***
Несмотря на сменившихся владельцев, бар «Дырявый котёл» оставался таким же тёмным и обшарпанным внутри, каким был при старине Томе. Разве что пол стал несколько чище, и пахло здесь свежей выпечкой, а не тем тошнотворным элем, который любили заказывать по молодости Торфинн с Антонином. Молодая волшебница, самозабвенно протиравшая стакан, стоя за барной стойкой, едва завидев Пожирателей, сдавленно ойкнула и уронила на пол стакан, который тут же разлетелся в осколки. Взгляды немногочисленных посетителей немедля обратились на вошедших. Две молодые колдуньи в остроконечных шляпах, сидевшие за крайним столиком, едва слышно перекинулись словами, опасливо поглядывая в их сторону. — Невилл! — позвала волшебница, которая, казалось, была готова лишиться чувств. — Невилл! По лестнице, перескакивая через ступеньки, спустился невысокий круглолицый мужчина, по виду ровесник волшебницы за барной стойкой. Он принялся хлопотать вокруг потерявшей сознание волшебницы, попутно загоняя в совок осколки стакана заколдованным веником. Братья обменялись многозначительными взглядами — оба они хорошо помнили это простоватое лицо и слегка оттопыренные уши. «Как мама с папой?» — непременно поинтересовалась бы Беллатрикс, давясь жестоким смехом, будь она сейчас здесь. Её всегда забавляла реакция Лонгботтома на издёвки. Выхватив из кармана жилета волшебную палочку и приняв боевую стойку, Невилл Лонгботтом прожигал их полным боли и ненависти взглядом. Если бы Невиллу вдруг вздумалось сразиться с ними в поединке, вдвоём они бы от него и мокрого места не оставили. — Пойдём отсюда скорее, Басти. — Рудольфус, не желая лишний провоцировать враждебно настроенных посетителей «Дырявого котла», схватил брата за локоть и поволок к противоположному выходу из бара. — Да будьте вы прокляты, гнусные шавки безносого! — прокричал им вслед волшебник в мантии из клетчатой шотландки. — Палачи! Косой переулок, в прошлом казавшийся настоящим островком волшебства в маггловском городе, теперь не вызывал того трепета, который всякий раз возникал в груди, когда отец, отправляясь в «Гринготтс», брал их с собой. Детьми они очень любили кататься в крохотной дребезжащей вагонетке, при выходе из которой лицо отца приобретало зеленоватый оттенок. Но куда больше мальчикам нравился свирепый дракон с толстой бронёй молочно-белого цвета и злыми розовыми глазами с вертикальным зрачком, охранявший вход в хранилище. Они тогда никак не могли поверить, как такой огромный зверь может бояться маленьких золотых колокольчиков, чей тонкий перезвон далеко разносился по каменному подземелью банка. Отец снисходительно улыбался и клал на хрупкие плечи сыновей свои широкие ладони в белых перчатках, которые носил, не снимая, и в жару, и в холод. Они осознали всю мощь загадочных золотых колокольчиков лишь спустя много лет, без сил валяясь на каменных плитах после первого проваленного задания. Теперь о белом драконе напоминали только железные колья, вбитые в серый камень, да обрывки цепей, которые прежде сковывали ноги страшного зверя. Рабастан с содроганием вспоминал тот день, когда Повелитель узнал о краже драгоценной чаши Хельги Хаффлпафф, которую отдал Беллатрикс на хранение. Гоблины, пожалуй, оставались единственными существами в новом мире, которые, по крайней мере, не выказывали им с братом открытой неприязни. Они были ровно в той же степени недружелюбны, что и пятнадцать лет назад. По сути, им было вовсе плевать на войны волшебников: длиннопалых волновал лишь блеск золотой монеты. Хотя под давлением Министерства они всё же были вынуждены заморозить несколько счетов (главным образом те, что были открыты и активно пополнялись в разгар Второй магической войны). Также была конфискована часть содержимого сейфов, официально признанная «нажитой в результате преступной деятельности террористической группировки, именуемой «Пожиратели смерти». Однако разрабатывая новые законопроекты, Министерство само себя загнало в тупик, и ушлые гоблины, недолго думая, толковали решения Визенгамота в свою пользу, не желая расставаться со старыми клиентами и отыгрываясь на мелких сошках и вечных должников вроде Роули. Пока Рабастан сгребал монеты в любезно предоставленную сопровождающим гоблином сумку, Рудольфус прикидывал, сколько денег им может потребоваться на первое время. — Как думаешь, этого хватит? — обратился к брату Рабастан, с трудом приподнимая битком набитый мешок. — Такое ощущение, что ты собираешься купить всё Министерство вместе с его золотым фонтаном, никак не меньше! Уменьши его хоть, что ли, — посоветовал Рудольфус. — Теперь пора навестить нашего старого друга. После блеска золота и драгоценных камней подземного хранилища глаза долго не могли привыкнуть к полумраку, царившему в подворотнях Лютного переулка. Вот уж что оставалось незыблемым во все времена — грязь и смрад тесной улочки, где на каждом шагу, не таясь, предлагали откровенно запрещённый товар, а если знать, к кому обратиться, и иметь тугой кошелёк, можно было вовсе достать всё, что душе угодно! Приют для воров, шлюх, оборотней и прочих отбросов магического мира. У заколоченной витрины «Горбин и Бэркес» копошились какие-то люди, паковавшие по коробкам выносимые из лавки вещи. Командовал всем этим действом волшебник средних лет с зализанными назад русыми волосами и бесцветными глазами на выкате, напоминавшими рыбьи. Неподалеку суетился сухопарый старичок с белой бородкой клинышком. — Заносите туда, молодые люди! — командовал он, указывая скрюченным пальцем на приоткрытую дверь своего магазина. — Аккуратнее! — взвизгнул старик, театрально схватившись за сердце, когда хлипкий паренёк едва не уронил одну из коробок. — Мистер Горбин, благодарю вас за крайне выгодную для нас обоих сделку. — Старик потёр ладони одну о другую. — Ваш отец, несомненно, похвалил бы вашу деловую хватку! — Маленькие глазки лукаво блеснули под толстыми стеклами бифокальных очков. — Руди, кажется, кто-то следит за нами, — негромко проговорил Рабастан, с подозрением вглядываясь в темноту одного из многочисленных аппендиксов Лютного переулка. Ему показалось, будто вдалеке промелькнула какая-то тень. Рабастан приметил её ещё на углу улицы, но вначале не придал значения. Теперь же ему окончательно стало ясно, что какой-то колдун или ведьма всё это время следили за ними. — Эгберт! — громко окликнул старика Рудольфус, протягивая ладонь для рукопожатия. — Рад видеть тебя в добром здравии! Селвин, мгновенно потеряв интерес к отпрыску Горбина, двумя руками затряс протянутую ладонь. Бескровные синие губы растянулись в улыбке. — Я, конечно, слышал о новой политике Министерства, но, признаюсь, никак не предполагал, что эти грязнокровые невежды зайдут настолько далеко! — Глазки-угольки лукаво смотрели на Рудольфуса. — Подумать только, сами себе роют могилу! Что ж… Благородно, иначе не скажешь. — Человечно! — Поднял вверх указательный палец Рабастан. Все трое одновременно рассмеялись. Хихикнуло и несколько человек Горбина, закончивших, наконец, переносить коробки, и теперь толпившихся без дела у дверей магазина. Селвин и Рабастан обменялись рукопожатием. — Кстати, твой несчастный братец-сквиб тоже на очереди, как я слышал, — отсмеявшись, продолжил говорить Рабастан. — Никак соскучился по нему, а? По испещренному глубокими морщинами лицу Селвина пробежала тень. — Полагаю, вас ко мне привело отнюдь не желание проведать старика, — посуровел хозяин лавки ядов. Он ненавидел, когда кто-либо в разговоре касался этой темы. — Проходите наверх, в кабинет. Я только расплачусь с мистером Горбином. — Он подкинул на ладони потрепанный кожаный кошелек, звякнувший золотом. — И мы с вами поговорим по душам. Лавка ядов находилась как раз в том самом закутке, где Рабастану померещилась тень. Он ещё раз обратил на этот факт внимание брата, который совсем потерял бдительность. Казалось, им двигало лишь желание поскорее увидеть наследницу. С самого отплытия Рудольфус был буквально одержим своей целью и не мог думать ни о чём другом. И