Однажды живые позавидуют мертвым

В Соборе Святого Магнуса собралось все взрослое население. У Артура права голоса еще не было, но, так как восемнадцатилетие было не за горами, Одетта настаивала, чтобы он присутствовал на каждом собрании. Однако, кроме еженедельного двухчасового переливания из пустого в порожнее, он ни разу не слышал, чтобы произносилось что-то дельное. Собор был с высокими потолками в виде каменных сводов, поперечным трансептом на уровне второго этажа, пересекающим основное здание собора, и вдоль нефа, как вдоль коридора, над широкими колоннами находились восемь каменных ниш, где, как сказала Одетта, когда-то и нашли останки самого Святого. Перед алтарем составили деревянные скамьи, на которых теперь восседала новая демократия острова Мейнленд. Мейнленду повезло: один из нескольких островов на севере Великобритании, он был защищен высокими прибрежными скалами, обрывистым берегом и проливом с весьма нелегким характером, склонным к бурным приливам и сильным волнам. Аэропорт был здесь чисто номинально, сохраняя жителей во время заражения в безопасности. Конечно, это была относительная безопасность, так как твари появились и здесь, но не в таком количестве, чтобы с ними нельзя было справиться. В конце концов, на острове и в самые лучшие времена насчитывалось не больше десяти тысяч населения. Пострадали дальние от Керкуолла - самого большого города на острове - фермы, которые теперь оставались заброшенными, а животные или передохли, или сбежали в лес. Это была тихая гавань, в то время как шла настоящая война за территорию с зомби, и сюда отправляли всех немощных, старых и слишком маленьких, чтобы сражаться. Военные оцепили стеной главный город и ближайшие фермы, оставили дозорных из местных и улетели. Артур понимал, что застрял здесь надолго, но сначала не догадывался, что попал в настоящую тюрьму. Горстка женщин, которые взяли правление в свои руки, учредили главной целью города – безопасность. Благие намерения никогда не были сильной стороной человечества, и эта установка не была исключением. Никаких прав до совершеннолетия, комендантский час, начиная с заката, постоянный надзор в доме, где расположился Артур и еще шесть сирот самого разного возраста. Таких домов было несколько по улице, и всем приставили по двое взрослых, которые следили за порядком, как в каком-нибудь интернате. Сначала это казалось правильным, и комната, куда вселили Артура, была настоящей мечтой: деревянные панели, узкая, но добротная кровать с мягкой периной, занавески в бежевый цветочек и ставни, которые можно было закрывать на ночь. Покой и долгожданный уют. И только потом Артур узнал, что это место станет почти постоянным его местом обитания, так как трусливые параноидальные наседки из комитета следили, чтобы оставшиеся в живых дети ни в коем случае не подвергались опасности. Сперва это насмешило Артура, но вот когда ему тонкими ивовыми прутьями до синих кровоподтеков досталось по рукам за опоздание от Одетты, старушки, которая присматривала за их домом, веселье кончилось. В Лондоне он прошел через настоящий ад и выжил, но на острове это никого не интересовало, только то, как он почистил зубы, прочитал ли две главы из Библии, помог ли на огороде и был ли полезным и безмолвным. Остальные дети были слишком маленькие, чтобы возмущаться, а из старших оставался только Оливер, живущий от Артура через комнату, высокий детина размером со шкаф, похожий на взрослого амура, какими их рисовали на фресках, его портила только безвольная мягкая линия подбородка. Ребенком Оливера было назвать сложно, тем более ему уже шел девятнадцатый год, но выезжать из дома или с острова он не спешил. Одетта была без ума от его дурацких комплиментов о том, что для него она по-прежнему молода и красива, а парочка дамочек из комитета постоянно приглашали его к себе домой после комендантского часа. Артур был не дурак и понимал, что дамы приглашали не для того, чтобы пить с ними чай или играть в эрудита. Все это отвратительно смахивало на развлечения местного племенного жеребца, который прекрасно устроился в городе, состоящем в основном из женщин, помимо стариков, бабулек или детей. Сам Артур по-прежнему выглядел слишком худым и слабым, и все его возражения о его самостоятельности разбивались перед уверенностью