Осколки стереотипов

Мать счастлива лишь тогда, когда счастлив её ребёнок. Салли Джексон в полной мере осознала это несколько лет назад, когда её сын сделал предложение девушке, которую не любил. Можно сказать, что помолвка была заключена между государствами, а двое детей оказались не более чем разменной монетой. Королева чувствовала себя ещё хуже от того, что знала о планах мужа с самого начала. Она видела огонёк интереса, вспыхнувший на дне зелёных глаз Дона, когда из Первого королевства разнеслись новости о том, что королева ожидает девочку. Замечала, как вполголоса обсуждали что-то короли двух самых могущественных королевств, издалека наблюдая за играющими детьми. И трудно было упустить из виду, как они пожали руки в конце того вечера. Муж обсуждал это с Салли, но в тот момент её больше волновала ветрянка четырёхлетнего Перси, чем помолвка Персея, которому стукнуло двадцать один. Тогда это казалось таким далёким, таким незначительным и точно не стоящим её времени. Это время можно было провести с сыном, которого мучили жар и зуд. Сейчас она жалела об этом. Тому Перси нужна была мама, которая не позволила бы поставить крест на его судьбе, которая ни за что добровольно не отдала бы ключи от его сердца в руки отца. Отца, без сомнений, любящего мальчика не меньше, чем Салли. Он думал, что поступает правильно. Скорее всего — но не совсем точно, потому что они никогда не были достаточно смелыми, чтобы поговорить об этом — он думает так до сих пор. Как и Салли, Дон всю жизнь знал, как всё происходит в их жизни, всегда был готов к этому и учил своего сына тому же. Но всё же их истории отличаются. И это отличие не столько существенное, сколько одушевлённое. С прямым взглядом светло-ореховых глаз, зачёсанными назад каштановыми волосами и огромным самомнением. Пол. Мальчишка, который посмел испортить ей платье и даже не попытался извиниться. Парень, который много читал, терпеть не мог фиолетовый, был готов поглощать клубнику килограммами и оказался помешан на машинах. Наследник огромной торговой империи своего отца. Любитель лесных прогулок, который боялся насекомых. Легкомысленный нарушитель правил и её спокойствия, который наизусть знал огромные отрывки древних поэм. Недостижимая мечта, неконтролируемый порыв, глупое желание. Парень, из-за которого она была готова сбежать из-под венца. Мужчина, который не позволил ей этого сделать. Тогда Салли казалось это несправедливостью, сейчас — неизбежностью. Но было совсем не так больно прощаться со своей первой любовью, чем наблюдать за этим со стороны и, что хуже всего, видеть на своём месте Перси. Она знала Пола намного дольше, чем сын знает Аннабет. За тот неполный год, которым они дорожили, как самым большим богатством, Пол и Салли успели пережить намного больше. Они успели подготовиться. Их чувства были глубже, провереннее. И в конце концов, болезненнее. Такие чувства — и человека, который пробуждает их в тебе — намного труднее отпустить, и в какой-то степени Салли была рада, что её сын не успел привязаться настолько. Она помнит, как Перси мучался, как сопротивлялся. И помнит, как мучалась сама, наблюдая за тем, как он сдаётся. А потом что-то произошло. Улыбки стали шире и искреннее, глаза блестели. Телефон за обедом то и дело оживал от входящих сообщений. Чашек кофе, которые он брал с собой со стола, считая, что никто не замечает, вдруг стало на одну больше. Салли видела, как меняется Перси, и видела, как меняется Талия. Сначала ей показалось, что, возможно, они наконец стали сближаться именно так, как было бы лучше для всех. А потом, когда королеве довелось столкнуться с испуганной светловолосой девушкой, встретившей ее на пороге комнаты сына, она поняла, что и у Перси, и у Талии были две свои, собственные, слишком личные, чтобы поделиться даже друг с другом, причины. И по какой-то жестокой иронии, у них тоже было имя. — Они такие счастливые. Взгляд женщины вновь фокусируется на компании молодых людей. В этой огромной комнате в Южном крыле, заставленной разноцветными горшками всех размеров, были огромные окна и приглушённый свет. Это позволяло наблюдать и оставаться незамеченными, что сейчас было очень даже удобно. Раскидистые папоротники в тёмно-красных глиняных горшках были закреплены на уровне их голов по обе стороны от окон, в несколько рядов были расставлены