Покров Шута.

Крепкое кольцо рук обхватывало юношескую талию, слегка сдавливая и причиняя ране лёгкий дискомфорт, если сравнивать с тем, что Уолкер уже успел испытать в этой войне. Тикки нагло пристроился рядом и никуда не собирался деваться. Но Аллен не спешил выбираться из этих чересчур крепких, будто бы заявляющих свои права объятий. — Так что, помнишь, чему я тебя учил? — А ты решил принять экзамен? Да, помню, и да, ты говоришь таким тоном, что я сразу понимаю, о чём идёт речь. — А произнести это вслух? Аллен дёрнулся вперёд, пытаясь выбраться из кольца рук, но сразу не получилось, а потом его ухо опалило горячее дыхание Ноя, от которого мурашки протоптались вдоль позвоночника. — Наш маленький, храбрый экзорцист боится произнести вслух о своих сомнительных достижениях? — Ты учил меня целоваться! И я бы не сказал, что ты делал это так уж хорошо! — О? — то ли от удивления, то ли по какой другой причине Тикки даже прикусил кончик юношеского ушка, от чего Аллен вновь ощутимо вздрогнул.— Ты понимаешь, что только что не просто задел, но потоптался по моей мужской гордости? Ной облизнул обиженное им местечко кончиком языка, и Аллен судорожно выдохнул, понимая, что, прижимаясь спиной к Тикки Микку, уже начинает оценивать его накаченный торс и сильные руки, как будто желает быть в их власти. — Просто констатирую факт, — слова были произнесены с некоторым замешательством. Рука Тикки слега опустилась, очерчивая круги, тщательно прощупывая выступающие рёбра, и скользнула ему под ремень, немного щекотно и всё же приятно. — Прекращай меня лапать! — резким и слишком высоким голосом попросил он, однако пока не делая попыток выбраться. Юноша уже ощущал, как приятное тепло начинает скапливаться в низу живота, ускоряя сердечные сокращения и учащая дыхание. Ещё немного в таком темпе, и стояк ему будет обеспечен, подростковое тело всё же жило своими законами. — С чего бы это вдруг? Ты мне тут рассказываешь, какой ты опытный стал, развратный, и мои поцелуи для тебя детская забава, так что же мне сидеть и слушать, бездействуя? Ты за кого меня держишь, за монаха, обязавшегося хранить целибат? — Я не о том! Не то имел в виду! — Аллен наконец-то сумел вскочить на ноги и, обернувшись к Ною, отступить на несколько шагов, осознавая, как дико он, наверное, смотрится со стороны: в расстегнутой рубашке, смущённый, растрёпанный, отступающий от смотрящего на него голодным взглядом Ноя. Ноя. Он сидит рядом с Ноем. Чертовски привлекательным Ноем. Он попытался сглотнуть, утихомирить самого себя, но ничего не получилось: в горле пересохло. — Ты ещё предложи меня тут трахнуть! — отчаянно выкрикнул он, и громкие слова эхом отразились от высоких стен, заставляя щёки юноши пылать ещё сильнее, чем прежде. — А что? Чудесное предложение. — Ты несерьёзно. — Почему же? — Тикки медленно, с явной неохотой поднялся с насиженного, прогретого собственным теплом места и стал подходить к Аллену. — Мы застряли здесь ещё часов на пять, в крайнем случае на четыре. Напомню, если не говорил: шесть часов это минимум для блокировки, а так возможно мы здесь и на неделю или месяц. Нас никто не слышит, не видит, не следит. Мы одни! И что мы будем делать всё это время? — Я не собираюсь слушать твой бред! — резко взмахнул рукой Аллен, удивлённо осознавая, что расслабился настолько в объятиях Ноя, что даже дезактивировал чистую силу. — Собираешься сдохнуть девственником? — деловитый тон врага, который совсем перестал походить на врага, заставил Уолкера поперхнуться воздухом и снова попятиться. — А вот я предпочёл бы успеть… Увидеть тебя со всех сторон. К счастью, Аллен не понял, что Тикки вместо «увидеть» хотел употребить совсем другое слово, но, что было для Ноя совсем не типично, смутился и заменил слово более мягким. — Это теперь так