(Три звезды)

Как только за Мироном закрывается дверь, Слава без сил рушится на пол и закрывает лицо руками. Хрипло вздыхает. Эти несколько дней с Мироном были двоякими. Одновременно самыми прекрасными и чудесными, а одновременно самыми тяжелыми и самыми ужасными в жизни Карелина. Хочется зареветь навзрыд, вскрыть череп и скинуться с окна. На плечо опускается тяжелая рука Чейни, и крепко его сжимает. - Иди в кровать, Слав. Сейчас я принесу горячий чай с медом, - тихо говорит Ден. - Лучше принеси мне лезвие. Я вскроюсь, - Чейни никак не реагирует на это, лишь подталкивает Славу в направлении спальни. Карелин будто пьяный: шатается, хватается за стены, смотрит воспаленными глазами. Иммунитет не выдержал моральной нагрузки. Даже несмотря на то, что Слава одевался тепло и почти не выходил на улицу, - от одного ветерка на ослабленный организм навалился полный список заболеваний. Начиная от заложенности носа и заканчивая конъюнктивитом. «Слава, - тихо шепчет Сонечка у него в голове, - прошу, пожалуйста, Слава!» «Он не любит меня, - думает Карелин, зарываясь в подушку. Это уже не крик души, это лишь констатация факта, остаточное явление. – Ты знаешь это, все мы это знаем». «Это неправда. Ты лишь запутываешь себя», - продолжает упрямиться Соня, поглаживая его по голове. «Тогда ответь мне, раз все так хорошо, раз мой соулмейт меня любит – почему вы еще здесь? Почему мое расстройство все еще здесь? - Слава тяжело смотрит ей в глаза. Соня было открывает рот, но Карелин лишь мотает головой. – Я знаю, что ты хочешь сказать. Однако, это не так, это не мои заблуждения. Это чистая правда. Почему его приступы почти закончились? Почему он спит по ночам, доверительно прижимаясь ко мне, а я лишь пялюсь в потолок? Ты была со мной, вы все были со мной. И ты видела, что происходит здесь, - он стучит пальцем по виску. – Он прямо вот тут. Засел хуже паразита, а мы не можем его найти. И ни Мирон, ни его любовь не смогут ничего сделать», - Карелин тяжело вздыхает. «Нам говорили об этом. Говорили, что наше расстройство сложнее всех вылечить. Дай ему время, я вижу, как он смотрит на тебя, я вижу, как он любит тебя», - все также твердит Мармеладова. Глаза горят, она верит в сказанное. «Время, - хмыкает Слава, - ты знаешь, что его нет. У нас остается меньше месяца, Сонь. Потом он заберет нас всех, заберет Мирона. Я не смогу отдать его Машнову», - Мармеладова не успевает вставить и слова, потому что в спальню заходит Чейни с кружкой дымящегося чая. - Пей давай, - грозно говорит он Славе. Тот берет кружку в руки и делает несколько маленьких глотков обжигающей жидкости. – А потом мы с тобой мило побеседуем, Карелин. Попробуешь от меня что-то скрыть – я звоню Мирону и рассказываю все свои опасения. Слава опускает голову и смотрит в коричневую жидкость, на плавающие в самом низу чаинки. Он знал, что Ден заметит, поэтому последнее время пересекался с ним намного реже, чем раньше. Со всеми, на самом деле, пересекался реже. Потому что держать маску перед Мироном было нужно, не просто, но нужно. Это было что-то на подсознании у Славы: огромный, ни с чем не сравнимый страх снова причинить боль своей родственной душе. Карелин научился подчинять себе сны. «Если чего-то очень сильно захотеть…», - как говорится. Он делал вид, что ложился спать, перед этим принимая таблетки. Его тело не засыпало. Ни тело, ни разум. Все самое страшное происходило там, Машнов происходил там. Карелин допивает чай обидно быстро, а Чейни, видимо, уходить никуда не собирается. Парень тяжело вздыхает и смотрит на Дена, умоляя оставить его в покое. - В ближайшее время сюда заявятся