— Он отказался! — возмущенно вопит Тобирама.
— Ты о чем?
Да, он прослушал. Да, последние десять минут. Ну и что? Он тоже занят, между прочим.
И вообще, эта новая идея брата с перевыборами хокаге каждые пять лет еще большая дурь. И бессмысленная растрата времени и сил.
— О том, что он не явился вообще! Ему посылали приглашение, я сам, между прочим, посылал, а этот Учиха…
Брат в ярости швырнул на стол несколько мятых бумажек. А Хаширама иронически фыркнул.
Скорее всего Таджима посоветовал Тобираме употребить это приглашение по назначению — в сортире.
— Что это за выборы, — бормочет брат, — когда кандидат всего один! Трудно ему, что ли, было пару документов подписать? И посидеть в зале совета? Все равно бы Учиху не выбрали, с такой репутацией, после Мадары-то… а из других кланов кандидатов звать — так все за своих голосовать будут… могут и перетянуть… а мне нельзя выдвигаться… что ж с этим делать?
— Пойти потрахаться с кем-нибудь, — зевает Хаширама. — Вон, к примеру, тот Учиха, которого ты взял в ученики, очень симпатичный мальчик. И так на тебя смотрит…
— Да мне не важно, как он на меня смотрит! Я взял его в ученики не для того… словом, не для этого, а для того, чтоб вырастить достойную смену! Учиху, который будет заботиться о деревне, а не о своем клане!
— Одно другому не мешает, — смеется Хаширама. Если он хоть что-то понимает в Учихах, брату недолго осталось сопротивляться.
Тобирама сверлит его подозрительным взглядом.
В последнее время Шодай Хокаге странно изменился, и эти изменения не слишком радовали беловолосого Сенджу. Да, брат стал серьезнее и спокойнее, но при этом все меньше прислушивался к его словам. Если раньше Тобирама был уверен, что после того, как он приведет логические аргументы к тому или иному решению, брат поноет, посомневается, но в конце концов поступит так, как должно, то теперь, слыша рассеянное «я подумаю над этим, отото», мог не сомневаться — подумает. И додумается до такого, что волосы дыбом встанут.
Вот хоть та же история с кланом Хьюга, решившим войти в состав Конохи. Сильнейшее после шарингана додзюцу, да за таких шиноби надо обеими руками хвататься! И держать, как хоть какой-то противовес Учиха! Ведь готовы были присоединиться на хороших условиях, почти ничего не требуя от деревни, не то, что красноглазые отродья биджу! А брат в присутствии глав уже присоединившихся кланов и большом стечении рядовых шиноби заявил, что не возражает — при условии, если Хьюга научатся решать свои семейные проблемы, не ставя подчиняющего клейма на родственников. В Конохе, мол, один закон для всех, и делать из него исключения он не будет! Посол от такого аж позеленел, и Хьюга теперь наверняка откажутся, и неизвестно, к кому еще прибьются!
Это все Учиха. Его рук дело! Вот ведь гадкая семейка — сынок удрал, так папаша объявился! И брат к нему бегает, якобы чай пить, и весь квартал Учиха слышит подробности этих «чаепитий»! Тьфу… ни стыда ни совести.
Ничего, Тобирама еще найдет способ, и выведет на чистую воду эту старую змею…
— Таджима-одзи, а можно, я кое-что возьму из тумбочки в твоей спальне?
— Нельзя.
— Почему?
— Во-первых, потому, что негигиенично. А во-вторых в твоем возрасте «кое-что» пора иметь свое.
— А-а… а где ты это взял? Там такой набор…
— В столице, где ж еще. В Ивовом квартале, в павильоне «Тысяча путей».
— Ну-у, когда я еще туда попаду…
— Не переживай. Возьми пока в той же тумбочке книжку и изучи теорию. И наставника своего потряси насчет ирьедзюцу — может пригодиться… в процессе освоения.
— Да когда там еще до этого процесса освоения дойдет…
— Не поддается?
Юный Учиха печально кивнул и с надеждой уставился на деда: может, что посоветует?
Таджима пил чай и размышлял. Настырный младший брат его любовника раздражал — правда, еще не настолько, чтоб задуматься о решении проблемы радикально, но уже достаточно для того, чтоб озаботиться его нейтрализацией. И малыш Кагами отлично для этого подходил.
