Назови мне свое имя

Отдавай Мне первенца из сынов твоих; то же делай с волом твоим и с овцою твоею. Семь дней пусть они будут при матери своей, а в восьмой день отдавай их Мне. И будете у Меня людьми святыми.

      Злобный взгляд был направлен чуть выше макушки Лейлы, на ее брата, чье горячее прерывистое дыхание она ощущала на своем затылке. Его ладонь все еще плотно прижималась к ее лицу, и девушка чувствовала, как дрожат от напряжения его пальцы.       Время, казалось, замерло, тишина повисла в крохотном участке леса между тремя темными фигурами, и только негромкий гулкий размеренный стук чего-то вдалеке из почти неслышимого с каждым ударом сердца становился все ближе и ближе. Лейла вздрогнула, но никто не обратил на это внимание. Ее спутник и человек в саване оставались недвижимы и сверлили друг друга взглядом.  — Ты не будешь больше кричать? — наконец спросил шепотом Мартин, наклонившись к самому ее уху.       Девушку пробил странный озноб, она неловко помотала головой, и пальцы парня расслабились. Холодный воздух неприятно обжег ее легкие, отчего по коже пробежалась новая волна мурашек, а тело дернулось в легкой судороге и резко ослабело. Только то, что Мартин по-прежнему стоял позади нее и не ослабил хватку, позволило ей не рухнуть на землю.  — Прохладно сегодня, — незнакомец хмыкнул и, повернувшись к ним спиной, пригнулся к земле, раскрывая небольшой ход в свое подземное убежище, откуда повеяло сыростью и спертым кисловатым запахом. — Дважды приглашать не стану.        Он, не оборачиваясь, двинулся вперед, гулкое металлическое эхо раздалось из лаза. Его фигура, поглощаемая землей, с каждым шагом становилась все ниже. Мартин тяжело выдохнул и уперся в спину сестры, слегка подталкивая ее вперед и вынуждая двигаться следом за незнакомцем. Ноги девушки не шевелились от испуга и холода. Она, не мигая, смотрела на мрачную дыру в земле.  — Слишком… — устало прошептал парень, — …мало времени, — он пригладил свободной рукой растрепанные волны ее волос, пытаясь успокоить тревогу, — Лейла, пожалуйста… — Молящий голос брата вернул ее внимание. Никогда она еще не слышала, чтобы он говорил так мягко, так ласково. — Назад дороги для тебя уже нет.       Лейла чуть повернула голову, желая убедиться, что ей не почудилось, зажмурилась, с трудом сдвинула с места правую ногу, нетвердо ступив вперед, и по ее спине пробежал холодок. Оторвавшись от брата, она шумно втянула носом воздух и сделала еще один шаг к темной яме. Внутри что-то громыхнуло, и мужской голос невнятно выругался. Слабый свет озарил очертания крутой лестницы и подсохших комков грязи на ступенях. Лейла опустилась на первую, поморщила нос и, прищурившись, двинулась дальше.  — Не май месяц! — прогремел голос снизу. — Забирайся в нору, Алиса!       Девушка обернулась на брата. Мартин все еще стоял у самого входа, не шевелясь, и терпеливо ожидал, когда сестра спустится вниз. Лейла раздраженно выдохнула и уверенно, насколько позволяли замерзшие конечности, шагнула вниз. Ступеньки казались бесконечными, но долгожданное тепло так манило погрузиться в него, что ноги сами понесли ее навстречу слабому свету.       Лестница задрожала, когда Мартин ступил вслед за сестрой, металлический скрежет разрезал тишину, и отсыревший деревянный пласт с гулким хлопком скрыл их в подземном убежище. Грязные плафоны длинными квадратами выделялись на темно-серых стенах небольшого коридора и едва справлялись со своей единственной задачей — пропускать свет, но все же в глубине Лейла увидела тяжелую и невероятно толстую железную дверь, за которой находилось еще одно помещение.  — Пойдем, — Мартин неслышно подошел сзади, неловко обхватил ладонью ее предплечье и потянул вперед. Девушка не сопротивлялась.       