Замай и Фаллен, так что давай успеем провести нашу душещипательную беседу до них, - Слава от этого морщится. – Я знаю, как ты заботишься о них, как не хочешь причинять им боль, особенно Фаллену. Я знаю, что он чуть не последовал за тобой, когда ты пытался умереть, после того как она…, - Ден запнулся. – Мирон недавно спрашивал про неё. Спросил: правда ли, что ты ее убил? Почему ты не сказал ему, Слав? Почему не объяснил? - Я не хотел ранить его, - тихо шепчет Слава. - А себя? Себя ты хотел ранить? Рано или поздно тебе все равно придется рассказать ему. Он не знает, с чем ему бороться. Он подозревает, что что-то не так, но не может понять – что именно? Никто не может понять. Ты такой самоотверженный, Слав, просто пиздец, - Ден уже ходит по комнате вперед-назад, размахивая руками. – Ты так обо всех заботишься, но иногда нужно пытаться разделить с кем-то свои проблемы. Нужно разговаривать. - Что ты хочешь узнать? – не выдерживая такого напора спрашивает Слава. Ден всегда рядом, Ден всегда понимает, Ден всегда поддерживает. И он не один такой. Замай, Буккер тоже здесь, но с ними всегда отношения были более лояльными, более принадлежащие другим его личностям. Но был еще один человек. Тот, что когда-то давно был для Славы тем же, кем сейчас приходится Чейни. Даже, наверное, намного ближе. Тот, с кем разговоры были длинными, плодотворными, раскладывающими все по полочкам. Они тянули друг друга вместе, взаимно. Идеальный тандем, идеальная команда. Родственные души. Нет, не в плане любви, а в плане дружбы. Крепкой, ничем не рушимой. Точнее, они так думали. Если бы Слава не сглупил, если бы держал язык за зубами и поверил. Если бы принял руку помощи и протянул ее сам. Фаллен был бы также близок. В-А-Н-Я, ныло где-то в душе каждый раз, когда Слава пересекался со Светло. Сейчас это стало намного чаще, потому что Судьба, что свела их вместе когда-то давно, еще на школьной скамье, снова припечатала друг к другу. Ирония – прекрасная вещь. Иначе как еще объяснить, что их соулмейты – лучшие друзья? Он посмотрел на Чейни. Чейни был другом, самым лучшим на данный момент. Фаллен, казалось, лишь пережитком прошлого. Слава сомневался, что Светло примет его обратно. Не после того, что было. Сейчас у Карелин остался лишь Ден, и он не собирается повторять свою старую ошибку. Он поможет себя вытянуть, хоть кому-то. Ведь сейчас это нужно как никогда. Сейчас нужно действовать как никогда. И, может быть, в будущем, он все же попросит прощения у Вани. Он вернет себе всю семью, а нежелательных личностей выбьет пинком. Славе было немного неловко от того, что Ден не будет знать некоторые его тайны, но это личное, это нужное. - Для начала давай поговорим о том, почему ты пьешь амфетамины? – вот тебе и личное. Слава в недоумении приподнимает брови. – Представляешь, какая забавная история вышла: сидел я как-то у вас в гостях, Мирона не было, а ты что-то писал на компе. И тут, вижу я на полочке баночку с аскорбинками, - дай, думаю, съем одну. - Чужое брать плохо, - вставляет свое Слава. - А у тебя отличная конспирация. «Хочешь что-то спрятать – спрячь у всех на виду», - так, вроде бы, говорится? А учитывая, что твой Мирон терпеть не может аскорбинки – вообще прекрасная задумка. Хвалю и приклоняюсь, конечно, но вопрос остается прежним. Почему ты пьешь это? И что именно это за таблетки – меня подбросило на раз, я еще сутки глаз сомкнуть не мог. - Это Фенотропил, он продается по рецепту. Я пришел в больницу и сказал, что у меня большие проблемы с личностями. Добренькая баба-врач мне его и выписала, - Слава пытается скрыть нервозность за улыбкой. Ден