Осколки стереотипов

Аннабет.

Утром двадцать второго декабря я собрала вещи и уехала домой. Я обняла на прощание только Талию, которой рассказала о своих планах заранее. И, как ни странно, Люка, который, мне кажется, позволил себя обнять только потому, что немного выпил, а потом на радостях закидал Нико снегом.  — Было приятно пообщаться с тобой, Чейз. Счастливого Рождества, — сказал он и, уже переступая через порог Южного крыла, вдруг обернулся: — Я думаю, ещё увидимся, если ты не испугаешься.  Я только и успела, что открыть рот, но Кастеллан уже скрылся за дверью, оставив меня наедине с наряженной елью и повисшим в тишине вопросом. Сил, чтобы раздумывать на эту тему у меня не было, я жутко замёрзла и хотела спать.  Глупо будет говорить, что я спокойно восприняла всё то, что случилось тем вечером, начиная танцем с двумя злыми (как выяснилось, по схожим причинам) принцами и заканчивая поцелуем, который оставили холодные губы Перси Джексона на моей щеке. Я в очередной раз не успела ничего сказать, потому что он сбежал прежде, чем я была готова посмотреть ему в глаза. Говоря «сбежал» я имею ввиду «преодолел расстояние в чёртов коридор быстрым шагом за пару секунд». Я смотрела ему вслед несколько напряжённых секунд, пока Нико, привычно игнорируя такое понятие как тактичность, не назвал Перси «ребенком» и не получил за это кулачками в оба предплечья. От меня и Талии, заявившей, что именно Нико — самый большой ребенок, которого ей доводилось встречать. Ди Анджело странно на неё посмотрел и тоже поцеловал в щеку.  А потом ушёл точно так же, как и Перси.  — Ты думаешь, это нормально? — спросила у меня Грейс, приложив кончики пальцев в щеке.  Я только пожала плечами и, улыбнувшись, кивнула.  Потому что той ночью абсолютно всё казалось — и было — нормальным. Потому что той ночью не было принцев и принцесс — были просто люди. Не было притворства — маски спали вместе с первым брошенным Дрю снежком. Не было скованности, стыда и страха — Рейна лепила снежки и посылала их в Люка с широкой улыбкой. Не было разделения по статусам и состояниям — Дрю смотрела на Эндрю и говорила о том, куда можно отправиться на каникулах. Не было боли, разочарований и ревности — Нико обнимал Талию так, как будто она была его продолжением, словно это было само собой разумеющимся. Не было злости и конфликтов — я победила Перси в детской игре, попав снежком прямо в голову.  Была лишь радость, луна и одна ночь относительной свободы, которая закончилась непростительно быстро. А потом я уехала домой. Это не было импульсивным решением, я не пыталась сбежать, — повторяла я, сидя на заднем сиденье машины Криса. В конце концов, через несколько дней Рождество, а это, как известно, семейный праздник, и я совру, если скажу, что не собиралась ехать домой. Собиралась, конечно, просто позже. Хотела завалиться, совсем как Санта, в канун Рождества с улыбкой на лице, подарками в руках и праздничным настроением. В итоге получилось что-то совсем противоположное: задумчиво сдвинутые брови, сжатые губы и воспоминания о прошедшей ночи, беспрерывно мелькающие в голове. В своей непраздничной куртке и с пучком на голове я напоминала максимум гоблина, но точно не Санту. Я поцеловала Криса в щёку на прощание, когда он закрыл капот машины, громко чертыхнувшись. Его настроение тоже оставляло желать лучшего тем утром, и какие-то неполадки с двигателем только этому способствовали. Родригес сказал, что, скорее всего, сможет отогнать машину в сервис уже только в новом году, и снова выругался. Я пожелала ему счастливых праздников и изобразила улыбку, и это вряд ли помогло, но он потрепал меня по голове, как маленькую, и пробубнил что-то в ответ.  