Сынхун снова сидит на осточертелом матче рядом с Чжунэ, Хосоком и Чонхи и просто наблюдает за тем, как Мино закидывает уже десятый мяч в корзину противника. Он, Бобби и единственная девушка в команде — их лучшие игроки, и это не удивительно, ведь Мино и Бобби действительно хорошо играют, а девушка является капитаном команды. На лице Сынхуна — вся смертная скука этого мира, собранная у всех людей планеты, и, наверное, сейчас не сыскать человека, которому было бы более тоскливо, чем ему. Мино широко лыбится, выискивая в толпе сидящих их троих, и подмигивает Сынхуну, а тот только крутит ему средний палец, но тем не менее усмехается себе в ладонь — он такой забавный.
Они познакомились совсем недавно. Сынхун вообще не большой фанат общения с кем-то, да и в его группе не было тех, кто мог бы пообщаться с ним — все были разбиты по компаниям, и ни в одной не нашлось места для Сынхуна, который был чуть старше однокурсников, потому что поступил в университет только через год после окончания школы. Все из-за болезни — он заболел рядовой ангиной, которая после дала осложнение в виде сепсиса*. В ходе лечения Сынхуну сделали множество разных операций, и теперь на его теле красовались шрамы разных размеров и форм. У него была затяжная депрессия, которую он глушил антидепрессантами и транквилизаторами, и тогда ему казалось, что он растерял вообще любую способность к выражению эмоций.
Но когда он увидел Мино, он понял, что что-то внутри все еще осталось.
При первой их встрече этот конченый дебил опрокинул на Сынхуна свой поднос с едой, когда шел ему навстречу и витал где-то в облаках, а Сынхун говорил по телефону. На новой байке красиво развесились макароны, украшая яркий желтый цвет красным (кетчупом), и несколько жирных пятен расползлись по джинсам, убеждая парня, что эти джинсы пора выбросить. Сынхун тогда просто снял байку, засунул ее в сумку и направился дальше по своим делам, безмерно удивив этим Мино — тот ожидал гневной тирады насчет испорченной одежды, но получил только безразличный взгляд и мимолетный великолепный пейзаж в виде поджарого красивого тела, открывшийся ему под футболкой Сынхуна.
Сынхун не был спокоен. Он просто молча охуел от жизни и понял, что кофту надо срочно сдать в химчистку, а также следует вернуться в прошлое и посоветовать родителям Мино сдать его в детдом, потому что он совершенно точно вырастет тем, кто испортит Сынхуну его новую байку.
В наушниках Сынхуна — скандинавский фолк-рок, песни о величии викингов и о Валхалле, о которой мечтают все воины, а вокруг — миллион студентов, орущих так громко, что перекрикивают музыку. Сынхун морщится — слишком громко и неуютно, да и сесть с подносом некуда, все вокруг забито людьми. Разве что есть местечко за столом, компанию за которым он прозвал «Ебаный клуб «Завтрак». За ним сидели какие-то задроты и обсуждали очередной матч в какой-то игре, которой Сынхун не интересовался от слова «совсем». Он уже направился туда, нацепив на лицо выражение полного похуизма, как вдруг прямо возле этого стола его кто-то одернул и сказал что-то, но Сынхун не услышал. Он достал наушник из уха и как-то слишком грубо спросил:
— Что?
Потом исправился, извинился и более приветливым тоном задал тот же вопрос. Перед ним стоял Мино — он улыбался странно и приглашал Сынхуна присесть за их столик, за столик «Ебаного клуба «Завтрак» номер два», правда, в составе из капитана баскетбольной команды университета, двух игроков той же команды, первого красавца вуза, главной черлидерши, какого-то педика, вампира, одержимого лапшой ольчжана (он так смотрел на свою порцию, что Сынхуну стало его жаль), парня с собственным бьюти-блогом на ютубе, динозавра и кабана (целый зоопарк). Сынхуну, в принципе, было без разницы, куда присесть, только бы не туда, где постоянно обсуждаются лишь игры, поэтому он соглашается, и Мино тут же передвигает лишний стул от стола задротов к их столу. Парень ставит поднос с едой на стол, сам садится и приступает к завтраку.
За столом становится тише — Сынхун, очевидно, не оказывается приветливым, каким его ожидали увидеть окружающие, и он только непонятливо оглядывает сидящих вокруг, не отрываясь от еды.
— Меня зовут Сынхун.
Все будто выдыхают с облегчением — Сынхун не понимает, почему, но тут черлидерша говорит:
— Мино говорил нам о тебе.