Внутри было намного теплее, отчего неприятный застоявшийся запах ветоши и пота показался просто невыносимо оглушительным. Тусклое мерцание ламп освещало широкую, но захламленную комнату, посреди которой располагался самодельный стол, вдоль стен на самом полу высокими стопками громоздились старые книги с ободранными корешками, тут же валялись неприглядные грязные тряпки, возможно когда-то бывшие одеждой. Молчаливая тень незнакомца в дальнем углу шевельнулась, стягивая с себя свое облачение, которое тут же полетело в гору ветоши. Молодой человек все еще стоял спиной к подросткам и медленно покачивал крупным торсом из стороны в торону, разминая замерзшие мышцы. Мартин устало прислонился к стене, он был сосредоточен и хмур, совсем таким как помнила его Лейла в самый первый день их знакомства. Тогда он пришел в их дом с этой же заплечной сумкой, со своим нехитрым скарбом. Это было в начале лета, кажется…  — И долго мы будем играть в молчанку? — раздраженный мужской голос заставил Лейлу испуганно моргнуть и попятиться к брату.       Тот одним движением сбросил с себя рюкзак, увернувшись от девушки, шагнул к столу, выдвинул из-под него хлипкий табурет и сел.  — Ты должен отправить ее в Обитель, — Мартин уставился в деревянную поверхность перед собой и явно нервничал. Так непривычно было слышать Лейле его неуверенный голос, так странно наблюдать, как он, прежде насмехавшийся над её робостью, сам с трудом подбирал слова.       Эван медленно повернулся к нему лицом, удивленно вскинул брови и скрестил руки на груди:  — Вот как? Кому же я должен? — холодно произнес он, не двигаясь с места.  — Не начинай, пожалуйста… — подросток боязливо посмотрел ему в глаза.  — Что не начинать? Ты пришел на два дня раньше срока, — прошипел молодой человек и кивнул в сторону прижимающейся к стене девушки, — притащил с собой свою потаскушку и просишь отвезти ее в Обитель. Чего-то ты мелочишься, братец! Давай уж сразу Отряд сюда притащи! — издевательски произнес он, выдержал небольшую паузу и продолжил, — Четыре… четыре гребаных месяца я торчу здесь, а ты по девкам бегаешь!       Мартин с трудом сглотнул. Он прекрасно знал, что сейчас ему нужно молчать. Молчать и ждать, когда брат остынет и будет готов к спокойному разговору. Хоть времени на обратную дорогу оставалось почти впритык, он стиснул покрепче зубы и замер. Тишина стала пронзительной. Было слышно, как где-то мерно щелкает секундная стрелка часов, как глубоко дышит Лейла за спиной, как потрескивает, моргая, лампа.        Эван с шумом выдохнул и подошел к столу. Его лицо теперь стало лучше освещено, и девушка приметила тёмную растительность на лице. Она ещё ни разу не видела бороды или столь длинноволосых мужчин. Зато характерный для Мартина жест на мгновение сделал мужчину похожим на её брата — будто те же тёмные, немного волнистые пряди одним движением головы скрыли уставший тяжёлый мутно-серый взгляд.  — Прилетели за ней? — негромким ровным голосом спросил он парня и посмотрел за его спину.  — Нет, — осипшим голосом ответил Мартин. — Я нашел еще троих. Точнее уже одного.  — Забрали? — Эван сел напротив брата и внимательно смотрел на него.  — Показательная смерть, — сказал парень и опустил глаза. — Мне нужно еще время.       Мужчина сощурился и слегка наклонил голову вбок:  — Сколько? — он немного помедлил и вкрадчивым голосом произнес. — Ты ведь помнишь, о чем мы говорили с тобой в Обители?       Мартин тяжело выдохнул, резко обернулся, желая удостовериться, что с Лейлой все в порядке, задержал свой взгляд на сидящей в углу девушке, и снова посмотрел на брата. Эван едва заметно кивнул головой и встал:  — Мы уйдем с первым снегом. Ты будешь сам по себе.  — Я знаю. Жди меня через десять дней. В сумке вещи и пайки, — парень тоже поднялся на ноги и криво улыбнулся. — Только не убей ее раньше меня.       Он тряхнул головой, скрывая за волосами свои глаза, и направился к выходу. Его брат молча смотрел ему вслед. Гулкий звук шагов по бетону сменился дребезжанием ступенек, скрипнули древние петли, и раздался глухой хлопок, разносясь эхом по убежищу.       