Мэтью и Бобби в одинаковых красно-зелёных вязаных свитерах встретили меня восторженными воплями и заявили, что у них есть для меня подарки, поэтому моим лучше быть такими же клёвыми, как и их. Сьюзен (чуть ли не силой) натянула на меня точно такой же красно-зелёный свитер, который в этом году купила где-то в городе («Так повезло, что в том магазинчике были почти все размеры!»). Одинаковая одежда по праздникам в моей семье являлась особой разновидностью пыток. Фантазия Сьюзен была безгранична, отец любил посмеяться над такими милыми глупостями, а близнецы, видимо, считали забавным, что в такие дни их и вовсе невозможно различить. Я в гордом одиночестве продолжала свои жалкие попытки возмущаться на эту тему, но всегда сдавалась, зная, какое удовольствие это приносит Сью. Я могу потерпеть, в конце концов, и без того редко их вижу, чтобы тратить время на споры. Поэтому, так или иначе, в Рождество все натягивали одинаковую одежду, и это могло быть что угодно, начиная ободками в виде оленьих рожек и красными штанами и заканчивая тёмно-синими свитерами с уродливо вышитой на них ёлкой. Как правило, носили это ещё и несколько дней после Рождества, потому что всем в итоге становилось одинаково смешно, и это поддерживало праздничное настроение. Именно поэтому я не чувствовала уже никакого смущения, сидя за кухонным столом ранним утром тридцать первого декабря в свитере, на левом рукаве которого Мэтью белой краской написал моё имя. Сьюзен устроила ему заслуженный разнос за это, но я всё равно высказалась, заявив, что так мне нравится даже больше. И соврала целых два раза: мне не нравился ни свитер, ни художества Мэтью. Но заговорщицкая улыбка брата определённо того стоила. Часы показывали начало восьмого, дверь была плотно закрыта, чтобы никому не мешать, на столе дымилась чашка с кофе. Это с лёгкостью можно было назвать идеальным утром, если бы каждый канал не показывал одно и то же. А именно прощальную речь и отъезд «наших дорогих гостей, королевских семей девяти королевств», который, к слову, произошел ещё двадцать восьмого числа. Это было бы даже смешно, если бы мне не хотелось что-нибудь сломать, когда я смотрела на каменное лицо Нико, пожимающего всем руки, и будто бы даже искренние улыбки Талии и Перси. Поэтому после двух минут и тринадцати каналов я, бессильно вздохнув, выключаю телевизор, отбросив пульт на дальний конец стола. Как бы мне ни хотелось целиком и полностью посвятить себя семье на эти девять дней, мысли постоянно возвращали меня во дворец. Я думала о Перси, с которым мне не хватило смелости попрощаться, и о том, что могло бы принести нам это прощание, кроме неловкости и тупой боли между рёбер. О Нико, который всё ещё был полон решимости сделать предложение Рейне после Нового года. По крайней мере, обговорить с ней плюсы и минусы этого союза. И о том, что Новый год уже сегодня. Сегодня я возвращалась во дворец. По традиции, мы должны были поехать в бар, где Гроувер каждый год тридцать первого числа устраивал те ещё вечеринки. Но синоптики настоятельно рекомендовали сидеть сегодня дома, потому что в середине дня обещали сильный снегопад. Дороги в наших краях и без того всю зиму покрыты льдом так, что машины то и дело заносит, поэтому сегодня добраться во дворец из «Олимпа» поздно ночью или уже под утро представлялось мало того, что невозможным, но ещё и опасным. Следовательно, указом Рейчел и с великодушного разрешения Ди Анджело, решено было собраться во дворце. Король Аид никогда не любил праздники в целом, а весь персонал (за исключением охраны и нескольких поваров) возвращался с каникул только третьего числа. — Доброе утро, ранняя пташка! — поприветствовал меня отец, да так весело и громко, что я подпрыгнула на стуле. — Я даже и забыл, что кто-то в этом доме может встать раньше полудня. Он широко улыбнулся, и я не смогла не улыбнуться в ответ. В детстве Фредерик Чейз всегда казался