Выжившие

Жизнь Курта Вейзеля оборвалась огненной вспышкой. Он помнил громыхнувшую «Графиню», просеку, разрезавшую пополам дриксенское каре, протяжное «Ура!», разлетевшееся по батарее. А потом что-то сильно ударило в грудь, и перед глазами оказалось небо — голубое, ясное и недосягаемо высокое. Рядом вновь раздался грохот, глаза обжег ослепительно яркий свет, и Курт провалился в черноту. Очнулся он от холода. Проморгавшись, приподнял голову — и оцепенел от липкого страха. Он лежал навзничь на влажном каменном полу. Впереди чернел узкий ход между гладких каменных стен, позади, наглухо закрывая путь, высилась груда булыжников. Переводя дыхание, Курт с трудом сел. Грудь справа прошила острая боль, и только тогда в памяти воскресли артиллерийский бой, «Графиня», небо и огонь. Воспоминания оглушили, как просвистевшее низко над головой ядро. Убит… Ему не было страшно, и больно почти не было — только стыдно, будто он не погиб, а трусливо сбежал. Дезертировал из проигрывающей армии, от надломленного командующего, встревоженной жены и детей. От мыслей о родных заныло сердце. Нет, нуждаться они не будут, и Ротгер их на произвол судьбы не бросит — в голове у него, конечно, ветер, но сердце золотое, верное и доброе. Только бы сберегли его горные ведьмы … А перед Юлианой и мальчишками все равно стыдно до боли. Столько всего отложено до победы и до мира, не сказано и не сделано. До чего глупо!.. Тяжело вздохнув, Курт поднялся на ноги. Жалеть о навеки потерянном было бессмысленно и жалко, даже малодушно. Цепляться за ускользнувшую жизнь, боясь шагнуть к посмертию, недостойно мужчины, день за днем вытравливавшего из себя страх и безволие. Проход между скалами встретил его темнотой и липким могильным холодом. Ледяной сырой воздух обжигал легкие и горчил, как пороховая гарь. Теснота и тишина сдавливали, душили, лишая мужества и последних сил. Курт остановился, привалившись плечом к влажной скале. Он шел совсем не быстро, но сердце в груди колотилось часто и гулко, как на форсированном марше. Нахлынувшая слабость тревожила, но больше злила. Через много-много лет Юлиана — да сбережет ее Создатель! — окажется в Рассветных Садах, счастливая, безмятежная и отдавшая все долги. Быть может, ее сопроводит другой, более сильный, ловкий и удачливый военный — но ему, Курту, нужно встретиться с ней. Извиниться. Поблагодарить. Обнять — да хотя бы руки коснуться! Если он сейчас же не пойдет вперед, ничего этого не будет. Стиснув зубы, Курт сделал несколько шагов и услышал негромкое ласковое журчание воды. Радость птицей затрепетала в груди. Кончилось черное безмолвие и мертвые камни! Впереди жизнь — пусть иная, но жизнь. Поворот, еще один, журчание все громче, а воздух — все свежее. Курт пошел быстрее, волнуясь, как перед первым боем, и спустя несколько мгновений оказался в высоком, поразительно светлом гроте. Его рассекала надвое быстрая река, чистая, как алмаз, и будто излучавшая голубоватое сияние. Завороженный, Курт застыл, глядя на мерцающую воду и чувствуя, как наполняется спокойствием душа. — Здравствуйте, генерал. — Плеча вдруг коснулась чья-то ладонь, и Курт вздрогнул от неожиданности. Он стремительно обернулся, выхватывая кинжал, но замер, едва коснувшись ножен. — Рокэ... — слова застыли в горле, а по спине пробежал колкий холодок. Этого быть не может, этого не должно быть! Рокэ был в Фельпе, а теперь держит путь в Торку. Ему нужно выручать Вольфганга, отбрасывать обнаглевших дриксов за Хербсте, освобождать Мариенбург и Доннервальд, нужно побеждать! А вместо этого он бродит по пещерам, где нет никого, кроме мертвецов. — Рокэ! Пугающая догадка обожгла, как удар плети. — Не скажу, что рад вас видеть, — на бледном, болезненно исхудавшем лице Рокэ Алвы читалась досада. — Вам здесь не место, Курт. Слова прозвучали обвиняюще и горько. Курт опешил. — А вам — место? — Он сам не ожидал, что сорвется на крик — совсем как в ту ночь, когда Первый маршал отправился рисковать своей бесценной жизнью, подрывая утес. — Я погиб, Рокэ, и ничего уже не исправить! А вы живы, вы должны жить... Я не знаю, как вы забрались в этот проклятый лабиринт, но вам нужно уходить, причем немедленно. Рокэ коснулся висков кончиками пальцев, поморщившись, как от боли. На него горько было смотреть — он выглядел изможденным, словно только начал выздоравливать после затяжной болезни или тяжелого ранения. Курт несмело шагнул к нему, положил руку на угловатое плечо. — Это место пьет ваши силы, Рокэ. Уходите. Прошу вас. Я справлюсь сам. — Он не знал, с чем ему придется справляться, но точно не собирался втравливать в это маршала. Рокэ рассмеялся — хрипловато и невесело: — Я там, где мне следует быть. А вот вам придется уйти. И... берегите себя, генерал. Можете считать это приказом. Курт не успел возразить — Рокэ по-змеиному проворным движением толкнул его в грудь. Алмазная вода, оказавшаяся горячей, как серный источник, сомкнулась над головой, а тело обмякло, став слабым и непослушным. Казалось, он тонул бесконечно долго, задыхаясь, захлебываясь дурно пахнущей жгучей водой. Перед глазами мелькали огненные всполохи, где-то вдалеке грохотала канонада, а в груди разгоралась нестерпимая, рвущая боль. Пытка оборвалась внезапно. Стало темно, холодно и очень тихо, и Курт понял, что так теперь будет всегда. Судорожно выдохнув, он закрыл глаза. *** Его разбудило тепло. И запахи: горьковатая мята и свежая лаванда, табак, а еще что-то сладковатое и пряное — так пахла выпечка юной Мелхен. Боль, угнездившаяся в груди, ворочалась сонной змеей, рук касалось колкое шерстяное одеяло, а лба — влажная ткань. Преодолев вязкую слабость, Курт открыл глаза. Словно издалека до него донесся полный изумления девичий возглас, звук разбивающейся глиняной посуды и торопливые шаги. — Очнулся? — знакомый грудной голос, полный тревоги и заботы, заставил сердце заколотиться быстрее. Если это посмертие, оно гораздо уютнее, чем можно было ожидать. — Мелхен, в самом деле? Очнулся? Курт моргнул — а открыв глаза, увидел над собой бесконечно дорогое лицо. Глаза Юлианы припухли и покраснели, будто от слез и бессонных ночей, но сейчас они сияли, а уголки губ приподнялись в несмелой улыбке. — Очнулся!.. Курт, дорогой... — по щеке скатилась слеза, и Юлиана быстро утерла ее рукой, а второй мягко сжала его ладонь. — Все хорошо, ты жив! Создатель, спасибо... Спасибо! «Вы сегодня за Создателя, Рокэ, — подумал Курт, отвечая на нежный поцелуй супруги. — Но только попробуйте не вернуться!»