускайся, ты можешь поскользнуться. — Тристан подал ей руку. Беспечно отмахнувшись, Дельфи продолжила обозревать окрестности, стоя на камне. Наверху с криками промчалась стая озёрных чаек. Птицы выталкивают птенцов из гнезда, когда им приходит пора научиться летать. Дельфи закрыла глаза, готовясь сделать шаг; у неё ведь уже получилось однажды, получится и сейчас. Она почувствовала, как магия пробегает по хребту, делая её невесомой, как пёрышко. Один шаг — и она летела в семи-восьми футах над землёй, не в силах посмотреть вниз. Тристан что-то кричал вслед; она слышала его голос словно сквозь толстый слой ваты. Только не смотреть вниз. Не смотреть вниз. — Дельфи! Она даже не успела осознать, что падает. Сердце подпрыгнуло вверх и резко ухнуло вниз. Зависнув в нескольких дюймах над землёй, она шлёпнулась на покрытую сосновым опадом и шишками землю. Одна из шишек больно впилась в ладонь, оставив красные следы. — Я успел наколдовать подушку, — тяжело дыша, сообщил Тристан, помогая ей подняться на ноги. Судя по растрепавшемуся виду, Тристан бежал за ней, на ходу цепляясь за корявые ветки. — Зачем было непременно взбираться на камень? Дельфи в ответ лишь неопределённо пожала плечами. Она смотрела на израненное ветками лицо Тристана, размышляя о том, что не готова потерять его из-за одной неосторожной фразы. — Пойдём назад? — Вперёд, — поправила его Дельфи, взглянув в такие же тёмные, как у неё самой, глаза. — Мы пойдём только вперёд. «Всякий, кто торгует ложью, затем расплачивается правдой. Ты не сможешь лгать всю жизнь, Дельфини Роули, Лестрейндж или кто ты там есть на самом деле», — говорила она себе, когда они двинулись в обратный путь. Тристан одной рукой обнимал её за талию, а другой отодвигал в стороны ветки. Из-за её глупой выходки они были вынуждены пробираться через бурьян.***
Она парила над землёй, словно птица, не нуждаясь ни в метле, ни в волшебной палочке, ни в каких-либо зельях. Потоки воздуха обтекали сильное тело. Она сама была птицей — огромные крылья отбрасывали на землю чёрную тень. От восторга хотелось петь, но из горла вырывался лишь скорбный плач, переходящий в протяжный крик. Она была авгуреем, а авгурей был ею. Солнце стояло в зените. Она летела к нему, и оно ласкало её своими лучами. Алые перья переливались, похожие на языки пламени; голос звучал подобно горному ручейку. Ей было нестерпимо жарко, но фениксы не боятся огня, ведь правда? Она была фениксом, но феникс не был ею. Перья вспыхнули. Она чувствовала, как огонь пожирает её целиком, оставляя после себя лишь пепел. Земля неумолимо приближалась. Она падала.***
— Ты кричала во сне. — Дельфи открыла глаза. На краешке кровати сидела Гретхен, Тристан светил в лицо волшебной палочкой. — Мне приснился дурной сон. Убери, пожалуйста, свет. — Nox! — Комната ненадолго погрузилась во тьму. Дельфи зажгла лампу. — Да ты вся горишь! — Тристан приложил ладонь к её раскалённому лбу. От его рук приятно пахло травами. Снова испытывал какое-то зелье, подумала Дельфи. Хорошо, что не жабьими кишками — опекунша после рабочего дня порой пахла именно так. Губы сами собой растянулись в улыбке. — Пойду, намочу полотенце. — Он развернулся было, чтобы выйти, но передумал. — Тоби! Так будет быстрее. Домашний эльф в чистом вафельном полотенце с хлопком появился на пороге. — Приготовь, пожалуйста, уксусный компресс и ещё что-нибудь от жара. — Не стоит, правда. — Дельфи приподнялась на локте, высматривая в полумраке клетку с авгуреем. Тенебрис спал, спрятав голову под крыло. — Могу сварить для него тонизирующее зелье, — предложил Тристан. Он знал, что Дельфи привязана к птице. Сильнее, чем к большинству людей. — Не существует лекарства от старости, — угрюмо сказала Дельфи. — Как и от смерти. Но ты всё же попробуй. — Тристан, ободряюще улыбнувшись, кивнул. Тем временем эльф принёс компресс и какое-то дымящееся питьё. Она недоверчиво понюхала питьё: пахло приятно. На вкус оно тоже оказалось очень даже ничего. От полотенца разило уксусом. — Что тебе снилось? Дельфи вкратце пересказала друзьям содержание сна. — Это был просто кошмар, — успокаивала её Гретхен, поправляя компресс. — Тристан рассказал мне всё. «Обязательно было сейчас поднимать эту тему?» Дельфи возвела глаза к потолку. — Мне очень жаль, что так вышло, — меж тем продолжала говорить Гретхен. — Ты верно поступила, что решила не говорить ему ни о чём. Это бы убило его: столько лет ждать и… И всё же я хочу спросить — ты собираешься искать своего… настоящего отца? «Нет, я собираюсь его воскресить». Гретхен по-своему поняла её молчание. — Правильно. Он не забрал тебя, когда твоя мама погибла. Кто знает, что он за человек? Ты только ещё больше расстроишься! «Отец непременно забрал бы меня, будь он жив». — Не будем больше об этом. Забудем, как страшный сон, да? Дельфи кивнула. «Это вряд ли». — Совсем скоро мы отправимся в школу, и там тебе будет некогда грустить. Кстати, ты уже слышала, что Крам возвращается в квиддич?