мне слишком бодрым, слишком умным, слишком опекающим, слишком добрым. Позднее, я поняла, что так он вёл себя только в кругу семьи и самых близких друзей, а в остальное время сохранял «деловое» спокойствие. Когда я пришла к такому выводу, кажется, полюбила его ещё больше, если такое в принципе возможно. — Привет, пап, — он прошёл к кофейнику, параллельно взяв пульт и включив телевизор. На экране появился и почти сразу пропал Люк, пожимающий руку Нико. Я поморщилась и уставилась в свой кофе. — Ты чего так рано сегодня? — будничным тоном спросил папа, садясь напротив меня, спиной к телевизору. Я почувствовала раздражение, когда задумалась о том, зачем вообще нужно было его включать. — Днём обещают снег, а мне ещё до дворца надо добраться, — отвечаю я. — Хотела с тобой увидеться, со Сьюзен и мальчиками я ещё вчера попрощалась. — Я могу тебя отвезти, если хочешь. — Не волнуйся, доеду на автобусе. — От остановки без малого двадцать минут пешком до дворца, Аннабет, — отец покачал головой. — Холодно. — Ничего страшного, не так уж и много. Мне как раз нужно… — неопределённо махнув рукой, я бросаю короткий взгляд на экран, где Перси и Талия идут рука об руку, — проветриться. Он бросает взгляд через плечо как раз в тот момент, когда лицо Джексона берут крупным планом. Снова поворачивается ко мне и, как-то уж слишком тяжело вздохнув, выключает телевизор. Я облизываю губы и стараюсь спрятаться от пронзительного взгляда карих глаз за чашкой. — Я так и понял: что-то не так, когда ты приехала домой раньше обычного, — он тоже сделал глоток. — Зная твою любовь к сюрпризам, мы ждали тебя только на Рождество. Я только пожимаю плечами в ответ. — Аннабет… — Нет, не надо. Я знаю, — прерываю его, — знаю, что это всё сложно. Любовь, власть, монархия и прочее. Знаю и не хочу об этом говорить. — Необязательно об этом говорить, — отцовская рука нашла мою, и я подняла взгляд. — Главное не стыдись и ничего не бойся. — Я не боюсь, — почти честно отвечаю я. — Это пройдет. — Конечно, пройдет. Такие романы обычно не долговечны, — он почему-то начинает смеяться. — Милая, не надо так на меня смотреть, знала бы ты, как всё очевидно. Тем более… — Тем более что? — Сьюзен умеет разговаривать с молодыми девушками. — Звучит ужасно, пап, — фыркаю я. — Бьянка? Отец говорит что-то про ужин, состоявшийся пару недель назад, с которого мы с Нико, разозлённые ссорой, сбежали, и про Сьюзен, в распоряжении которой осталась уйма времени, пока принц развлекал близнецов, и поникшая Бьянка. Я знала, что в таком состоянии из Ди Анджело можно вытянуть ответы почти на любые вопросы, особо не напрягаясь, поэтому не разозлилась, хотя и очень хотелось. А я то думала, с чего это родители вдруг сделались такими проницательными! — Я уже говорил, что меньше всего хочу, чтобы тебе сделали больно, помнишь? — Никто не делал мне больно, — отрезаю я, проходя к раковине с пустой чашкой в руках. — Я сама виновата. Дурочка, поверила в сказку. — Разве что, дурочка, которую этому научил отец, — я слышу в его голосе улыбку. —  Любые чувства имеют значение, Аннабет. — Легко сказать, — пожимаю плечами, выключая воду, и оборачиваюсь. — Но ты же меня знаешь. Я буду в порядке. — Легко сказать, — парирует он, и уголки моих губ приподнимаются. — Но ты же меня знаешь. Я тебе доверяю. Я молча киваю, хотя на языке так и вертится что-то вроде: «А вот это ты очень зря, па». Потому что даже я уже себе не доверяю.  *** К вечеру между кухней и гостиной Восточного крыла металось пять человек, двое из которых были вполне довольны своей вовлечённостью, а ещё двое перекидывались колкими фразами. Пятым был Нико, и он по большей части просто стоял, принимая очередную миску или тарелку с кухни и через секунду передавая её кому-то, идущему из гостиной. — Ди Анджело, тебя всё устраивает? — наконец, не выдержав, спрашивает Кларисса. — Вполне, — протягивает ей несколько фужеров для вина, — чувствую себя частью чего-то очень значительного. — Бросали бы вы свои королевские замашки, Ваше Величество, — высовывается из кухонной двери Эндрю, хрустя огурцом. — Особенно в таком виде. — Это мой лучший костюм, Янг, скройся, — ухмыляется Ди Анджело, пафосно поправляя воротник своей чёрной футболки с логотипом какой-то группы. — Придурок. — Как всегда в точку, Ла Ру. — Кажется, у нас слишком мало алкоголя, чтобы это выдержать, — заявляет Рейчел, стоя у кухонной столешницы, когда я забираю из рук Нико фужеры. — И это ещё у Криса хорошее настроение, — пожимаю плечами, хмыкнув. — Думаю, ненадолго, — наблюдая за резкими движениями явно раздражённой чем-то Клариссы, говорит Нико. Таким образом проходит ещё полчаса, на протяжении которых разбивается три тарелки, а Рейчел не даёт двум перепалкам перерасти в громкие ссоры, но всё-таки упускает одну. Я успеваю получить подарок в виде небольшой, но очень красиво обернутой в золотистую бумагу коробочки от Дрю, которая не пожелала даже слушать наши отговорки. У нас не было принято дарить подарки на Новый год, и никто, естественно, ничего не подготовил, поэтому Маклин великодушно приняла благодарности и улыбки в качестве ответного подарка. В какой-то момент, когда столы красиво накрыты, и все расходятся, чтобы привести себя в порядок, с лица Нико пропадает ухмылка. Несколько слишком долгих для меня минут Ди Анджело пустым взглядом смотрит в окно и отмирает только тогда, когда я встаю рядом и кладу ему руку на плечо. Он сжимает её и, едва заметно поджав губы, кивает. Я ничего не спрашиваю, а Нико даже не пытается заговорить. Я догадываюсь, о чём он думает, и что-то внутри сжимается. Хочется спросить, когда друг собирается поговорить с Рейной, как сильно волнуется, и что я могу сделать, чтобы помочь, но я молчу, положив подбородок на его плечо. Мы сидим вдвоём в пустой гостиной, не смея прерывать эту уютную тишину, и думая каждый о своём. Эндрю, Октавиан и Рейчел вышли в холл, беззаботно болтая о чём-то своём, Дрю, Рейна и Бьянка решили переодеться во что-то более нарядное, чем джинсы, а Крис и Кларисса (удивительно!) спокойно что-то делали на кухне. Оттуда не было слышно голосов, поэтому сомнительно, что они хотя бы пытались говорить друг с другом, но это, в своём роде, всё равно можно считать достижением. Когда стрелки настенных часов показывают десять вечера, Нико вдруг издает не очень весёлый смешок. — Что? — Ничего, — он дёргает головой. — Просто вдруг понял, что через два часа и до конца жизни ко мне приклеится «Ваше Величество». — Для того, чтобы оно к тебе приклеилось, нужно жениться, — я закатываю глаза. — А вот я официально стану архитектором при дворе. Как глупо звучит всё-таки. — Очень даже, — Ди Анджело усмехается. — Но ты заслужила, Чейз. — Надеюсь, ради меня ты переименуешь должность, — говорю я, хотя сомневаюсь, что такое возможно, — потому что… В этот момент что-то с таким грохотом падает на пол, что я подпрыгиваю на месте. Мы переглядываемся и, не сговариваясь, одновременно подрываемся с места. И появляемся в коридоре как раз в тот момент, когда из слабо освещённого холла вваливаются Рейчел, Октавиан и Эндрю, и кто-то начинает дергать за ручку кухонной двери, сопровождая это громкими ругательствами. — Я устал от твоих заморочек, ясно?! Если бы не ты, мы бы давно могли всё обсудить! Я уже давно ничего не понимаю! — на секунду перестав мучить ручку, выпаливает Крис, а потом резко дёргает дверь на себя, распахивая почти настежь. — Я уволюсь к чертям, Кларисса, сил моих нет! И ты наконец заживёшь спокойно. Последнее предложение он выдохнул зло и с таким отчаянием в голосе, что по спине побежали мурашки. Когда все опомнились, Крис