без того слепой на один глаз, он теперь вовсе не замечал ничего вокруг, и Рабастан боялся, что эта не свойственная ему беспечность может сыграть с ним злую шутку. — Хорошо, — промолвил, наконец, Рудольфус, вглядываясь здоровым глазом в глубину улицы, где действительно подпирала стену какая-то ведьма. Он предусмотрительно достал из кармана мантии волшебную палочку. — Кто ты, и что тебе от нас нужно? Ведьма, подняв обе руки, тем самым показывая, что в ее мыслях нет ничего дурного, отделилась от стены и, опираясь на кривую клюку, медленно заковыляла в его сторону. Рабастан вслед за братом выхватил палочку. Рудольфус мягко опустил его руку: — Сначала узнаем, кто она и что от нас хочет. Рабастан спрятал волшебную палочку обратно в карман, согласившись, что в случае необходимости они в любой момент сумеют оглушить эту каргу, и что не стоит лишний раз размахивать палочками и привлекать внимание к своей персоне. Ведьма замерла на расстоянии вытянутой руки от Пожирателей, буравя их белёсыми глазами. Рабастан, скользнув взглядом по её засаленной мантии, пестрящей заплатами, инстинктивно дёрнулся в сторону. — Ты хотел греться в её лучах, но был ослеплён её сиянием. — Она провела скрюченными пальцами по щеке Рудольфуса, коснувшись белого шрама, пересекавшего левый глаз и рассекавшего часть брови. На одном из некрасивых узловатых пальцев блеснуло дорогое кольцо, которое никак не могло принадлежать этой карге. Острый взгляд Рабастана тут же зацепился за знакомое украшение, невесть как оказавшееся на пальце ведьмы из Лютного переулка. — Ты же сказал отцу, что обронил его в Хогвартсе, моя руки перед обедом! — недоумевал Рабастан. — Что оно уплыло по канализационным трубам прямиком в Чёрное озеро! А то, что попадает к водному народу, уже никогда возвращается обратно, верно, братец? Впервые за много лет Рудольфус Лестрейндж испытал стыд.***
В темноте беззвёздной летней ночи красные отблески огоньков, плясавшие в цветных витражных окнах маячившего вдали дома, служили путеводной звездой троим решившим поиграть во взрослую жизнь шестнадцатилетним юнцам, на какой-то миг вырвавшимся из-под родительского крыла. Торфинн Роули и МакНейр (кажется, это был Уолден — Рудольфус уже точно не помнил, кто был вторым инициатором безумной выходки, грозившей обернуться огромным скандалом) буквально на себе втащили еле волочащего ноги именинника по крутым ступеням лестницы, ведущей в одно из многочисленных питейных заведений Лютного переулка, славившееся своим превосходным виски (хотя МакНейр не уставал заплетающимся языком повторять, что лучший виски производят у них в Шотландии, в Морее — «Глен Морей») и, что было гораздо важнее для троих надравшихся в хлам юнцов, — своими доступными женщинами. Кое-как расположившись за одним из круглых столиков возле барной стойки, юноши принялись озираться по сторонам в поисках знакомых лиц: нельзя было, чтобы на утро в «Ежедневном пророке» появилась статья, порочащая сынков важных министерских чиновников. Тесное помещение было почти полностью заставлено громоздкой мебелью; лишь в центре оставался небольшой пятачок свободного места, на котором под заедающую пластинку топталось несколько танцующих пар. Наверх вела узкая винтовая лесенка, по которой периодически сновали взад-вперед счастливые пьяные люди. МакНейр из последних сил тянул Огденский виски, бессмысленно уставившись на низко висевшую над столиком в качестве украшения пузатую сушёную рыбу. Шипастая рыба в ответ тоже пялилась на него своими пустыми глазами. Рудольфус находил это ужасно забавным и так громко смеялся, что ему пару раз сделал замечание пожилой джентльмен в чудной мантии с кружевным жабо, сидевший в одиночестве за соседним столиком с бокалом вина в руке. Торфинн о чём-то шептался с барменом — мерзкого вида маленьким человечком с вороватыми глазками и длинным носом, придававшим ему некоторое сходство с гринготтским гоблином. И это обстоятельство тоже вызывало у Рудольфуса бестолковый смех. Из кармана брюк Роули в неожиданно широкую ладонь маленького человечка перекочевало несколько золотых монет и одна серебряная. Бармен, усмехнувшись, по-свойски хлопнул Торфинна по плечу и побежал вверх по лестнице, на ходу пряча в карман монеты. МакНейр, повалившись на стол, захрапел, пролив остатки виски на рубашку Рудольфуса. Рудольфус, чертыхаясь, попытался достать из кармана волшебную палочку, чтобы исправить ситуацию, но потерпел неудачу, запутавшись в собственной мантии. Палочка, выпав из кармана, закатилась под стол. Он безуспешно попытался достать её, беспорядочно шаря руками по полу, когда чья-то сильная рука сграбастала его за ворот мантии и, хорошенько встряхнув, поставила на ноги. Откинув назад упавшие на глаза волосы, Рудольфус стеклянными глазами уставился на обладательницу железной хватки. Снизу вверх на него смотрела женщина неопределенного возраста с такими же, как у него самого, огненно-рыжими волосами: ей можно было дать как и двадцать с небольшим, так и все сорок — толстый слой пудры и румян, покрывавший лицо, не давал возможности достоверно судить о её возрасте. Женщина, белозубо улыбнувшись, наклонилась, чтобы поднять оброненную Рудольфусом палочку. Чересчур глубокое декольте платья, балансировавшее на грани приличия, теперь почти полностью открывало пышную белую грудь рыжеволосой ведьмы, которая с невозмутимым видом продолжала искать под столом волшебную палочку, словно забыв о существовании Манящих чар, придуманных на такой случай. Торфинн с пробудившимся ото сна Уолденом, глядя на этот дурной спектакль, покатывались со смеху, повиснув на своих спутницах, столь же вульгарных, как и та, что возилась сейчас под столом, демонстрируя троим юнцам и старичку в мантии с жабо за соседним столиком свои прелести. Их отец всегда презирал подобного рода времяпрепровождение, порочащее честь и достоинство любого чистокровного волшебника и всякий раз предостерегал от этого сыновей. Но шестнадцатилетним юнцам представление пришлось по душе. Проследив направление устремлённых в её сторону взглядов, рыжеволосая, смущённо потупив глаза, поправила ворот своего платья. Наконец, она подняла с пола палочку и подала хозяину. Рудольфус, пробормотав слова благодарности, сунул её обратно в карман. Ведьма положила ладонь ему на грудь, туда, где растекалось пятно от пролитого МакНейром виски, и слегка сжала ткань рубашки. Возможно, Рудольфус и покинул бы этот вертеп разврата, если бы был способен хоть как-нибудь самостоятельно передвигаться, и если бы не банальное юношеское любопытство, вдруг обуявшее его: было же в этих размалёванных дамах нечто такое, что заставляло идти на красный свет фонарей Роули, МакНейра и даже того пожилого джентльмена за соседним столиком. И ему не терпелось узнать, что. Поэтому он беспрекословно позволил рыжей увести себя наверх. Дальнейшее Рудольфус помнил смутно и даже не ручался говорить, узнал ли он в тот день, что влекло мотыльков на свет красных фонарей, или же просто уснул, утопая в горе подушек. В памяти остались только горячий язык ведьмы, её гибкое тело и холодные костистые руки, блуждавшие по его груди. Да ещё тот момент, когда будучи в алкогольном угаре, он, сопровождаемый её глухим смехом, с трудом надел на костистый палец гербовый перстень, подаренный ему отцом после успешной сдачи СОВ, как старшему наследнику. Проснулся Рудольфус ещё засветло. Голова раскалывалась на тысячи частей и, едва привстав на локте, он со стоном откинулся на подушки. Из-за стены доносилось журчание воды, действовавшее на нервы, отдаваясь в воспалённом мозгу. Страшно хотелось пить. Наконец, журчание прекратилось. Скрипнула дверь. — Проснулся? Рудольфус приоткрыл один глаз. Спиной к нему стояла вчерашняя знакомая, перед большим зеркалом в овальной раме расчесывая длинные рыжие волосы, огненным водопадом струившиеся по спине. Ловко орудуя шпильками, ведьма собрала волосы в аккуратный пучок на затылке, оставив на свободе лишь пару коротких прядей, выбившихся из причёски. Совершенно