не купился, смотрит все также настороженно и выжидающе. – Ладно, окей. Садись поудобнее, и слушай внимательно, сейчас я расскажу тебе очень увлекательную историю, - с издевкой начинает Слава, но под тяжелым взглядом Чейни тушуется. – Короче, это все началось, как только мы съехались. Даже нет, - перебивает он самого себя, - это началось, когда мы в первый раз заснули в больнице на одной кровати, - Ден улыбается слащаво, Карелин лишь закатывает глаза. – Я тогда ужасно вымотался, а мы помирились. Я думал полежать пару минут и переместиться в кресло, как всегда. Но отрубился очень быстро. Когда я проснулся, моя рука сжимала горло Мирону, да так сильно, что там даже остались следы. Он шутил на утро, знаешь, типа я его пытался задушить любовью. А мне было совсем не до смеха, потому что я чувствовал его. Его смех, его злорадство, его перестукивание пальцев за стенкой. Машнов действовал издалека. Мы до сих пор не можем его найти. Как это комично, правда? – Слава невесело усмехается. – Я не могу найти личность в своей голове. – Чейни подбадривающе сжимает его ногу и похлопывает по ней пару раз. Что за отцовский жест? Но это помогает пересилить себя, и Слава продолжает. – Когда мы съехались несколько дней я не спал. Держал себя как мог. Дремал урывками где-нибудь, а потом пялился в потолок ночью. От Мира я все скрывал. Блять, я даже начал пользоваться этой бабской хуйней. Консиллер, что ли, а, не ебу! Похуй. Но ты представь, я не знал, что делать. Но однажды я не смог, вырубился под голос Мирона. Один раз, подумал я, не страшно. А потом, блять, я обнаружил себя, как в тех ебливых дешевых американских ужастиках. Я стоял над Мироном с ножом и медленно опускал его, - Чейни невольно сжал челюсть так, что заходили желваки. - Меня тогда так тряхнуло! Просто пиздец. Я весь остаток ночи на кухне просидел. Думал, что откинусь от этого пиздеца. Мне они все помогли. Знаешь, этот сарказм и язвительность Гнойного, забота Сони, поддержка КПСС, да даже стишки Валентина и пьяный бред Бутера помогли. Они единственное устоявшееся, что у меня есть, Ден. Я иногда…- он запнулся. Не хотелось рассказывать этого Чейни. Он не поймет, никто из его знакомых/друзей не поймет. Лишь человек с таким же расстройством, как и у него самого. - Что ты иногда, Слав? – аккуратно спрашивает Ден. - Я иногда думаю, что не выживу без них. Чейни тяжело вздыхает и проводит рукой по лицу. Что он может сказать в этой ситуации? «Все будет хорошо», - большей глупости в жизни не придумать. Напротив него сидит ярый антоним этого самого слова «хорошо». Славу же начинает потряхивать, и Ден вспоминает почему, в принципе, остался. - Так, ладно, для начала надо бы поглядеть, что у тебя со здоровьем, - начинает Чудиновский и прикладывает руку ко лбу Карелина. Лоб холодный, да и сам Слава похож на ходячий труп – белое лицо, трясущиеся руки. – Скажи мне пожалуйста, как часто и в какой дозе ты принимаешь это свое «чудо-средство»? - Нет передозировки, - кратко отвечает Слава. - Это твой новый лозунг? Тогда может ты скажешь, что еще в себя напихал за эти дни? – Чейни смотрит осуждающе, Карелин закатывает глаза – ему вот только нотаций то сейчас и не хватало. - Да все как обычно: кофе, энергетики, умывание холодной водой. Закаляться вот тут решил, - пытается шутить, судя по лицу Дена получается откровенно хуево. Ментор всея Слово настаивает на измерении давления и температуры. Все оказывается пиздец не радужно, поэтому Карелин под строгим взглядом отправляется в постель, а Ден начинает лазать по всем углам и искать заначки: три пачки таблеток, восемь банок Адреналина и Бёрна