взрослых, что они все знали лучше. Так же было и с нынешней проблемой, которая хоть и надвигалась уже давно, но комитет откладывал ее решение до последнего момента. Заброшенный маяк. Мейнленд по масштабу стал одним из основных поставщиков провизии, как и несколько фортов в глубине страны, однако, чтобы перевезти запасы провизии, нужен был транспорт. От некогда мощной авиации остались лишь жалкие крохи вертолетов, и те не могли перетащить на себе большие поставки. Оставались грузовые баржи, но они не могли доплыть до острова, так как берег со всех сторон был высоким, выше пятидесяти метров обрыва до воды, а узкая небольшая отмель находилась за чередой убийственно острых скал. Единственное, что могло привести баржу к берегу в целости и сохранности, был маяк на восточном берегу. Безусловно, можно было поставить на том месте костер или подать сигнальный огонь, но вот твари, обитающие теперь в лесу, грозили разорвать любого, кто посмеет нашуметь и привлечь внимание. Оставалось каким-нибудь образом восстановить питание в маяке, чтобы включить прожектор. Два дня назад к маяку отправился молчаливый старик, который присматривал с Одеттой за Артуром и остальными в доме. Он редко говорил, больше бурчал себе под нос, хмуря кустистые седые брови, и жевал табак. По сути, до заражения это был его дом, опустевший после смерти его жены, так как старик редко появлялся в городе, занятый рыбалкой или охотой. В гараже до сих пор стояли рыболовные снасти, удочки и лодка с невысокими бортами, прикрепленная веревками к стене. Старик никому не называл своего имени и от Одетты получил прозвище Ворчун. Так вот, именно он вызвался, когда курицы из комитета стали прикидывать, как же включить маяк и кто же будет тем храбрым и смелым героем, который отправится через половину острова. Идиотов на эту роль не нашлось, а Оливер так вообще сидел рядом с Артуром и даже не почесался сделать вид, что его волновали проблемы современности. Старик не сказал ни слова, только собрал вечером вещи и ушел. Утром Артур узнал, что связь с ним была потеряна. Маяк так и не загорелся. Сегодня шел третий день с пропажи старика, а комитет все не мог решить, что делать. Артур был готов зарычать и биться головой об впереди стоящую скамью, лишь бы перестать слушать одни и те же доводы. - У нас нет лишних людей, чтобы жертвовать ими ради возможного провала, - говорила старая пучеглазая грымза миссис Донохью, похожая на ведьму из «сказки про белоснежку», заведующая графиком работ на фруктовых фермах. Артур сидел, зарисовывая ее крючковатый нос себе в блокнот, уж больно он был выдающийся. - Вчера с нами связывался Джордж, - скромно вставила Мадлен, которая в другой жизни работала обычным библиотекарем в Йорке. – Он говорит, что «Магнолия» уже четыре дня нарезает возле Мейнленда круги и никак не может подступиться. Ее Артур рисовал вчера в виде «Каспера – доброго привидения», потому что ее никто никогда не слушал. - Капитан Найт не должен был оставлять наш город без военной поддержки. Это было безрассудно, и теперь мы в безвыходном положении. - Но у нас есть мужчины, - возразила Изабель, домохозяйка, которая первая когда-то придумала всю систему с расположением детей по домам, их питанию, заботе, устроила школу для самых маленьких и преподавала там английскую литературу. - Да, есть, - согласилась грымза, - целый дом инвалидов разной степени, а еще старики и беспомощные женщины, которые и оружия-то никогда не держали. У нас есть наши караульные, которых можно посчитать по пальцам и у которых или малые дети, или семьи. Ты готова решить, кто из них пойдет на смерть? Или, может, отправим Преподобного? Отец Лукас, невысокий мужчина тридцати лет с мягким, почти детским лицом, поперхнулся и тут же испуганно спросил: - А почему сразу я?! Я тоже никогда не держал оружия! Артур решил зарисовать его следующим после миссис Донохью: в черной робе, на коленях с выпяченным задом, с заячьими ушами, которыми он будет прикрывать глаза. Оливер скучающе всхрапнул, смутился и тут же закашлялся, скрывая сморивший его сон. Он заглянул Артуру за плечо и хрюкнул, рассмотрев гигантский шнобель на пол страницы с глазками, в шляпке и черной юбке. - Абстракционист, - покачал Оливер головой, ухмыляясь. - Ты откуда таких умных слов нахватался? – ехидным шепотом спросил