Бельчонок

Кою снова проснулся от собственного крика. Лицо было мокрым от слез, а простыни – противно влажными от пота. Сколько же раз за эти полгода ему снился тот день. День, когда его… даже в мыслях произносить это слово было противно. Хватало и этих снов. Снов, в которых он стоял на коленях, кричал и хрипел от разрывающей боли, плакал от отчаяния и страха. Снова, как наяву, чувствовал грубые прикосновения, корчился от боли, и кричал. Но его никто не слышал. Снова был в том заброшенном здании, в котором люди, которых он, видимо, совсем не знал, измывались над его телом. Кою тихо вышел из комнаты и проскользнул в ванную. В квартире царила тишина, только из-за двери в родительскую комнату едва слышно доносилось похрапывание отца. Видимо, кричал он негромко, раз родители не проснулись. Зеркало отразило бледного заплаканного подростка, глаза покраснели и припухли. Кою умылся и вновь взглянул на себя в зеркало, останавливаясь взглядом на чуть помятых подушкой рыжих ушах. Белка…почему именно ему досталась участь родиться белкой? Феномен этот был не изучен. Не было никакого логического объяснения, почему у родителей-кошек рождались такие дети. Возможно, все дело было в какой-то странной мутации генов. Но до сих пор никому из ученых так и не удалось объяснить, в чем причина. В подавляющем большинстве новорожденные белки были девочками. Никого уже нельзя было удивить трогательной рыжеволосой девчушкой с пушистым хвостом. Таких девочек холили и лелеяли нисколько не меньше, но и не больше, чем обычных. И совершенно иначе обстояло дело с мальчиками. Всего двенадцать с половиной тысяч…из шести миллиардов населения планеты. Случаи настолько редкие, что страшно было представить. В Японии таких как он было еще трое. Один жил в Саппоро, второй в Фукуоке, а третий где-то на Окинаве. И сам Кою. Каких только легенд не ходило вокруг загадочных мужчин-белок. Их называли колдунами, проклятыми, долгое время на них охотились. На деле же они обладали всего-навсего довольно странным магнетизмом. То ли дело было в мягком характере, то ли в генах… но их считали едва ли не женщинами в мужском теле. Кою вздохнул. Как наяву в голове снова зазвучало: «Ну же, детка…не ломайся…позволь нам поиграть с тобой…» — юноша передернулся. Противно. Так же на цыпочках подросток вернулся в комнату и присел на кровать. Спать не хотелось. А часы неумолимо показывали всего-навсего полчетвертого. Взгляд упал на стоящую в углу на подставке гитару. Подключать ее, конечно, нельзя, но…можно ведь просто потренироваться, побренчать. Тихо, чтобы не разбудить родителей. Нечего им знать о том, что он снова проснулся от кошмара. Может, позже получится уснуть, а пока… Гриф привычно ложится в ладонь, пальцы пробегают по струнам, извлекая всего лишь тихий дребезжащий звон, но Кою, будто наяву, слышит пронзительный, чистый, высокий звук. Гитара стала его жизнью. Он знает каждую царапинку на грифе, он чувствует каждую струну, как продолжение пальцев. Он живет и дышит мелодией. Словно вырастают крылья…словно нет всего этого мира…только он и бесконечное пространство, заполненное музыкой, как воздухом. Пальцы сжимали пластиковый треугольник медиатора, привычно повторяя заученные за недели и месяцы партии. И все проблемы отходили на второй план, стирались. Он в новой школе уже неделю. Неделя с ребятами, неделя под чутким руководством Кавамуры-сенсея. Кою нравился классный наставник. От него веяло спокойной уверенностью, высокий, чуть хриплый голос успокаивал. Класс слушал его, как завороженный. И неделя сладкого чувства… Сердце радостно замирало каждый раз, когда Кою чувствовал на себе заинтересованный взгляд черных глаз. Широяма…Юу… Таканори не спешил их знакомить, оберегая Кою. А подойти самому…не тогда, когда кажется, что сердце вот-вот выскочит, когда он всего лишь пробегает мимо на физкультуре, обжигая пронзительным взглядом, отбрасывая мешающую челку с глаз. Не тогда, когда так сладко щемит в груди от едва уловимой улыбки одним уголком губ. Страшно…сладко… Может завтра…уже сегодня Таканори, наконец, их познакомит? Он не видел Юу целый день… самый длинный день. Кою не заметил, как уснул прямо с гитарой в руках, откинувшись на кровать. А во сне эти пухлые, горьковатые от сигарет губы, безжалостно прошитые пирсингом, целовали его так жарко, так нежно, так сладко… Срывая первый в его жизни настоящий поцелуй… Такашима-сан, зайдя с утра в комнату