выставляются на свет Божий и забираются. Он находит все, при чем до обидного быстро – не зря так много времени друг рядом с другом трутся. Наконец, накормленный, напоенный и укрытый Слава остается один на один с собой. Ха, комичненько. Просто Чейни уезжает домой, перед этим отзвонив Ване и Замаю, чтобы сегодня не приезжали, но обещает приехать завтра с невротъебовым количеством новых наставлений и учений. Карелин же пялится в потолок, не зная, что и сказать. Сонечка смотрит затравленно, ходит по «комнате» и скучает по Мирону. Гнойный с КПССом и Бутером стоят на стреме, прислушиваясь к шагам за «дверью». Они пытались ее открыть, но все попытки были тщетны. В единственный раз, когда они смогли забраться в ту комнату, Слава чуть не попал под машину. И то, обсуждая своим маленьким «отрядом» тот случай, они решили, что Машнов просто позволил им туда пробраться. - Не понимаю, не понимаю, почему он это все делает, - начала в очередной раз Соня. – Он же знает, что, если ты убьешь, - она сглатывает, не может произнести. – То ты не сможешь жить – не захочешь. А не будет тебя, следовательно, не будет и его. - Девочка, таким как он не нужна жизнь. Им нужна власть, господство, триумф хоть на пару минут. Почему, как ты думаешь, после того, как какой-нибудь король завоевывал новую страну или даже страны – он возвращался домой и сидел там? Не потому что ему так хотелось отпраздновать свою победу, а потому что цель была достигнута – он наслаждался триумфом наедине с самим собой, а почему он шел завоевывать другие земли? Потому что это наркотик. Для Машнова же нет «других земель», у него есть эта. Так что ему хватит и пары минут для наслаждения, а потом, я уверен, если контроль останется у него – он сам совершит суицид. Потому что цель достигнута, мечта исполнена – дальше не к чему стремиться, - после столь долгого монолога Дядько тяжело выдыхает. Слава слушает их диалог где-то на периферии, идей нет никаких. Как славно – они все понимают, чего хочет Машнов, но никто не знает, как этого не допустить. На тумбочке начинает вибрировать телефон, Слава тянет к нему руку и видит входящий по фейстайму от Мирона. На лицо натягивается улыбка, Мармеладова тут же перехватывает контроль и начинает прихорашиваться, Слава шипит на нее и берет себя в руки принимая вызов. - Соня собиралась так долго? – Мирон улыбается, рядом с глазами собираются морщинки. Слава, в который раз задыхается, адекватно реагировать на Фёдорова он до сих пор не научился. - Нет, я просто лез через всю кровать, телефон лежал на тумбочке. – «Враки, враки, враки», - орет на подсознании Гнойный. – Представляешь, как ты уехал, будто все силы покинули, валяюсь тут с температурой. У Мирона сразу появляется затравленность на лице. Карелин уверен, что он сейчас начнет кудахтать, как курица наседка и рваться обратно. Во избежание всяких проблем, он сразу же стремится успокоить мужчину. – Так, не надумывай там себе всего подряд. Чейни уложил меня спать, перед этим надавав чаёв, бульонов, таблеток и залил это все сверху морсом. Вот ему жизнь с Юлей пошла на славу, он научился готовить, а ты до сих пор даже яичницу не можешь сделать без девяносто процентной вероятности, что она будет сожжена. - Я, значит, прилетаю в другую страну, пытаюсь быстрее устроиться, словить вай-фай, чтобы поскорее тебе позвонить, а ты начинаешь мне тыкать своей херовой яичницей? Я задницу тебе надеру, Вячеслав Карелин, когда прилечу домой. - А я к тому времени уже свалю в Чечню. Ха-ха, попробуй найти меня, глупый Фёдоров. – Слава светится как солнышко, от того, что Мирон начинает хихикать над его