растения с трудновыговариваемыми названиями. В разных частях комнаты яркими всполохами оранжевого цвели тигровые лилии. Это было чудесное место. И королева Салли определенно занялась бы его изучением, если бы не происходящее за окном. Это подобие оранжереи с цветами Марии Ди Анджело будет здесь ещё долго, а сколько продлится счастье на лицах этих детей — Салли не знала. Сначала снежки летали продуманно, аккуратно, пусть и спешно слепленные, подчиняясь движению руки, и главной целью бросавшего было попасть в так называемого противника. Но в итоге, как и полагается, воцарился хаос. Королева предполагала, что на это повлияли громко хохочущая Талия и Нико Ди Анджело, улыбавшийся непривычно широко. Одним быстрым и точным движением он обхватил девушку за талию так, как будто делал это уже сотни раз и не был готов останавливаться, и утянул за собой в сугроб неподалеку. Андреа что-то сказала темноволосому парню, рукой указывая в сторону замёрзшего пруда, и энергично размахивала ногами, когда он, глупо улыбнувшись, поднял её и остановился неподалеку от кромки льда. Безуспешно старавшаяся сохранять серьезность Рейна, целясь в смеющуюся Пайпер, попала в задумчивого Люка Кастеллана. Он стоял под огромным деревом, наблюдая за этим абсолютно детским весельем, за всеми одновременно и за кем-то одним. Этот молодой человек всегда казался Салли таким же холодным, как его глаза, и таким же грубым, как его отец. Она знала, что-то происходит в их дворце, но никогда даже не пыталась узнать. Потому что если и существует кто-то, способный пойти против Кастеллана, так это сам Кастеллан. Привыкшая к отстранённости Люка в обществе, женщина никак не ожидала, что он, как-то странно ухмыльнувшись, подастся вперёд и пошлёт внушительных размеров снежок в ответ. Но специально промахнется, позволив ему просвистеть в нескольких сантиметрах от уха девушки, и беззаботно пожмёт плечами в ответ на её вопросительный взгляд. А потом она бросит ещё раз и попадет ему прямо в грудь, над сердцем. Джейсон, немного понаблюдав за этим безмолвным сражением, в конце концов утягивает Пайпер (не очень долго сопротивлявшуюся) куда-то в сторону деревьев. И посреди всего этого, достаточно далеко, чтобы не попасть под перестрелку Люка и Рейны, и достаточно близко, чтобы Салли могла их разглядеть, были Перси и Аннабет. Вслед каждому снежку летела какая-то весёлая фраза и невозможно было понять, почему горят их щёки: от холода или смущения. Порой, когда девушки путались в подолах своих длинных платьев, и парням приходилось спасать их от падения, за считанные мгновения оказываясь рядом, Салли отводила глаза, чувствуя себя до странности неловко. Но то и дело продолжала цепляться за счастливое лицо сына, стараясь сохранить в памяти каждую деталь, каждую морщинку вокруг глаз, изгиб рта. Потому что мать счастлива лишь тогда, когда счастлив ее ребенок. — Вы тоже это чувствуете? — Что? — Умиротворение, — в своей привычной манере растягивая гласные проговорила Гера. — Кажется, будто я могу смотреть на них вечно. Салли действительно чувствовала нечто подобное, но объясняла это тем, что была матерью. Немного удивлённое выражение её лица не ускользает от Геры, которая, встретившись с ней глазами, улыбается, склонив голову набок. — Я волнуюсь за Талию и Джейсона. Мне небезразлична судьба этих детей, — говорит она, наблюдая за старшей Грейс. — Хотя им, кажется, не нужно мое сочувствие или участие. Впрочем, я их не виню. — К сожалению, в конце мы можем винить только себя, — когда видеть широкие улыбки становится невыносимо, Салли отворачивается, спиной прислонившись к холодному стеклу. Гера следует её примеру и позволяет изучать свой профиль ровно столько, сколько Салли кажется приличным. Не сюрприз, что практически никто не воспринимал эту женщину всерьез, когда она выходила замуж за короля Первого королевства. У неё не было ненавистников, кроме, может быть, вспыльчивой падчерицы, но никто и не пытался помочь ей справиться с давлением общества и прессы. Но каким-то образом, благодаря то ли удивительной выдержке и силе воли, то ли полному безразличию на мнение окружающих, ей удалось выйти из ситуации победительницей. Любящей женой. Королевой. И поначалу это не столько восхищало, сколько озадачивало. — Они знают, что правильно, — заправив выбившуюся из высокой прически карамельную