называется? — возмущение распирало изнутри, требуя вылиться наружу во всём своём разгромном обличии. — Даже если я обязан тебе жизнью, то это не повод! — Конечно не повод, иначе тебе бы уже пришлось стать шлюхой. И не говори, что есть хоть один товарищ, который не прикрыл тебя в бою хотя бы раз! — теперь уже рассерженно шипел Ной, медленно и почти угрожающе надвигаясь на хрупкую с виду фигурку экзорциста. — Поводом должно было стать что-то более романтичное, но, как видишь, ни цветов, ни свеч здесь нет. — Не люблю свечи. Твоя сестрёнка постаралась. — Она тоже та ещё озорница, — лицо Тикки потемнело — Она тоже меня любит? Об этом кричала на весь зал, по крайней мере! — Не знаю. Не верю. Не отдам! — на последнем слове голос Тикки чуть вновь не превратился в рычащий инструмент ненависти, — Ты мой, Малыш, я решил это ещё до того, как влился в эту бредовую семью, и то, что я теперь Ной, ничего не изменит! — Кроме того, что я твой враг? — Кроме того, что… Чёрт, Малыш, — Тикки уже стоял совсем близко, непозволительно близко, так что Аллену приходилось почти задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза, но он всё равно ощущал расходящийся от Ноя жар. Жар и жажду обладания. Очень порочную жажду, собственническую, такую, в объятия которой хотелось скользнуть послушной куклой, отдаваясь во власть по сути незнакомого типа. Врага. — Малыш, разве не ты, увидев, кто я такой на самом деле, развернулся, чтобы броситься ко мне на помощь? — Я успел пожалеть об этом раз тридцать. На лице Ноя, что странно, отразилась гримаса боли, а его ладонь остановилась в дюйме от лица Аллена. В тот раз он сказал, что Аллен холодный, как покойник, и юноша отлично слышал в голосе Ноя горечь. В тот раз он в образе холодной беспощадной смерти поцеловал его на прощание. Боялся ли он и впрямь того, что Аллен умрёт? — Хотя это ложь, — всё же не сумел удержаться Аллен. — Я… Я только подумал о том, что должен жалеть об этом. Возможно, мы бы успели выскользнуть в двери. — Но кто знает, что бы ждало вас там, не поменяла ли Мечта перед тем как исчезнуть ваш пункт назначения? — И правда… — до подростка только дошло, что те врата могли быть совсем не безопасными. — Малыш? Он коснулся щеки юноши, и в его голосе были такие странные, не характерные для Ноя нотки, что-то похожее на мольбу, на мягкий уговор. — Ты действительно хочешь… — А нам есть что терять? Если бы мой брат Правосудие уже пробудился, то за то, что я не убил тебя, нарушив планы Графа, меня бы точно оставили в Ковчеге. Но Граф может быть более… милостивым? Но я не уверен, что он пожелает помочь мне, если это будет мешать его планам. Правда. — А мой Учитель — единственный человек, который, возможно, знает, что делать с Ковчегом, как им управлять и тоже не сможет ничего сделать. Значит, я обречён в любом случае, как и мои друзья, а ты... Ты, по крайней мере, переродишься. — Но я человек, тот самый, что повстречал тебя в баре, тот самый что проводил с тобой столько времени, тот самый, что соблазнился твоей изящной фигуркой и удивительным духом, тот самый что учил тебя целоваться… Тот самый я — умру. — Ты же сейчас Ной, почему ты так говоришь? — Потому что Нои тоже люди? Но ведут себя так лишь со своими близкими, а близкие у них только члены Семьи? А у меня вот ещё ты от чего-то. Пальцы Тикки продолжали легонько поглаживать щёку, так что Аллену нестерпимо захотелось прикинуться котиком и начать о неё тереться, подставлять то щёки, то подбородок, то шею, позволять длинным пальцам зарываться в волосах, растрёпывать их, как нравилось когда-то Тикки Микку. И бесконечно нравилось самому Аллену. Португалец, смеясь, называл это массажем головы. И смех у него был грудной, а глаза блестели, а потом они обычно снова начинали практиковаться в поцелуях, потому что раз