Первый порез чувствуется очень ярко. В глазах рябит и темнеет, парень жмурится — да, это чертовски больно. Но вместе с тем, как кровь капает из пореза на запястье в воду и утекает куда-то в недры канализационных труб, уходит и жгучая боль в груди.
Донхеку пиздец как хуево, он сидит в ванне на корточках полностью одетый — ванна наполнена, одежда давно промокла насквозь, и, кажется, Донхеку не избежать простуды — и глотает собственные слезы и сопли, чтобы мама за стеной ничего не услышала. Он шумно вдыхает носом воздух, жмурится и делает следующий порез, с удивлением убеждаясь, что что-то тяжелое внутри действительно постепенно отпускает.
Юнхен всегда говорил, что он жалкий. Пересдача? Жалкий. Не хватило тяжелым трудом заработанных денег на внеочередную пьянку? Жалкий. Отец бросил, когда узнал, что мать неизлечимо больна? Жалкий. И Донхек, и его отец, и мать его, все жалкие. Донхек грубит в ответ и называет его мразью, чудовищем и моральным уродом, в котором нет ничего человеческого, а внутри сгорает. Сгорает от того, что влюбился. Не в человека; Юнхен — не человек. В животное, что мешает его с грязью, втаптывает тяжелыми ботинками в землю, ненавидит и унижает.
Это доводит его до ручки. Он перестает учиться, не появляется в университете, Чжинхван звонит ему, но он не берет трубку; он ищет утешения в объятиях матери, которая удивляется тому, в кого превратился ее сын. Донхек вроде бы держится, улыбается даже, но не ходит на учебу уже две недели. И вообще не выходит из дома, только в магазин.
И в один момент он взрывается. Он долго плачет, лежа у женщины на коленях, дышит тяжело и никак не может сказать хоть одно осмысленное слово. Она молчит, только гладит своего мальчика по волосам и думает: неужели у ее умницы проблемы с учебой? Плохие преподаватели? Обижают одногруппники? Если да, то за что? Ей невдомек. Впрочем, как и Донхеку. Он только шепотом повторяет тихо: «мама», «мама», «я такой жалкий, мама», а у женщины сердце разрывается. Ее мальчик не должен плакать, он ведь самый-самый лучший.
Донхек находит спасение в лезвии, которое прячет за раковиной. Его запястья уже давно вдоль и поперек исполосаны порезами, зажившими и еще совсем свежими, и с каждым разом это становится все привычнее. В ванной Донхек уже каждый вечер по инерции раздевается, садится в ванну, набирает воды и режет по уже выученным наизусть дорожкам, вспоминая очередное опрометчивое оскорбление, брошенное Юнхеном в его сторону. Слова поддержки больше не помогают, Донхек привычно говорит «я в порядке» на каждый вопрос Чжинхван о его самочувствии, и в шкафу появляется больше закрытых вещей. Футболки теперь табу для него, а знакомый врач выписал освобождение до конца учебы.
На неделе Донхек узнает, что у него четыре пересдачи из пяти, и это уже первый звоночек о скорейшем отчислении. На первый экзамен он еще кое-как приполз и получил там автомат — он был любимчиком преподавателя, который видел, как Донхек работает — на износ, — и все конспекты были при нем, он всегда отвечал на любой вопрос, и потому заслуживал автомата, хоть последний месяц он и пропускал занятия.
Он говорит Чжинхван, что не сможет справиться с четырьмя пересдачами, и плачет в маленьком закутке университетского корпуса. Он думает, что все потеряно. Он больше не хочет жить. Это конец всему. Отец всегда говорил, что образование — залог успешного будущего и хорошей жизни. И Донхек старался, но что-то пошло не так.
Чжинхван обнимает парня, хочет утешить, но не выходит; слезы накатывают с новой силой, а девушка и сказать ничего не в силах. Ее лучший друг бьется в истерике на ее коленях, а она лишь молчит — это угнетает ее, она и сама чувствует, как слезы подступают к глазам, и она тоже начинает плакать, прижимая Донхека к себе. Она касается губами его макушки, а потом взгляд вдруг падает на открывшиеся ее взору запястья парня. Они исполосаны вдоль и поперек, и это ее ужасает.
