Назови мне свое имя

Шесть дней работай, а в седьмой день покойся; покойся и во время посева и жатвы.

      Холодный воздух ударил в лицо Мартина, едва дверь в кабинет директора открылась перед ним. Проверка учеников шла уже третий день, и каждого вызывали сюда — снимали с уроков, вылавливали на переменах и забирали с общественных работ, — и он прекрасно знал, что каждого сперва сличают по данным в личной карточке, затем психокорректор выдает различной степени сложности тесты, и в конце проверяемых опрашивают для уточнения информации по первым двум пунктам. Он был готов. По крайней мере, ему так казалось.       Юноша коротко кивнул головой собравшимся и прошел в центр. За его спиной, у самой стены, сидели на железной скамье три его учителя и директор. Последний держал в руках плотный лист коричневого картона.  — Мартин шестнадцать-четыре-восемьдесят пять-ячейка восемьсот первая, — отчеканил парень, вытянувшись как струнка, и посмотрел ровно перед собой на сидевшего за директорским столом невысокого мужчину с мелкими сальными глазками и неестественно искривленной спиной. Кипельно-белая рубашка и мышиного цвета костюмный жилет выдавал в нем Аналитика никак не ниже третьего класса. Серые узловатые пальцы Стража покоились на его плечах.  — Знаешь для чего ты здесь? — поинтересовался мужчина.  — Для утверждения моей верности Демократическому Государству, — констатировал Мартин с легкой улыбкой. — Для сохранения порядка и недопущения Скверны до людей, живущих в Новом Обществе, согласно законам Высших Сил.       Распахнутая настежь оконная рама слегка качнулась под порывом ветра, стукнула по стене, задребезжав вставленным в деревянную оправу стеклом, и подросток, ощутив запах сырой осенней листвы и земли, неприятно поежился.  — Хорошо, — тепло улыбнулся в ответ мужчина и бросил беглый взгляд за спину парня.  — У Мартина отличные показатели по всем предметам, — торопливо сорвавшись с места, директор засеменил через кабинет к столу. — Интеллектуально развит выше среднего, психически устойчив, даже учитывая… — он запнулся и поморщился, протягивая корректору исписанную карточку. — Совет учителей рекомендует его для работы Исследователем по истечению этого года.  — Переведен из ячейки «два-два-ноль»? — брови мужчины взметнулись вверх и тут же сошлись в одну точку на переносице. — Та самая ячейка? — пробормотал он в сторону, обращаясь к стоящему за спиной Стражу, и, передав ему картонный лист, и непоколебимо продолжил. — Как давно? Мартин?  — Четыре месяца назад, — абсолютно спокойно ответил проверяемый.       Корректор смерил его подозрительным взглядом, чуть повел левым плечом, почувствовав крепко впившиеся пальцы надзирателя, заметно поморщился и что-то коротко написал в небольшой тетрадке.  — Ты проходил такой тест при переводе? — мужчина взял со стола белую бумажку и протянул ее над столом.       Мартин не спеша сделал два шага, бегло прочел содержимое вопросника и утвердительно кивнул. Страж отпустил плечи психокорректора, медленно развернулся лицом к стене и замер вновь.  — Тебе нравится твоя новая семья? — с легкой улыбкой спросил мужчина, пока Мартин возвращался на свое место, вытащил из бокового кармана тонкий карандаш и, зажав его между пальцами, покачал им.       Юноша покосился на руку корректора:  — Решение Высших Сил приоритетно и не может нравиться или не нравиться, — его лицо было непроницаемо спокойно.  — А где твоя сестра? — проверяющий едва заметно склонил голову вбок и уставился на подростка, с силой стукнув концом карандаша о поверхность стола.  — Понятия не имею, — пренебрежительно фыркнул он.  — Ты понимаешь, что возможно Высшие определят тебя в Исследователи? Ты знаешь в чем заключается их работа?  — Беречь от Скверны покой и благополучие жителей Государства у его границ и за его пределами, — Мартин слегка приподнял подбородок и проговаривал каждое слово с нарочитой гордостью.  — Не страшно? — удивленно произнес психокорректор.       