«Ваше прошлое – это уже только история. И как только вы это осознаете, оно больше не имеет власти над вами». (с) Чак Паланик
Я так долго мечтала Найти смысл и разгадать Тайну жизни... Почему я снова должна пытаться? Неужели мы оба всегда Будем узнавать правду, лишь столкнувшись с ней лицом к лицу? Неужели я никогда не освобожусь И не сброшу эти цепи? Я бы отдала и сердце, и душу, Я бы всё вернула назад, это моя вина. Моя судьба - одиночество, И мне придётся жить, пока не наступит конец. Я бы отдала и сердце, и душу, Я бы вернула всё назад и, наконец-то, нашла бы свой путь... Я так давно живу, Много времён года сменили друг друга... Я видела, как сквозь века Воздвигались и разрушались королевства, Я видела всё это. Я видела и ужасы, и чудеса, Происходившие прямо на моих глазах. Неужели я никогда не исправлю всё и не освобожусь? Юджин, наша мечта давно умерла, Вместе с нашими историями и нашей славой, которые мне так дороги.... Мы не будем навсегда вместе, не плачь. Я всегда буду здесь, до конца... Я бы отдала и сердце, и душу, Я бы всё вернула назад, это моя вина. Моя судьба - одиночество, И мне придётся жить, пока не наступит конец. Я бы отдала и сердце, и душу, Я бы вернула всё назад и, наконец-то, нашла бы свой путь... Within Temptation – «Jillian». Перевод. Сокращено и несколько перефразировано.* * *
Старые дневники могут хранить в себе много всего разного, от простого изливания каждодневных эмоций до по-настоящему цепляющих историй, потому что нередко в эти самые истории рассказчик – конечно же, не подразумевавший, что его «творчество» увидит кто-то посторонний, – в буквальном смысле вкладывал частичку своей собственной души. У одной девушки появилась привычка заносить эти самые истории в небольшие книжицы, которые под конец становились потертыми, в книжицы, чьи переплеты лишались твердости и чьи страницы были исписаны круглым аккуратным подчерком, не менявшимся столетиями, и разрисованы той же рукой. Эти самые страницы пожелтели от времени, став жесткими и хрупкими, но слова, выведенные на них, еще можно было прочитать. Если, разумеется, перед этим наткнуться на эти самые истории, частями которых они являлись. И эти самые истории, для того, кто, возможно, однажды их отыщет или случайно обнаружит, не всегда будут веселыми или обычными, а зачастую – печальными и суровыми, такими, какой нередко бывает по отношению к людям жизнь, выстраивающая перед ними череду препятствий и испытаний. Но если кто-то все же развернет эти маленькие книжки, в которых описано существование безымянной сказительницы – которая никогда не упоминает своего имени и можно лишь строить предположения о том, кто она такая, – этот кто-то откроет двери в эти самые долгие-долгие истории, тянущиеся сквозь века и не прерывающиеся ни на секунду.* * *
В просторном кабинете без окон, устроившись за большим столом, на котором стояло сразу три компьютера, сидит человек. Темный человек. Черный человек. Черный в душе, черный как смоль. Свет в комнате приглушен, лица неизвестного не видно, но ясно, что это мужчина. Нельзя сказать, ни как он выглядит, ни сколько ему лет, ни кто он такой, но в его облике, скрытом полумраком, есть что-то зловещее, что-то, что излучает угрозу. Этого черного человека нисколько не волнуют различные графики и файлы, светящиеся на экранах больших мониторов. Этого черного человека не волнуют отчитывающиеся перед ним люди, которым положено являться с подробными отчетами о действиях… противника, точнее – соперника. Этого черного человека с фасетчатыми глазами гипнотического синего цвета куда больше волнует пара тройка дневников в старых обложках, внутри которых объект его долгих поисков повествует о себе и о своих чувствах. Почему его это волнует? Он ищет слабое место, хочет узнать все, что только возможно. И, учитывая его упорство, он скоро своего добьется. Записи, которые он читает, явно не первые и по временной шкале находятся примерно в середине или чуть после нее. Начальная линия отсутствует, оно и понятно, слишком много воды утекло, а книжечки – не вечны, в отличие от той, кто ими ранее обладал. Записи, которые он читает, пестрят рисунками, которых там порой даже больше, чем слов.* * *
Титульный лист первого «журнала» датирован 1753 годом, остальные пять – 1796, 1821, 1867, 1933-им годами. «Апрель 1753 года. Бордо, Франция. Сколько я уже тут? Месяц. Или два?.. Я совсем потеряла счет времени. Начиная с… какой год сейчас? А, 1753… Я же только что написала дату. Начиная с февраля 1752 я путешествую по Европе, мотаюсь туда-сюда без цели. Как обычно. До этого была в России. Я там долго находилась. А до того - в Тибете. Долго пробыла у монахов. Интересно, то, что я поняла их язык сразу же, учитывая то, что раньше его не знала, это заслуга моей пресловутой магии? Месяц назад… нет, все-таки два… два месяца назад я прибыла в Бордо. Красивый город. Солнечный. Немножко похож на мой. Хотя, конечно же, это не он. Наверное, когда-нибудь в будущем станет еще более привлекательным… городом праздников».* * *