уже натягивал ботинки и оглядывался в поисках шапки. У парня нервно дёргалось плечо. — Куда ты собрался? — первым подаёт голос Нико, делая шаг к нему. — Там метель. Эй! — он кладет руку Родригесу на плечо, но тот резко её стряхивает. — Остановись! — Я ухожу, — хрипло то ли от злости, то ли от резкого перехода на крик отвечает Крис. — Нет, не уходишь! Ты вообще видел, что творится за окном? — Ди Анджело разворачивает друга к себе. — Остынь. — Не могу я остыть, ясно? Я знаю, что ты думаешь на этот счёт, но мне осточертело её отношение, — последние слова парень произносит так, словно задыхается, и у меня уже не в первый раз мелькает мысль, что Ла Ру всё ещё ему небезразлична. Несмотря ни на что (чем бы это ни было). — Послушай… — Нет, это ты послушай! — он достаёт из кармана ключи от машины и дальше говорит по слогам. — Я ухожу. К чёрту это. А через три дня принесу заявление по собственному мистеру Ла Ру. Могу и тебе лично, только оставь меня в покое. Крис, на этот раз не так резко, открывает входную дверь, через которую в помещение сразу же с воем и снегом врывается холодный ветер, и делает шаг на улицу. Но Нико хватает его за рукав. — Я сказал «нет». — А я сказал «к чёрту»! И прежде, чем Ди Анджело успевает среагировать снова, выходит за порог и хлопает дверью. Пару секунд принц Третьего королевства просто напряжённо сверлит взглядом дверь, а потом громко и грязно выругивается вслед Родригесу. Я и так сомневалась, что Нико с его вечной занятостью и Крис с его вечной упёртостью успели более-менее наладить отношения, которые остались натянутыми после той перепалки. Перепалки, непосредственное участие в которой принимали злость, досада и дверной косяк. Но я искренне надеялась, что ошибалась, и парни давно решили вопрос, потому что, несмотря на вспыльчивость, они оба были удивительно отходчивы, если дело касалось друзей. В любом случае, то, что произошло сейчас, вряд ли облегчило ситуацию. Я бы даже сказала наоборот, потому что — да помогут нам боги — очень редко видела Нико таким злым, как в тот момент, когда он развернулся. Возможно, я невольно сделала шаг назад. И почти сразу же пожалела об этом, потому что парень преодолел расстояние в несколько метров между ним и кухонной дверью с завидной скоростью. Он почти так же резко, как Крис, распахнул её и вошёл внутрь. Всё ещё пытаясь понять, как вернуть все на круги своя с меньшим ущербом, я последовала за ним. Остальные вместе с вернувшимися девочками, которые, к слову, выглядели отлично, появились на пороге как раз в тот момент, когда Ди Анджело решил, что сдерживать лично мне непонятное негодование смысла нет: — Ла Ру, я же просил тебя! Вас обоих! Тысячу раз просил! — Нико не кричал, но воздух рядом с ним буквально трещал от гнева. — Именно этого они и добивались. Ты довольна собой? Это же просто жуть, какие вы непробиваемые придурки! Кажется, он был готов продолжать вечно. И я догадывалась почему. Рейчел (и я периодически) была уверена, что Ди Анджело знал причину разрыва Криса и Клариссы, которых раньше невозможно было оторвать друг от друга. И судя по его реакции, она мало того, что была неприятна, так ещё и ужасно злила парня. Чаще всего Нико злился тогда, когда ничем не мог помочь, когда ситуация была из ряда вон и не входила в круг полномочий даже принца. Это было первой причиной, почему очередная стычка удивила меня больше обычного. Второй, как ни странно, оказалась сама Кларисса. Та самая Кларисса, щёки которой обычно пылали гневом после очередной размолвки. Которая никогда бы не потерпела такого наглого давления и обязательно бы ответила Нико. Так же резко, но по делу. Она плакала, и мне потребовалось несколько полных непонимания и удивления мгновений, чтобы осознать это. Крупные слёзы лились из карих глаз, неотрывно смотревших