прядь за ухо, вдруг говорит Гера. Она смотрела на трёх мужчин, сидящих на деревянных стульях возле чёрной кованой подставки для горшков. — Иногда я и сама не знаю, что правильно. Проследив за её взглядом, королева Салли невольно поджимает губы. Её муж и Аид так увлеклись разговором, что даже не замечали две пары глаз, устремленных на них. Было что-то жутко знакомое и чужое, такое близкое и далёкое в их непринуждённой беседе. В расслабленных галстуках, в пиджаках, небрежно переброшенных через спинки стульев, в мягкой усмешке Дона и спокойствия на лице Аида. Наследные принцы Второго и Третьего королевств редко дружили — сказывалась некоторая отстранённость Ди Анджело, которые всегда держались особняком в обществе. Но прадедушки Нико и Перси называли друг друга братьями, и Салли не могла выкинуть этого из головы. Принцы дружили редко, но даже в этих случаях не всем удавалось — или везло — пронести эту дружбу через года. По большей части, естественно, из-за некоторой предвзятости относительно Ди Анджело и их традиций. И новоиспечённые короли всегда были слишком заняты, а по прошествии лет это общение переставало быть чем-то необходимым. Оно сводилось до подобных очень редких разговоров поздно ночью с бокалами в руках. Обычно король Первого королевства наблюдал за ними издалека, одним ухом прислушиваясь и иногда вставляя что-нибудь, если его спрашивали. Его голубые глаза всегда были полны спокойствия и ясны, как небо. Такой же была его манера говорить и управлять ровно до того момента, пока не грянет гром и напускное спокойствие не развалится на части. Это случалось крайне редко и по большей части во время споров со старшей дочерью. — Я вышла замуж по любви, — неожиданно, кажется, даже для самой себя сказала Гера, встретившись с мужем глазами. — Мне просто повезло полюбить человека подходящего мне по положению. — Грустно, что сейчас мы так просто называем любовь везением, — качнув головой, отвечает Салли. — Раньше это называли судьбой. — Вы верите в судьбу? — Я верю в людей, которые сами творят свою, — с горькой усмешкой произносит женщина. — И у всех, кроме вас, в этой комнате не было такой возможности. — Я не выбирала, кого любить. — Я тоже. Выбор сделали за меня. Гера замолкает, опустив задумчивый взгляд на свои руки, а Салли почти незаметно рассматривает точёный профиль своего мужа. Если бы у неё спросили, жалеет ли она о двадцати двух годах их брака, то ответ был бы очевиден и окончателен. Нет. Точка. Женщина любила этого человека. Его решительность, мягкую улыбку, которая расцветала на лице Дона только в присутствии семьи. Каждую морщинку на некогда молодом лице, поначалу вызывавшем у нее отвращение. Музыку, которую он слушал и от которой у Перси «вяли уши», — немного скрипучие мелодии, сыгранные на скрипках. Его привычку одной рукой обнимать во сне подушку, а второй — Салли. И причём обеих так, словно это самое ценное, что у него только может быть. Когда-то — когда они уже были влюблены друг в друга целых два года из трёх с половиной лет совместного проживания — вместо подушки Дон прижимал к себе ещё и крошечного Перси. Салли была благодарна за это несказанное везение в лице того молодого парня с прямым взглядом зелёных глаз, достаточно терпеливого, чтобы дать ей время. Достаточно терпеливого, чтобы не поддаваться на все её провокации и истерики. Гера явно хотела что-то сказать, но быстро передумала, будто бы спохватившись. Видимо, считая, что Салли не заметила, но её собеседница не без облегчения улыбнулась, когда муж вдруг поднялся и вопросительно на неё посмотрел. И с удовольствием ухватилась за возможность уйти от дальнейшего развития темы, сердечно и совершенно искренне пожелав доброй ночи. Салли Джексон не считала, что вправе винить или осуждать Геру. Разговоры о судьбе довольно часто ставят в тупик людей, редко задумывающихся на эту тему. Она развернулась, вернувшись к разглядыванию взрослых людей, которые валялись в снегу совсем как дети. Прошло какое-то количество времени, прежде чем эти дети наконец почувствовали холод. И ещё, перед тем, как у них хватило благоразумия войти внутрь, сгрудившись в тесный и весёлый клубок тел. Парни висли друг на друге, закидывая руки девушкам на плечи и всем своим видом излучая неподдельный восторг. Их спутницы вели себя спокойнее, хотя и продолжали смеяться