Immortalis papilio (Бессмертная бабочка)

Люди всегда составляют свое собственное мнение об окружающих: по внешности, по голосу, по манере речи, по поведению. И это мнение влияет на то, какое отношение люди проявляют впоследствии. Иногда они выставляют напоказ эти самые отношения, даже не пытаясь их скрыть. Иногда – наоборот скрывают. А иногда просто выдают за что-то совершенно иное и прячут то, что чувствуют на самом деле. Кризанта знала, что раньше, до Того дня, до той минуты, когда все навсегда изменилось, она была открытой, незамкнутой, откровенной с самой собой и с другими. Но это было давно. Наверное, слишком давно для того, чтобы к этому возвращаться. Она изменилась и изменилась настолько сильно, что уже ни в чем не была похожа на ту юную мечтательную девушку, которой была когда-то; изменилась настолько сильно, что от прошлой ее не осталось, пожалуй, ничего. Кроме внешности, маски, оболочки, внутри которой все стало чересчур другим. Впрочем, что-то еще сохранилось, что-то зыбкое, недолговечное, как следы на песке. Это что-то пряталось в глубине души, в потемках, куда больше не проникал свет, и редко показывалось, однако Кризанта понимала, что оно там есть, и это заставляло ее задуматься. Этим «что-то» была способность любить. Щ.И.Т., вернее, его «обитатели» дали Кризанте просторы для очередных размышлений на тему, насколько многообразны характеры людей. Фил Колсон был похож на умного пса, пускай и не слишком прыткого, который предпочитал не показывать зубов и не лаять, а вместо того добродушно вилять хвостом и наблюдать. Хотя он вполне мог показать характер. Ник Фьюри еще с первой их встречи в Лацио наводил на мысли о кобре. Плюющейся кобре, с которой Кризанта столкнулась где-то в саваннах Африки. Он походил на эту змею, черную, блестящую, готовую напасть в любую секунду, в обычном состоянии не отличимую от других своих не настолько опасных сородичей. Он мог быть быстрым, очень быстрым, прятал свой «яд», который вполне мог бы «ослепить» противника, позволяя ему добить жертву. Опасный соперник. Но бывали и похуже. Тони Старк – новое лицо программы, сразу положившее глаз на звание «гвоздя», – скопил в себе много разных качеств, и, честно говоря, Кризанта еще не составила о нем цельное мнение. Гений (мозги-то уж точно есть), богач (костюмчик-то дорогой), не лезет за словом в карман, говорит «гоп» прежде, чем прыгает, и вполне способен преспокойно распивать виски перед лицом сурового врага. (О том, насколько она оказалась права в последнем пункте, Кризанта узнала только спустя год и уже по рассказам самого Старка, которого – по его же просьбе – ей пришлось лечить после ужина пресловутой шаурмой. Впрочем, не только его, а еще парочку-другую незадачливых героев.) Наташа Романофф не была похожа на свое прозвище, и Кризанте она скорее напоминала персонажа из анимационного фильма: одного из мастеров Неистовой Пятерки – Гадюку. И тут дело было не во внешней покладистости и отсутствии «клыков и яда», а в том, чем это компенсировалось, и каким было ее поведение. Романофф была красивой, изворотливой, сообразительной. Но Кризанта углядела за всем этим доброту, доступную далеко не каждому, а лишь нескольким людям, которых по пальцам можно было пересчитать. И одним из них был Клинт Бартон. Его сравнить с кем-либо оказалось трудно и непросто. Этот человек, спокойный и сосредоточенный внешне, в понимании Кризанты был настоящей иронией, живым парадоксом, который ходил и дышал. Парадоксом, сочетавшим в себе в одно и то же время совершенно противоположные вещи: невозмутимость и сочувствие; отрешенность и внимательность; физическую силу и душевную слабость; тишину и шум; лед и огонь; холодность и любовь. Проявление эмоций было с его стороны редким явлением, а твердые непоколебимые моральные принципы равнялись устойчивости к манипуляциям. Редкий дар. За время своего пребывания в штаб-квартире Щ.И.Т.а Кризанта лишь два раза была свидетельницей того, как Клинт Бартон проявлял чувства. Второй раз это произошло во время перепалки с Тони Старком, и в глазах агента девушка четко видела недовольство опытного бойца, которому упорно что-то втолковывал парень-позер. (За которого Старка Кризанта все же не принимала.) А вот первый раз… Тогда она частично поведала Клинту свою историю, кусочек ее, то, чего никто не знал. Открылась ему, понимая, что однажды ей все равно пришлось бы это сделать. И он выглядел так, как будто хотел…