не стесняясь своей наготы, она неспешно пересекла комнату, накинула валявшийся на крохотном диванчике пёстрый халатик, расшитый китайскими драконами, и, наколдовав стакан воды, присела на край кровати. Рудольфус, выхватив из её рук стакан, в два глотка осушил его и потребовал ещё. Ведьма понимающе улыбнулась и вновь наполнила стакан, но, прежде чем подать его Рудольфусу, капнула несколько капель бесцветного зелья из маленького пузырька, стоявшего на прикроватном столике. — Антипохмельное зелье, — предвосхитила она вопрос, который застыл у него на губах. — Пей, не бойся. Не стану же я травить тебя в своей же постели! — рассмеялась она. — И зачем только вы столько пьете, когда совсем не умеете пить! По мере того, как спасительное зелье впитывалось в кровь, Рудольфус ощущал, как разум постепенно прояснялся, а тугой обруч, стягивавший его многострадальную голову, наконец, разжался. Теперь он, открыв и второй глаз тоже, рассматривал ведьму, которая, переместившись за туалетный столик, принялась снова наводить привычный марафет. Без тонны косметики она выглядела моложе и симпатичнее. Как оказалось, у неё была чистая белая кожа, карие глаза миндалевидной формы, прежде терявшиеся на фоне толстой чёрной подводки, прямой нос с тонкими ноздрями, маленькие аккуратные уши, ровные брови. Разве что руки — пожалуй, излишне крупные для женщины, с некрасивыми узловатыми пальцами… Теперь бы он дал ей не больше двадцати пяти, если бы не первые морщинки в уголках глаз, да костистые пальцы, каких не было даже у их с Рабастаном бабушки, отметившей недавно столетний юбилей. — Сколько тебе лет? — поинтересовался Рудольфус, взглядом выискивая свою одежду, которая обнаружилась на диванчике, где валялся халат с китайскими драконами. Ему совершенно не хотелось расхаживать в чём мать родила при этой особе. «Какой стыдливый, точно кисейная барышня», — посмеялся он сам над собой, но за вещами так и не пошёл. Ведьма, наблюдая за ним через зеркало, хмыкнула, словно прочитав его мысли. Лёгким взмахом волшебной палочки она приманила его одежду и бросила её на кровать. Она обвела один глаз густой черной подводкой. — Не хочу знать, сколько тебе, — прозвучало вместо ответа. — Можешь не говорить. — Оказывается, ты умеешь пользоваться Манящими чарами, — усмехнулся Рудольфус, застегивая рубашку, на которой не осталось и следа пролитого МакНейром виски. — Я же обещала почистить твою рубашку, — рассмеялась в ответ рыжая ведьма, обводя второй глаз. Яркий свет ночника нещадно бил прямо в лицо, и Рудольфус вновь прищурил один глаз. — Ослеплён моим сиянием? — жеманно хихикнула ведьма, окончательно завершая метаморфозу, проводя по губам алой помадой. Рудольфус, проигнорировав её вопрос, погасил лампу. Ведьма, в свою очередь, задула толстые восковые свечи, расставленные по периметру туалетного столика. Комната вовсе погрузилась бы в кромешную тьму, если бы не распогодившееся ночное небо, освещаемое белой луной, похожей на круг деревенского сыра, который часто подавали на завтрак дома. На его чёрном бархате один за другим вспыхивали далёкие огоньки звёзд. Рудольфус любил тёплыми летними ночами смотреть на звёздное небо, выискивая между двумя Медведицами Дракона, в голове которого помещалась звезда, именем которой был назван его младший брат. Искал он и Беллатрикс в созвездии Ориона, а когда находил, мог часами любоваться на крохотную мерцающую точку в ночном небе, пока глаза не начинали слипаться ото сна. Хмель окончательно покинул его голову, и он с отвращением осознал всю мерзость своего поступка. Рудольфус закрыл лицо руками, но ему всё чудилось мерцание звёздочки в созвездии Ориона, которому он предпочёл призывный свет красного фонаря. — Любишь смотреть на звёзды? — Ведьма бесшумно распахнула окно, впустив в комнату слабый ночной ветерок. — Я тоже иногда люблю помечтать… — вздохнула она, обвивая своими костистыми руками его шею. Рудольфус собирался было оттолкнуть её, встать и уйти прочь, но какая-то сила удержала его на месте, заставляя отвечать на прикосновения ведьмы. — Иногда ты желаешь быть там, среди них — сиять, освещая путь странникам. Ты шаг за шагом приближаешься к ним, становишься всё ближе и ближе, — хриплый шёпот погружал его в сон. — Ты идёшь на свет своей путеводной звезды, подобно как мотылёк летит на огонёк костра. Но чем выше ты поднимаешься в небо, тем больший холод обуревает тебя. Ты не знал, что там, высоко на небе, холодно, как под землёй? Так ты узнаешь. А ты всё спешишь к своей звезде в надежде согреться в её лучах, и разум твой обращается в лёд, и сердце… Ты знаешь, что перед тем, как погаснуть, звёзды взрываются, испепеляя всё вокруг? — И что же, я умру, сгорев в её пламени? — О нет, — ответила ведьма, запуская пальцы в его густые волосы. — Ты лишь ослепнешь от вспышки и продолжишь гнаться за её тенью, пока силы не оставят тебя. — Зачем тебе всё это? — из последних сил спросил Рудольфус, отчаянно борясь со сном. — Пудра, румяна, которые тебя старят, пошлые выходки и глупые шутки? — Разве ты никогда не носил маски? Попробуй, это очень удобно. — Она поцеловала его напомаженными губами. — Совсем скоро ты наденешь маску, и больше никогда не снимешь её. Когда Рудольфус, сгорая от стыда, на следующий вечер, опомнившись от этого странного бреда, вновь пришёл на свет красного фонаря, то уже не смог найти рыжую ведьму с некрасивыми руками. Длинноносый человечек у барной стойки на крови поклялся, что никогда не видел в своём заведении подобной особы. МакНейр и Роули были в той же степени пьяны в ту ночь, что и он сам, поэтому ничего путного сказать не могли.***
— Понятия не имею, откуда оно у этой старухи, — как можно беспечнее произнёс Рудольфус, но брат по-прежнему продолжал прожигать его взглядом. — Ладно, потом расскажешь, — сказал Рабастан. — А то тут многие уши греют. Рудольфус хлопнул его по плечу, натянуто улыбнувшись и сдавленно рассмеявшись: — Поверь мне, нашей репутации уже ничего не угрожает! Рудольфус пытался вести себя нарочито раскованно, но на душе у него скребли кошки. В Азкабане было много времени, чтобы подумать обо всём, что происходило в его жизни, и воспоминания о встрече со странной рыжей шлюхой, которая предсказала все его дальнейшие мытарства, иногда приходили к нему по ночам, не давая уснуть. Он ещё не раз заходил в дом с красными огоньками, чтобы отыскать её, но так никогда и не встретил. И вот теперь она стоит перед ним, согбенная годами. И уже не кажутся по прошествии лет странными скрюченные узловатые пальцы. Узнать в этой старухе ту самую рыжую ведьму он смог лишь по фамильному кольцу, которое по странному стечению обстоятельств она так и не продала за все эти годы. А ведь кольцо, должно быть, стоило целое состояние, думал Рудольфус, не понимая, было ли то просто случайностью или же частью чего-то большего — Провидения, о котором с придыханием вещала преподавательница прорицаний. Повозившись, ведьма стянула с костистого пальца золотой перстень и вложила его в ладонь ничего не понимающего Рудольфуса. От кольца на её скрюченном пальце остался тонкий красный след. Улыбнувшись беззубым ртом и отвесив подобие поклона, старуха заковыляла прочь. — Я хочу знать, какая судьба ожидает дитя Повелителя! — неожиданно для себя выпалил Рудольфус вслед удаляющейся ведьме. Она напоследок обернулась, взглянув на него жуткими белёсыми глазами: — Это дитя проклято от рождения. Ему суждено стать тенью феникса — Авгуреем Тёмного Лорда. Фениксы, умирая, всякий раз вновь возрождаются из пепла. Когда лишних пощадят, когда время повернётся вспять, когда невидимые дети убьют своих отцов, тогда Темный Лорд вернётся.***