сына, невольно улыбнулась, увидев его, спящего в обнимку с гитарой, с такой счастливой улыбкой на лице, какой она не видела уже очень давно. — Малыш…просыпайся, — она осторожно тронула сына за плечо. Кою открыл глаза, прищурился от яркого света. Улыбка померкла. — Конечно, мам. Сейчас встаю. Друзья ждали его возле подъезда. Таканори недовольно хмурился и зевал, то и дело дергая ухом. Акира меланхолично курил, присев на корточки возле урны. Но в ответ на робкую улыбку Кою улыбнулись оба подростка. — Идем? – Судзуки затушил окурок о подошву ботинка и выкинул в урну. Кою кивнул. — Така, а ты чего — не выспался? Блондин широко зевнул. — Я до утра почти писал. Вдохновение…сам понимаешь. — А, ясно, — Кою улыбнулся. Таканори иногда так сидел… часами, не поднимая головы от исписанных мелким почерком листов, в помарках, исправлениях… И самозабвенно сочинял песни. Чувственные, берущие за душу тексты. Они ведь мечтали когда-нибудь создать группу. Когда-нибудь… может, после школы. И тогда, может быть, своим хриплым, прокуренным голосом Така будет петь не в его спальне, а со сцены… и самая смелая, самая недостижимая, кажется, мечта…большие площадки…Йокогама, Будокан… Сияющие огни Токио… Кою выдернул из фантазий об огромной сцене и толпе фанатов чей-то грубый окрик. — А ну, вставай! Живо вставай, падаль! Кою перевел взгляд на источник шума и задохнулся от удивления и испуга. Трое громил в кожаных куртках обступили тонкую фигуру в школьной форме… подозрительно знакомую фигуру. -Эй…ребята… — Кою растерянно окликнул друзей. Акира удивленно обернулся и посмотрел в ту же сторону. Таканори недовольно поджал губы. — Это же… Широяма, да? – Кою начало трясти. Таканори схватил друга за руку. — Не вздумай даже. Судзуки нахмурился. А потом, дернув ухом и нервно хлеща себя хвостом по бедрам, направился в сторону парней. — Эй, ребята, какие проблемы? Старший из парней обернулся к нему. Оценил форму, осветленные волосы, суровый взгляд и фыркнул. — Вали отсюда, пока цел. Акира отточенным движением откинул челку со лба. — Отвалите от него. Чего пристали? Мамаша денег не дает? – в этом был весь Акира. Точно так же он разговаривал со старшеклассниками. — Ишь, какой… беги к мамочке, сосунок, не то больно будет. Блондин улыбнулся, а в следующий момент говоривший уже падал на землю, подкошенный умелым пинком в голень и подсечкой. Акира не зря с самого детства занимался футболом. — Сучонок… — Сами валите. Я ведь могу и полицию вызвать, — Акира кивнул на видневшуюся неподалеку телефонную будку. Остальные двое переглянулись и, мельком бросив взгляд на дрожащего Кою и решительно нахмурившегося, прижавшего уши Таканори, вздернули на ноги товарища и направились в ближайший переулок. Акира шумно выдохнул и обернулся. А Кою уже бежал к осевшему на землю Юу. Тот тяжело дышал ртом, пытаясь зажать разбитый нос, из которого на форменную рубашку лилась кровь. Кою выдернул из сумки бутылку с водой, намочил платок и протянул брюнету. — Вот, держи. Широяма удивленно посмотрел на него, но взял платок и прижал к носу. — Не сломали? – Акира встав рядом, закурил. Юу чуть качнул головой. Таканори, наконец, подошел, сверху вниз глядя на одноклассника. — И чего хотели? — Денег, ясно дело, – гнусаво проговорил брюнет. — Ясно. Кою со страхом смотрел, как белая ткань окрашивается в алый. Сколько же крови… Акира хмыкнул, глядя на растерянного друга. — Идемте. Не то Кавамура нас на дежурство оставит. Широяма, идешь? Тот зыркнул на блондина из-под ресниц, раздраженно дернув ухом. Кою поднялся и протянул руку. — Пойдем. Хотя бы в медпункт. Юу усмехнулся. И принял руку, удивленно хмыкнув, когда почувствовал сильный рывок. Всю дорогу до школы он шел чуть поодаль, медленно, временами отнимая платок от лица и проверяя, не остановилась ли кровь. А Кою снова сладко замирал. Пусть он не сказал ни слова…но хватило же смелости подойти…а значит… Ладонь приятно покалывало от воспоминания о сжавшей ее грубоватой ладони Юу. Кою всегда был жаден до простых прикосновений…впитывая их, как губка…живя ими. Даже простое прикосновение к руке могло его успокоить. Даже неосторожный толчок в ребра, каким бы легким он ни был, мог заставить заплакать. Наверное, он и правда настолько ненормальный… Широяма свернул в медпункт, слабо махнув рукой. А Кою вдруг понял, что, наверное, Юу еще захочет вернуть платок… а значит, у них появится повод сказать друг другу хотя бы слово.