Артур, зная, что тот никогда не отличался большим умом. - Да так, везде помаленьку, - загадочно ответил Оливер. Артур не стал допытываться до него. Эта наивная душа до сих пор считала, что его ночные похождения оставались тайной, и Артур не хотел быть тем, кто разобьет его иллюзии. «Пусть это будет чей-нибудь муж, который не вовремя вернется с караула», - злобно улыбаясь про себя, подумал он. Хотя это было маловероятно, ведь прошлый раз, когда Оливер получил солевой дробью в зад, его ничему не научил. - Джордж просто плохо старается, - высокомерно решила миссис Донохью. – Что за большая проблема, чтобы подойти к берегу? Не зря же он водит это ржавое корыто с ужасно нелепым именем «Магнолия», пусть сделают что-нибудь. - Но там же скалы, они продырявят дно, - попыталась возразить Мадлен, но ее слова тут же пропустили мимо ушей. - Решим так, - встряла Корнелия, самая здравомыслящая из всех пожилая леди, которая была местной и раньше заведовала музеем Керкуолла. – Сегодня Джордж попытается еще раз, но если ничего не выйдет, завтра все взрослое население будет тянуть жребий. Кто против? Среди людей на скамьях поднялись одинокие руки. - Кто за? – еще раз спросила Корнелия и, увидев результат, подытожила. – Значит, решено. - Что-то ты тихий сегодня, - подозрительно посмотрела на него Одетта, пока они все вместе ужинали за столом. Артур вел себя примерно, прочитал со всеми молитву, не возмущался тем, что комитет снова ничего не решил, а только задумчиво ел овощное рагу. На его коленях сидела двухлетняя Лика, которая обожала смотреть, как кто-то ест. Она дрыгалась, ерничала и пинала его под столом своими маленькими ножками прямо по коленям, но Артур не обращал на это внимание, поглощенный мыслями. - Сколько человек может выдержать без еды и воды? – спросил он, приподнимая вилку и рассматривая ее перед собой. Лика ухватила зубчики ручонкой и тут же потянула себе в рот, обслюнявливая и руку, и вилку. - Не думай об этом, - посоветовала Одетта, вставая, поправила передник за спиной и огладила платье. – Он, скорее всего, мертв. Так бывает в жизни, и люди уходят. Артур не стал с ней спорить, он-то, как раз, знал этот факт лучше многих. И уж тем более лучше Одетты, которая даже тварей не видела. Ее эвакуировали из Портсмута, другого прибрежного городка, как только начались первые столкновения, вместе с остальными транспортабельными стариками из дома престарелых. У нее не было детей, не было внуков, а муж умер еще десять лет назад от несчастного случая – он был высотным монтажником, оступился и разбился насмерть. С тех пор религия и спасение души были для нее всем: целью и смыслом жизни. - Пойду к себе, - произнес Артур, аккуратно стаскивая Лику с колен и оттирая мокрую от слюней ладонь об джинсы. Та уронила вилку на пол и тянулась к ней, даже когда он передал девочку Одетт. - Дилан сказал, что ты сегодня хорошо постарался, - сказала та ему вслед, словно это было главное достижение – приготовить землю в парник для ростков лимонного дерева. - Ага, - вяло откликнулся он и ушел на второй этаж. – Спокойной ночи. - Спокойной ночи, Артур, - послушно повторили остальные дети из-за стола. Когда он пришел в убежище почти год назад, его встретили довольно недружелюбно, наставив пистолеты и автоматы. Его проверили по всем показателям здоровья и продержали в чем-то вроде карцера почти четыре дня, пока не удостоверились, что он чист. Артур думал, что после спасения из эпицентра его жизнь наладится, но он ошибался. Уже ничто не будет прежним, понял он, сидя на земляном полу в камере. Наверху шумели солдаты, к нему дважды заходил врач, приносил еду, брал образцы крови и мерил температуру. Для туалета у Артура было жестяное ведро, и это был довольно занимательный опыт - сидеть с этим же ведром несколько часов, пока его стража не меняла его на чистое. Уже потом его вытащили, позволили помыться, сбрили волосы на голове, так как у него завелись вши, и отправили вертолетом до Мейнленда с остальными. Артур стоял дома в Керкуолле возле зеркала и смотрел на себя, сравнивая, как он изменился за это время. Такой же худой, немного выросший за лето, он так же носил короткую стрижку и был одет, как цивильный мальчик из захолустья: клетчатая сине-красная рубашка, заправленная в джинсы. "Где же настоящий Артур?" - Спрашивало