— Вы разминулись. Мадам Роули ушла буквально пару минут назад. — Селвин медленно поднимался по лестнице, ведущей на второй этаж, где находились жилые комнаты и рабочий кабинет. Пропустив вперёд Рабастана с братом, он с громким щелчком повернул ключ в замочной скважине и набросил висевшую на крючке мантию на стопку книг, громоздившуюся на столе. — Всё-то у тебя какие-то секреты, тайны… — Пожиратели с интересом наблюдали за манипуляциями Селвина, который накладывал на единственное в кабинете окно, тесно заставленное горшками с цветущей геранью, защитные чары. — Итак, чем обязан визиту? — поинтересовался Селвин, опускаясь в кресло и жестом предлагая посетителям последовать его примеру. — Присаживайтесь. Разговор, судя по всему, нам предстоит достаточно долгий. Селвин увлечённо протирал очки бархатной тряпочкой. Без них его глазки-угольки казались ещё меньше. Он несколько раз с силой моргнул и снова надел очки. — Нам нужен адрес Юфимии, — Рабастан повторил сказанное на лестнице впопыхах. — Она обитает в маггловском квартале. — Селвин выдвинул ящик письменного стола и принялся перебирать лежавшие там свитки пергамента. — Уже точно не помню, где конкретно. Кажется, в округе Ламберт. — Он вынул из ящика помятый клочок, на котором мелким почерком был нацарапан адрес Юфимии Роули, и протянул его Рабастану. Брикстон. Ошибка, которая искалечила три жизни и оборвала одну.***
Вот уже без малого пару недель Рабастан с братом и невесткой безвылазно торчали в доме на Рэйлтон-Роуд, где с недавнего времени обретался младший Розье. Несмотря на то, что Розье на протяжении нескольких месяцев числился в розыске, Аврорат особо не усердствовал в его поисках, считая двадцатилетнего парнишку не более чем докучливой занозой в аврорской заднице. В магической Британии творился хаос. Основные силы Моуди перебросил на поимку Лестрейнджей, превративших двоих его лучших людей в беспомощных младенцев, неспособных даже нормальные показания дать, не то чтобы когда-либо вернуться в строй. И он, в отличие от большинства своих коллег, хорошо понимал это, несмотря на то, что всю свою жизнь не доверял людям в лимонных мантиях из больницы Святого Мунго Бонама. Это обстоятельство вкупе с искалеченной неизвестным проклятием ногой, с каждым днём причинявшей всё больше страданий, выводило его из себя. Адская боль в ноге сводила Моуди с ума, но он упрямо продолжал являться в Аврорат, подволакивая за собой раненую ногу и делая вид, что это всего лишь очередная царапина, которую можно залечить каплей настойки бадьяна и примочками из маринованных щупалец растопырника. В конце концов, Моуди силком отволокли в Мунго, где целители, бессильно разведя руками, отняли многострадальную ногу, после чего Моуди окончательно озлобился и вытребовал у Министра разрешение использовать Непростительные, за применение которых раньше без всякого сожаления отправлял в Азкабан превысивших полномочия авроров. Опьянённый собственной безнаказанностью Ивэн Розье едва ли не каждую ночь проводил на Рэйлтон-Роуд, задирая взвинченных до предела магглов и наблюдая, как полицейские, слетев с катушек, машут направо и налево резиновыми дубинками и вновь открывают стрельбу, как тогда, в апреле. Рабастан начал всерьез опасаться, как бы он не сотворил чего-либо, что заставило бы Моуди пересмотреть приоритеты. В ответ на предостережение более опытного товарища Ивэн, белозубо улыбаясь, лишь шутливо отмахивался, в очередной раз наряжаясь в маггловские тряпки. Рудольфусу до беспечности Ивэна, казалось, не было никакого дела. От его былой рассудительности и осторожности не осталось и следа: он целиком и полностью был поглощен беспокойством за Беллатрикс, с каждым днём всё больше замыкавшейся в себе. Она часами сидела без движения, забравшись с ногами в кресло и обхватив руками колени; запекшиеся губы шевелились в беззвучном шепоте, в котором безошибочно угадывалось имя Тёмного Лорда. Иногда Рабастану начиналось казаться, что пламя огненной Беллатрикс навсегда погасло. Бесконечные серые дни, полные неизвестности, плавно перетекали один в другой, неотличимые друг от друга. По утрам Ивэн, если ночевал дома, варил восхитительный кофе в простой оловянной турке с деревянной ручкой, нашедшейся тут же на кухне. Когда его волшебный аромат наполнял маленькую квартирку, в которой ютились четверо Пожирателей смерти, Рабастану казалось, что он, наконец, дома, что сейчас эльф внесёт в спальню поднос с дымящейся чашкой из тонкого китайского фарфора и поинтересуется, как спалось молодому хозяину. А молодой хозяин ответит, что ему снился кошмарный сон, будто бы Тёмный Лорд бесследно исчез, любимая предала его, а сам он с братом и невесткой скрывается от погони, возглавляемой живой легендой Аврората Аластором Моуди. И затем рассмеётся сказанному: ну разве мог Повелитель погибнуть по вине годовалого младенца? И разве могла Юфимия, этот образец добродетели, так гадко обойтись с ним? Рудольфус всеми силами пытался вывести Беллу из того чуждого для неё состояния апатии, в котором она пребывала. Он говорил с ней, уговаривал поесть немного или хотя бы выпить чашечку кофе, приготовленного Розье. Даже пробовал шутить, хотя на душе у него скребли кошки… Беллатрикс в ответ лишь безразлично кивала, молча соглашаясь с тем, что предлагал муж. Телом она пребывала на Рэйлтон-Роуд, а душой оставалась где-то там, с Повелителем. Рабастана безрезультатные попытки брата вдохнуть в неё жизнь вгоняли в ещё большую тоску. Он привык видеть Беллатрикс в гневе сыпавшую проклятиями, хлопавшую тяжелыми дверьми Лестрейндж-холла до звона в ушах, привык видеть столь же дикую радость, когда Повелитель отмечал её заслуги на общих собраниях… Бездействие угнетало. Он был готов лично бросить вызов целому отряду авроров во главе с безногим по его милости Моуди — лишь бы не минутой более не оставаться в этом застойном болоте! А дни всё тянулись. Промозглый моросящий дождь сменился мокрым снегом. Связь с Барти оборвалась, и единственной ниточкой, соединявшей беглецов с миром за пределами их маленькой квартирки, остался Ивэн Розье, который мог без предупреждения исчезнуть на несколько дней, оставив их мучиться неопределенностью своего положения. Стоило ли прямо сейчас сорваться с места в поисках нового убежища, или еще оставался шанс, что Ивэн вернется? — Уставший, но довольный, в промокшей насквозь маггловской куртке, непременно с мятой пачкой сигарет в кармане персонально для Рабастана и иногда даже с бутылкой бургундского для всей их компании. Рабастан пристрастился к пагубной привычке после самоубийства мистера Роули. Ивэн, суша мокрые от дождя волосы махровым полотенцем, пересказывал последние новости. Он был весёлый, много шутил; глаза блестели, когда он рассказывал о своих вылазках, которые с каждым разом становились всё более дерзкими и опасными. Иногда вечерами Ивэн зачитывал вслух строки из дамских романов в пёстрых мягких обложках, в неимоверном количестве пылившихся на полках в гостиной. При других обстоятельствах они с братом и невесткой животы бы надорвали от хохота, слушая, как он на разные голоса озвучивает диалоги. Сейчас же Рабастан всерьез беспокоился, что Аврорату вскоре надоест мотаться по участившимся вызовам в эту часть Лондона, и парень попадет под горячую руку. Хотя стычки между полицией и местными маргиналами с завидной периодичностью продолжали вспыхивать на окрестных улицах, в ту ночь тишину нарушали лишь завывание ураганного ветра, который принес из Атлантики затяжные дожди вперемешку с мокрым снегом, оседавшим на проводах, да шум поездов, бежавших по рельсам. В ту ночь Ивэн вернулся домой без привычной пачки в кармане. Он аппарировал в коридоре, сжимая в руке волшебную палочку. Вода стекала с его одежды и золотистых волос, прилипших к побледневшему лицу. В ту же секунду послышался звон разбивающегося стекла, треск двери и раскатистый бас аврора Моуди, сообщающий, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Ивэн пульнул в Моуди режущим заклинанием, пришедшимся по лицу. Взревев от боли, Моуди сполз по стене, закрывая руками кровоточащую рану. Аврор помоложе бросился ему на помощь. Вспышка зелёного света — и молодой аврор рухнул на пол, придавив своего начальника. — Рабастан, Ивэн, уходите, живо! — Avada… Из гостиной доносились звуки борьбы; что-то тяжелое с грохотом покатилось по полу… — Crucio! Звонкий женский