— Что он мог рассказывать, если мы ни одним словом не обменялись?
Снова тишина, и парень с чересчур выступающими зубами, но очень добрыми глазами прыскает со смеху, жмурясь и говоря на удивление глубоким голосом:
— Нам Мино сказал, что у вас там дело чуть ли не до секса дошло.
Мино шипит, дает подзатыльник этому странному парню, и Сынхун замечает, как кончики его ушей краснеют. Он улыбается себе под нос и продолжает завтракать, наконец слыша, как все немного расслабляются и продолжают говорить на отвлеченные темы.
Сынхун обращает внимание на парня, которого он окрестил вампиром, сидящего возле черлидерши, и он не то чтобы напрягает, а, скорее, кажется чем-то похожим на самого Сынхуна. Он прячет руки в длинные рукава толстовки, весь жмется как-то непонятно, будто прячется от нового человека за столом; бросает недоверчивые взгляды в его сторону, боком как-то поворачивается, и Сынхун готов поклясться, что видит эти огромные ямы впалых щек на его лице. Он ничего не ест, просто сидит здесь, как призрак, но тем не менее черлидерша пытается его развеселить и разговорить, на что тот отвечает вымученными полуулыбками и односложными предложениями.
Сынхун был таким же. Правда, тогда он был на средней стадии зависимости от транквилизаторов, и потому его настроение скакало от «как же все охуенно» до «как же я хочу сдохнуть» и наоборот несколько раз в час. Когда у него был передоз, он буквально сходил с ума. Отец привязывал его к кровати, Сынхун кричал и вырывался, но умело связанные крепкие узлы из ремней на кровати сдерживали его, пока отец не мог сдержать слез и в соседней комнате выкуривал очередную сигарету под звуки криков Сынхуна. После очередного передоза он впал в кому на целый месяц — в глобальных масштабах это совсем немного, но в масштабах маленького мира семьи Ли это было вечностью. Они не думали, что он проснется. Мать отказывалась верить, что это ее сын лежит под этими трубками и совсем не движется. Но когда он проснулся, мать рыдала громче, чем, наверное, когда Сынхун впал в эту самую кому.
***
Сынхун идет по коридору с закрытыми глазами — в наушниках как обычно громкая музыка, через которую не слышно окружающего шума. Его губы беззвучно раскрываются и закрываются — он поет свою любимую песню, которую знает наизусть. И вдруг в него кто-то резко врезается и что-то громко восклицает — слышно через наушники.
Сынхун тут же распахивает глаза и видит перед собой Донхека, который что-то собирает с пола. Он тут же присаживается рядом с ним и помогает собрать рассыпавшиеся пластинки с таблетками в коробочки от них. Парень рассматривает этот набор юного психопата — трифтазин, аминазин, золпидем, феназепам и ксанакс. По отдельности — полезно, все вместе — сумасшествие и смерть для нервной системы. Глаза парня бегают туда-сюда, он не знает, куда смотреть, только бы не в глаза Сынхуну, и дрожащими тощими руками собирает пачки таблеток себе в рюкзак. Сынхун протягивает ему пачки с ксанаксом и аминазином и смотрит прямо Донхеку в глаза. Тот благодарит его и убегает дальше, так и не взглянув на того, в кого случайно влетел на полном ходу. Сынхун думает, что этот Донхек какой-то совсем нескладный, худой, как тростинка, дрожит, как осиновый лист, и это лишь очередной признак употребления тяжелых нейролептиков в огромных количествах. Скажем, вместо завтрака, обеда и ужина.
***
— Дай мне номер Донхека.
Мино давится своей лапшой, кашляет и стремается смотреть Сынхуну в глаза.
— Эм... Зачем?
— Мне нужно.
— Зачем?
— Ему может быть очень плохо, если ты этого не сделаешь.
— Это угроза?
— Да.
Мино улыбается куда-то вдаль, через футбольное поле, перед которым они сидят на лавочке, и Сынхун замечает, что что-то грустное проносится на его лице. Чжинхван говорила, что Мино он нравится, но сам Сынхун еще не знал, что ответить на его чувства. Сам он ханжой не был и не чурался секса на одну ночь, не чурался целовать кого-то без выражения чувств — после смертельной болезни учишься воспринимать жизнь как единственное, что дано тебе и чем ты можешь распоряжаться сам, — но с Мино почему-то не хотелось так делать. Он казался хорошим парнем, чье сердце не хотелось разбивать.