* * *

Это произошло около недели назад. Она снова шла на тренировочный полигон и настолько погрузилась в свои мысли, что, зайдя на площадку, сперва и не заметила, что место уже занято. Резкий свист, за которым следовали звуки глухих ударов и иногда сопровождавшие их взрывы, заставили ее вынырнуть из омута собственного сознания и поднять голову. Отрешенная поначалу девушка лишь теперь увидела полностью экипированного Клинта в черном боевом костюме. Мужчина раз за разом спускал тетиву своего лука, в котором Кризанта опознала Hoyt Buffalo. Стрелы стремительно пронзали воздух, попадая в быстро двигающиеся цели, которые для Кризанты были не больше, чем мелькавшими из стороны в сторону тенями. Очевидно было, что прозвище «Соколиный Глаз» агенту Бартону было дано не задаром. Лучник не обращал на Кризанту никакого внимания, и та решила просто наблюдать и, усевшись на пол, скрестила ноги по-турецки, следя за тем, как практикуется один из двух ее «опекунов», и вспоминая, как по пути на полигон слышала разговор двух ребят из лаборатории гаджетов, увлеченно беседовавших на тему своего нового изобретения – пуль, которые, попадая в цель, разрывались и выплескивали транквилизатор вкупе с обездвиживающим препаратом. Минут через десять, Клинт внезапно остановился и произнес: - Продемонстрируй свои навыки. - А? – Кризанта, пытавшаяся уследить за мишенями, моргнула и посмотрела на собеседника. – Ты это мне? - Тебе. Здесь больше никого нет. - Ну да. Хотя даже если и мне, то я… – она не договорила и едва успела увернуться от стрелы, пронесшейся в опасной близости от ее головы. – Ты что делаешь? – прошипела девушка, ускользнув еще от трех стрел. – Я тебе не макет, по которому можно палить сколько душе угодно! Клинт опустил лук и слегка прищурился. - Я тебя задел. Проследив его взгляд, Кризанта поняла, что на внешней стороне ладони красуется глубокая кровоточащая ссадина. Мотнув головой, она подняла руку и усмехнулась. Кожа засветилась золотом, и ранение исчезло, словно его и не было, стянутое пшеничной дымкой. - Ты же знаешь, для меня это не серьезнее булавочного укола. - Они неприятные. - Но не смертельные. Жаль, но, к сожалению, на свете, кажется, нет того, что сможет меня убить. Печально, но факт. - А ты ищешь смерти? Не боишься умереть? - Умереть все боятся. И я боюсь. Но еще больше я боюсь осознания того, что буду жить вечно и никогда не умру. Бессмертия жаждали и жаждут многие, но только я действительно понимаю, что это на самом деле значит. - И нет никаких плюсов? - Никаких. - А твоя сила? - Смотря что ты под этим подразумеваешь. - Исцеление, к примеру. - Врожденная способность. - А неуязвимость? - Бонусное дополнение. - А тот «маневр», который ты продемонстрировала директору Фьюри в Лацио в восемьдесят втором? - Я догадывалась, что ты задашь этот вопрос, – Кризанта удовлетворенно кивнула. – Эта… особенность на крайний случай, так я это называю. И она никогда не проходит бесследно. - Поясни, – потребовал Клинт. - А ты поймешь? – ответом ей был скептический взгляд. – Ладно. Хорошо. Я способна концентрировать энергию своего тела... - Магию? - Да, магию, силу капли солнечного света, которая находится внутри меня. Так вот я способна ее концентрировать, чтобы в определенный момент выпустить ее, нацелив и, так скажем, задав определенные «параметры», если выражаться современным языком. Так я стерла воспоминания о своей внешности двадцать девять лет назад. Кроме того этот «огнемет» вполне может считаться оружием. Могу испепелить, серьезно покалечить, могу даже устроить взрыв. Сама-то я не пострадаю. - Так почему ты этого не делаешь? – напрямую поинтересовался Клинт. - Вот теперь ты подошел к сути моей проблемы, – хлопнула в ладоши Кризнта. – Я могу это сделать, и, как тебе известно, я уже так поступала, но… как бы тебе объяснить?.. Представь, что