его собственное недоумевающее отражение. "Он умер, но этого никто не заметил", - ответил он сам себе, и его лицо разгладилось. Когда он сидел в камере год назад, то нашел в рюкзаке записку от Мародера, чьи строчки были накарябаны на медицинском бланке и которые он выучил уже наизусть. «Лучше сделать и сожалеть, чем не сделать и сожалеть еще больше», - написал Мародер кроме прочих наставлений и пожеланий удачи удивительно правильным почерком, изысканным и похожим на тот, каким писали французы, отсылая свои надушенные эпопеи через лакея. Артур улыбнулся, вспоминая своего старого знакомого. Ему хотелось узнать – как он там? Жив ли? Что творилось в большом мире, пока сам Артур просиживал штаны и играл роль, от которой его тошнило? Не было ни газет, ни журналов, ни радио, настоящий дефицит информации. Ходили слухи, но кто верил им нынче? Твари по сравнению с людьми не пытались промыть ему мозги, не хотели подчинить его своей воле, не использовали его труд, не заставляли его чувствовать себя, словно он один на земле. Они не унижали его, а только пытались сожрать. Все было честно: или ты их, или они тебя. Никаких интриг, разговоров и обид. Он вздохнул, достал из-под кровати свой старый желтый рюкзак и едва провел пальцами по темным разводам, которые въелись в ткань и никак не хотели отчищаться, даже когда Артур тер их с мылом и щеткой. Они стали напоминанием, памятью, которые таили в себе историю его жизни, не самую лучшую, но, безусловно, там не было однотипных дней и медленно убивающего быта. Его засасывало в мирную жизнь, как в трясину, и некому было вытащить оттуда. Вжикнула молния, и он без долгих размышлений стал собираться. После девяти часов Одетт выключала топливный генератор в подвале, погружая дом в кромешную темноту, но Артур и не собирался выходить через лестницу. Или кухню. Он же не идиот. Здравый смысл подсказывал ему, что вот как раз в этом он и не прав, и он самый настоящий идиот. Почему-то у здравого смысла были оптимистичные интонации Мародера, который, казалось, поздравлял его с этим умозаключением. Артур поднял створку окна, выглянул и стал перелезать из комнаты на крышу крылечка. Ему нужно было добраться до леса раньше, чем сменится вечерний караул, который со свежими силами будет высматривать тварей, вышедших из леса в поисках еды. Сейчас или никогда. Он спрыгнул с крыши и отбил себе ноги от удара об асфальт. Но мешкать и лелеять боль было некогда, по дорожке шел патруль, высматривающий нарушителей комендантского часа, поэтому Артур тут же нырнул в ближайшие кусты и затаился. Ему пришлось довольно долго ждать, пока праздно шатающиеся пенсионеры пройдут мимо. Он успел прослушать все их жалобы на холодную погоду, на глупость нового строя, на то, что в заразе, превратившей половину человечества в зомби, виноваты не кто иные, как японские ученые или, боже упаси, сумасшедшие русские. Ему лезли в нос лепестки, раздражая до чихания, а в спину упиралась ветка, так что он успел проклясть этих старичков раз сто как минимум, пока они мелкими шажками прогуливались по тротуару, и когда они отошли на достаточное расстояние, побежал, пригибаясь, в сторону рощи. Уже проходя здесь днем, он знал, что это идеальное место, чтобы выбраться. Он почти два дня готовил в мыслях побег, сначала только как безумную мысль, которую тут же отмел, но потом все чаще и чаще возвращаясь к ней, обмозговывая детали и все сильнее чувствуя, что поступал верно. Если старик жив, он найдет его. Или умрет, пытаясь. Он вышел на булыжную дорожку, которая выводила на старое кладбище за Собором Святого Магнуса. Норманнский Собор в темноте то еще зрелище для слабонервных, и Артур оценил живописный вид надгробий, стараясь пройти это место как можно быстрее. Отсюда он мог под сенью кустарника выбраться к наименее охраняемому участку стены, где она достигала почти четырех метров высотой. Перебираясь по выступающим камням, он подумал: «По крайней мере, если я стану зомби, жалеть мне будет не о чем». Ему повезло, и среди безоблачного темно-фиолетового неба почти полная луна белым холодным светом освещала пологую равнину. Артур довольно быстро преодолел расстояние около мили. Сзади мелкими огонечками остались фонари заставы, а он продолжал уверенно идти вперед, ориентируясь на высокую черную вышку маяка, которую