Мино диктует номер Донхека и откладывает телефон на стол, не смотря на Сынхуна. Тот только один непонятный взгляд кидает на Мино и уходит, оставляя его наедине с самим собой.
Тот только от злости кулаки сжимает — чем Донхек лучше его?
***
«Привет, Донхек. Это Сынхун.»
Пальцы летают по экранной клавиатуре, и кнопка отправки жмется удивительно быстро. Сынхун даже не думает, нужно ли слать это сообщение или нет — конечно нужно. Такое количество таблеток сегодня очень его напугало, и Донхека нужно было выручить, как в свое время не выручили самого Сынхуна.
«привет»
«Давай встретимся завтра на крыше?»
«давай»
В сообщениях Донхека ни намека на заинтересованность. В них одни только безграничные скука и безразличие, которые Сынхун чувствует буквально всеми фибрами души. Но он не привык воспринимать слова людей как загадки и поэтому ставит Донхека перед фактом.
«Завтра перед парами. У тебя физкультура, а я на первую не пойду.»
«хорошо»
Прекрасно, думается Сынхуну, и тот лишь хмыкает. Он ожидал, что будет гораздо сложнее. Таблетки меняют разум — даже если Донхек раньше был общительным и веселым, то теперь он наверняка изменился. Сынхун не застал «старого» Донхека, но был уверен, что тот Донхек, пропавший,
погибший, был другим.
***
Они сидят на крыше университетского здания вместе. Перед ними нетронутый контейнер с суши, купленными Сынхуном, и они оба молчат. Последний только закуривает, как вдруг краем глаза замечает на себе заинтересованный взгляд Донхека.
— Можно мне попробовать?
Тот спрашивает быстро, совсем не раздумывая и не мешкая; Сынхун в ответ на это только хмыкает. Лицо Донхека серьезно, и он только бровь кривит, когда слышит этот смешок.
— Почему ты смеешься?
— Ты себя видел? У тебя слишком милое личико для сигарет.
Щеки парня краснеют, он рот в смущении приоткрывает и отворачивается, Сынхун делает то же самое и делает крепкую затяжку. Потом же поворачивается к Донхеку снова, отряхивая пепел с сигареты, и в упор его рассматривает. Раньше ему не представлялось возможности в полном спокойствии сделать это; теперь же, когда парень был так близко, у него наконец получилось.
Какой размер джинсов он носит? XXXS? 4XS? На улице почти +35° по Цельсию, а он в лонгсливе с высоким горлом и постоянно обтягивает тощими пальцами, точнее, косточками с тонкой белой кожей на них края своих длинных рукавов. На черной ткани, обтягивающей худые плечи, видны выпавшие осветленные волосы. Донхек почти не ест, и выпадение волос вполне объяснимо. Он, как уже давно заметил Сынхун, совершенно нескладен — он угловат, неловок и неповоротлив, тазовые косточки торчат в разные стороны, ребра будто собираются прорвать ткань кофты, а связки коленного сустава будто скоро разорвутся под действием острых краев коленных косточек.
— Тебе нравится Юнхен?
— Да.
Когда-то я тоже ему нравился.
Донхек молчит только, остывает будто после того комплимента Сынхуна, а потом тихо добавляет:
— Наша жизнь очень коротка. Ни перед кем никогда не унижайся, как это делаю я.
Сынхун ничего не отвечает. Суши так и остаются нетронутыми, а голова с осветленными выпадающими волосами ложится на его плечо. Донхек чувствует добро и защиту, идущие от Сынхуна, и знает откуда-то, что ему можно довериться.
А если нельзя, то не страшно — ему уже нечего терять.
***
— Хуни! Не хочешь сходить со мной в кафе завтра после пар?
Голос Мино слышно издалека — он подбегает к Сынхуну сзади, полотенцем сушит мокрые от пота после игры волосы и улыбается так красиво. Команда их университета выиграла — почему бы и не улыбнуться и не заразить этим Сынхуна? От Мино, на удивление, потом не пахнет — пахнет только одеколоном, которым он наверняка надушился еще будучи на поле. И это мягкое обращение «Хуни» почти заставило того самого Хуни улыбнуться, но он сдержался и посмотрел парню в глаза.
— Если будешь все время так называть — тогда хоть каждый день.
Сынхун продолжает путь к выходу со стадиона в одиночестве и улыбается себе в ладонь, слыша восторженный восклик Бобби за спиной:
— Да ты счастливчик! Чжунэ меня на хуй послал.
