Легенда заброшенной таверны

приковали гвоздями к дубовым доскам. конечности врозь вдоль ровной поверхности, крылья извивались, бились о железные створки, их сложно было поймать даже за одно перышко. усталость, сказывалась пытка на измор, взмахи слабее, слабее стали трепыхаться крылья, и на последнем издыхании их схватили твердые руки, бельмо на глаза врезалось, тело натянулось струной. кап, кап, кап, острым лезвием провели вдоль лопаток, резали без анестезии, желая избавиться от лишностей на человеческом теле, животный крик раздался прямо из глотки, а затем ничего не осталось, вместо крыльев только обрубки. и слезы из глаз брызнули от обиды на несправедливость, нельзя летать, нельзя летать так красиво, красота она для фантазии, а не для реальности, "сам себя должен был в цепи заковать, что теперь-то быть недовольным" - слышно было шепотом долго лежал на дубовой поверхности. совершив задуманное, гвозди и ограничения убрали, вырвали и оставили в покое, "без крыльев теперь нет опасности, без крыльев теперь он ничего из себя не представляет". но это же не так, не может же все так печально закончиться. спустя время на месте обрубков выросли новые, белые, небесно-белоснежные крылья, и они стали будто бы больше, сильнее, не такие как старые, пушистые, как были, теперешние крылья не вырвать, не отрезать от тела как раньше, они будто бы из шелка сотканы, ножа и вырываний не боятся. теперешные крылья режь, хоть зарежься, их не вырезать, на глазах новые отрастают, крепче, сильнее вырезанных, причем будто бы он боль перестал чувствовать, будто бы и нет ее вовсе, или, на самом деле, страх исчез окаянный. он теперь вон как летает, выше, изящнее, красивее, и не могут его догнать и схватить недовольные лица, а коль схватят, он всегда вспомнит как научиться летать заново, а воспоминания и знания о том, как научиться летать, так просто не отнять.