встретившись глазами, уже не могли не столкнуться губами. И сегодняшний случай не был исключением. Рука Тикки обхватила Аллена за талию, слегка подрагивая, но бережно поддерживая, ещё в тот момент, когда юноша сделал шаг навстречу, трусливо прикрывая глаза, уходя от этого завлекающего янтарного блеска и наконец-то ощущая, как губы Тикки накрывают его собственные. Слегка сминая, обводя языком, Ной не спешил углубиться внутрь, будто гурман, дорвавшийся до особенно ценного и удивительно напитка, смакуя каждое мгновение, запоминая юношескую сладость и делясь собственной горькой - не то от сигарет, не то по природе - опытностью. Чувственно, неторопливо, горячо. А его Малыш, как это бывало и раньше, робко принимал правила знакомой игры, уже сам приоткрывая губы, слегка высовывая язычок, переплетая его с чужим, куда более опытным, в волнующем танце. Голова кружилась, пол под ослабшими ногами ходил ходуном, руки Тикки жадно гладили его по спине, будто пытаясь ощутить мягкость кожи и каждый шрам даже через тонкую, но определённо мешающую ему ткань. — Ты должен раздеться сам, я порву всё к чертям, — выдохнул Тикки ему в губы, когда они оба с явным нежеланием оторвались от своего занятия, чтобы глотнуть воздуха. Впрочем, воздух вокруг них уже успел стать таким же пылающим и только вызывал всё большее кислородное голодание, которое Аллену отчего-то хотелось заглушить лишь новым поцелуем. Несмотря на предупреждения Ноя, он снова потянулся вперёд, приподнимаясь на цыпочки, чтобы сделать как можно более незначительной разницу в их росте, запустил правую руку в волосы мужчины, заставляя того нагнуться ближе, не отстраняться, продолжать лизать и кусать друг другу губы. И Тикки, вжавшийся всем телом в Аллена, демонстрируя ему тем самым заметную выпуклость в штанах, тихо застонал и неловко дёрнул пряжку ремня. — Ты за кого меня держишь? — не совсем понятно выдохнул он, наклоняясь ниже, к шее юноши, которую тот так охотно ему подставил, будто всю жизнь готовился стать жертвой вампира. Вампира, который будет нервно дёргать его ремень, его ширинку и штаны, который будет сосать и прикусывать нежную кожу прямо над ключицами, оставляя яркие метки. А Аллен, вздрагивая от проскакивающих в его теле искр, ахая от особенно болезных укусов, нетерпеливо кусал себе губы, прижимаясь к Тикки сильнее, прочнее, уже вовсе не отрицая того, что хотел бы, желал бы… Правда, пока он не вполне понимал чего. Но когда Ной наконец-то разобрался с его штанами и бельём, выпуская напряжённый член, Аллен понял, что хотел именно этого. Правда, Тикки почти сразу же отстранился, торопливо срывая одежду с себя и нервно оглядываясь по сторонам. — Плевать, кажется, перины для принцесс здесь не предусмотрены! Тикки с трудом удержался, чтобы не повалить юношу на пол, но вместо этого Ной максимально сдержанно дёрнул Аллена за плечо, призывая опуститься прямо на пол, и только тогда юноша испугано пискнул. — Подожди! — чёрные когти впились опустившемуся рядом Ною в грудь, не давая тому приблизиться сильнее, чем есть. — Ты же не собираешься… — Ещё как собираюсь. Широкая ладонь обхватила, слегка сжимая, напряжённую юношескую плоть, а большой палец аккуратно огладил головку с выступившими на ней каплями смазки. Вместо протестов из горла Аллена вырвался лишь судорожный вскрик, бёдра против воли хозяина подались вверх, навстречу руке, призывая к движению. — Ты и сам этого хочешь, разве нет? — Тикки навис над Алленом, вынуждая его лечь, слегка придерживая за спину. — Не ударься, Малыш, я знаю, что здесь неудобно, но придётся довольствоваться тем, что есть. — Что есть? — Аллен мелко дрожал, обливался потом несмотря на то, что в зале было прохладно, и с трудом фокусировал взгляд на лице Ноя, стараясь ориентироваться хотя бы на эти сияющие потусторонним