куда-то в пол, руки были сложены на коленях, губы сжаты в тонкую полоску. Ла Ру выглядела такой непривычно беззащитной и даже немного пристыженной, что я опешила. Рейчел и Эндрю опомнились раньше всех. Дэр оказалась возле Клариссы и, что-то тихо спросив, приобняла за плечи, а Эндрю встал возле Нико. Они говорили громко и грубо, но не долго. В конце концов Эндрю положил руку на плечо Ди Анджело и, с силой надавив, заставил сесть на стул, а сам присел рядом. Я благоразумно заняла место с другой стороны от принца, чтобы иметь возможность обрывать его, если ситуация вновь начнёт накаляться. А то, что это случится, в тот момент казалось очевидным. Сначала Нико пытался отправиться на поиски Криса, но на этот раз его остановили красноречивые взгляды Рейчел и Октавиана. — Сомневаюсь, что он правда уехал, учитывая, что творится на улице, — сказал Октавиан, стоя в дверном проходе со скрещенными на груди руками. — Крис вспыльчивый, но не глупый. Пусть проветрится. Но Ди Анджело было трудно угомонить, если он волновался, поэтому Октавиан всё-таки вышел проверить и, если очень повезет, вернуть Родригеса обратно. Бьянка села возле Клариссы, то и дело стреляя в сторону брата глазами, хотя его едва ли это беспокоило. Рейна стояла недалеко от двери, явно ничего не понимающая, но уже достаточно встревоженная. Дрю же, наоборот, оказалась во главе небольшого кухонного стола, между мной и Бьянкой. Она нахмурилась и сложила руки на груди, настроенная то ли оказать поддержку одной из сторон, то ли выступить в качестве третьей. — Я многое могу понять, — после нескольких минут тяжёлого молчания начинает Рейчел. — Но, если вы оба наконец успокоились, то я никуда вас не отпущу, пока не пойму, что, чёрт возьми, здесь происходит. — Я сделаю чай, — вдруг предлагает Рейна, то ли осознав, что это всё может затянуться, то ли просто в попытке себя чем-нибудь занять. Кларисса почему-то хмыкает — презрительнее, чем хотелось бы — но не ничего не говорит, поэтому Рейна, в свою очередь, игнорирует её. — Ладно, хорошо, у меня два вопроса, — теряя терпение говорит Дэр, переводя прищуренный взгляд зелёных глаз с Нико на Клариссу. — Что произошло между тобой и Крисом? — и снова на Нико. — И почему всё так запуталось? — Ты же знаешь, мы никогда не лезем в ваши отношения, — вступаю я, складывая руки на стол. — Но после таких сцен можно объяснить нам хоть что-то, вам не кажется? Проходит ещё около десяти минут, на протяжении которых Ди Анджело не двигается с места, замерев в одной позе подобно каменному изваянию, а Ла Ру собирается с мыслями, рассматривая заваренный Рейной чай в своей чашке. Я не представляю, что Рейна могла подумать о Нико, увидев его в таком состоянии, и как это отразится на её отношении к парню. И точно так же не представляю, как на самом деле отношусь к идее Ди Анджело с помолвкой. Я привыкла успокаивать себя тем, что Рейна совсем не глупа и сможет оценить ситуацию здраво, когда Нико решит с ней поговорить. Но в какой-то момент даже это перестало казаться убедительным. Все молчат, когда Кларисса начинает говорить — не очень громко, но достаточно твёрдо для человека, который недавно плакал. Мне не нравится, хотя и совсем не удивляет то, что я слышу. Всем было известно, что мать Криса очень богата и уважаема в Третьем королевстве и не только, в её платьях многократно появлялась и королева Мария, и королева Салли. Её муж был дипломатом, он представлял интересы нашего государства и когда-то поспособствовал установлению крепких дружеских отношений между Третьим и Шестым королевствами. Он погиб в авиакатастрофе больше пятнадцати лет назад, и с того момента всё внимание матери захватил единственный сын. Больше всего на свете она боялась потерять ещё и его — по сути, единственного оставшегося близкого человека — поэтому