Карандаш размеренно стучал, привлекая к себе внимание. Подросток на мгновение застыл, а потом тряхнул головой, пытаясь избавиться от внезапно возникшего состояния отрешенности. Он посмотрел на круглое лицо с пристально следившими за ним сощуренными глазками.  — А должно быть? — парень с вызовом глянул на мужчину и уголки его губ легонько дернулись вверх.       Тук. Тук. Тук. Деревянная палочка в руках корректора касалась стола, с каждым разом стук становился все приятнее и притягательней. Мартин сглотнул, борясь с желанием засмотреться на мерные движения пухлой мужской кисти и утонуть в звуке ударяющегося о столешницу предмета. Внимание парня сосредоточилось на маленькой точке, в которую, отбивая четкий медленный ритм, опускался круглый хвостик карандаша. Тук. Тук. Тук. Единственный оставшийся в его сознании звук, которому вторил его собственный пульс.  — Ты сможешь уйти, когда я положу карандаш на стол, — ровный монотонный голос донесся до ушей Мартина и, скользнув внутрь, будто впитался в него целиком.  — Смогу, — так же ровно сказал он.  — Тебе холодно? — корректор испытывающе смотрел на юношу, продолжая постукивать карандашом.  — Да, — ответил Мартин, не сводя взгляда с зажатого между его пальцами предмета.  — Зачем ты здесь? — повторил свой вопрос мужчина.  — Для проверки моей верности Государству и Высшим.  — Где твоя сестра? — мерное ритмичное постукивание сливалось с голосом корректора.  — Не здесь, — пробормотал подросток, с трудом сосредотачиваясь на ответах.  — И где же она?  — Где-то, — вновь невнятно ответил юноша, медленно моргнул и нахмурился.       Он пытался собрать мысли воедино всякий раз, как карандаш поднимался вверх, но стоило его кончику коснуться деревянной плоскости, сосредоточенность рассыпалась в прах. Мартин прикрыл глаза, и в короткое мгновение между ударами в памяти всплыл черный, старый, как последний мир, предмет с серебристым маятником и огромные мужские руки. Маятник дернулся, щелкнул в унисон с карандашом, легко отпружинив, отклонился в другую сторону, едва замедлился перед очередным щелчком и плавно качнулся обратно. «Не спи, щенок!» — рычащий шепот отцовского голоса наждаком пробирался сквозь рассудок. Сознание прояснялось с каждым ударом. Парень поднял тяжелые веки, уставившись на руку корректора, и едва заметно улыбнулся.  — Мартин, ты знаешь, где именно сейчас твоя сестра? — терпеливо переспросил психокорректор.  — Нет.  — Среди твоих знакомых есть потворщики Скверны?  — Нет, — в очередной раз совершенно безучастно солгал юноша.  — Как твое имя? — низкий осипший голос внезапно вырвался из-под черного капюшона, и вопрос этот повис в воздухе.       Мартин стоял, напряженно вглядываясь в крохотный участок стола, над которым замерла рука корректора.  — Я задал вопрос, мальчик, — повернувшись в пол-оборота, Страж внимательно ждал ответа.  — Мартин. Шестнадцать. Четыре. Восемьдесят пять. Ячейка восемьсот первая, — тихо произнес парень, с трудом шевеля языком.  — Мартин, — усмехнулась черная фигура. — Твой квадрат?       Парень вздрогнул, но не отвел взгляд от карандаша. Учителя беспокойно переглянулись. Низко склоненная седая голова директора безвольно качнулась из стороны в сторону. — Ка…какой квадрат? — переспросил Мартин.       Психокорректор недовольно сжал губы, покосившись на Стража, и снова размеренно застучал карандашом по столу.  — Да. Назови свой настоящий квадрат, — прошипел голос. — У меня «А-ноль». А у тебя, мальчик?       Надзиратель приблизился вплотную, и черное груботканое одеяние коснулось Мартина. Он почувствовал неприятный терпкий запах сгнивших яблок и был готов поклясться чем угодно, что на долю секунды под капюшоном мелькнул гладко выбритый подбородок, рассеченный надвое тонким ярко-розовым шрамом, похожим на земляного червяка. Тук. Тук. Тук. Ровное дыхание давалось нелегко.  — Я… не знаю… — отстраненно ответил Мартин.       Страж постоял рядом с юношей еще с минуту, вглядываясь в его лицо. Оно было бледное, едва выступающие скулы и впалые щеки придавали ему усталый вид, а полуопущенные ресницы редко и медленно опускались и поднимались, скрывая затуманенные серые глаза, обращенные к маленькому стучащему предмету.  — У тебя есть брат? — тихий низкий голос раздался из-под савана.  — У меня нет брата, — слюна подкатила к горлу, выдавая обман, но проглотить ее было нельзя.       Надзиратель небрежно провел ладонью по воздуху, и карандаш лег на стол.  — Ты можешь быть свободен, — спокойно произнес мужчина за столом.       Подросток резко поднял веки, тряхнул головой и спешно направился к выходу.  — Предварительный контроль, — устало выдохнул психокорректор, что-то черкнул на лежащем перед ним листе темного картона и, покосившись на фигуру в темном саване, исподлобья взглянул на оторопевших педагогов, замерших у противоположной стены. — Вы не оставите нас ненадолго?       Его глаза проследили за несмелыми движениями директора, крадущимися шагами учителей, и стоило двери закрыться, оставив нескладного мужчину и Стража наедине, последний подошел к узкой металлической скамье, еще теплой от тел сидевших на ней людей, и грузно рухнул на нее. Издав короткий тяжелый стон, надзиратель опустил капюшон, приоткрывая изможденное серое лицо, рассеченное уродливым шрамом от лба до подбородка. Мутный, почти свинцовый взгляд уставился на недовольного мужчину за столом.  — Не стоит терять самообладание, — с укоризной высказался тот и попытался сесть ровнее, разминая затекшую скрюченную спину.  — Сколько уже? — тихо спросил надзиратель, проигнорировав замечание.  — Семьдесят шесть, — раздраженно ответил корректор, сверяясь со своими записями. — Два на контроле, и ни одного…  — Или кто-то в силах сопротивляться твоему умению, — перебил его Страж, гневно сведя брови, и прикрыл глаза. «Или кому-то не стоило мешать!» — подумал мужчина, но не посмев упрекнуть надзирателя снова, только устало потер круглое лицо ладонями, взял карточку Мартина в руки и посмотрел на нее.  — Согласно документам, ячейка «два-два-ноль» была избрана для этого мальчика три года назад, но я не вижу отметок ответственного Стража или информации о предыдущей ячейке, — торопливо произнес он. — Мне кажется это подозрительным.       Веки надзирателя едва заметно дернулись:  — «Бэ-семь» никогда не был образцом бюрократического общества, — пробормотал он, не открывая глаз, и его лицо исказилось ядовитой усмешкой. — Зато подметки делают качественно.  — В графе грядущей ячейки указана Лейла два-двенадцать-восемьдесят пять из ячейки восемь-ноль-один, — брови психокорректора взметнулись вверх, — и это ВАША ЛИЧНАЯ рекомендация.       Страж взглянул из-под полуопущенных темных ресниц на мужчину:  — Ой, как неловко получилось, — с издевкой произнес надзиратель. — Брат с сестрой. На тот момент мне показалась забавной эта случайность.       Он поднялся на ноги и одним движением скрыл уродливое лицо под капюшоном: — Теперь придется искать новую.       Его фигура двинулась к раскрытому окну. Пронзительный взгляд темно-серых глаз скользнул по школьному двору с копошащимися у деревянных парт детьми, приметил темную макушку худощавого парня, прошедшего к одному из столов, и замер в немом ожидании.  — Мальчишка, — едва слышно процедил он сквозь зубы. — Сними его с контроля и сам приготовь рекомендацию на будущий год, — быстро проговорил Страж.  — Но…  — Отправь его на фабрику. Он мне неинтересен, — перебил он возмущенного мужчину.  — Совет не одобрит…  — Совету вовсе необязательно… — зычно прозвучал голос из-под капюшона, но тут же стих до едва различимого бормотания, -…терять продуктивных аналитиков четвертого класса, — надзиратель задержал на мгновение свое внимание на учениках во дворе и тяжело зашагал в сторону двери.       Психокорректор прикусил язык и размашисто зачеркнул имя подростка в своей тетради. Перспектива сменить удобное кресло на грязный мешок до квадрата «А-один» его радовала не больше, чем уклонение от правды в отчетных ведомостях по внеочередной проверке. Однако, ведомости будут проверены Высшим корректором вдали отсюда и вряд ли слишком внимательно, а пристальный надзор хозяина останется с ним до самой его смерти.       Черная ткань балахона колыхнулась, из-под нее показалась бледная обветренная кисть, которая, прислонившись к деревянной поверхности двери, легко толкнула ее, приглашая стоящих в коридоре учителей войти обратно.  — Продолжим, — громко произнес мужчина с неестественно искривленной спиной, снова почувствовав на своих плечах цепкие пальцы Стража.       Мартин чувствовал, что за ним следят. Возможно, ему это показалось, ведь он прекрасно знал, что окна кабинета директора, ставшего на этой неделе допросной комнатой, выходят на школьный двор. Парня подмывало сразу же, как закрыл за собой дверь, юркнуть на цокольный этаж к старому гаражу и прошмыгнуть через задний двор к парку, но это было бы слишком подозрительно. По закону он должен отработать свои часы в школе или на фабрике, так пусть его видят, пусть отбросят сомнения в его добропорядочности.       Уйти сейчас, не дождавшись информации от доверенного Обители, означало проявить малодушие, что снова выставило бы его жалким боязливым мальчишкой, каким он постоянно выглядел в глазах брата. Юноша всякий раз видел его пренебрежение, перед каждой встречей прокручивал в голове едкие фразочки, которыми сможет осадить, уколоть Эвана, но с горечью приходилось признавать, что тот был абсолютно прав. Братская «дружелюбная» затрещина, полученная им в Обители в ответ на самодовольное заявление об отправлении в «Бэ-семь», была настолько же оскорбительной, насколько и справедливой. Вот только понимание это пришло слишком поздно, и опозориться перед братом хотелось куда меньше, чем изо дня в день изображать из себя обычного подростка из закрытого квадрата.       Он подошел к одной из парт, дружелюбно улыбнулся, положил ладонь на плечо своего одноклассника. Тот ответил ему широкой улыбкой, потрепал по волосам, отчего Мартин попытался нарочито неуклюже увернуться, и подростки засмеялись, возвращаясь к своим занятиям с малышами. Проверку он прошел, иначе не сидеть ему за этим столом, вот только доверенный вряд ли станет торопиться и рисковать всем только потому, что маленький глупый мальчик может не покинуть это место до первого снега. У Калеба хватило мозгов продержаться тридцать лет в закрытом квадрате, и пока Стражи находятся здесь, в условленном месте Мартину делать нечего.       Юноша пробежался глазами по кривоватым, неловко выведенным буквам в тетради ученика и одобряюще кивнул, не приметив ни одной ошибки. Как бы ему хотелось, повернув время вспять, не допустить самого себя до нелепого промаха. В его задачу не входил треп с найденными. Сблизиться, оценить потенциал, убедиться в отсутствии слепой преданности и передать информацию фактотуму*. Все, что он должен был делать — слушать и смотреть. Четыре месяца игры в законопослушного мальчика полетели в тартарары. Проверка выявит последнего найденного, и Эван выскажет все, что думает о своем брате. Одна уже отправилась в «А-первый», еще двоих теперь придется разыскивать заново. Зато он вытащил неопределенную дуру, до карточки которой теперь нужно добираться до Архива своими силами. О, Эван определенно будет в бешенстве!       Парень сдавленно улыбался обращенным к нему детским лицам, попытался отвлечься от своих мыслей, внимая тонким голосам, но словно набат стучал в его голове: «Три. Клятых. Дня. Еще семь.»       Каждый вечер он засыпал, прислушиваясь, как отмеряют мгновения стрелки часов, и каждое утро его пробуждала воспаленная навязчивостью мысль, и Мартин поднимался с постели, отдергивал плотную занавесь окна и удовлетворенно выдыхал, не обнаружив по ту сторону ни единого намека на снег.       Двигаясь в толпе людей по ведущей в школу правой стороне Центрального шоссе, он тяжело хмурился, чувствуя ледяные потоки ветра на коже. Когда занятия кончались, и оставалось совсем немного времени до общественных работ, парень молча стоял в коридоре у школьного окна и улыбался еще теплым солнечным лучам. Приходя вечером домой, он устало забирал из рук приемной матери два пайка, обещая поесть до темноты, и направлялся к себе. Снова слушал он стук часов и биение своего сердца, и понимал, что наутро все вновь повторится: окно, шоссе, школа, дети и фальшивая улыбка на его лице. Изменятся только числа, наполняющие его мысли.       «Четыре. Клятых. Дня. Еще шесть.» — Отец, — широко улыбнувшись, сказал Мартин, отрываясь от вечерней трапезы, — я могу на этой неделе поработать с тобой на фабрике?       Впервые за несколько дней вся ячейка собралась за кухонным столом, мать была в приподнятом настроении, и даже сварила последние картофелины на ужин. «И никаких пайков!» — радостно сообщила она, выложив небольшой бумажный свёрток, покрытый темными влажными пятнами. Мужчина, напротив, не разделял её энтузиазма. Мартин каждый вечер замечал, как, приходя с работы, он зло смотрел на свою жену, не ужиная, отправлялся в родительскую комнату и почти сразу же засыпал. Женщина отмахивалась от немого вопроса в глазах подростка дежурными фразами о каких-то проблемах «из-за ЭТОЙ Падали», но каждый раз, как дом охватывала темнота, из душевой доносились негромкие всхлипы. — Это, конечно, похвально, — мужчина заерзал на едва согревшейся скамье, — очень хорошая идея… — он нахмурился, обдумывая что-то, — но ты рекомендован в Исследователи…  — Только Советом школы, отец, — как можно естественнее рассмеялся юноша. — Ну какой из меня Исследователь? Кожа да кости.  — Это от того, что почти ничего не ешь в последнее время, — пробормотала женщина, перекладывая в его тарелку последний оставшийся клубень. «Лучше бы ты сама его сожрала!» — подумал он, глядя как твёрдый жёлто-серый комок плюхнулся на донце, оставив за собой прозрачный клейкий след. Мартин почувствовал, как неприятно сжался желудок, пытаясь вытолкнуть из себя съеденное этим вечером.  — Тебе тоже нужно есть, мама, — ласково произнёс юноша.       Как важно было для неё сейчас почувствовать эту настоящую правильную семейную идиллию — такой уже взрослый законопослушный ребёнок и такой заботливый, спешащий домой к ужину муж. И как необходимо было для него не упустить этот удачный момент особенной уязвимости этой ячейки.  — Не перекармливай мальчишку! — рыкнул на неё мужчина, что тут же вернуло её с небес на землю. — В общем-то, ты прав. Всегда нужно иметь вариант про запас, — сказал он намеренно деловито, и Мартин еле сдержал едкую ухмылку. Его губы так и застыли в нелепой полуулыбке. — Я только до второго класса, конечно, дослужил, но видел добрую половину фабрики. И столько интересного ни в какой Пустоши не увидишь. «Интеллект — средний. Потенциал — низкий.»       В памяти Мартина всплыли строки из карты ячейки. Сидящий напротив него мужчина сам не догадывался, насколько близко он был к истине в этот момент. Ни в какой Пустоши не найдет он того драгоценного клочка бумаги с пометкой «Пятьсот тридцать пять», скрытого в Архиве. И в самых дурных перспективах сложившейся ситуации в его запасе должны быть еще два варианта про запас: Исследователь с высоким потенциалом и, возможно, года через три, неограниченным доступом к Архиву; или служащий фабрики с интеллектом выше среднего и условным доступом к хранимым документам через добрый десяток лет.  — И мне бы увидеть, — склонив вбок голову, пробормотал парень.  — Тебя-то поначалу вниз не пустят, — продолжал его приёмный отец, и важно подбоченился, — сам понимаешь, ответственность и опыт нужны, — Мартин коротко кивнул, — побегаешь, присмотришься на первом классе, а там, глядишь, и ко мне переведут, к Архиву поближе.       Глаза юноши расширились от наигранного удивления:  — А что там?  — Бумажки всякие, — пренебрежительно прозвучало в ответ. — Не пыльно, не тяжело и спокойно, — мужчина заговорщически подмигнул на последнем слове.       Парень тряхнул волосами и наклонил голову над тарелкой. Разломив отданную ему картофелину, он хмуро смотрел на прилипшие к вилке комочки мякоти. Есть совершенно не хотелось.  — Так что? — громко спросил его мужчина. — Завтра придёшь?  — Конечно, — подняв беззаботный взгляд на отца, ответил Мартин. — Хватит с меня малышей.       Он улыбнулся как можно искреннее, и, насадив на зубцы прибора кусочек клубня, отправил его в рот. Кисловатый вкус со слюной растекся по деснам, хотелось проглотить испорченную пищу не жуя, а ещё лучше выплюнуть, выкинуть и забыть о ней, но Мартин резво нацепил ещё мякоти на вилку. С трудом проглотив остатки, он отпил воды из стакана, встал из-за стола и легонько чмокнул женщину в макушку.  — Я сегодня очень устал, — негромко произнёс он. — Сами знаете, проверки… Приходится по десять раз объяснять одно и то же.  — Конечно-конечно, дорогой, можешь отдыхать, — пролепетала мать.       Мартин неторопливо дошёл до своей комнаты и, бесшумно притворив за собой дверь, сполз по стене. В горле застыл кислый комок, а в голове опять простучало: «Четыре. Клятых. Дня. Ещё шесть.» «Скорей бы они уже убрались отсюда!» — подумал Мартин и опустил подбородок на колени.       За дверью послышалось шаги. Прошаркал мужчина, вальяжно ступая по коридору, а следом семенила его жена. Мартин бросил беглый взгляд к изголовью кровати, рядом с которым на полу он обычно ставил свой маленький старый круглый будильник, чтобы с утра, по-обыкновению, позлить еще сонную Лейлу. Довольная ухмылка появилась на его лице: даже когда она так далеко, он не прекращал ее бесить. ***  — Бесишь меня! — девушка в очередной раз шикнула на сидящего рядом с ней за столом мужчину.  — Это правильно, но не верно, — снова покачал головой Эван и поднялся на ноги.        Он не спеша подошел к своему лежаку, присел на корточки и, раскрыв сумку брата, провел пальцами по оставшимся пайкам. Шесть дней на них не протянуть. Его брови сошлись на переносице, а губы сжались в тонкую полоску. Перевалочная станция не место для безмозглых. И даже если им удастся пройти незамеченными до железнодорожного полотна, то на подходе к Открытому квадрату эта дура своими розовыми щечками сдаст их со всеми потрохами.  — Не слышу твоего задорного читающего голоса, Алиса, — сердито произнёс мужчина, но не обернулся, размышляя о предстоящих голодных днях, — ну же… — Почему все так запутано? — раздраженно выдохнула она в желтые страницы, закрывая глаза. — Что там тебе непонятно? — громко спросил мужчина, поднимаясь на ноги. — Как может быть у гриба другая сторона?! Он же круглый! — девушка гневно захлопнула книгу, и Эван с трудом сдержал хохот. — Читай свою несуразицу сам! — От несуразицы слышу, — ухмыльнулся он. — Бесишь меня, — процедила Лейла сквозь зубы и скрестила руки на груди. — «Нет, я, конечно, примерно знаю, кто такая я была утром, когда встала, но с тех нор я какая-то не такая»**, — тонким противным голосом лепетала она, пытаясь изобразить маленькую Алису. — Один в один, — гоготнув в кулак, сказал Эван и тут же почувствовал на себе угрожающий взгляд. — Серьезно, — он старался умерить подступающий к горлу смех, — очень похоже.  — Мне надо на улицу, — жалобно простонала Лейла.  — Иди, — ответил он, снова погружаясь в раздумья.  — А если там кто-то есть? — прошептала девушка.       Эван устало вздохнул, накинул на плечи свой балахон, переступил через сваленное грудой тряпье и прошагал к выходу, заметив слишком довольное лицо девушки. Со скрипом отворилась тяжёлая толстая дверь, Лейла слышала, как громыхают его ботинки на лестнице, и, уже натягивая на себя огромный, найденный вчера на полу свитер, почувствовала, как холодный ветерок коснулся её лодыжек. Пахнуло приятной свежестью, и девушка робко продвинулись через небольшой коридор к лазу.  — Девочки направо, — буркнул грубый мужской голос.       Она, сьежившись, поднялась наверх и с наслаждением втянула пьянящий запах промокшей древесины и жухлой травы. Стылый порыв обжег её щеки, девушка дрожала, но не двигалась с места.  — Тебе помочь? — нетерпеливо молвил Эван, покосившись на неё, и усмехнулся уголком губ, наблюдая, как бодро вышагивала она все глубже в лес. — Да-да, я тебя бешу.       Он сощурился и огляделся. В опускающихся на лес сумерках было непросто разглядеть бесшумно двигающегося человека, зато девушку, с остервенением ломающую ногами ветки, можно было пристрелить даже в полной темноте. Мужчина сердито стиснул зубы, старательно отгоняя от себя эту мысль. Он дождался, когда хруст стих, злобно улыбнулся, подождал ещё минуту и протяжно завыл. Звук достиг своей цели. Закрыв глаза, Эван с удовольствием вслушивался, как спешно, падая и врезаясь в подмерзшие ветви кустов, девушка опрометью бежала обратно. -Ты слышал? — запыханно пробормотала она, вцепившись что есть мочи в черную ткань его накидки, и огляделась.  — Что слышал? — недоуменно произнес мужчина.  — Это тигро… роги… Или бронетамы? Мартин говорил…       Эван прикрыл ладонью глаза, и его тело бесшумно содрогнулось. Глубоко вдохнув, он погладил Лейлу по голове и жалобно заскулил.       Глаза её немедленно распахнулись еще шире.  — Падаль! — с ревом кинулась она на него, стукнула что есть мочи и замахнулась снова, но мужчина жёстко перехватил её запястья, заводя её руки за спину и прижимая к себе так, чтобы она не смогла вырваться. — Животное! Злобное! Мерзкое! Чудовище! — Лейла скрежетала зубами в тщетных попытках освободиться. — Заносчивый! Отвратительный!  — Какой богатый словарный запас! — процедил Эван, жестко отстраняя девушку от себя и придерживая её за плечи на вытянутых руках. — В школе хамству научилась?       Лейла тяжело дышала и сверлила его взглядом. Волосы её растрепались, она нервно тряхнула головой, желая смахнуть сбившуюся прядь с лица, но та не поддавалась, и девушка лишь ожесточенно топнула ногой и взревела:  — Да отпусти ты уже меня!  — И что ты сделаешь? — мужчина прищурился.  — А ты попробуй, — прошипела Лейла и дернулась в сторону, но его пальцы крепко стискивали её плечи.  — Ну, давай! — Эван ослабил хватку.       Он рассерженно фыркнул, наблюдая как Лейла метнулась к раскрытому лазу, и решительно направился следом. Прыти девушки можно было позавидовать, она в считанные секунды сбежала с лестницы, преодолела короткий коридор и начала уже было тянуть на себя тяжелую дверь, но мужчина с остервенением рванул стальную преграду на себя, не позволяя перекрыть себе путь. Лейла на мгновение оторопела, испуганно попятилась и, наткнувшись на стол, вцепилась ногтями в деревянные доски, втягивая голову в плечи.  — Послушай меня, дорогуша! — процедил Эван сквозь зубы, грубо приподняв ее лицо за подбородок. — Таких наивных дурочек, как ты, еще на подходе к Перевалочной на завтрак жрут! — все еще страшась его ярости, Лейла осторожно приоткрыла глаза, вслушиваясь в каждое слово. — Ты можешь сколько угодно пачкать свой скверный язычок ругательствами, можешь злиться, кричать, царапаться и драться, но никогда, слышишь меня, никогда не трусь! Ты поняла это, Алиса?       Девушка коротко кивнула. Мужчина оставался недвижимым, крепко сжимая пальцами ее щеки. Он внимательно разглядывал ее, размышляя о чем-то, борясь с самим собой, и периодически приоткрывал рот, словно желая сказать нечто важное, но тут же стискивал губы и снова погружался в раздумья.  — Одевайся, — наконец тихо сказал Эван, убирая руку от ее лица, и покачал головой. — Нам нечего есть.       Девушка помедлила, настороженно глядя на мужчину, но все же послушно направилась за вещами. Эван тяжело вздохнул и посмотрел на стол. Замусоленная «Алиса в стране чудес» выглядела совершенно неприглядной на фоне Шекспира. Почти твёрдый зеленый переплёт такой желанной Лейлой книги был достаточно крепким, а сухие страницы, тронутые желтизной, почти не были замяты. Он нерешительно взял томик в руку. Расставаться с такой редкостью совершенно не хотелось, но, обрыскав большую часть ближних домов Заброшенных кварталов по ту сторону Стены, он за четыре долгих месяца нашёл всего лишь пять антикварных книг. И вероятность найти что-то схожее по цене уменьшалась с каждой ночью и каждым домом. Шекспир стоит дорого. Это минимум двадцать порций нормальной еды с мясом и сон в удобной, пусть и не слишком чистой, но кровати. — Это же моя. Зачем она тебе? — хмуро спросила она, встав в проходе и скрестив руки на груди.       Эван торопливо сложил книгу в мешок и выудил из тряпья маленький круглый предмет, похожий на часы. Девушка видела его в самый первый день. Тогда она подумала, что у часов должно быть две стрелки, а не одна, постоянно указывающая на дверь, и потому — это самый обычный мусор.  — Почитаешь, когда подрастешь, — жёстко ответил ей мужчина. — Твоё становится твоим, когда ты это сам находишь.