светом жёлтые глаза. Он нервничал, смущаясь и понимая, как всё это ни к месту, адреналин от осознания с кем и что именно он собирается сделать так же не придавал ясности его разуму. Что уж говорить о возбуждении и желании? — А есть мы двое, — рука Тикки начала неторопливо двигаться, а вторая опустилась на грудь, начиная лёгкими, щекотными кругами исследовать область вокруг одного из сосков. Аллен закрыл глаза, приоткрывая губы и начиная рвано, с присвистом втягивать в себя воздух, и только сжал зубы, стараясь не выругаться, когда пальцы Ноя больно ущипнули горошину соска. Больно, но почему-то волнующе, приятно. Аллен даже не догадывался о том, что так может быть. Впрочем, Тикки Микк и раньше был неплохим учителем. И он не отрывался от своей дегустации, продолжая самозабвенно изучать это юное, но порядком подросшее за то время, что они не виделись, тело языком, руками, собственным телом, нагибаясь над юношей, почти ложась на него, но продолжая опираться на локти. Аллен восхитительно извивался, не в силах вернуться обратно к дороге здравого смысла, да и не видя на то причины, а Тикки думал только об одном: у него получилось. Аллен лежал под ним, смотрел на него широко распахнутыми, но вряд ли видящими что-то глазами, закрывал раскрасневшееся и блестящее от пота лицо рукой, кусал собственную ладонь, стараясь сдержать наиболее громкие стоны. Такой невинный, несдержанный и чувствительный, такой настоящий и только его. Страшно остановиться, замереть, потерять хотя бы мгновение из этой обжигающей вечности, потому что юноша мог очнуться, прийти в себя, перестать дрожать от страсти и наслаждения. Тикки с содроганием представлял, как серебро глаз потемнеет от ненависти при взгляде на него, как это уже было сегодня, и целовал снова, с удвоенным усердием, вновь поднимался к лицу юноши, дабы видеть глаза, дабы знать, что они затуманены страстью и пробудившейся похотью. Он отодвигал узкую ладошку Уолкера, старательно вылизывал оставленные острыми зубками юноши следы, некоторые из которых слабо кровоточили, и снова следил за взглядом. Наблюдал за движениями расширенных зрачков, за трепетанием слипшихся от пота ресниц, дотрагивался до них пальцами мягко, дабы не потревожить шершавую кожу злополучного шрама. Аллен недовольно дёрнул головой, пытаясь избежать этого прикосновения и только побуждая Ноя сфокусировать своё внимание на красноватой звезде-шраме. Микк приподнялся и аккуратно, почти невесомо коснулся центра звезды кончиком языка, левая рука Аллена тут же схватилась за его плечо, но не отстранила, будто предупреждение. Но Тикки уже стало слишком любопытно, и он, слегка выгнувшись, потёрся собственной плотью и стоящий колом член Аллена. Юноша изумлённо дёрнулся, и Тикки нагнулся, для того чтобы уже обстоятельно лизнуть огрубевшую кожу шрама, пытаясь почувствовать, ощутить на вкус тьму и боль отцовского проклятия. Но ощутил лишь едва ощутимую кислинку обречённости. Он никого ни к чему не принуждал. — Мы оба этого хотели. Ты сам этого желал. Его правая рука, до этого медленно и мучительно гладившая налитый кровью член юноши, переместилась, мягко поглаживая мошонку, и постепенно под ободряющие, едва слышные стоны переместилась поближе к анусу. — Мы решили это сами, оба. Наплевав на остальных, не так ли, Малыш? Тебе до этого приходилось принимать самостоятельные решения? Тикки изнывал от желания. И Тикки же знал, что должен услышать подтверждение. Пальцы кружили вокруг тугого колечка мышц, глаза юноши осмысленно наблюдали за неторопливыми действиями Ноя с некоторой опаской. И эта осознанность будоражила, заставляя фантазию распаляться, а кровь кипеть в едва сдерживающих её венах. Его тёмная сущность, сейчас принявшая первую роль в теле, пульсировала, глухим эхом вторя сердечному ритму, но не вырывалась