никогда не одобряла желаний и стремлений Криса. А именно: занять почётное место министра безопасности Третьего королевства, обязанности которого она считала «необоснованно опасными». Сам Родригес был настроен решительно, ведь, кроме долгих тренировок под началом отца Клариссы, он вместе с Эндрю получал юридическое образование. Он спокойно встречал выпады в свою сторону и порой игнорировал явное недовольство матери, уверенный, что сможет добиться всего сам. Начал он, впрочем, отлично, если брать в расчёт то, как быстро у него получилось добиться расположения мистера Ла Ру и даже самого короля несколько лет назад. Дружба с принцем и принцессой оказалась в каком-то смысле одним из приятных побочных эффектов. Вторым была Кларисса. Поначалу она злилась, что приходилось доказывать своё первенство на тренировках из-за какого-то больно амбициозного выскочки. Потом зауважала этого выскочку. А когда он в первый раз предложил встретиться где-нибудь ещё, кроме тренировочного зала и работы, на удивление всем (и даже самой себе) согласилась. И если мать Криса, — довольно-таки высокомерная, расчётливая и далеко не глупая женщина, — ещё была готова примириться с той крутой карьерной лестницей, которую выбрал себе упёртый сын, то с Клариссой — нет. Возможно, это было обычным проявлением материнской ревности. По крайней мере, сама миссис Родригес объясняла это так же, как и большинство родителей в этом обществе. Даже в Третьем королевстве. «Она не подходит тебе по положению». И тогда это звучало так же глупо и смешно, как сильно и болезненно отозвалось в груди сейчас. Эндрю громко хмыкнул, и я поняла, что не у меня одной. — У его матери были деньги, положение и… девушки, как ей хотелось верить, подходящие Крису. — А Крис? — А Крис предложил забрать свои деньги, девушек и принять такое положение, чтобы её не волновали его отношения, — в первые подал голос Нико, подняв глаза на Ла Ру. Кларисса поджала губы под его прямым спокойным взглядом. — И в чём была проблема? — Неужели твоя чёртова гордость… — Да. — Нет! — Кларисса за секунду ощетинилась, хлопнув раскрытой ладонью по столу. — Ты просто не понимаешь. Я не такая гордая, как ты думаешь, Ди Анджело, и мне глубоко плевать на мнение тех, кому я не нравлюсь. Если Крис был готов игнорировать глупую неприязнь матери, то и я тоже. Я… ой, да идёт все к чёрту, я люблю его. Было так непривычно слышать, как Кларисса, наконец, честно говорит о своих чувствах: и не просто чувствах, а чувствах к Крису! «Придурку и клоуну», которого она так резко невзлюбила после без малого года отношений. — Любишь? — переспрашивает Бьянка, расплываясь в глуповатой улыбке. Кларисса одаривает её испепеляющим взглядом, но это не действует, и мы с Рейчел не можем сдержать смешка. Рейна мягко улыбается уголками губ. — Она сказала, что перекроет доступ к деньгам, оставшимся от отца, на которые Крис жил после восемнадцатилетия. И я снова не чувствую удивления после этой фразы: только пустоту и странное ощущение дежавю. Может быть, потому, что это так напоминает историю близнецов Стоулл? Только там на кону были не просто деньги, а управление целым государством? Я глупо моргаю, хмуря брови, когда Ди Анджело подаёт голос: — Она бы не стала этого делать. — Думаешь? Мне так не показалось. Не знаю, что творится в голове у людей из высшего общества, — девушка презрительно хмыкает, — но я очень ей не понравилась. Крис бы остался ни с чем, кроме работы в королевской охране, да ещё и на неполную ставку. — Я бы ему помог. — Знаешь, кто здесь гордый? Он бы никогда не взял у тебя денег, — Кларисса проводит рукой по волосам, — и испортил бы отношения с семьёй. Его мать не очень приятная мне женщина, но это лучше, чем не иметь матери совсем. Понимаешь? Они переглянулись — совершено беззлобно — два