ты долго бежал. Очень долго. После такого ты устанешь, правильно? Я, если буду долго бежать, не устану. По сути любая физическая нагрузка меня не изнурит. Но если я пускаю в ход свои способности - в контексте, который подразумевает все, кроме исцеления, - это правило действовать перестает. Вот тебе примитивная параллель: беготня и бои - устаете вы, моя магия - устаю я. Все просто. - И насколько серьезно твое истощение? - Зависит от нагрузки. Я существенно ослабеваю на период времени, варьирующийся от нескольких часов до нескольких дней. Возможно, недель. После Лацио я пять суток провалялась. До того был еще один случай. Не буду о нем распространяться, просто после него я две с половиной недели не могла оправиться толком, – Кризанта грустно улыбнулась. – Если бы у меня был хоть один шанс избавиться от моего «дара тире проклятья», я бы это сделала, агент Клинт Бартон. Я устала. Я слишком устала. От… да от всего. У меня нет ничего, что людям так дорого в их бесценных жизнях, потому что моя жизнь - это тюрьма без границ. Я свободолюбивый человек, а вся эта ситуация похожа на полный абсурд, потому что моя свобода - это иллюзия. Я знаю, я говорила раньше, что соглашаюсь на сделку со Щ.И.Т.ом, потому что так мне достанется хоть что-то. Но правда в том, что это ложь, и в первую очередь я лгала самой себе. У меня нет свободы. У меня нет даже права выбора, потому что моя сила решила все за меня. Меня никто не спрашивал, никто не интересовался моим мнением, просто кто-то решил сделать так, и все. Точка, – она закусила губу. – И… это тяжело. Очень тяжело. Ты даже не представляешь насколько. Это Ад наяву, и это не прекратится. У всего есть начало и конец. У меня же есть только первое, и... я обречена на жизнь в полнейшем одиночестве, на жизнь, в которой все, к чему я прикасаюсь, умирает, а я ничего изменить не могу. И я говорю это не потому, что мне хочется поплакаться в жилетку, а потому что рано или поздно я бы тебе все равно это рассказала. Держать все в себе, когда ты рядом, становится чересчур сложно. - Мне? – Клинт, разумеется, не пропустил в этом монологе местоимение, указывающее непосредственно на него. – Почему именно мне? Кризанта на мгновение прикрыла глаза, в которых – Клинт мог бы поклясться чем угодно – в ту секунду блеснули слезы. - Почему тебе? По одной простой, очень и очень простой причине, – проговорила она медленно и, опять улыбнувшись, беспомощно развела руками. – Ты слишком на него похож. И я не могу это игнорировать, как бы я не старалась. - Похож на кого? Они смотрели друг на друга, открыто, как будто в первый раз, и губы девушки, казавшейся такой сильной, дрогнули, а голос притих и стал щемяще горьким. - На Юджина. Ты не знаешь его, никто его не знает, но… ты такой же как он. Твое лицо - его черты. Ты исключение, постоянный парадокс. Ты для меня - его призрак, от которого я не убегу, как бы ни изощрялась. Ты - магнит, который меня притягивает, как бы я ни сопротивлялась. Ты - враг, которого я никогда не сумею… каким бы великим ни было желание. Поэтому тогда, в своей квартире - черт, такое чувство, что это только что произошло, - я тебя не убила. Я была потрясена, шокирована. Думала, что наконец-то сошла с ума. Потому что когда свет фар упал на тебя, я решила, что ты - это он. Решила, что ты - Юджин. Решила, что ты - мой Юджин. И поплатилась за это. Теперь мне каждый день приходится с тобой сталкиваться, с тобой, с его копией, которую так отчаянно хочется принимать за оригинал, за что-то настоящее. Ты такой же как он. Вот только глаза у тебя совсем другие.

* * *

Тогда она частично поведала Клинту свою историю, то, чего никто не знал. Она открылась ему, прекрасно понимая, что однажды ей все равно пришлось бы это сделать. И он выглядел так, как будто хотел… обнять ее? Понять ее? Утешить? Все вместе?..