бредом. – Ладно, со-р-р-р-и, наверное, от температуры затираю это все. Как ты долетел? Они разговаривают час точно, Окси рассказывает про надоедливых стюардесс, ужасные пробки от аэропорта, но говорит, что устроились хорошо. Он с Рестором в одной комнате, и они собираются идти смотреть город сегодня. Слава лишь просит не нажираться в хламину и не забывать, что на этом конце его ждет, кхм, еще один конец. Федоров смеется, говорит, что уже скучает и просит передавать привет и благодарность Чейни, когда в комнату заходит Саша и зовет на прогулку. Они прощаются, и как только Слава кладет голову на подушку, тут же забывается сном абсолютно без сновидений. * - И добавь сахара побольше, ненавижу кислый морс, - Слава кривится и плотнее закутывается в огромный теплый плед. На кухне немного дует, из за старых окон. Однако, ему нравится. Он сидит на стуле, привалившись спиной к холодильнику и слушает очередной рассказ Дена про новое поколение баттл-рэперков. «Совсем не такие, какими были мы. Им бы всё деньги, деньги. А творчество? А творчества у них нихерища нет. Мы вот были за правду, за панчи, а они…», - и так по накатанной дорожке. Но Ден делает ему морс, а болтовня не дает свалиться в пучину бездумного самопожирания. Так что, в принципе, Слава не против. - Я, знаешь, немного даже в шоке. Ты прекрасно выполняешь все предписания врача, не пропускаешь прием таблеток и много пьешь жидкости. Я ожидал, - Ден замялся, - можно сказать, я ожидал немного другого поведения. - Какого? Думал, я закроюсь на три замка и надумаю убить себя воспалением легких? Вот уж хер вам, остолопы, - КПСС, после этой фразы, снова отдает бразды правления Славе. - Как они все? Как ситуация на подкорке? – спрашивает Ден, когда ставит перед Славой кружку морса и садится на противоположный стул. - Не сильно лезут, сейчас больше других проблем. Бороться за место под солнцем ни у кого нет ни сил, ни желания. - Ты спишь? – глупый вопрос, думает Слава. Ден же сам принес ему какое-то дикое снотворное. - Только под капельками. По-другому не выходит, иначе есть вероятность, что он захватит контроль и сделает что-нибудь. Ден тихо выдыхает и качает головой. - Ты же знаешь, что тебе нужно к врачу. Слав, ты не протянешь всю жизнь на снотворном. – Слава вскакивает и начинает ходить кругами по маленькой кухне. - Зачем ты это говоришь? Ты же знаешь, как только я попаду к врачу – меня закроют. В веселом желтом здании с мягкими стенами. Власть слишком боится за общество, чтобы оставлять таких, как я разгуливать на свободе. Когда Мирон лежал в больнице, врач предупредил, - еще один такой срыв у кого-либо из нас и всё, баста. Со сцепленными руками в Павлова потащат. – Слава греет пальцы об кружку с морсом. – Я подумал, я хочу попытаться дать нам еще один шанс. Мне, личностям, Мирону. Я держусь за него, пиздец как держусь. Думаю, если его от меня заберут, станет только хуже. Ден наклоняет голову на одно плечо и внимательно смотрит на Славу. Кажется, хочет что-то сказать, но не знает - как. Карелин кивает головой, давая согласие. - Я внимательно за тобой наблюдал эти дни, Слав. Я тоже думал, что отъезд Мирона сделает с тобой нечто страшное. Даже хотел переехать к тебе, потому что думал, что ты или кто-то из твоих сделаете нечто страшное с собой, - Ден выдыхает, и говорит нечто, от чего у Славы отвисает подбородок. – Но все в точности до наоборот. Как только Мирон уехал, ты стал спокойней. Ты вернулся во времена до встречи с ним. Да, у тебя все так же есть личности, ты все также болен, но… это всё. У тебя нет срывов, ты не грызешь себя за каждое неправильно движение и за каждый