Афродизиак

Спирит был самым настоящим придурком. Вот ни дать, ни взять – идиот. Окончательный и бесповоротный. Нелепый и неуклюжий, он вечно умудряется делать именно то, чего как раз нельзя делать ни в коем случае. Все его движения напоминают движения ярмарочного шута, все его реакции неестественно вывернутые, ненормальные. Он попадает в такие ситуации, в которые способны попадать лишь герои второсортных комедий, ему не везёт настолько же, насколько он старается сделать всё правильно. В общем, за те несколько лет, что я провёл с ним бок о бок, я должен был догадаться, что любое дело, за которое берётся коса смерти, просто обречено. И особенно, если это дело касается ведьм. Я бы даже взял шире: если дело касается женщин. «Семпай, мне нужны доказательства того, что Медуза является ведьмой». Нет, ну если я считал, что это может кончиться добром, то я не меньший придурок. Казалось бы, сильнейший из всех существующих оружий, опасный и непредсказуемый... Иногда он действительно умудряется выглядеть таким, каким должен быть настоящий Коса смерти. Собранный, в прекрасном деловом костюме, идеально выбритый и абсолютно серьёзный; движения чёткие, выверенные, дыхание спокойное, а в чёрные лезвия можно смотреться как в зеркала. Но не пройдёт и минуты, как эта иллюзия спадёт. Он комический персонаж, он ужасный муж, неудавшийся отец, мающийся от безделья бабник, и все знают, что Шинигами выбрал себе в оружие именно его просто потому, что тот был единственной косой. В общем, Спириту не везёт просто катастрофически. Он неудачник с большой буквы. И это чудо сидит сейчас у меня на столе и смотрит своими огромными глазами с расширившимися от страха зрачками: «Штейн, она мне что-то вколола!» Паникёр. Придурок. Я делаю какую-то видимость работы: слушаю его пульс, задумчиво хмурюсь, осматриваю место укола – плечо и впрямь покраснело, видимо, она не отказала себе в удовольствии всадить иглу как можно глубже – пожимаю плечами. - Да не стала бы она вас убивать, семпай. В Академии, под носом у Шинигами – не стала бы. Она ведь наверняка догадалась, что это я вас послал, и что сразу от неё вы помчитесь ко мне. Так что успокойтесь, ничего страшного. Плацебо, какое-нибудь первое попавшееся под руку лекарство, максимум – снотворное, а у вас к нему иммунитет. Мне ли не знать, я же столько раз пытался… - Злой ты, Штейн, - а глаза такие большие-большие, ну, того и гляди, расплачется сейчас. Смотреть противно, всё ноет и ноет, как девчонка, честное слово. Ресницы дрожат – красивые ресницы, пушистые, длинные; ну точно, бабой был бы краше. И чего это женщины его так любят – непонятно. А ведь это правда – любят. Почему-то все считают, что в любовных делах Альбан ежедневно терпит фиаско, но, поверьте, это не так. И тут явно не его заслуга: на мой взгляд, каждый раз, когда в его поле зрения попадает особь женского пола, его и так непомерная глупость увеличивается в разы. Непонятно, чего представительницы противоположного пола находят в этом ходячем недоразумении; может, их как раз привлекает эта аура вечно преследующего несчастья, окружающая семпая. Может, жалеют они его. В любом случае, мне никогда не удавалось постичь логику женщин. Как покажет практика – особенно ведьм. - Да наденьте вы рубашку, семпай, я не буду вас больше осматривать. Прокручиваю болт на два деления назад – становится легче дышать, а желание полоснуть Спирита скальпелем по горлу на какое-то время отступает. Оборачиваюсь, пристально смотрю на него… и понимаю, что что-то не так. - Мне жарко. Душно тут у тебя, - бормочет он и как-то очень странно улыбается. Неуверенно, словно каким-то своим далёким мыслям. Голова опущена вниз, глаза бегают туда-сюда, точно следят за маленьким зверьком, носящимся по полу. Я смотрю на настежь распахнутые окна, на колышущиеся занавески, исполосованные чёрными стежками, а когда поворачиваюсь обратно, Альбан лежит на полу. А потом начинается какое-то несвойственное мне мельтешение – даже странно. Наверное, я действительно испугался, что этот идиот помрёт у меня прямо в лаборатории. Усадить, привалить послушное тело к столу, трясти за плечи – не спать, семпай, не спать! – припасть к груди, слушать сердце – а оно бьётся как безумное, точно взбесившаяся лошадь бьёт копытами, взметает тучи пыли – или это моё?.. - Семпай, да откройте глаза, я же вижу, что вы можете! А глаза у него голубые-голубые…