Эван перевел взгляд на гостью. Она сидела, прислонившись к стене, по уши завернутая в одеяло и была похожа на замерзшего воробья. Мужчина еле слышно чертыхнулся, взял брошенную подростком заплечную сумку, прошёл вглубь комнаты и растворил скрытую в темноте дверь. Что-то тихонько щёлкнуло, тёплый свет озарил небольшое помещение с расстеленным на полу грязным матрацем, на который Эван вывалил содержимое рюкзака. Переложив вещи девушки в сторону, мужчина пересчитал маленькие шершавые коробочки.  — Так мало, — прошептал он и тяжело вздохнул.       Хоть парень и сказал, что придёт через десять дней, но тринадцать пайков и для одного человека далеко не густая добыча, а учитывая высокую вероятность проверок и пристального внимания к ученикам, десять дней вполне могли превратиться в двадцать. Придётся отправляться на фабрику или к перевалочному пункту, чтобы запастись провизией, что крайне опасно. Если с ним что-то случится, девчонка сдохнет с голода за закрытыми дверями, ведь закрывать её придётся каждый раз. Ещё не хватало, чтобы она выдала его или брата.       Эван взял в руки отложенную одежду, помял в пальцах мягкую ткань тонкой нательной майки, криво усмехнулся и бросил вещи на пол, рядом с матрацем. Не торопясь, он вышел в первую комнату, приблизился к дальней стене, прислонившись к которой мерно посапывала Лейла.  — Пойдем-ка в постельку, Алиса, — пробормотал молодой человек, осторожно подхватывая ее на руки. Девушка спала. *** Не хочу открывать глаза. Такой странный сон. Такой яркий. И он такой теплый. О, нет, Лейла, даже не думай об этом! Только во сне может такое случиться, чтобы этот Мартин не смотрел свысока. Грубый и жестокий сыночек Падали. Не поддавайся Скверне. Будильник пронзительно затрещит будто бы на самое ухо, а значит, пора. Пора двигаться дальше, к достижению своей мечты. Странно. Раньше все люди грезили своими страстями. Вот же глупые. Будильник.       Лейла нехотя высвободила руку из колючего одеяла, чтобы выключить звенящий шарик, но звук прервался прежде, чем она успела дотянуться до него. Раздался шорох ткани, кто-то опустился рядом с ней и положил руку на голову.  — Еще слишком рано, Алиса, спи, — произнес тихий мужской голос, и глаза девушки в одно мгновение распахнулись.       Она резко села, подтянула сползшее одеяло и вперила свой взгляд на Эвана. По рукам пробежали мурашки, и девушка с ужасом осознала, что из одежды на ней осталась лишь тонкая маечка и колготы, а потому она ещё сильнее дёрнула колючую материю, пытаясь спрятаться в ней целиком. Остаться наедине с Оскверненным… Он перенёс её, раздел и видел, девушка с ужасом пыталась вспомнить предупреждения учителя гигиены о мыслях, порождаемых Скверной.  — Ты не приснился мне… — прошептала Лейла, не желая верить собственным глазам.  — А ты бы хотела? — он странно оскалился, девушка резко отпрянула к стене и вжалась в нее.  — А Мартин?  — И он не приснился, — молодой человек раздраженно выдохнул и встал на ноги. — И… — он запнулся, — это ТАМ его зовут Мартин. Мартин шестнадцать-четыре-восемьдесят пять-ячейка восемьсот первая-квадрат «Бэ-семь».  — Квадрат? — Лейла недоуменно посмотрела на него.       Официальные имена у каждого гражданина Государства использовались крайне редко, их прописывали в личных карточках при приеме в школу или на фабрику, при переводе в другие ячейки. Девушка превосходно знала собственные добавочные номера, слышала родительские полные имена, но ни в одном из них не было никакого квадрата.  — Это тебе, пожалуй, рановато, Алиса, — засмеялся Эван.  — Меня зовут Лейла, — робко возразила она и, повалившись обратно на матрац, закуталась по плотнее в одеяло и сжалась в комочек. — Лейла два-двенадцать-восемьдесят пять-ячейка восемьсот первая!  — Квадрат «Бэ-семь», — раздалось из другой комнаты. «Скверна его побери, — подумала девушка и тут же осеклась, — уже побрала. Это значит, что и я?! Нет-нет, ничего это не значит! Оскверненные сами жаждали этого. А я не хочу. Значит и Скверне не пробраться в мое сердце. Конечно, для своей безопасности полезно узнать о чем он думает на самом деле… — у Лейлы даже уши покраснели от закравшихся в её сознание мыслей, — О, нет, нет, нет. Глупая девчонка! Вот так Скверна и поглощает!»  — Что такое Обитель? — настороженно спросила Лейла, пытаясь отвлечься от размышлений о новом знакомом.  — Безопасное место, — Эван вернулся к ней с небольшой алюминиевой тарелкой и глиняной кружкой в руках, снова сел на край матраца и протянул ей принесенную снедь. — Я позволил себе разобрать твои вещи, — как ни в чем не бывало продолжил он и указал на горку одежды на полу, — еды очень мало, так что не побрезгуй.       Мутная жижа размоченного пайка постепенно твердела и увеличивалась в объеме. Лейла недоверчиво покосилась на мужчину, на что тот недовольно закатил глаза и, поставив посуду на пол, удалился. Желудок девушки отчаянно заурчал. Она резко кинулась к тарелке, схватила еще теплый паек дрожащими руками и с жадностью его надкусила. Странный привкус воды смутил Лейлу, но пить хотелось безумно. Холодная жидкость обожгла её горло, девушка поморщилась, но проглотила содержимое кружки почти залпом. Ее взгляд обратился к сваленным в кучу вещам, и лицо покрылось густым румянцем. Она с трудом проглотила очередной кусок пайка, на четвереньках доползла до стены, схватила в охапку сваленное белье и спрятала его под одеяло. Легкий смешок заставил ее обернуться. В дверном проходе стоял Эван, оперевшись на стену, скрестив руки на груди.  — Братец тебя притащил для себя или для меня? — приторно-сладким голоском произнес он, отчего Лейла снова вжалась в стену и с испугом наблюдала за ним. — Ох! Сразу для двоих?! — мужчина, казалось, с наслаждением наблюдал за ее реакцией.       Лейла не пропустила ни одного занятия по гигиене и прекрасно понимала, к чему клонил этот человек. «О, Скверна! Для такого необходимо разрешение Высших, и разрешение дается однажды и навсегда, всего с одним человеком! И Мартин…» — она в ужасе закрыла рот ладонью, пытаясь сдержать крик.  — Да шучу я, — Эван закатил глаза и вышел вон. — Сдалась ты мне.       Девушка услышала тяжелый низкий стон металла, что-то щелкнуло, громыхнуло и затихло. Она сидела, не шевелясь, около десяти минут, и, окончательно убедившись, что осталась одна в этом убежище, встала на ноги, нерешительно вышла в комнату со столом и огляделась. Ничто не изменилось в этом месте за несколько часов ее сна, разве что грязная ветошь была расстелена на полу. «Он спал здесь», — подумала Лейла.       Ее внимание привлек темно-бордовый засаленный корешок книги. Присев, девушка с любопытством откинула плотную тряпицу и взяла книгу в руки. Толстый томик с почерневшими тисненными буквами был намного больше книг из школьной библиотеки.       Лейла всегда себя считала очень начитанной и умной девочкой: она читала, сколько себя помнила, назубок знала свод законов, а ежедневную клятву произносила наизусть уже в четыре года.       Интерес был слишком велик, и пальцы ловко скользнули между страниц, раскрывая их. Подойдя поближе к свету, девушка принялась читать, но чем дольше она это делала, тем больше она хмурилась, и, наконец, неприятно поморщившись, вернула книгу на место. «Глупости какие! — с гневом подумала она, — Говорящие кролики с часами! Алиса! Фу, Падаль!».        