над чем-то своим, привлекая заинтересованные — восхищённые — взгляды. Они были молодыми людьми, которые позволили себе сбросить с плеч тяжкий груз нескольких поколений. Они были теми, кто не считал счастье чем-то необходимым, и чьи лица буквально искрились им. Они были детьми, которым надоело притворяться взрослыми. Глядя на них, Салли почувствовала такую сильную гордость от осознания того, что впредь они не позволят друг другу и самим себе забыть об этом. О том, кем они являются на самом деле. Даже если больше никто этого не узнает. — Чудесная ночь, — голос Аида врывается в мысли женщины, когда фиалковый подол платья Аннабет скрывается в дверях. Единственным доказательством того, что происходило на заднем дворе дворца, теперь были лишь дорожки следов на снегу и тёплая улыбка Салли Джексон. — Чудесная, — женщина кивает и немного поворачивается, чтобы лучше видеть Аида. Сделав глоток из своего бокала, он наклоняется в попытке получше рассмотреть пустой двор, и его тёмные вьющиеся волосы падают на лоб. — Вечер прошел хорошо? — Более чем, если не вспоминать о том, что мой сын снова пренебрег моей просьбой, — в голосе мужчины нет злости, только усталость. — Может быть, всё не так, как ты думаешь, — Салли пожимает плечами. — Он мог сделать это не по своей воле. — Нико мало что делает не по своей воле, — король усмехается и вдруг становится почти неотличимо похож на своего сына в тусклом свете ламп. — Его голова… — Я говорю не о голове, — произносит она, не дав ему договорить, и изящным жестом складывает руки на груди. — В чем-то порой виновато только сердце. — Звучит лучше, чем есть на самом деле. — Ты правда так думаешь? Аид не отвечает, поэтому Салли считает себя вправе ответить за него. Ей довольно часто выпадала возможность пообщаться с Марией наедине, и она видела достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Этот человек слишком сильно любил свою жену, чтобы действительно так думать, и слишком сильно любит своего сына, чтобы позволить себе думать иначе. — Я не хочу давить на него, — говорит Аид, задумчиво почесав правую бровь. — Но иногда Нико совсем отбивается от рук. — Он Ди Анджело, — Салли пожимает плечами и добавляет: — Вам это свойственно. Король Третьего королевства был намного больше похож на своего сына, чем хотел это признавать. Во всех представителях этой семьи было что-то такое, что ставило окружающих в тупик, и поначалу даже Салли не могла понять их. Причина заключалась как раз в том, что Ди Анджело никогда не стремились быть понятыми. Они были честны перед окружающими, друг перед другом и самими собой — по крайней мере, в большинстве случаев — и это пугало. А потом замешательство сменялось восхищением. Или ненавистью, всякое бывало. По большей части, именно поэтому она, как и мать Нико, всячески поддерживала и поощряла дружбу сына со своенравным принцем. В надежде, что Перси тоже выработает в себе эту неподдельную, пусть и не всегда спокойную, искренность. Но Персей был ребёнком, слышал язвительные фразы министров по поводу обычаев в Третьем королевстве и замечал, что отец практически никогда не пытался этого оспорить. Именно поэтому позволил себе неосторожно высказаться. Салли не могла судить полностью объективно, потому что пострадал её сын. Хотя вполне заслуженно. Зато мог Дон. И тогда он встал на сторону Нико. Хотя никто, кроме троих Джексонов, этого никогда не узнает. — Семья — это в первую очередь традиции, Персей, и я не позволю тебе оскорблять чужие, — заявил он тогда, глядя на пристыженного сына. — Ди Анджело своеобразные люди, но ты не имеешь права их осуждать. Салли не хотела, чтобы дружба Нико и Перси пала жертвой такой стычки, но была уверена, что принц Ди Анджело не пойдет на примирение первым. В своей упёртости они с ее сыном были похожи. — Меня никогда не волновало мнение окружающих, и я всегда знал, что Нико точно такой же, — Аид делает глоток из своего бокала. — Только иногда кажется, что его не волнует и моё мнение тоже. — Он твой сын, Аид, пожалуйста, не говори глупостей, — Салли качает головой. — Просто не стоит требовать от Нико слишком многого. Ведь он достаточно умён, чтобы все понимать. Единственная причина, по которой он упрямится, — это давление с твоей стороны. Уголки губ женщины едва заметно дёргаются и приподнимаются вверх, когда она замечает, как