голос и последующий за ним крик. Наконец-то Беллатрикс стала собой, пронеслось в голове у Рабастана. Он впервые за несколько дней улыбнулся. Пробираясь к выходу, он оглушил ещё двоих авроров, появившихся словно из ниоткуда. Пытаться аппарировать, естественно, не было никакого смысла. Плечом к плечу Розье сражался с Моуди, лицо которого теперь больше напоминало сырую отбивную. Рабастан и представить себе не мог, чем этот двадцатилетний парнишка мог настолько разозлить начальника Аврората, чтобы тот самолично явился в их убежище. Розье издал сдавленный звук и начал заваливаться на Рабастана, тесня его к стене. Моуди снова метнул проклятье. Рабастан, придерживая терявшего сознание Розье, создал защиту. Заклинание разбилось о призрачную завесу сотнями цветных искр. Он пошатнулся. Хрупкий на вид Розье весил, казалось, немногим меньше школьного лесничего-полувеликана. Призрачный щит развеялся, и следующее заклятие Моуди отбросило Рабастана в сторону. Он ударился затылком об стену. В ушах зазвенело; картинка перед глазами стала терять свои очертания. Тем временем в прихожей материализовалось ещё несколько человек — очевидно, Моуди вызвал подкрепление. Из комнаты раздался женский крик и звук упавшего тела. — Тебе и твоему поганцу-брату с женой очень не повезло, что вас не прикончили сразу, — выплюнул Моуди, проверяя, есть ли у Рабастана пульс. Жилка на шее слабо билась. — Будешь гнить в Азкабане до конца своих дней, это я тебе обещаю. — Она меня укусила! Эта сука меня укусила! Шмяк. Рядом шлёпнулась связанная Беллатрикс. Лишённая возможности пошевелиться, она слизнула кровь с разбитой губы. — Пожалуйся мамочке, дорогой, — сочувствующим голосом произнесла Беллатрикс, сдвинув домиком брови. — Плохая тётя. Моуди наорал на новобранца и наложил на неё Silencio. Шмяк. На полу оказался Рудольфус. Рабастан повернул голову в его сторону — живой. Шмяк. Ивэн Розье. Он отвернулся — мертв.***
— Прошу прощения, мои глаза стали слабы, очки не сильно спасают. Обычно для меня читает Дельфини, племянница мадам Роули. «Великий Салазар, а она-то что делает в этом пропащем месте?! — ужаснулся Рудольфус. — Вместо того чтобы оберегать наследницу Повелителя, Юфимия таскает её с собой в Лютный… Хвала Мерлину, что Селвин не видит дальше собственного носа! А если девочка — копия Беллатрикс? — он в очередной раз подивился беспечности старой знакомой». — Очень способная колдунья, эта племянница мадам Роули, — меж тем продолжал говорить Селвин. — Всегда внимательная, помогает мне с зельями и библиотекой… Рабастан скосил глаза на старшего брата, который, горделиво выпятив грудь, ловил каждое слово, сказанное о дочери Беллатрикс, как будто бы она была и его дочерью тоже. Он вновь подивился реакции Рудольфуса на всё, что касалось его супруги. Рабастан никогда особо не вникал в запутанные отношения Рудольфуса и Беллатрикс, и, тем более, в отношения Беллатрикс и Тёмного Лорда — ему было достаточно собственных. Селвин ещё на протяжении часа рассказывал то об «очень способной племяннице мадам Роули», то о самой мадам Роули, то вовсе о событиях давно минувших лет. Когда же Рабастан, то и дело поглядывавший на часы, рискнул остановить поток воспоминаний, так некстати захлестнувший старика, лицо его приняло странное выражение. Лёгкая насмешливая улыбка, игравшая на синеватых губах, явно не предвещала ничего хорошего. — Куда же вы так спешите, позвольте спросить? Ты, Рабастан, даже не потрудился сменить мантию — разгуливаешь по городу в тех же лохмотьях, в каких тебя взяли после битвы. Рабастан придирчиво оглядел разодранную в некоторых местах мантию, которая была на нём в ночь Битвы за Хогвартс. Неудивительно, что даже магглы шарахались от него. — Я слеп, но не глух, как вы могли заметить. — Селвин больше не улыбался. Не сговариваясь, Пожиратели почти одновременно потянулись за палочками. — Вы малость подрастеряли хватку. — Селвин вынул из ящика стола принадлежавшие им волшебные палочки. — И что же вы собирались сделать после — выкосить весь Лютный переулок и отправиться обратно за решётку? Вас слышали даже канализационные крысы, и некоторые из них уже на полпути в Министерство. — Он протянул палочки владельцам. — Пока вы кормили клопов в Азкабане, многое изменилось. Вы не знаете ровным счётом ничего о положении вещей: Лестрейндж-холл разрушен — невыразимцы сломали защиту, и мародёры вынесли бы оттуда всё, что представляет хоть какую-нибудь ценность, если бы Министр в конце концов не пресёк этот грабёж. Собираетесь возвращаться в руины? Или к Малфоям, которые лишний раз боятся высунуть нос за ограду манора? К Ноттам? К Крэббам? К Гойлам, Мерлин упаси? Вы серьёзно планируете действовать в одиночку, тычась носом, словно слепые котята? Я присоединился к Тёмному Лорду ещё в те времена, когда твой отец не брил бороды. — Он ткнул пальцем Рудольфусу в лицо. — Сколько тебе, поди давно перевалило за пятый десяток? Я поклялся, что буду верен ему до конца своих дней, и пока я жив — у него есть верные слуги. Если действительно существует наследник, которому суждено возродить своего отца, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы пророчество свершилось. Хоть я и не доверяю этой старой карге, распугивающей моих покупателей. Вы по-прежнему можете убить меня — палочки в ваших руках. — Наследница, — прервал его монолог Рудольфус. — Не наследник. — Селвин прав: им не справиться в одиночку, без сторонников, пусть даже таких старых и дряхлых, как он. Путь к отступлению отрезан. — Дельфини — дочь Повелителя и моей жены Беллатрикс. На лице хозяина лавки ядов не дрогнул ни один мускул. Он молча обдумывал услышанное, поглаживая аккуратную седую бородку. — Но перед тем как выйти отсюда, ты дашь Непреложный Обет, — продолжил Рудольфус. — В противном случае… Синие губы растянулись в улыбке. — Что стоит моя жизнь, когда на кон поставлена судьба всей Британии. Не было и нет никакой наследницы Повелителя. Есть наследник, и имя его — Скорпиус Гиперион Малфой, — Селвин рассмеялся. — Толпа проглотит всё, что ей скажут. И чем абсурднее это будет, тем лучше. Мы поведём их по ложному следу, а пока стоит отправить Дельфини подальше отсюда. Я слышал, она проводит большую часть каникул у институтских товарищей в Австрии. Теперь молитесь, чтобы за вами не было слежки, пока вы бродили по маггловским кварталам, и почаще смотрите по сторонам.***
Высокая белая башня ратуши с большими круглыми часами и четырьмя женскими фигурами с каждой из сторон одиноко возвышалась над одинаковыми домиками из красно-коричневого кирпича. В сгущавшихся сумерках уходящего дня она выглядела особенно величественно. Разве что несколько новоделов из стекла и бетона на заднем фоне, проносящиеся по Брикстон-Роуд машины да горящие неоновые витрины магазинов на первых этажах домов портили картину старого Лондона. Пожиратели невольно залюбовались зданием ратуши: сказать, что башня была некрасива только лишь потому, что к её созданию приложили руку ненавистные им магглы, — значило бы обманывать самих себя. Мраморная Фемида взвешивала на своих чашах совершенные ими злодеяния, а меч, покоившийся у неё на коленях, казалось, был готов обрушиться на их головы. — Никогда бы не подумал, что судьба снова приведёт нас сюда. Хотя тридцать лет назад всё выглядело иначе, да и башню мы видели только издалека, — задумчиво проговорил Рабастан, размышляя вслух. — Какое странное совпадение, что Юфимия живёт теперь именно здесь. — И это ты мне говоришь о странных совпадениях? — История с кольцом никак не выходила у Рудольфуса из головы. Шумные толпы магглов проносились мимо стоявших напротив ратуши волшебников. Им было нечего скрывать. Или же они просто привыкли не поднимать глаз, каждый день пробегая по своим делам мимо белой башни. Рабастан с трудом оторвал взгляд от мраморного лица богини правосудия, неотступно следившей за ними из-под каменной повязки, закрывавшей её глаза. Они нырнули в тускло освещённый переулок по левую руку от ратуши. Закрытые лавочки, днем