Лейла продолжила обследовать комнату, время от времени поднимая с пола очередную книгу, начиная читать и теряя интерес и терпение. Среди рухляди ей попадались странные мелочи и механизмы, о назначении которых оставалось только догадываться: бледные, с размытыми очертаниями людей, покрытые желто-коричневыми пятнами картинки; пластмассовые, холодные на ощупь прямоугольники с шершавыми краями царапин на глянцевых частях; когда-то яркие, но, видимо, выцветшие от времени обломки каких-то игрушек; толстая книга с записями и картинками какой-то необычной еды; блестящие пластинки с белыми и желтыми кружочками были свалены в одну кучу с пыльными стеклянными бутылочками. Девушка покрутила одну из них в руках, пытаясь прочитать написанное на желтой бумажке, приклеенной сбоку, и тут же бросила ее обратно, привлеченная очередной книгой. Зеленый переплет был совсем старым, но все еще жестким, и стоило Лейле раскрыть ее, как со страниц посыпались обломки засушенного цветка. Хрупкие лепестки рассыпались мелкой крошкой по полу. Две равно уважаемых семьи В Вероне, где встречают нас событья, Ведут междоусобные бои И не хотят унять кровопролитья.*       «Как необычно, — изумилась Лейла, прикусив губу, — семьи-бои… событья-кровопролитья…» — она заложила палец между страницами и недоверчиво перелистнула дальше, удивленно подняв брови. Весь текст был испещрен короткими строками — по одной, две, а где-то больше, но это не было похоже ни на одну виденную ей ранее книгу. Вернувшись к началу, она продолжила читать. Друг друга любят дети главарей, Но им судьба подстраивает козни, И гибель их у гробовых дверей Кладет конец, непримиримой розни. Их жизнь, любовь и смерть и, сверх того, Мир их родителей на их могиле На два часа составят существо Разыгрываемой пред вами были. Помилостивей к слабостям пера — Их сгладить постарается игра.*       Не все из написанного она могла понять, но то, что это та самая история про Скверну, про то, как она сгубила людей, ей было совершенно ясно. Лейла отыскала глазами табурет, положила книгу на стол, едва прищуриваясь осматривая уже изученные ею уголки комнаты и вспоминая, где она могла видеть коротенький карандаш и чистую бумагу. Шагнув к одной из куч книг, она выудила сбоку помятый лист и снова огляделась. Карандаш нашелся на полу рядом со столом. Девушка села за стол, и начала читать заново, постоянно выписывая непонятные ей слова и номера страниц, на которых она их увидела, в надежде спросить об их значении позже, когда вернется этот мужчина. ***       Эван вернулся за полночь, с грохотом свалив у двери новую груду барахла. Лейла спала за столом, сложив голову на руки. Молодой человек хмыкнул, медленно подошел к ней и с пренебрежением вытянул из-под нее книгу. Прочитав несколько строк, он с удивлением посмотрел на девушку.  — Может, тебе сказки попроще пока почитать? — громко поинтересовался мужчина, склоняясь над ее ухом.       Лейла резко открыла глаза и, выпрямившись, сложила руки на колени и села так ровно, будто только что ее разбудили на уроке. Сонливость ее как рукой сняло.  — Сегодня тебя потянуло на Шекспира, завтра на романтичные словечки, а через недельку сама в постель запрыгнешь? — с издевкой произнес Эван, видя, как лицо девушки начинает краснеть.  — Мне было интересно, — как можно тверже отвечала она, но голос предательски дрожал.  — Ооо, — потянул он и усмехнулся, — сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг, и случай, бог изобретатель…**  — Что это? — осторожно спросила она, не поворачивая головы.  — Поэзия, — выдохнул мужчина и положил уже закрытую книгу на стол. — Творения Скверны и страстей.  — Звучит красиво, — прошептала Лейла.  — Что именно? — поинтересовался Эван, присаживаясь рядом с ней. — Скверна, страсти или поэзия?  — Последнее, — она нерешительно посмотрела на своего собеседника.       Тот внимательно изучал ее лицо и был совершенно спокоен. Холодный взор оставался неизменным. Эван молчал.  — Вы братья? — осторожно спросила Лейла, её глаза удивлённо расширились, когда мужчина мягко кивнул, и она ошеломленно прошептала. — Настоящие родные братья?!  — Что ты писала? — спросил мужчина, кивая на расписанный аккуратным почерком лист.  — Я не поняла этих слов, — девушка быстро повернулась к записям. — Что значит «князь»?  — Это титул, — он тут же заметил недоумение на ее лице. — Раньше люди так называли очень знатных людей… то есть тех, кто был богаче других и имел какую-то власть.  — А племянник? — нахмурилась Лейла.  — Это сын брата или сестры, — спокойно ответил мужчина.  — Фран-цис-кан-ские мо’нахи? — прочитала она с листа.  — Мона’хи, — произнес Эван, не сдерживая улыбки. — Эти монахи были кем-то вроде… Жрецов, только бог у них был другой.  — Аптекарь? — снова задала вопрос девушка и с интересом посмотрела на мужчину.  — Человек, который продает лекарства.  — Что такое лекарства? — спросила она, вскинув брови.       На её удивление, собеседник не предпринимал никаких непристойных попыток развратить или осквернить её, более того, он отвечал на её вопросы, которые, возможно, казались ему очень глупыми, и делал это настолько непринуждённо, будто даже не задумываясь о значении таких непонятных и новых для девушки слов. Эван раздраженно выдохнул, но все же ответил:  — Это такая еда, которая помогает больному вылечиться.  — Музыкант? — Лейла передвинула палец на грязном листе чуть ниже и снова подняла взгляд. Общение становилось все более и более непосредственным.  — Человек, который играет или поет музыку.  — А что такое музыка? — недоуменно произнесла она, нахмурившись.  — Музыка… — Эван тяжело вздохнул. — Ее надо услышать, чтобы понять, что это такое. Это звуки, которые… красиво звучат вместе, — раздраженно ответил он.  — Ряженые? — девушка тряхнула головой, в надежде вернуться к этому вопросу потом.  — Люди, которые нарядились во что-то, глупая, — мужчина хохотнул и глубоко вдохнул, стараясь сдержаться.  — Хор?  — Толпа поющих людей… то есть, — он в первый раз потупил взгляд, пытаясь найти подходящее объяснение, — в песне поэзия и музыка сливаются воедино, и когда много людей поют одну песню — это хор.  — Как ежедневная утренняя Клятва, а граждане — это хор, — осенило её, Лейла, воодушевленная своим маленьким открытием взглянула на собеседника, но увидела лишь скептическую усмешку на его лице. Недовольно сжав губы, девушка опять обратилась к своему списку. — Гробовые двери?       Эван притих и помрачнел. Она заметила это и недоуменно вскинула брови.  — Когда люди умирают, их кладут в деревянные ящики — гробы. А гробовые двери — это двери в склеп. Вот, — он обвел взглядом комнату, — примерно такой. Только с мертвецами.  — А могила?  — В них лежат гробы с мертвыми.  — Зачем? — непонимающе спросила Лейла.  — Чтобы родственники могли… — мужчина запнулся, — навестить того, кто был очень дорог.  — Зачем?       Он поднялся на ноги, повернулся к ней спиной и шумно выдохнул.  — Потому что отпускать всегда тяжело, — тихо произнес Эван, — а так люди создают видимость, что человек еще жив. И с ним вроде как можно поговорить и поделиться.  — Прости, — прошептала девушка и отложила бумагу в сторону. Она украдкой посмотрела на его фигуру. Мужчина глубоко дышал. — Мы ведь можем продолжить завтра?  — Да, Алиса, — спокойно ответил он и закончил уже шепотом. — Глупый белый кролик… — Алиса — это та девочка из твоей книги, — Лейла покосилась на расстеленное у стены тряпье, отыскивая взглядом темный переплет. — Зачем ты зовешь меня так?       Её тихий голос заставил Эвана повернуться к столу.  — Мартин как-то мне сказал, что я не знаю своего имени, — начала она и прикусила губу. Выждав паузу, чтобы понять, что её внимательно слушают, девушка заговорила немного твёрже, — а ты сказал, что его ТАМ зовут Мартином. Что это значит? — Ровно то, что ты сейчас и сказала, — ответил Эван. — Мало кто знает свои настоящие имена, те самые, что даются людям при рождении их настоящими родителями. Детей отнимают у матерей в младенчестве, перевозят по квадратам и распределяют в молодые ячейки, чтобы те вырастили новых законопослушных граждан, — мужчина тяжело вздохнул и, горько усмехнувшись, продолжил. — Так поступают очень многие в открытых квадратах. Вырастить ребёнка в них невозможно, и матери выбирают самое гуманное будущее для своих детей. — А что такое квадрат? — почти беззвучно спросила девушка, не поднимая головы. — Квадраты — это отделенные друг от друга закрытые города, каждый житель которого считает его единственным Государством. Одна школа, одна фабрика, одни законы и правила. Выращенные кроткие овечки для удовлетворения нужд Высших. — Каких нужд? — голос Лейлы задрожал.       