неправильный взгляд. Ты будто, не знаю, будто идешь на поправку. Слава качает головой, не может быть. Этого не могло произойти. Мирон – его родственная душа. Без Мирона его жизнь поверхностна и обычна. Обычна. Он вздрагивает. Соня язвит и закатывает глаза, как обычно всегда это делала. Гнойный кривится и взрывается непотребными речами, если ему что-либо не нравится, а не нравится ему всё. КПСС снова зачитывается «Капиталом» и продумывает действия власти, при просмотре новостей. Дядько, наконец-то, вернулся к рисункам за своим большим столом и к ругани на молодежь. Даже суицидальные мысли Бутера были обыденными и проносились где-то на самом краю сознания. Но как-только Слава звонил Мирону, весь его ансамбль вставал на уши. КПСС и Дядько подпирали дверь, Бутер, откопавший где-то биту, вставал рядом с ними, готовый в любой момент начать отбиваться. Гнойный с Соней цеплялись за Славу так сильно, что он бы даже если бы захотел, никуда бы не делся. По всем ним будто пускали электрический ток, нервы на пределе, лица хмурые, они готовились к худшему. - Где сейчас Машнов? – как гром среди ясного неба раздается голос Дена. Карелин прислушивается, все личности тоже. За дверью не слышно ничего. Ни шагов, ни постукиваний. Абсолютная тишина. А сама дверь как будто уходит в тень, понемногу растворяясь. Лишь в моменты разговоров с Окси она проявляется, как раньше, внизу зажигается свет и ясно слышится мерзкое хихканье. – Слав, где сейчас Машнов? - Его нет, - тихо шепчет Соня, смотря на место, где раньше отчетливо проявлялась дверь. Мармеладова в недоумении смотрит на других. Личности отвечают ей тем же непонимающим взглядом. - Я до последнего думал, что ошибаюсь. Что ты просто вялый из-за болезни. Но дело в другом, - Ден сглатывает. – Дело в том, что Мирон не твоя родственная душа. Славу будто бьют прямо в солнечное сплетение. Воздуха не хватает, сердце сжимается и болит, стонет, ноет. Коленки начинают подрагивать, и он мешком валится на холодный кафельный пол кухни. - Нет, - шепчут его губы под властью Сони. – Нет, это не правда, у нас был рецидив. Я почувствовала, как нас потянуло к нему. Я все почувствовала. Мы исчезли, мы растворились в Славе. Мы отдали наши жизни и знания ему, на какой-то миг. Он был полноценен, он был вылечен. - Тогда как ты объяснишь вас? Как ты объяснишь, что сейчас вы всё ещё здесь? Перехватываете контроль, видите и чувствуете отдельно от Славы? – Ден смотрит такими глазами, будто просит, умоляет переубедить его. Он будто кричит – «Дайте мне аргументы, разубедите меня! Скажите хоть что-нибудь, и я поверю вам. Абсолютно и безоговорочно». Ответом ему служит тишина. - Уходи, - еле разжимая зубы от злости велит ему Гнойный, - убирайся к хуям из нашей квартиры! Тело, под управлением Гнойного, резво вскакивает и вцепляется в Дена, волоча его к двери. Слава в этот момент дрейфует в огромном море под названием «нигде». Его нет, его стерли и раздавили, его вывернули наизнанку и оставили подыхать в какой-то канаве. От него смердит болью и смертью. От него несет сгнившими надеждами и испорченными мечтами. Он разлагается на маленькие кусочки Славы Карелина, и каждая, абсолютно каждая, его часть сейчас уходит на дно этого моря. И вернуть его может лишь чудо, но чуда нет, не будет, и никогда, в принципе, не было. Ден что-то говорит, пытаясь успокоить Гнойного. Говорит, что не хотел причинить боль, не хотел вываливать все так, не хотел, не хотел, не хотел. Тысячи разных «не хотел» вырываются из его рта и водоворотом разносят частички Славы все дальше и дальше друг от друга в море. Гнойный выпихивает его из квартиры и