наружу. Копилась внутри, сгущалась, но не представляла ни малейшей опасности. Примерно как дезактивированная левая рука Аллена. Искусанные, влажные от слюны губы разомкнулись, и юноша шепнул едва слышно, так, что слова, пробравшись под кожу тоненькими иголочками, станцевали по без того натянутым нервам. — Всю жизнь... Всю жизнь я так думаю… Ной резко приподнялся. — Ты… Ты удивителен, Аллен, — его взгляд был наполнен чем-то до горечи напоминающим нежность, слишком напоминающим, но ей не являющимся. Пожалуй, больше это было похоже на гордость. — Ты восхитителен. Или восхищение. Аллен не мог не улыбаться в ответ. — Мне казалось, что ты считаешь меня идиотом! — почти обиженно выдохнул он, но обида тут же сменилась гримасой неудовлетворённости, он всё же пытался держаться. — Ох, ты и впрямь не собираешься больше ничего делать? Юноша в подтверждение своего недовольства сжал руку Тикки, словно пытаясь вернуть её обратно, туда, где он желал бы её ощутить, но Ной отрицательно покрутил головой. — Тикки? — удивление проскользнуло в голосе Уолкера. — Секунду. Разведи ножки пошире, Малыш. Сделай это для меня? Что-то в просьбе Тикки заставило Аллена покраснеть ещё сильнее, но он всё же повиновался просьбе Микка, сгибая ноги в коленях для лучшей опоры на скользком полу и разводя их в сторону. Тикки, едва сдерживаясь от того, чтобы опустить взгляд, продолжал глядеть Аллену в глаза и облизнул собственные пальцы, обильно смазывая их собственной слюной. — Идиотские у нас условия, — шепнул он, снова наклоняясь к юноше для поцелуя, сжимая его сосок и проталкивая первый палец сквозь плотное кольцо мышц. Слишком плотное, непривычное. Что бы там о Микке не думали, но спать он предпочитал именно со шлюхами, а от них подобной узости и девственности ожидать было глупо. Это было слишком ново, чтобы не нервничать. Иначе, почему у него подрагивали пальцы? — Малыш? — Да? — Всё хорошо, Малыш, да? — Тикки осторожно провернул палец и осторожно добавил к нему второй. — Не... да… — ноги юноши обхватили талию Ноя, желая сдвинуться, не дать Тикки такого доступа. Тикки протянул руку, поощрительно поглаживая бедро. — Хорошо, Малыш… — Только не называй меня так. — Юноша нерешительно заёрзал, пытаясь не то уйти от неудобного проникновения, не то для того, чтобы найти положение получше, но опустившаяся ему на грудь рука не дала юноше двинуться. — Я не люблю твоё имя. Аллен — тот, кого мне было приказано убить, — пояснил мужчина, добавляя ещё один палец, и юноша болезненно поморщился, уже не пытаясь скрыть свои ощущения. — Но это не лучшая тема для подобной ситуации. — Отвратительная… — Аллен и сам не мог решить: ситуация или всё-таки тема. Всё же не каждый день ты решаешься вот так лечь с раскинутыми ногами перед своим врагом, выставив на обозрение всего себя. Он только пытался скрыть свои внутренние и совсем неуместные метания, ещё сильнее сжимая ноги не в силах побороть страх. — Расслабься, Малыш, так получится гораздо лучше. Очередной поцелуй, и пока пальцы уже не больно, но всё ещё очень необычно скользят внутри, сгибаясь, разгибаясь, мучительно медленно проворачиваясь. Вторая рука Тикки прошлась по яичкам поглаживая, обхватила всё ещё напряжённый член, снова начиная двигаться и слегка сдавливать. Аллен снова всхлипнул от удовольствия, а Тикки нетерпеливо вынул пальцы, не давая юноше опомниться, подумать, передумать, принять любое другое решение. Решение Тикки было принято уже давно. Как можно быстрее и обильнее смазав собственный член слюной, ничего стоящего здесь всё равно найти бы не удалось, мужчина понадеялся на то, что растянул юношу достаточно, он ещё не имел дел с девственниками. А ещё он никогда никого не желал до такой степени, что одновременно с этим испытывал иррациональный страх перед близостью с этим