Она с трудом сдерживала крик отрицания и ужаса, но Эван говорил так серьёзно, что не верить ему было так же сложно, как и умерить свое возмущение. — Нужд производства. Самый простой способ убить двух зайцев для Высших. Выделение объектов производства для создания строго специализированных городов и доказательство собственной невероятной значимости для нормального существования обычного рядового человека. Никакой конкуренции. Никакой возможности протеста.  — Чего? — уже не сдерживая нервного дыхания и всхлипов, спросила она надрывно. — Но Закон… И мир…  — Всего лишь иллюзия, прикрытая перефразированным в своих интересах писанием, — мужчина подошёл к ней, поднял за плечи и крепко прижал к себе. — Это сложно, Алиса… ещё пока слишком сложно.       Он провел ладонью по её голове пригладив растрепанные пряди, успокаивающим жестом прижался губами к макушке. Лейла старалась дышать как можно глубже, но остановить поток неприятных мыслей, от которого истерика тягучим комом подкатывала к горлу, не могла. Такие же подростки, как она сама, заканчивали школу, создавали собственные ячейки, в которых ровно через год появлялся ребёнок. Кому-то родной, желанный или нет, но в новой семье он был таким же чужим, таким же порождением Скверны, как и Мартин… как она сама. И это закон, который соблюдали, даже не задумываясь, не желали, не ждали, не выбирали и не сопротивлялись. Чужие равнодушные люди воспитывали чужих детей, которые так же закончат обучение и, в уже новой равнодушной ячейке, приходя с работы на фабрике, будут рядом с чужим человеком, выбранным для него Высшими, показывать свою «правильную» жизнь ничего не помнящим, отобранным, отнятым или отданным собственными родителями чужим детям, выбранным для них Высшими. По кругу. Снова и снова. Как правильно это казалось ещё два дня назад, и как унизительно приходило сейчас понимание великой отвратительной лжи. Просто стадо. Расходный материал. И каждый человек порождение Скверны, вышколенное и у-рав-но-ду-шен-ное.  — Как много таких… квадратов? — прошептала она, уткнувшись носом в грудь Эвана.       Через влажную дряхлую ткань заношенной фуфайки пробилось ее обжигающее прерывистое дыхание, и он слегка поежился.  — Я не знаю, — грустно ответил молодой человек, чувствуя что их близость становится для него слишком тяжелой. — Много, — он опустил руки и с сожалением смотрел сверху вниз на темную макушку.       Девушка мягко оттолкнула Эвана, шумно втягивая тяжёлый спертый воздух ноздрями, утерла ладонями лицо и подняла взгляд на мужчину: — Ты знаешь свое настоящее имя? — Эван, — мягко улыбнулся он. — А Мартин? — её голос все ещё слегка дрожал.  — И он знает. Если захочет — сам скажет.  — Как мне узнать свое? — спросила Лейла и стиснула зубы, чтобы не заплакать вновь.  — А это не твоя задача, — Эван нелюбезно приподнял её лицо за подбородок, вглядываясь в такие непривычно серьёзные глаза, и, усмехнувшись, облизнул свои губы. — Маленькая глупенькая скверная девчонка. Тебе пора спать, — грубо отрезал он и, зловеще улыбнувшись, продолжил почти шепотом, — если тебе не хочется познать еще чего-нибудь… скверного.       Лейла отпрянула от него, резко вдохнула, но слова возмущения замерли на языке, и подрагивающие губы сомкнулись в тонкую ниточку. Молодой человек поймал на себе ненавидящий взгляд и улыбнулся еще шире.  — Она, которая пылает молодостью, и не знает лучшей доли, прикована проклятием закона к тому, которого не выносит. Должна ли она тащить цепи своей жизни в утомительной страсти? *** — Эван неотрывно смотрел на девушку, и с каждым словом его взгляд становился все мягче.       Лейла злостно стиснула кулаки, сердито рыкнув, топнула ногой и отправилась спать.