Самый простой способ — гендзюцу. Тобирама и так слишком уж зациклен на клане Учиха. Выделить из этого клана кого-то конкретного и придать мыслям Сенджу определенную направленность было бы не слишком сложно.
Вот только наведенные чувства рано или поздно рассеются, оставив после себя стойкую неприязнь. Гендзюцу — не метод. Нужно средство понадежнее… может быть, для этого подойдет грядущее посольство в новообразованную деревню Облака? Судя по донесениям его шпионов, дело обещает быть опасным…
И надо бы, все-таки, получше узнать, что Тобирама думает о своем ученике. Может, гендзюцу и не понадобится — хватит и совместной, так сказать, работы?
***
— Тобирама! Тобирама!
Тобирама с трудом разлепил склеенные чем-то липким веки, и застонал от острой боли. Что с ним случилось? Где он вообще?
Над головой — белый потолок. Сбоку — солнечный свет из окна. Рядом — мощная чакра брата, и еще совсем слабая огненная чакра Учихи…
И боль…
Ах, да… посольство. Его хотели захватить живым… он приказал своей команде уходить, но Кагами ослушался приказа… о, Ками.
В памяти с необычайной четкостью возникли подробности последнего дня. И яростная перепалка с учеником, и бой спина к спине, и бегство от погони, и все, что наговорил в полубреду от ран…
— Брат, ты как? — в глазах Хаширамы отражалась тревога.
— Лучше всех, — просипел он. Теперь бы со стыда не сгореть…
— Правда? Это хорошо! А то твой Учиха грозился сравнять Кумогакуре с землей, если ты не очнешься, и думаю, что он в силах исполнить угрозу. Представляешь, вся деревня восхищается его подвигом! Какой-то Яманака уже сочинил песню о великой любви ученика к учителю…
Тобирама обреченно прикрыл глаза.
— Сэнсэй…
Ну да, конечно. Когда-нибудь это должно было случиться.
После счастливого выздоровления Тобирамы, пролежавшего в госпитале без сознания больше двух недель, ученик словно испарился. Точнее, ушел на миссию — после его героического боя Кагами получил звание дзенина. Ушел надолго — почти на месяц, и за это время Тобирама сам себя извел вконец, в подробностях припомнив, что они оба несли, пока бежали, а потом Учиха его тащил…
Да, он влюбился. Как малолетка, как последний болван… влюбился в эти огромные глаза, в мягкие кудри и тихий голос. Шиноби может лгать другим, но лгать себе — последнее дело. И вот — усталость, раны и яд вырвали у него эту правду. Он мог бы сказать: все это дурман, бред, но это будет ложью, и Учиха с пробужденным Мангеке шаринганом — да-да, пробудил в стремлении спасти учителя, его уже просветили — он не сумеет обмануть Кагами…
И вот — они встретились. Прямо на площади перед администрацией. И встали, глядя друг на друга, как дураки, не зная, что сказать.
Так, в молчании, и пошли бок о бок знакомой дорогой к их полигону, где сейчас никого нет…
***
Хаширама посмотрел на брата, застывшего с кистью в руке и с блаженным видом пялящегося в пространство вот уже десять минут. Улыбнулся. Осторожно переложил бумаги на столе, и продолжил работу, стараясь издавать как можно меньше шума.
Приятно, что у Тобирамы наладилась личная жизнь, и он теперь трахает любовника, а не мозги Хаширамы.
— Таджима-одзи…
— Ну, как все прошло?
Блаженная улыбка внука все рассказала без слов.
Двое Учих пили чай на веранде маленького дома. Шум деревни не доносился сюда, да и соклановцы не часто тревожили старейшину.
— А ты знаешь, Тобирама, оказывается, любил отца, — задумчиво произнес Кагами.
— Я слышал об этом, — откликается Таджима. — Он рассказал тебе?
— Мне кажется, он извинялся.
— За что же?
— За все. Что убил, что любил… за все, на что я мог, по его мнению, обидеться.
— А ты обиделся?
— Конечно нет! То есть… мне жаль, что отец погиб. Но я не виню и не ревную Тобираму. Тогда была война… а ревновать к мертвому вовсе глупо. Главное то, что сейчас мы рядом и любим друг друга, правда?
— Правда…
Двое Учих пили чай на веранде маленького дома, и будущее, открывавшееся им, было безоговорочно счастливым.