юношей. Руки ловко перехватили узкие ножки юноши под коленями, водружая их себе на плечи, серые глаза его юного любовника были закрыты, и мужчина наконец-то двинулся вперёд одним движением сразу, проникая. Он хотел сделать это медленно, но руки на бёдрах мучительно сжимались, юное тело выгнулось, и внутри было так горячо, узко, что остановиться или помедлить он был более не в силах. Бархатная поверхность мышц сжимала его, будто призывая противостоять ей, толкаться вперёд, агрессивно вбиваться, завоёвывая себе каждый новый дюйм. Беззвучный крик сорвался с открывшихся ярких губ Аллена, глаза мучительно закатились, а твёрдые, словно сталь, когти левой руки вонзились в каменный, мутный и ненастоящий пол. Ему было больно — это единственное, что понимал юноша в первое мгновение, но мужчина, распирающий его изнутри, двигался уже медленно, смотрел в глаза своими золотыми омутами, убирал пальцами упавшие на лицо волосы и сцеловывал слёзы. Юноша криво улыбнулся в ответ, ведь улыбаться всегда было проще, чем говорить, оправдываться или благодарить. — Ты моё солнце, Малыш, — с неожиданными нотками прошептал Тикки. — Ты мой светоч. Удивительный светоч. Бёдра юноши были приподняты ещё немного, угол вторжения сменился, но юноша продолжал лишь криво улыбаться и тяжело вдыхать пропахший двумя людьми и их страстью воздух. Он чувствовал, как одна рука поддерживает его бедро, больно впиваясь в кожу пальцами, как другая рука ласкает его грудь, опираясь локтем о пол пощипывая сосок, и как удовольствие пытается тщетно потеснить затухающую, и уже всё более привычную боль от движения внутри. Аллен даже сумел слегка расслабиться, когда мужчина вновь вошёл в него, наконец-то задевая что-то внутри. Что-то, заставившее разноцветные искры заплясать перед глазами, что-то порождающее вспышку, пронзившую всё тело. Уолкер хлопнул влажной ладонью по полу в поисках опоры и поддался назад, вызывая довольный рык со стороны Ноя. И снова, снова та же точка внутри посылала по телу горячие волны удовольствия, побуждая просить Тикки двигаться быстрее. И Тикки не мог отказать. В этом полутёмном зале юноша со светлой кожей и белоснежными волосами казался дополнительным, новым источником света, света которого так не хватало Ною, света, который он жадно впитывал с каждым движением бёдер, насаживая послушно выгибающегося Аллена ещё сильнее, глубже. — Тикки… Да… — горячо, почти как в бреду шептал Аллен, его юное, светлое наваждение. Шептал, потому что так желал. Потому что чувствовал каждое движение, разрядом удовольствия разносящееся по его телу, скручивающемуся внутри, прожигающему изнутри хрупкий кожный покров. Это пламя искало выхода, и только Ной, для которого он открылся, мог дать выход этому жару. И Тикки продолжал двигаться, шепча что-то о красоте Аллена, о его неповторимости, что-то неразборчивое в ответ на каждый стон и всхлип Аллена, в ответ на его открытость и жадность в глубине затуманенных серых глаз. Подходя к черте, Ной обхватил жаждущий внимания член Аллена, и юноша закричал, обхватывая шею Ноя руками, неразборчиво хныча и наконец-то выгибаясь в последнем всплеске удовольствия, содрогаясь, сжимаясь внутри и выплёскивая семя. Всего пары движений хватило Ною, чтобы последовать вслед за Алленом, на мгновение ослепнув и оглохнув от накатившего наслаждения и погружаясь в него с головой, полностью, присоединяясь к разморенно отдыхающему на полу почти разрушенной залы Ковчега Аллену. Тишину нарушало лишь дикое сердцебиение да успокаивающееся дыхание двух существ, жадно переплётших свои конечности и уткнувшихся друг в дружку. — И что дальше? — хрипло спросил Аллен в плечо Ноя. Тикки приоткрыл глаза, втягивая приятный запах тела юноши, и ответил, усмехнувшись тому в макушку. — Это то, что от нас больше не зависит, Малыш.