запирает дверь. Прислоняется к ней спиной и сползает на грязный коврик. Сонечка выпускает из тела град слез, трясётся и стонет, срываясь на крик. Не реагируя на успокаивающие слова Валентина и объятия Гнойного. «Может, это из-за нее? Может, мы лишились права на родственную душу после того, что произошло с ней?» - без эмоционально спрашивает Слава у всех и ни у кого. Он сидит у стены, широко расставив ноги. Взгляд не сосредоточен и направлен в никуда. - Слав, это хуйня! Все, что сказал этот припездень ёбаная хуйня! Друг, ебень его мать, называется, - Гнойный кривит губы в омерзении. - А что он такого сказал? – Слава немного усмехается. – Давай по факту, Гнойный. Ты этого не замечал? Не замечал, что дверь пропадает? Не замечал спокойствия в душе? Не замечал, перемены в нашем поведении? Вот только не ври мне сейчас. Мы все это заметили, но решили не говорить! Думали, если будем замалчивать это, проблема рассосется! Мы ведь так делаем всю жизнь? – Слава сначала истерично смеялся, после чего начал кричать, срывая глотку. – Ебучее шапито, которое при появлении проблем собирает свои монатки и даёт по съёбам из города. Что мы сделали после нее? Мы свалили, как последние трусы. И не просто свалили, мы оставили Фаллена! Фаллена, который всегда о нас заботился и никогда не относился плохо, несмотря ни на что. Буквально за пару секунд потерять все, что имели, а потом пытаться пережить это. Дальше бежать, сбивая коленки, выворачивая душу, кричать, реветь и возвращаться к просранным моментам. И никому, никому, блять, ни слова не говорить. Нам как будто до сих пор 14 лет, когда шкериться, держать все в себе и подыхать изнутри было круто. Когда, если тебе на все похуй, – тебя уважают в компании, ты нравишься девчонкам, а родители думают, что у тебя нет никаких проблем. Но мы выросли! Мы должны это принять. Принять, что у нас могут быть проблемы, что не все в жизни идет по нашему плану, что мы, блять, не всесильные. Но мы можем попытаться. На этот раз мы можем попытаться всё исправить. Остановиться и принять проблему твёрдо стоя на ногах, без опаски смотреть в будущее, несмотря ни на что. Ради Окси я хочу это сделать, и я сделаю это – с вами или без вас, мне плевать. Я уже заебался повторять одно и тоже «прости.прощай.привет»*, как мантра по жизни. Я хочу сказать эти три слова последний раз: «прости» – Фаллену, «прощай» – Машнову, «привет» – новой и спокойной жизни с Мироном. Слава старался отдышаться после такой тирады. Он понимал, что говорит от чистого сердца и действительно верит в сказанное. Легкие будто раскрылись для нового глотка воздуха. Глотка, не приправленного болью. Он посмотрел на всех по очереди. Соня прикрывала рот рукой, в глазах стояли слезы. Но это были не слезы боли и ярости, это были слезы гордости и огромной, непередаваемо прекрасной любви. Она подбежала к нему и крепко обняла, так вжалась в него, будто отпустить его сейчас было самым невозможным в жизни. Постепенно все стали подходить к нему и присоединяться к их «семейным» объятиям. Последним подошел Гнойный и положил руку Славе на плечо. - Ты никогда не был один и никогда не будешь. Мы все пойдем с тобой, и пройдем весь путь вместе. Но когда это будет нужно, прошу тебя, Слав, отпусти нас. Ты не будешь видеть нас, но ты всегда будешь нас чувствовать. Слава благодарно кивнул и зарылся лицом в копну волос Сони. В конце концов, это не Мирон должен тащить его волоком. Это Слава должен принять себя и отпустить личности на свободу. Но не сейчас. Точно, не сейчас, он был уверен, еще рано. Худшее впереди. Но больше он не сомневался в себе, он всё сделает правильно.