«Май 1753 года. Бордо, Франция. Я уже долго не выходила из дома, в нем никто не живет кроме меня, кстати. Мне что-то совсем ничего не хочется делать. Я облюбовала местечко на заброшенной узкой улочке в Старом Бордо, он находится вокруг квартала Святого Петра. Тут много старых церквей и особняков. Я иногда их рисую, просто сижу где-то на улице и рисую. Некоторые люди временами хотят купить рисунки. Предлагают деньги. Отдаю задаром. Мне золото ни к чему. Все равно не на что тратить: я подолгу не чувствую голода, холодно мне почти не бывает, и я не болею. Наверное, скоро я уйду. Может быть, наведаюсь в Рим. Или в Грецию. Пока не решила».* * *
«Октябрь 1777 года. *уточнения отсутствуют, короткая запись* Как же мне хочется сделать что-то, зная, что это будет последним поступком в моей жизни».* * *
«Январь 1790 года. Испания. Три дня назад я присоединилась к странствующей семье. Нет, не присоединилась. Просто решила побыть с ними немного. После ухода в* * *
«1810 год. Кардиф. Это было ужасно… Как будто по мозгу хлестали плетью. Я все еще с трудом соображаю. Кто бы это ни были, они точно знали, что делают. Меня до сих пор мутит. В ушах звон как эхо. Я убежала так далеко, как только сумела. Надеюсь, я с таким больше никогда не столкнусь. С этим чувством… чувством попавшей в ловушку паутины бабочки, которую вот-вот убьет паук. Это гипноз. Ужасающей силы…»* * *
«1840 год. Турция. Я почему-то вспомнила Эрнандесов. Они боялись. Потому и сбежали из Мадрида. Кому-то перешли дорогу. Я не спрашивала кому. Я просто видела, как они, несмотря на улыбки на лицах и вечные переходы от одного места к другому, жили в постоянном страхе. Страх… Это чувство, настолько распространенное у людей, у простых, таких обычных, таких несложных людей… Я уже забыла, каково это, ощущать его, ощущать ужас, ощущать, как осознание беды накатывает волнами, лишая тела способности двигаться, а разум - судить и принимать решения. Я уже* * *
«Ноябрь 1868 года. Эдинбург. *запись в три предложения, начало слишком размыто, чтобы прочитать* …вали меня при встрече «Искательница Рая». Какое глупое прозвище. Я же просто беглянка, которая никогда не остановится».* * *
*дата отсутствует, есть только две пустые страницы и вопрос в самом низу второй* «Открой мне тайну бытия, скажи, зачем же я бессмертна?..»* * *
«Июнь – август 1891 года. *есть только короткие отрывистые фразы, уточнения всех мест отсутствуют, но есть намеки на Францию и Англию* Кто-то (уже не помню, кто именно) сравнил меня с раскрошенным льдом золотого цвета. Красивым, но колким. Это уже ближе, чем «Искательница Рая». Снова вернулась в Бордо. Старого дома уже нет, на его месте - ресторан. На его окнах нарисованы золотые цветы. Я туда не заходила. Туманный Альбион. *под этими словами углем нарисован Вестминстерский арочный мост, затянутый дымчатой пеленой, которую создали, растирая линии подушечками пальцев, и силуэт Биг Бена** * *
*запись отсутствует. Есть только две почтовые марки: «Трехпенсовый бобр» от 1851 года и почтовая марка Канады номиналом в 2 цента от 1899 года – на второй марке изображена Королева Виктория – и портрет человека, в котором нетрудно узнать одного из наиболее широко известных русских писателей и мыслителей. Тем более что ниже стоят инициалы: «Л. Н. Толстой».** * *
«Июль 1901 года. Нью-Йорк. *всего одно единственное предложение, дважды жирно подчеркнутое и написанное заглавными буквами поперек разворота двух страниц дневника* Я НЕ СОБИРАЮСЬ ИЗВИНЯТЬСЯ ЗА ФАКТ СВОЕГО СУЩЕСТВОВАНИЯ».* * *
«1964 – 1968 год. Франция. *пометки и исторические факты, по большей части (кроме первых двух строк) написанные небрежно и как-то безразлично, с грамматическими и пунктуационными ошибками и пробелами, резко контрастирующими с ранним текстом* «Жандарм из Сен-Тропе». «Жандарм в Нью-Йорке». «Жандарм женится». Фильмы, которые я никогда не устану пересматривать. 11 апреля 1964 года – Сша Сутки 78 торнадо. 2 мая 1964 года – китайскиеальпинисты.Шиша Пангма - последний непкренный восьмитысячник. 15 февраля 1965 года – принт национальный флагКанады с зображением кленовый лист. 26 апреля 1965 года – СССР. День Победы ... нерабочий днем. 26 апреля 1966 года – Ташкент Сильное ...трясение. Разрушена центральная часть ...ода. 20 июня 1966 год – двенадцатый льбом The Beatles. Выущен тлько в СшА и Канаде. 1 июня 1967 года – альбом The Beatles «Sgt.PeppersLonelyHeartsClubBand» – лучши альбом всх времёни народов по версии журнала «rollING Stne».* * *
Это только часть записей. Некоторые из них написаны на разных языках, в которых прослеживаются японский, русский, чешский, словенский, латынь, финский и немецкий. Многие тонкости требуют времени для перевода и словарь. Поэтому черный человек не торопится, медленно и вдумчиво читая слово за словом и не обращая внимания ни на кого. Он уже в одиночестве в кабинете и уже не за столом. Он завис наверху, и выросшие из спины четыре пары паучьих лап, покрытых слоями хитина, прочного и непробиваемого, вонзились острыми концами в потолок, удерживая мужчину, который, листая страницу за страницей, блестел голубыми глазами.Предыстория картины, что я нарисовала, уже рассказана. На страницах дневника нет больше следов слёз. Уставшая, но не способная сдаться, так как я В ответе за жизни, которые спасла. Пьеса сыграна, Занавес опущен. Все истории рассказаны, Все орхидеи завяли. Потерянная в собственном мире Теперь я забочусь о мёртвых садах… Nightwish – Dead Gardens. Перевод subaru_mickey. Сокращено и перефразировано.
Автору безумно стыдно за такое пренебрежение к великому рашн-языку. Прошу прощения.