торговавшие всяческим хламом по цене не большей, чем пара фунтов, странные заторможенные люди, подпиравшие размалеванную стену одного из домов, приторный дымок, тянущийся из приоткрытой форточки… Забавно. Стоило всего лишь свернуть с центрального шоссе, чтобы очутиться в совершенно другом, теневом городе. Что ж, в мире магглов тоже есть свое волшебство. В далеком восемьдесят первом, очутившись здесь впервые, они ощутили себя в самом сердце лабиринта, состоящего из одинаковых улиц с рядами давно не видевших ремонта домов-клонов — как будто бы кто-то шутки ради навёл на них Протеевы чары. По всем законам жанра где-то неподалеку должно было обитать чудовище, пожиравшее всех на своём пути. И такое чудовище существовало. Оно годами набирало силу, вскармливаемое плодами классовой борьбы и социального неравенства, подпитываемое ненавистью, которой насквозь провоняло это место. Было достаточно одной искры, чтобы заставить полыхать Адским огнём эту годами тлевшую мусорную кучу. Чтобы пробудить ото сна дремавшее чудовище. И вот уже горят перевернутые полицейские автомобили, пылают одинаковые дома-клоны, разбиваются вдребезги витрины и летят в стражей порядка обломки кирпичей и стеклянные бутылки с какой-то горючей дрянью. В ответ на разъяренную толпу сыпятся удары дубинок и летят ответные кирпичи. Слышатся первые выстрелы, крики и ругань с обеих сторон; люди бегут, в порыве гнева сметая всё на своём пути, не зная куда и, главное, с какой целью они бегут. Содержимое кипящего котла бессмысленной взаимной злобы переливается через край. Авроры в штатском, растворившись в толпе, выискивают зачинщиков этой вакханалии, одновременно пытаясь купировать беспорядки. Таким братья Лестрейнджи запомнили свой первый визит в Брикстон. Беллатрикс тогда пришлось опоить лошадиной дозой сонного зелья, чтобы она вместе с ними не рванулась крушить маггловские трущобы. Проснувшись, она принялась громить Лестрейндж-холл. Беллатрикс обожала подобные рейды; кровь закипала в её жилах, когда она видела доведённых до отчаяния магглов, не ведавших, что они стали пешками в чужой игре. Рыжие языки пламени плясали в прекрасных бархатных глазах, когда мадам Лестрейндж созерцала плоды своего труда. Позже в маггловских газетах напишут, что всё произошедшее в Брикстоне, возможно, дело рук неких «подстрекателей». Тёмный Лорд считал подобные акты неотъемлемой частью шахматной партии, на кон которой были поставлены человеческие жизни. Обычно Пожиратели смерти ближнего круга, посеяв необходимые семена раздора, удалялись, оставляя грязную работу Пожирателям более низкого ранга да самим магглам, как в случае брикстонских беспорядков. Но некоторые из слуг Тёмного Лорда предпочитали остаться, наслаждаясь произведенным эффектом. Среди них была и Беллатрикс. Вдалеке раздался пронзительный гудок проезжающего поезда. Асфальт под ногами затрясся в такт движению состава. И снова блики автомобильных фар, рёв моторов и шум веселой толпы, предвкушающей пятничный вечер… Улица, на которую вышли Рабастан с братом, судя по указателю, называлась Атлантик-авеню. Параллельно ей шла колея железной дороги, по которой с размеренным стуком проносились электропоезда. Они снова остановились. Атлантик-авеню ниже переходила в Рэйлтон-Роуд, ещё одну безликую улицу с домами из красно-коричневого кирпича, от которой отходили в стороны одинаковые узкие переулки, в одном из которых и обитала Юфимия Роули со своей воспитанницей. Старые дома сменились домами поновее, отстроенными уже после событий тридцатилетней давности. Спенсер-Роуд, улица с поэтическим названием Шекспир-Роуд и, наконец, Милтон-Роуд, ничем не выделявшаяся среди прочих аппендиксов главного шоссе.***
Юфимия мерила шагами комнату, то и дело бросая раздражённые взгляды на висевшие на стене часы. Толстая чёрная стрелка дёрнулась в сторону. Противная девчонка вновь заставляла беспокоиться за неё, даже не предупредила, куда отправляется и когда собирается возвращаться! В последнее время подобное происходило всё чаще — воспитаннице явно претило маяться в стенах нелюбимого дома. Она пододвинула к окну кресло, в котором обычно сидел перед камином Мундугнус, и поудобнее устроилась в нём, со всех сторон обложившись подушками. Она прислонилась лбом к стеклу, мысленно обругав маггловских мальчишек, переколотивших половину уличных фонарей. Юфимия ни за что не хотела признаваться себе, что за пятнадцать лет привязалась к воспитаннице. Тенебрис, разомкнув слипшиеся глаза, встрепенулся. Он коротко крикнул и вновь спрятал голову под крыло. Сбросив с колен подушку, Юфимия подошла к золочёной клетке, в которой дремал нахохлившийся авгурей. Птица явно выглядела нездоровой. Одного взгляда на тусклые перья и ввалившиеся глаза было достаточно, чтобы понять, что она долго не протянет. Тенебрис принадлежал ещё её отцу. Постучав ногтями о прутья клетки, она предложила ему личинку. Авгурей лишь вяло посмотрел в её сторону, высунув голову из-под крыла. Юфимия вновь водрузилась в кресло и прильнула к стеклу. Она закрыла глаза, прислушиваясь к шуму вновь начавшегося дождя и редким крикам авгурея, разрывавшим тишину. Пятнадцать лет назад она так же ждала Торфинна. И Рабастана, что бы не говорил на этот счёт Рудольфус. Второго мая девяносто восьмого Юфимия, как и многие, потеряла всё, что имела: брата, заменившего ей отца, любимого человека, осколки и без того шаткого положения. Затем потеряла сына, предпочетшего остаться с отцом. А взамен получила кулёк с двухмесячным младенцем и мешок, содержимое которого перекочевало в карман бывшего мужа. Тяжело вздохнув, Юфимия закрыла лицо руками — она больше не хотела никого терять, даже эту девчонку, свалившуюся тогда в девяносто восьмом как снег на голову. И она, Юфимия Роули, не позволит ей пойти по стопам матери, копая собственными руками себе могилу. И не важно, хочет она того или нет. Поток её мыслей прервал дребезжащий звук дверного звонка. Юфимия выбежала в коридор, споткнувшись о брошенные Мундугнусом посреди гостиной тапки. — Наконец-то, Дельфини! Я уже думала, ты… — слова застыли в горле, когда она увидела на пороге постаревшего Рудольфуса Лестрейнджа. На расстоянии нескольких футов от него толкся Рабастан, докуривая маггловскую сигарету, — старший брат не выносил запаха табака, она это помнила. Юфимия ошалело смотрела на мужчину в дверях, не в силах вымолвить ни слова, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. — Тебя выпустили? По ту сторону забора на миг показалась белобрысая голова соседки. Опираясь рукой о стену, Юфимия вернулась в гостиную, где тут же рухнула в кресло, за которым в детстве любила прятаться Дельфи, подслушивая их с Мундугнусом разговоры. — Добрый вечер, Юфимия. — Рудольфус отодвинул от окна второе кресло и поставил его напротив того, в котором расположилась хозяйка. Рабастан всё ещё возился в коридоре. У неё закралось подозрение, что он не хотел пересекаться с ней после всего, что произошло. Разумеется, она виновата. Виновата намного больше, чем кто-либо другой. Но разве она не пыталась, так же, как и все остальные, просто выжить в этой бойне и выйти из игры с наименьшими для себя потерями? — Здравствуй, Рудольфус, — Юфимия набрала в грудь побольше воздуха. — Рабастан. — Она коротко кивнула ему, стараясь не встречаться глазами. В такие моменты она всякий раз презирала себя за малодушие и сразу же оправдывала тем, что это жизнь сделала её такой. Рабастан опустился в соседнее кресло, вытянув вперёд правую ногу. Юфимия отметила, что выглядит он немногим лучше, чем десять лет назад, когда она навещала в тюремной больнице умирающего брата. Разве что лицо умыто и гладко выбрито. И пахнет от него недорогим, но вполне приятным одеколоном. Но на лбу прибавилось морщин, а в волосах — седых нитей. Она на автомате пригладила свои волосы, которые с годами покрылись налётом пепла, и краем глаза глянула в маленькое квадратное зеркальце, стоявшее на каминной полке. В нём отражалось уже немолодое усталое лицо женщины, не имевшей ничего общего с прежней Юфимией Роули. Рудольфус расспрашивал её что-то о Дельфини, возмущаясь, что девчонка в такое время болтается непонятно где, а она не предпринимает никаких попыток её разыскать. Юфимия в ответ приводила какие-то невразумительные оправдания, украдкой поглядывая в зеркало на каминной полке. Рабастан в свою очередь тоже посмотрел в зеркало. В глазах Юфимии на мгновение зажглись прежние золотистые огоньки, которые тут же померкли, едва Лестрейндж-старший выплеснул на неё новую порцию обвинений. Окончательно распалившись, они даже не заметили, как в замочной скважине с тихим щелчком провернулся ключ, и в тесной прихожей вспыхнула тусклым светом висевшая под потолком лампочка.***