нахмурился её собеседник. Несмотря на всю предвзятость правителей остальных королевств, Салли всегда нравилось общество Аида и Марии. Никто даже не пытался понять их, но всё равно считал себя вправе делать предвзятые выводы и распускать слухи, основанные только на глупых стереотипах. Стоило только понаблюдать за тем, как счастливы они были в обществе друг друга, как мягко улыбался всегда хмурый король, как радовались их дети, когда родители были рядом. Поэтому трудно было винить хоть кого-нибудь в этих то и дело вспыхивающих конфликтах между отцом и сыном Ди Анджело. Смерть матери очень подкосила их обоих: они скучали так мучительно и сильно, что никак не могли облечь свои чувства в слова. А когда у людей не находится слов в ход идут ругательства и крики. — Я знаю, тебе её не хватает, — когда мышцы на лице Аида напрягаются, Салли кладет руку мужчине на плечо и немного сжимает его. — Но эта потеря не должна разрушить твои отношения с Нико. — У нас с ним всегда было много разногласий, — он грустно усмехается. — И Мария никогда не принимала чью-то сторону. — В глубине души она всегда была на стороне Нико, поверь мне, — они вместе смеются. — Но воспитание сложная вещь. Салли едва заметно качает головой в ответ на немой вопрос Дона, и мужчина скрывается в дверном проёме. Он всегда доверял ей и не задавал лишних вопросов, а Салли никогда не позволяла себе об этом забыть. Аид и Салли думают о чём-то своём, разном и похожем. О сыне, который волен выбирать сам, но так стремится ошибиться. О сыне, за которого уже сделали выбор, но ошиблись. И сами того не ведая, родители приходят к одной и той же мысли. Женщина озвучивает её тихо, но решительно: — Мы не можем так с ними поступить. — Не можем, — соглашается мужчина, сцепляя руки в замок, — но поступим. Я не собираюсь отказываться от всего, что говорил Нико столько лет. — Как же ты… Она замолкает, прекрасно понимая, что обвинение прозвучит неуместно и грубо. Во-первых, Салли давно зареклась осуждать кого бы то ни было и никогда не раздавала непрошеных советов. Во-вторых, её намерения всегда были прозрачны и ясны: так, как будет лучше для Перси. В первую очередь Салли Джексон была матерью и только потом королевой. Корона досталась ей по праву рождения, и она не очень сильно её хотела, сколько себя помнила. Но Перси значил намного больше, такие вещи глупо даже сравнивать. В моменты отчаяния, когда ничего не приносило удовольствия, мир вокруг рушился, а Дон засиживался на советах, сын становился для неё всем. Смыслом жизни, не иначе. Ноша Дона была немного другой, но не менее значительной и тяжёлой. Он всегда это знал и не сопротивлялся. Салли понимала, ненавидела и уважала это. Любовь к мужу крепла день за днём, когда она видела, как он старался. Ради себя, неё, их семьи. Их королевства. Разница была в том, что Салли это видела, а Перси нет. То ли был слишком молод, то ли не пытался копнуть так глубоко. По крайней мере, раньше. И раньше в ссорах между мужем и сыном Салли, как и Мария, никогда не занимала сторон, только свою. Потому что понимала их обоих и порой ненавидела себя за то, что не могла примирить. Потому что любила их до невозможности. Потому что вовремя поняла одну простую истину: в спорах отцов и детей матери не должны принимать участия. Это больно, это бьёт под дых. И Салли мечтала, чтобы это закончилось. Требования Перси оставить при себе слова об ответственности и беспокойство, которое Дон проявлял из рук вон плохо. Ведь в какой-то момент это сводилось к простому упрямству и гневу в двух идентичных парах зелёных глаз. — Да, — Аид только кивает в ответ на не произнесённое вслух обвинение. — Но с чего-то нужно начинать. — С чего? Их свадьбы положат конец… — Вовсе нет. — О чем ты говоришь, Аид? — Салли хмурится. — У них появится власть, — упрямо выставив вперёд подбородок, отвечает он. — Для того, чтобы положить начало чему-то новому чаще всего нужно только желание и упорство, понимаешь? Это Салли, может быть, и понимала, а вот, к чему он пытается подвести, — нет. — Нашим детям этого не занимать, — продолжает король. — С властью приходит ещё и поддержка. Не всегда искренняя, но тем не менее важная. У них будут все карты. Главное, чтобы они не повторяли наших ошибок и поняли это вовремя, — он переводит взгляд тёмных глаз на яркий лунный диск. — Их ждёт целая жизнь.