Селфхарм

найтивыход — spectrophobia. Отвратительный и холодный, бесснежный февраль сменяется промозглым мартом со своим чёртовым ярким и не греющим солнцем. Ричи март ненавидит за эту неопределенность, за неласковый ветер и за ощущение приближающихся экзаменов. А ещё ненавидел обезумевшого тренера, который решил, что раз на улице весна, которая ничем не отличается от зимы, то пора проводить тренировки. Влажная, ещё не высохшая трава, окоченевшие конечности из-за достаточно тонкой формы, покрасневшие щёки и глухое раздражение — чем не залог отличного времяпровождения? Но в этот день кое-что изменилось. В этот злополучный день, который абсолютно ничем не отличался от других. Солнце заволокло серыми тучами, низко повисшими над землёй, промозглый ветер забирался под форму, холодя разгоряченную кожу, тренер всё так же орал, а настроение всё так же стремительно приближалось к отметке «всё нахуй бесит». И, кажется, ничего необычного: Билл подскользнулся, навернулся, неудачно упал на запястье и, скорее всего, вывихнул. Осенью чуть ли не каждую тренировку кто-то что-то травмировал себе, так что в этом не было ничего странного. Ричи, как хороший друг, вызвался сопровождать в больницу, находящуюся через две улицы, потому, приняв душ и переодевшись, они двинулись в сторону больницы. Биллу было очень больно — это заметно по стиснутым челюстям и прищуренным глазам. Лед, который им дал тренер, помогал не слишком уж сильно, потому Ричи, скрипя зубами и натягивая посильнее ворот куртки, ускорился. Больница встретила привычной беготней медсестр, гулом из множества голосов и оживлённостью, пусть уже и перевалило за три часа дня. Ричи облегчённо вздохнул— здесь было намного теплее и комфортней, что ли. Аккуратно взяв Билла под локоть, они пересекли многолюдный и просторный холл, спеша в травматологическое отделение. Наверное, боль стала чересчур сильной — Денбро тихо шипел и стонал, но кое-как держался. Ричи ободряюще улыбнулся другу, жалея, что ничем помочь не может. Конечно, возле кабинета стояла очередь и они провели около получаса, просто чтобы попасть в кабинет. Ричи тупо пялился в инстаграм, залипая на видео с собачками, показывая самые смешные Биллу и желая его хоть немного отвлечь. Помогало не очень, но было заметно, что он благодарен другу за поддержку. Попав в кабинет, он послушал ворчливые речи доктора, получил направление на снимок; врач сетовал на то, что у него смена заканчивается в половину пятого, а теперь ещё придется ждать. Выйдя из кабинета и предусмотрительно закрыв дверь, Билл здоровой рукой показал фак доктору и потопал на снимок, оставив Ричи сидеть в коридоре. Осталось буквально пару человек, Билл пока не возвращался, и Ричи откровенно заскучал. Серые облака плотным кольцом повисли над землёй, создавая некую темноту, в больнице ярко зажглись лампочки, а видео в любимом аккаунте про собачек подошли к концу. Ричи откинулся на спинку жёсткой скамьи, на которой чертовски неудобно было сидеть, напевая незамысловатую песню, как в коридор зашёл он. Ричи не сразу заметил этого парня, просто что-то подтолкнуло посмотреть чуть вбок и... Ричи замер. В нём не было ничего необычного. Простой парень лет шестнадцати, худой, в огромной черной толстовке с длинными — даже слишком для тонких рук — рукавами, серых спортивных штанах и в причудливых тапочках с единорогами. Это смотрелось не столь комично, как просто мило. Он был отстранённым, грустным и почему-то очень домашним. Ричи даже не заметил, как стал пристально разглядывать его. Темные волосы, явно не расчесанные, смуглая кожа, прикрытые глаза, напряжённая поза. В нём всё было просто и вместе с этим было что-то не то. Что-то депрессивное, апатическое. Рядом хлопнула дверь — огромный мужчина с гипсом на руке даже не удосужился нормально закрыть. Ричи вздрогнул, прерывая зрительный контакт с этим парнем, который, впрочем, на него не смотрел, а потом как-то на периферии понял, что они остались одни в этом коридоре и что он — последний, кто пришёл к этому врачу. Парень поднялся, как-то странно посмотрел на Ричи, сделал несколько шагов по направлению к двери, как несущийся по коридору Билл не успел затормозить, врезаясь в этого парня и сильно толкая его. Всё произошло в считанные доли секунд — Ричи сорвался с места, громко отодвинув скамью, подхватил под талию этого парня одной рукой, а второй сжал тонкое запястье с выпирающей косточкой, пальцами проводя по тыльной стороне и... Рывком поставив его на пол, он чуть отдернул рукав толстовки, понимая, почему именно она. Но это понимание осталось где-то на фоне, ведь всё, о чем Ричи думал, были порезы. Несколько десятков тонких и красных порезов, сделанных буквально недавно, ведь на некоторых осталась подсохшая корка крови. Порезы, нанесённые чуть ниже вен, немного хаотичные, кое-где прерывающееся, но... Он не резал вены. Это осознание прошибло холодными мурашками всё тело, ударяя прямо в сердце. Дыхание перехватило, но Ричи сумел задернуть рукав. Билл, кажется, ничего не заметил — он стонал, суетливо извинялся и шипел, но этот парень его не слушал. Он смотрел своими невозможными глазами прямо в глаза Ричи, до которого медленно стало доходить. Наверное, это как-то отразилось на его лице, потому что парень отпрянул, выдергивая руку из ослабевшей хватки, кивнул Биллу и скрылся за белой дверью, уходя — позорно сбегая — к злющему доктору, смена которого закончилась десять минут назад. В этой встрече всё было неправильно: начиная ноющим из-за боли в руке Биллом, заканчивая отвратительными порезами на запястьях этого парня. Он хотел просто себе навредить. Кажется, это называется селфхармом. Впрочем, он вышел почти сразу, пробыв не больше двух минут, за которые Тозиер успел немного отойти от шока. Денбро счастливо вздохнул, сжимая в здоровой руке снимок и направляясь к почему-то очень задумчивому и какому-то поникшему доктору, а этот парень стремительно прошёл мимо той злополучной и неудобной скамьи, которую никто не поставил на своё место. Но это не было важным. Ричи захотелось его остановить. Спросить. Помочь. Потому что резать себя — это ненормально. Это неправильно. Это... это просто не для него. — Ты мазохист? — он останавливается, а после, как в замедленной съёмке, поворачивается к Ричи, улыбаясь. Лучше бы он не улыбался. Улыбка — если это она вообще — выходит кривой и уставшей, измученной и очень болезненной, но он продолжает улыбаться, смотря как-то... не так. Будто бы это смотрит живой смертник, а не обычный подросток лет шестнадцати. Будто бы он пережил самое ужасное в мире, зная, что умрёт, но не умер. Будто бы ему не для чего стало жить. — Нет, мне просто не повезло. И уходит, скрываясь в недрах многочисленных коридоров больницы, а Ричи смотрит ему в след, отчаянно желая, чтобы он не уходил. А ещё Ричи хочет к нему прийти. И приходит.