Она аккуратно ведет пальцами по почти свежим порезам, чтобы не сделать больно, из глаз текут слезы, а губы раз за разом шепчут только «Зачем, Донхек? Зачем?» Тот не знает ответа. Все резко стало бессмысленным для него, и ответы на все вопросы сдуло непонятным ветром, словно карточный домик.
Ветер вечного забвения
принесет нам всем покой и мир.
Донхек не справляется. Даже помощь Чжинхван — колоссальная, ведь она действительно помогает и с учебой, и с преподавателями, и с самочувствием — не облегчает задачи. Все валится из рук, мир будто соткан из миллионов нитей, среди которых лишь одна истинная, и за которую Донхек никак не может ухватиться, в ушах вата, а взор затуманен — из «вампира-всезнайки» он превратился в забитого двоечника, который не может сдать простейший экзамен. На работе не ладится — он буквально спит среди стеллажей, выглядит так, будто он тот самый неспящий из фильма «Машинист», Донхек спит и видит лезвие, о котором вспоминает
весь чертов день. Он мечтает избавиться от этих ежедневных мучений, и когда наконец Чжинхван и Чжунэ платят за сдачу Донхеком экзамена, он понимает, что он абсолютно жалкий.
Днями напролет он думает об этой взятке. Чжинхван просит забыть, Донхек отдает свои последние накопления, благодарит каждый день, а Чжунэ только фыркает на очередные благодарственные слезы Донхека и всовывает деньги обратно ему в рюкзак.
— Тебе нужнее, — говорит он, хлопает Донхека по плечу и убегает на университетский баскетбольный матч. Чжинхван не спешит — Ханбин знает, что она придет, ведь ей еще выступать.
— Донхек... держись, пожалуйста, ты знаешь, что будет со мной, если с тобой что-то случится.
И Донхек знает. И дает слово Чжинхван, что будет стараться жить. Не выживать, что он делал последние полгода, а жить.
Он благодарит ее со слезами на глазах и обнимает снова, а Чжинхван только смеется и обнимает его в ответ. Она хочет, чтобы Донхек снова ожил.
Он обязан,
иначе Чжинхван погибнет вслед за ним.
***
Юнхен появляется внезапно. После разговора с университетским психологом, к которому Донхек сам принял решение обратиться, Юнхен гонится за ним. Донхек рывком сворачивает за здание, надеясь сбить его с толку, но у того с координацией движений все в порядке, и он быстро нагоняет Донхека возле курилки. Он бьет кулаком Донхеку в ухо, и того буквально косит — он падает на землю, размотавшиеся бинты стелятся по протоптанной студентами тропинке, в глазах снова темнота, а в ушах непонятный звон. Он жмурится, и вдруг все перепутывается, Донхек не понимает, где находится, то ли у себя в ванной, то ли валяется под окнами университета. Вселенная кружится каруселью, будто эта карусель сошла с ума, и Донхек чувствует, что он сам точно так же слетел с катушек. Юнхен говорит что-то, но Донхек ничего не слышит. По животу прилетает тяжелым кроссовком, и Донхек блюет в свои же грязные от земли бинты. Из глаз текут слезы, он не может сдержаться, и он улавливает только одни слова Юнхена:
«Ты жалкий... и, бля, какой же ты мерзкий.»
И Донхек всхлипывает, чувствуя, как грудь сжимает от боли. Юнхен на самом деле виновен в порезах Донхека, за что он так с ним теперь? После того, как он лишь рассказал
правду?
— Если меня исключат, виноватым будешь ты, и я тебе отомщу.
На землю рядом с Донхеком прилетает смачный плевок — Юнхен хотел попасть ему в волосы, но, наверное, промазал.
Когда Юнхен уходит неторопливым, но нервным шагом, Донхека вдруг посещают разные мысли. Он ложится на землю спиной — нижние ребра болят от удара, на животе точно будет синяк, а во рту ужасный привкус рвоты, который парень заливает оставшейся в бутылке водой. Он обращает глаза к небу — оно непривычно голубое для начала марта, да и плыть куда-то начинает. Донхек вытирает глаза ладонью и чувствует на пальцах слезы. Он никогда не будет ровней Юнхену.
Ни-ког-да.