Едва переступив порог дома на Милтон-Роуд, Дельфи услышала нестройный хор голосов, доносившийся из гостиной. Она прислушалась: голоса говоривших, за исключением голоса опекунши, не были ей знакомы. Оба голоса, вне сомнения, принадлежали мужчинам: по одному из них было ясно, что его владелец по количеству выкуренного табака смело может составить конкуренцию Мундугнусу Флетчеру; второй голос звучал более чисто. Дельфи не спешила входить в гостиную. Опекунша не принимала гостей, из-за чего прослыла в округе отшельницей. С нелюдимой «аптекаршей», как Юфимию прозвали за запах зелий и трав, исходивший от её мантии, соседи предпочитали лишний раз не связываться. Значит, посетители пришли к Мундугнусу, сделала вывод Дельфи. Раньше к нему частенько заваливались неприятного вида колдуны, иногда крайне агрессивно настроенные. Опекунша даже шутила, что за время проживания на Милтон-Роуд выучила больше защитных заклинаний, чем за всё время обучения в Хогвартсе вместе взятое, где по ЗОТИ с трудом дотягивала до отметки «Удовлетворительно». Встречаться с приятелями проходимца-Мундугнуса у Дельфи не было никакого желания, особенно после событий сегодняшнего дня. Она с удовольствием проскользнула бы незамеченной в свою комнату, будь у неё мантия-невидимка. Но поскольку мантии у неё не имелось, ей в любом случае пришлось бы пройти через гостиную, так какая разница — сейчас или позже. Дельфи решительно вышла из своего укрытия, намереваясь быстро пересечь гостиную и запереться в комнате наедине со своими мыслями, а вечером поговорить об этом с Юфимией — вдруг опекунше известны какие-нибудь подробности этой странной истории. Говорившие одновременно повернули головы в её сторону. На нервном лице опекунши одновременно отразились испуг и облегчение. Обоих мужчин Дельфи узнала сразу, как только они повернулись. Свершилось то, чего она ждала на протяжении пятнадцати лет и чего так боялась на протяжении последних нескольких часов своей жизни: напротив неё в явном замешательстве стояли Рудольфус и Рабастан Лестрейнджи. — Это Дельфини, — пискнула опекунша, вскочив с кресла. Как будто бы Дельфи нуждалась, чтобы её непременно представили. — Дельфи, это мистер… твой отец. — Она показала на старшего из волшебников. — Рабастан Лестрейндж, твой дядя. — Рабастан кивнул ей так, что кивок этот больше походил на поклон, нежели на приветствие. Она нашла это странным, однако кивнула ему в ответ. — Отец? — Дельфи первой нарушила тягостное молчание. Она произнесла это слово с вопросительной интонацией, словно пытаясь решить для себя, кем ей приходился стоявший перед ней волшебник, в задумчивости рассматривавший её. Она не любила, когда её рассматривают. — Папа! — воскликнула, наконец, Дельфи, разорвав тишину, и заключила Рудольфуса в кольцо тонких рук. Рудольфус в ответ крепко обнял её, так что Юфимия даже испугалась, как бы он ненароком не сломал ей несколько рёбер. — Как же она похожа на Беллу… — обронил Рабастан, наблюдая за объятиями «отца и дочери». — Здравствуй, Дельфини. — Рудольфус отстранил от себя вцепившуюся в него Дельфи и теперь вглядывался в её лицо, отмечая в нём черты любимой жены. — Ты так похожа на свою мать, настоящая красавица! — он, наконец, улыбнулся ей. Юфимия, опешив, смотрела на Рудольфуса: ей прежде не приходилось видеть, чтобы он так тепло улыбался. В тот момент Дельфи была действительно счастлива, как никогда раньше. Она обнимала этого уставшего с дороги человека, как никогда не могла обнять ни Юфимию, ни Нарциссу. В гостиной, как гром посреди ясного неба, раздался резкий хлопок аппарации. Разящий смесью табака и дешёвого алкоголя Мундугнус Флетчер приземлился точно в то самое кресло, в котором некоторое время назад сидел Рабастан. Юфимия, издав протяжный стон, медленно сползла на пол. — Тютелька в тютельку! — радостно возвестил Мундугнус, подняв вверх указательный палец с давно не стриженным ногтём. Заметив присутствие в комнате посторонних людей, оказавшихся, к тому же, Пожирателями смерти, пьянчуга потёр кулаками заплывшие глазки. Щурясь, он пытался найти в карманах засаленного бархатного пиджака очки. — Только прошу без уби… — начала было говорить пришедшая в себя Юфимия. — Stupefy! Юфимия взвизгнула. Алый луч, пущенный Рабастаном, угодил Мундугнусу точно в грудь; Мундугнус обмяк в кресле. — Что здесь делает… этот? — поморщившись, спросил Рабастан, обходя кресло, в котором развалился Мундугнус. Он бросил гневный взгляд на Юфимию, съёжившуюся до размеров домашнего эльфа. — Мы… я… была вынуждена поселиться в доме Флетчера, после того как… как Альберт оставил меня… нас… — заикающимся голосом зачастила Юфимия, сбиваясь на каждом слове и устремив глаза в пол. — …без средств к существованию, — наконец, закончила она, всё так же не в силах поднять глаза. Дельфи стало жаль опекуншу, казавшуюся совсем беззащитной под суровыми взглядами двух пар зелёных глаз. Хотя она сомневалась, что левый глаз Рудольфуса хоть сколько-нибудь видит. — Ты отдала ему мои деньги, — по слогам произнёс Рудольфус, сделав упор на слове «мои» и прищурив здоровый глаз. — Мои и Беллатрикс. — Но Торфинн… — вяло трепыхнулась Юфимия. — Он умирал там, в тюрьме… Дельфи, сжалившись над опекуншей, наколдовала стакан воды. Юфимия залпом осушила протянутый стакан и по-простому обтёрла губы тыльной стороной ладони, за что всегда ругала её. — Эта девочка — наше будущее, — с пафосом произнёс Рудольфус. Зелёный глаз горел адским огнём. — Кстати, что мы будем делать с Флетчером? — подала голос позабытая всеми Дельфи. — Вы убьёте его? — с холодным спокойствием поинтересовалась она. Юфимия проглотила подступивший к горлу комок. — Больше никто никого не убьёт. Она скованной походкой подошла к распростёртому в кресле Мундугнусу и проверила пульс. Затем, облегчённо вздохнув и откинув прилипшую к мокрому от выступившего пота лбу прядь волос, достала волшебную палочку. — Obliviate! — прошептала она, направив палочку в седой висок лежащего без сознания Мундугнуса. — Сейчас он аппарирует в «Дырявый котёл», выпьет пинту пива и навсегда забудет о доме на Милотн-Роуд. — Мундугнус громко икнул. Её передёрнуло от отвращения. — Одно из немногих заклинаний повышенной сложности, которое мне всегда хорошо удавалось, — она нервно хихикнула. Рудольфус наклонился над Мундугнусом, выдернул у него клок волос и спрятал в карман. Спустя короткое время Мундугнус Флетчер, обведя маленькую гостиную рассеянным взглядом, аппарировал прочь. — Что вы собираетесь делать дальше? — Наморщив лоб, Юфимия потёрла виски. Она совершенно не представляла возможные варианты дальнейшего развития событий. — Я, как законный отец Дельфини, намереваюсь сейчас же забрать её из этого… дома, — тоном, не терпящим возражений, заявил Рудольфус, обводя взглядом окружающую обстановку. — Я согласна! — со всей горячностью выпалила Дельфи, сияя от радости. — Куда мы отправимся? — Никуда. Ты сейчас же отправишься в свою комнату, — Юфимия, к огромному удивлению Рудольфуса и остальных, решительно заявила, что она, как законный опекун Дельфи, не отпустит её в неизвестность посреди ночи. — Лестрейндж-холл в плачевном состоянии и, чтобы привести его в порядок, потребуется время, Рудольфус. Дельфи прожигала Юфимию ненавидящим взглядом. — Она останется здесь до утра, а потом делай, что считаешь нужным, Рудольфус, — после долгих пререканий подвела итог Юфимия, поджав и без того тонкие губы. После чего несколько раз безрезультатно попыталась трансфигурировать кресла в раскладные кровати.***