человека, потерявшие матерей. Раны которых были так похожи и ещё не успели зарубцеваться, потому что редко заживают в принципе. Нико приоткрыл рот и сделал какое-то странное движение головой, но ничего не сказал. Только сжал одну руку в кулак, а потом резко выдохнул. Его плечи расслабились, и я была уверена, что он понял. Может, сначала и не хотел понимать, но понял. — Я не хотела, чтобы вы знали, потому что чувствовала себя мерзко, — Кларисса делает глоток остывшего чая, а потом смотрит на меня и грустно усмехается. — Но поплакаться приходила, это да. Я вспоминаю ту ночь, когда обнаружила на пороге своей комнаты заплаканную, совсем как сейчас, подругу. Она отказалась объясняться тогда, но теперь не трудно догадаться, что перед этим у нее состоялся не очень приятный разговор с матерью Криса. А на следующее утро Кларисса бросила его, отказавшись объясняться. — Но это же Крис. Непробиваемый придурок! — пародируя Нико, восклицает Ла Ру. — Расстаться оказалось легче всего. А вот сосуществовать рядом… — Да, это мы знаем. Видели, — усмехается Эндрю. — Но разве так может продолжаться? — Дрю так и сидит, воинственно сложив руки на груди. — Вы же не можете просто… — Ещё как можем, — отрезает Кларисса таким тоном, словно уже давно всё решила. — Я не пытаюсь строить из себя мученицу, просто знаю, как будет лучше. — Но ты же любишь его. — Глупый аргумент. Я справлюсь. — Глупый аргумент. Это сложно, — парирует Маклин. — Мы что-нибудь придумаем, — прерывая дальнейшие «глупые аргументы», говорит Рейчел и сжимает плечо Клариссы в ободряющем жесте. — Вам нужно поговорить. — Я, кажется, сказала, что могу разобраться сама и… — Можешь, но я не позволю ему уволиться, — заявляет Нико, на этот раз точно осознавая, что Крис не может по своей воле лишиться хоть какого-то заработка. — И мистеру Ла Ру скажу то же самое. — Сомневаюсь, что папа бы позволил. Кларисса грустно улыбается, и я снова чувствую, как невидимые тиски болезненно сжимают грудную клетку. Мысли в очередной раз переносят меня на бал, и я, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, вновь оказываюсь в руках Перси. Я слышу, как у Нико звонит телефон и, судя по его усталому вздоху и красноречивому «придурок», звонит Крис, но не шевелюсь и даже не поворачиваю головы. Вместо этого думаю о том, когда, по мнению Клариссы, должно стать лучше. Она говорит, что справится — и я верю ей — но чего это будет стоить в итоге? Почему почти все истории, рассказанные на этой кухне и в Большом зале, так подозрительно похожи друг на друга? Разве не это должно считаться явным доказательством того, что система устарела? Станут ли перемены когда-нибудь приемлимы? И если нет, то когда, черт возьми, это щемящее чувство от мыслей о Перси сменится хотя бы грустью или ностальгией?  — Что?! — голос Нико неожиданно срывается, и я подпрыгиваю на месте. Взгляд парня мечется по стене напротив, и он так резко поднимается на ноги, что его стул почти падает на пол. Эндрю успевает подхватить его и тоже поднимается. — Где? В какую?! Мы с Рейчел в недоумении переглядываемся как раз в тот момент, когда на кухню возвращается Октавиан. Светлые волосы парня растрепались от сильного ветра, кончик носа и щеки покраснели. — Криса нет ни во дворе, ни в зале, — с явным беспокойством в голосе сообщает он, растирая друг о друга замёрзшие ладони. — И машина… — Я скоро буду! — снова рявкает в трубку Нико и, отключившись, убирает мобильник в карман джинсов. Взгляд его тёмных глаз две долгие секунды ищет лицо Клариссы, а у меня перехватывает дыхание в предверии чего-то плохого. Внимательно глядя на брата, Бьянка подаётся вперёд и опрокидывает на почти пустой стол чашку с остатками чая, когда Нико глухим голосом произносит: — Крис попал в аварию. В следующую секунду часы в главном холле бьют полночь.