***
Донхек и подумать не мог, что влюбится в такого, как Юнхен. Всю жизнь эти интимные темы обходили его стороной — он мог только с непредвзятой точки зрения помочь друзьям разобраться в их сердечных проблемах, но сам он такого никогда не испытывал.
И вот, на пороге университета его в первый же день сбил какой-то непонятный парень. Наверное, тоже первокурсник. До этого Донхек минут пять мечтательно смотрел на двери университетского корпуса, двери которого теперь для него были открыты, и только он поднял ногу, чтобы переступить порог, как вдруг в него кто-то стремглав влетел, тем самым сбив с ног. Донхек больно ударился локтем о каменную ограду и ободрал кожу ладоней. Тут вдруг почти сразу он увидел человека рядом, очевидно того, кто сбил его. У него были светлые накрученные волосы, тонкие ноги и очень красивое лицо.
— Извини, давай я помогу.
Голос пробрался под кожу, сердце забилось учащенно, и одновременно с этим дикий ужас заставил Донхека дрожать. Что-то было в этом парне, от чего на спине выступил холодный пот и мурашки покрыли все тело.
Или это был Донхек?
Он не знает, он боится, что это неправильно, и это неправильно, как говорили ему родители и как говорили по телевизору — так реагировать на парня рядом с ним, но он только опирается на его руки, поднимается, улыбаясь застенчиво, и вдруг видит заинтересованность в глазах напротив.
— Я Юнхен. А тебя как зовут?
— Ким Донхек.
***
Юнхен посещает корпус Донхека часто — тот почти не вылазит из аудиторий и книг и учит, учит, учит, а у Юнхена ветер в голове и улыбка крышесносная. Он обожает трогать Донхека — за руки, за талию, щипаться обожает, а Донхек только недовольно фырчит каждый раз, но ему нравится. Нравится, что кто-то находится так близко; в особенности Сон Юнхен.
Он рассказывает Чжинхван о нем, и та с улыбкой заявляет, что Донхек влюбился. Тот пытается отнекиваться, но после, уже дома, анализирует все и приходит к выводу: да, он влюблен. Правда, когда Чжинхван говорит Донхеку о Юнхене, говорит еще и о том, что он очень резок и не прощает людей, но Донхек знает, что никогда его не подведет, ведь он любит.
Они целуются в курилке, куда Донхека приводит Юнхен; у первого за плечами ни грамма опыта в этом, у второго, впрочем, только одна бывшая любовь и какие-никакие познания. Донхек только касается чужих губ своими, а ладони Юнхена прижимают к себе, отвечая на несмелые прикосновения.
— Ты мне так нравишься, Юнхен.
— Давай встречаться?
Всего несколько слов заставили Донхека улыбаться, как сумасшедшего, и дышать через раз — он не мог поверить, что сам Юнхен предложил ему это.
***
Дома у Донхека все как обычно. Он приползает туда чуть живой, сразу же идет в ванную, наполняет ванну и достает из аптечки дезинфицирующее средство — с земли в порезы могло попасть все что угодно. Он аккуратно проводит смоченной в средстве ватой по запястьям и рукам, шипя от неприятных ощущений, и затем наконец усаживается в горячую воду, где снова берется за лезвие. Правую сторону лица нещадно саднит, и Донхек жмурится от боли; завтра лицо опухнет, и маме точно уже ничего нельзя будет соврать. Только Донхек подносит край лезвия к коже, только готовится надавить, как вдруг думает — а что будет с мамой, когда она это увидит? Что будет, если увидит Чжунэ? Он точно грохнется в обморок, а маме может стать еще хуже. У Донхека в голове каша — он вспоминает все песни, что у него ассоциируются с окружающими людьми, перед глазами чужие лица сменяют друг друга, как слайд-шоу, ему кажется, что он сходит с ума; парень сжимает кулак, в котором зажато лезвие, и он чувствует жгучую боль, пронизывающую ладонь. Из нее быстрыми струйками течет кровь, Донхек роняет лезвие в воду и сжимает голову руками, пачкая кровью лицо и волосы. Из глаз снова текут слезы, у него натуральная истерика, руки дрожат, и парень просто сжимается в клубок, мечтая спрятаться от всего мира.
Ему ужасно больно, и ему уже не помочь.