Дельфи ворочалась, не в силах уснуть. Её бросало то в жар, то в холод. Она то распахивала настежь окно, впуская в комнату ночь, то, дрожа, куталась в одеяло, подтянув коленки к груди. Последний раз ей не спалось в ночь перед первым отплытием в Дурмштранг — одиннадцатилетняя Дельфи переживала из-за предстоящего путешествия на страшном призрачном корабле, из-за языка, на котором говорила с трудом… Она вспоминала, как крутила в пальцах кольцо-портключ, разглядывая гравировку на чёрном камне, как представляла себя в форменной алой мантии Дурмштранга, стоящей на палубе жуткого корабля, которым, как она тогда почему-то решила, должны были непременно управлять ожившие мертвецы… Вспоминала, что на самом деле всё оказалось не так, как она себе напридумывала: толпы ребят, говоривших на разных языках, рассеявшиеся по берегам Оберзее, желтоглазая русалка с хищными зубами, гревшаяся на камне, ужики с золотыми коронами в кустах медового вереска… Дельфи резко села на кровати и скинула одеяло. Включив ночник, она подошла к зеркалу. Откинув со лба волосы, она разглядывала лицо, которое ей не принадлежало. «Все они видят во мне всего лишь копию Беллатрикс, тень…» В дверь тихонько постучали. — Тётя? — Ей совершенно не хотелось сейчас выслушивать занудные речи опекунши. — Могу я войти? — тихим голосом поинтересовался Рудольфус. — Конечно, я ещё не ложилась, — немного удивлённо ответила Дельфи, отпирая щеколду и впуская Рудольфуса внутрь. — Можете присесть сюда, отец. — Она махнула рукой на стул-вертушку, стоявший рядом с письменным столом. Рудольфус в задумчивости замер у окна, скрестив на груди руки. — Магглы разбили фонари, — зачем-то сказала Дельфи, не зная, как начать разговор. Она с самого начала заметила, что его что-то тревожит. Может быть, Рудольфус — легиллимент, и знает о её подозрениях? Она понуро опустила голову. — Мне нужно рассказать тебе одну вещь, которую необходимо будет сохранить в тайне. — Рудольфус, наконец, оторвался от созерцания темноты за окном и повернулся к ней лицом. — Присядь, пожалуйста, и выслушай меня до конца. Дельфи плюхнулась на вертящийся стул. — Твой настоящий отец... Она вскочила с места, собираясь что-то сказать, но Рудольфус, приложив палец к губам, призвал её сесть и слушать дальше. — Твой настоящий отец — Тёмный Лорд. — Ты должна знать, Дельфини, что я всегда буду любить и оберегать тебя, как свою родную дочь, как если бы она у меня была. Как любил и оберегал Беллатрикс… — Рудольфус вдруг замолчал и ничего не говорил какое-то время, собираясь с мыслями. Он не думал, что это будет настолько сложно. Настолько больно. Дельфи изо всех сил старалась держаться, но слёзы предательски брызнули из глаз, и она запрокинула голову, шмыгая носом. — Ты так похожа на неё, — Рудольфус вновь начал говорить; его голос теперь дрожал, — Мама говорила нам в детстве, что красивые дети рождаются от большой любви. — Он присел перед ней на корточки, чтобы их лица оказались на одном уровне. — Они врали! — с пылом воскликнула Дельфи, размазывая по лицу слёзы. — Они всё это время врали: тётя Юфимия и тётя Нарцисса! Нарцисса сказала, что мама любила тебя, что она спасла тебя, когда ты упал с метлы в погоне за Поттером! — Это правда, — мягко сказал Рудольфус. Он коснулся своего увечного глаза. — Если бы не Беллатрикс, я бы так легко не отделался, — он улыбнулся. — Она любила меня, но его она обожала. Повелитель был для неё всем: её жизнью, её смертью, её душой… Иногда я радуюсь, что она умерла, не увидев его смерти. Дельфи уткнулась носом в его плечо. — Знаю, ты не любишь Нарциссу. Юфимия рассказала мне. Она предала Тёмного Лорда, но тебя она не предавала, Дельфини. Ты была под защитой, находясь в её доме. «Пока не кончится война», — так сказали твои родители. Война закончилась, мы проиграли, защита разрушилась. — Я видела древо Блэков, я была на площади Гриммо сегодня. Ещё я говорила с Нарциссой. — Мерлин и Моргана! Что ты делала там? — Выполняла поручение мистера Селвина, передавала Поттеру посылку, — ответила Дельфи уже спокойным голосом. — Никто не знает, кто я. — Это хорошо… — пробормотал Рудольфус. — Не ходи туда больше. Что тебе рассказала Нарцисса? — Лишь то, что меня защитили заклятием Доверия, — ответила Дельфи и возмущённо добавила: — Я же не маленькая, в конце концов! — Не маленькая, верно, — эхом откликнулся Рудольфус. — Скажи, ты веришь в пророчества? — Нет, — скривилась Дельфи. — Когда я была ребёнком, мы с тётей Юфимией встретили в Лютном переулке одну старую ведьму. Она сказала, что я проклята от рождения — что на мне стоит печать порока. В этот же день мы видели волшебницу, как две капли воды похожую на маму. А потом умер Торфинн, брат тёти. Тётя ещё несколько раз видела ту волшебницу и уверяет, что это была моя мама! Скажи, что мама жива, пожалуйста... По мере повествования лицо Рудольфуса становилось всё более мрачным. — Проклятия, ерунда какая-то… Я сам похоронил Беллатрикс. Та женщина, похожая на неё… Ты видела её? — Со спины. И... мне показалось, её волосы были светлее, чем мамины. Рудольфуса внезапно осенило: — Андромеда! Средняя сестра. Беллатрикс сожгла её колдографии, а Юфимия сильно младше и потому не помнит, как она выглядела. В семнадцать лет Андромеда сбежала из дома, и леди Вальбурга торжественно выжгла её с семейного древа. Она была помолвлена с моим братом. Если ты попросишь, он расскажет тебе эту историю. — С Рабастаном? — ахнула Дельфи, утирая последние слёзы. — Да, с ним, — усмехнулся Рудольфус. — В детстве брат говорил, что женится на Беллатрикс, когда вырастет. Мы даже дрались из-за этого. Но на Белле женился я, а за него сосватали безбашенную Андромеду. Они с сестрой похожи куда больше, чем кажется на первый взгляд, не только внешне. Кстати, у той ведьмы на пальце было кольцо? — вновь посерьёзнел он. — Такое массивное, золотой перстень. — Не помню, — пожала плечами Дельфи. — Откуда у нищенки золотой перстень? Рудольфус кивнул. Юфимия верила, что видела именно Беллатрикс. Сила пророчеств заключается в том, что в них верят. — Было пророчество. О тебе и Тёмном Лорде. «Ей суждено стать тенью феникса — Авгуреем Тёмного Лорда. Фениксы, умирая, всякий раз вновь возрождаются из пепла. Когда лишних пощадят, когда время повернётся вспять, когда невидимые дети убьют своих отцов, тогда Темный Лорд вернётся», — вот как она сказала. Женщина, которой принадлежат эти слова, предсказала всю мою жизнь. Дельфи молча обдумывала услышанное. — У тебя есть выбор. Ты можешь отказаться. — Я с радостью стану Авгуреем Тёмного Лорда и отомщу за их с мамой смерть. Но как?.. — Я не знаю, Дельфи, — тяжело вздохнул Рудольфус, обнимая её. — Могу я так тебя называть? В любом случае, сначала ты должна закончить Дурмштранг. Когда ты будешь приезжать домой, не сюда — в Лестрейндж-холл, мы с Рабастаном будем учить тебя тому, что умеем сами. — Но время… — Время — самое ценное, что у нас есть, верно. Пока ты находишься под Надзором, ты даже колдовать не имеешь права за пределами школы. В этом доме ты беспрепятственно используешь магию, потому что с тобой под одной крышей проживают двое взрослых волшебников. В Министерстве не могут отследить, кто конкретно творит колдовство: только источник, место, понимаешь? Скрепя сердце Дельфи признала, что Рудольфус прав. — Мы обязательно вернём к жизни Тёмного Лорда, и ты займёшь место, которое принадлежит тебе по праву, клянусь. — Я тебе верю. — Она высвободилась из объятий Рудольфуса. — Скажи, Тёмный лорд, он... он любил маму? — Я не могу ответить на этот вопрос, — грустно ответил Рудольфус, обернувшись на пороге, — потому что и сам не знаю. Но одно я знаю точно — что только от любви рождаются красивые дети. Добрых снов, Дельфини. Перед тем, как уснуть, Дельфи ещё долго рассматривала своё отражение. Она — тень.