ultrasad

солнечные зайчики на высоких угловатых скулах. идеально красивые, зализанные до влажного блеска губы. встрепанная шапка карамельных волос с посеченными кончиками и- острые полоски ключиц в растянутом вороте застиранного джемпера. колючие, просвечивающиеся сквозь песочную кожу драконьи позвонки и тонкие девичьи запястья — голые, беззащитные, промерзающие под рукавами пиджака. мокрые ресницы, мокрые глаза. чонгук прижимает собой тэхена, обтирает его спиной столетнюю пыль в подсобке спортзала и смотрит-смотрит-смотрит. дрожащие длинные пальцы, нахмуренные широкие брови. тэхен — сплошной комок нервов и чувствительности. чонгуку отчего-то очень, просто до колик в селезенке, хочется на него нажать. — не надо. голос высокий, сбитый. тэхен под его ладонями ледяной и забитый. совсем звереныш. он упирается предплечьями в грудь чонгука и смотрит этими своими влажными глазами-кратерами прямо в душу. чонгук совсем не хочет опять, в который раз, цепляться к нему, но тэхен отчего-то цепляет. он ощутимо давит на его картонную грудную клетку, за слоем грязной, совершенно безвкусной одежды чувствуя, как натягивается на остриях ребер полупрозрачная материя, как загнанно и глухо отбивает где-то там фиброзно-мышечный. тук-тук — пожалуйста. шея у тэхена тонкая и гладкая. пахнет кокосовым гелем для душа и кондиционером для белья. чонгуку совершенно кружит голову. он чувствует, как чужие влажные ладони упираются ему в грудь. чувствует это смехотворное колебание. раз — вдох. тэхен едва ли не хнычет. два — пиздец. ему страшно и совершенно безнадежно стыдно. щеки алеют и выдают с потрохами. чонгук — стальной, не иначе, не поддается и не отходит. напирает и все ждет, только вот чего — непонятно. тэхен горбит спину и силится отвернуться, спрятаться, забиться в угол, потому что знает — вот прямо сейчас, совсем скоро, станет невыносимо больно. осталось совсем немного, и его — жалкого, невозможно слабого, — вновь размажут — унизительно и с безупречным вкусом. — неужели наш звереныш ждет потомство? пальцы чонгука хватаются за края теплого свитера, цепляют и ползут по самой кромке, он ладонью пробирается к изнанке и легко оглаживает голый живот, а у тэхена сбивается дыхание и увлажняются глаза. его колотит так, будто температура под сорок и лихорадка, а чонгук все не отстает. пальцами он касается теплой матовой кожи, и от этого как-то замыкает. чистые двести двадцать единым разрядом прямиком в центральную нервную. мысли сбиваются, сминаются и слетают с орбиты. чонгуку хочется еще. живот — мягкий, впалый, без единого намека на пресс. поразительная разница меж ними. тэхен — сочное суфле, но чонгук вообще-то не любитель сладкого. гулкий спазм, прокатываясь по чужому угловатому телу, резко сокращает мышцы. и чонгук ловит его ладонью, пропуская и впитывая. тэхен бледнеет прямо на глазах и смотрит с ужасом. — отпусти меня! его жалкие попытки раззадоривают. чонгук скручивает руки одним движением и вжимается бедрами, даже под плотной джинсой ощущая чужие выпирающие тазобедренные кости. у тэхена огромные, покрасневшие насквозь бездонные глаза, он вжирается ими под корку. гребаный пожиратель гребаных душ. чонгук точно уверен: это все он — гадкий и неправильный, проблемный. странный лунный мальчик из какой-нибудь там альфа-центавры, прячущийся под своими глупыми круглыми очками от каких-то инопланетных захватчиков. он сделал его таким. и это вовсе не его, чонгукова, вина. это тэхен — взял и приключился с ним. а дальше все. солнечное затмение и смещение галактик. он тонко скулит, когда большой палец давит на свежие бугристые рубцы на запястье, и думает, что это все, должно быть, какая-то глупая затянувшаяся шутка вселенной. тэхен совсем ведь не об этом мечтал. он так ждал этих чертовых букв на коже, так надеялся. он так хотел хоть толику чего-то человеческого, совсем капельку тепла и счастья, а вышло… — только попробуй растрепать хоть кому-то. вкрадчивый голос чонгука, обманчиво-нежный, мазками ложится в перепонки, оседает порохом, а его гулкие шаги все еще вибрируют у тэхена под ребрами. пульсируют в запястьях. горят где-то на самой подкорке черепной. он мажет пальцами по опухшей коже, все еще ощущая фантомные отголоски касания. ни хрена не нежного. ни черта не такого, как должно бы быть. спиной тэхен все еще стирает дешевую побелку и затхлую пыль, а пальцами — соленую горячую влагу. и все это вообще должно было быть не так. но оно есть. и это такой мрак, что тэхен уже даже не удивляется. чон гребанный чонгук — его истинный. так что же блять вообще может быть отстойнее?