было видно из любого края острова. Мейнленд был совсем небольшим – от силы триста миль в ширину, однако для пешего путника это было достаточное расстояние. К счастью, маяк располагался всего в нескольких часах пути от Керкуолла, и Артур собирался добраться до него к рассвету. Ночью твари были не так опасны, ведь их зрение оставалось человеческим, так что ему стоило поспешить. Острая кромка деревьев надвигалась все ближе, пока он подходил к лесу и начинал понимать, что вляпался, наверное, в самую безрассудную, глупую и самоубийственную авантюру. Лес. Ночью. Без фонарика. И вокруг будут бродить зомби. Прекрасная идея. "Заткнись", - мысленно приказал внутреннему "Я" Артур. Внутренний голос похвалил себя за очередную гениальную идею и предрек ему медленную мучительную смерть. Артур остановился перед сплошным бескрайним мраком леса, который скрыл от него маяк, и только редкий лунный просвет пробивался среди веток деревьев, выискивая на земле смурым серым лучом кочку, сломанный сук, кустарник или яму. Голые ветки, как черные трещины, ползли в разные стороны, пока ветер прогуливался и шуршал опавшими листьями. Артур сосредоточился на звуках, прислушиваясь, как где-то справа, далеко, но все же слышно бурные волны бились о высокий обрыв. Это поможет ему идти правильно. Артур сделал первые шаги, вытянув на всякий случай вперед руки, и, ступая по возможности как можно тише, зашел в лес. Сначала деревья стояли далеко друг от друга, просветов хватало ориентироваться в пространстве, но чем дальше он заходил в глушь, тем чаще ему попадались места, где воздух походил на чернильное пятно. Стоило где-то хрустнуть ветке, и Артур превращался в слух и каменное изваяние, улавливая малейшее присутствие тварей. Эта тактика оправдала себя несколько раз, когда, может в метрах десяти, в темноте было трудно судить, кто-то переступал с ноги на ногу, и Артур вдвойне аккуратнее шагал дальше. Так или иначе, через страх и сердце, бьющееся где-то в горле, он продвигался через лес, пусть медленнее, чем рассчитывал, но вполне удачно. Большие группы зомби шагали как стадо слонов, порыкивая и постанывая, так что обойти их кружным путем не составляло проблем. Хуже было с теми, кто словно вырубался и оставался недвижим. Артур видел одного такого, явно бывшего фермера, в порванной одежде, привалившегося у дерева и смотрящего в никуда темными от крови глазами. Он сидел в просвете, так что Артуру повезло не нарваться на него. Лес жил своей жизнью. Ухали, пищали, вскрикивали ночные птицы, животные пробегали быстро, пугаясь тварей и предупреждая Артура об опасности. Если он останавливался возле широких стволов деревьев, то его пальцы находили мох, какую-то древесную влажную плесень и ползущих паучков. Слава богу, отец своей страстью к насекомым когда-то начисто отбил у него страх перед ними, так как их тонкие лапки, пробегающие по пальцам, могли довести до девчачьих вскриков и предынфарктного состояния. Сам Артур был как оголенный нерв: он ждал любого подвоха, любого шума и любого повода, чтобы рвануть в панике вперед, звуки леса становились все привычнее, а тишина угнетала с каждым часом все больше. Он потерялся во времени, лес растянулся в вечность, нескончаемый лабиринт и испытание на прочность, и Артур уже уговаривал себя делать каждый шаг, когда лес заметно поредел. Он смог посмотреть на часы и удивился, что, по сути, пробрался через основное свое препятствие всего за два часа. Впереди возвышались серые от лунного света холмы, маяк стоял гораздо ближе, и даже можно было разглядеть белый цилиндр башни со стеклянным навершием, как небольшим фонарем. Рядом с маяком стоял белый аккуратный домик, который потускнел от многих лет без хозяина, а за последним обрывом расстилалась темная волнующаяся гладь глянцевого моря, отражавшая бликами лунный свет. Он поправил рюкзак, облегченно выдыхая. «Может», - подумал он, - «хоть в этот раз обойдется без сюрпризов, а?» И сзади раздалось утробное звериное рычание. Заблудшие души Оно зовет, Вопия над росой вечерней, А черн небосвод - Вновь звезды зажжет, Мир вырвет из тьмы дочерней! "Вернись, о Земля Светла, Мрак отряхая росный! Ночь дряхла, Рассветная мгла Брезжит в трясине косной. Не исчезай никогда! Что тебе здесь неймется? В небе звезда, В море вода - Мало ль чего найдется".